Р О С Т О В С К И Й   Г О С У Д А Р С Т В Е Н Н Ы Й   У Н И В Е Р С И Т Е Т

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

К О Н Ф Л И К Т О Л О Г И Я

 

Х Р Е С Т О М А Т И Я

 

(для студентов политологических отделений и факультетов

университетов)

 

Составители В.Н.Рябцев и М.А.Шитив

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ростов-на-Дону

2001

            Хрестоматия подготовлена при содействии Института ''Открытое общество'' (Фонд Сороса) в рамках мегапроекта ''Развитие образования в России'' (Поддержка и развитие кафедры политологии Ростовского государственного уиверситета в сотрудничестве с кафедрой сравнительной политологии Московского государственного института международных олтношений (университета) МИД РФ)

 

С О Д Е Р Ж А Н И Е

С О Д Е Р Ж А Н И Е. 3

Раздел 1. 7

ЧТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ КОНФЛИКТОЛОГИЯ?. 7

Глава 1. Предмет и задачи конфликтологии как особой области научного знания и практической деятельности  7

1. Н. Н. Моисеев. Коллективные решения и «институты согласия». 7

2. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа о предмете и задачах конфликтологии в современных условиях  11

3. Е.И. Степанов.  Проблемы  и перспективы развития   отечественной конфликтологии. 15

Глава 2. История возникновения и развития конфликтологии. 21

4. Дж.Тернер. [Социологическое наследие К.Маркса и  его значение для современной конфликтологи] 21

5. Дж.Тернер. Георг Зиммель и конфликтный функционализм.. 24

6. Дж.Тернер. Диалектическая теория конфликта: Ральф Дарендорф.. 32

7. Дж.Тернер..Диалектическая и функциональная  теория конфликта: стратегия синтеза. 41

Глава 3. Методологические основания, категориальный аппарат и методика анализа конфликтов. 59

8. Е.И. Степанов. Методология анализа социальных конфликтов: общие подходы и понятия. 59

9. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов.  О системном подходе к изучению конфликтов. 72

10. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов. Универсальная понятийная схема описания конфликта. 74

11. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов,  Этапы анализа конфликтов. 75

12. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов. Программа конфликтологического исследования. 77

Раздел 2. 81

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ КОНФЛИКТА. 81

Глава 4.  Что такое конфликт?. 81

13. Р. Дарендорф. Элементы теории социального конфликта. 81

14. М.Дойч. Некоторые определения. 84

15. М.Дойч,  С.Шикман.  Конфликт: социально-психологическая перспектива. 85

Глава 5. Функции конфликта. 89

16. М.Дойч. Функции конфликта. 89

17. Л. Козер . [О функциях конфликта в взаимоотношениях людей] 90

18. Л. Козер. Функции социального конфликта. 96

Глава 6 . Структура конфликта. 99

19. Выбор стратегий в конфликтных ситуациях (тест К.Томаса) 99

20. М. Дойч. Обзор «переменных», влияющих на ход конфликта. 102

21. Х.Корнелиус, Ш.Фэйр. Картография конфликта. 105

22. «Международная тревога» о мотивационном плане поведения конфликтующих сторон. 111

23. Санкт- Петербургская конфликтологическая школа об ''анатомии'' конфликта. 113

24. М. М. Лебедева.  Стадии и фазы развития конфликта:  его разрешение и эскалация. 117

25. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа о динамеке конфликта. 121

Глава 8. Особенности вооруженного конфликта. Конфликты и насилие. Конфликты и войны.. 128

26. «Международная тревога» о насильственном конфликте и его трансформации в мирное русло  128

27. К. Райт. [О природе и типологии вооруженных конфликтов] 132

28. А.Рапопорт. Истоки насилия: подходы к изучению конфликта. 137

29. А. Стивенс. Корни войны в перспективе архетипической  концепции К.Юнга. 148

Глава 9. Чем и как завершается конфликт?. 155

30. Л. Козер. Завершение конфликта. 155

31. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа. О цене конфликта и цене выхода из него. 162

Раздел 3. 164

ОСОБЕННОСТИ КОНФЛИКТОВ  В РАЗЛИЧНЫХ СФЕРАХ. 164

Глава 10. Межличностные конфликты.. 164

32. Санкт-Петербургская конфликтологическая  школа  о межличностных конфликтах. 164

Глава 11. Семейные  конфликты.. 171

33. К. Левин. Предпосылки супружеских конфликтов. 171

Глава 12. Трудовые (производственные) конфликты.. 185

34. К. Левин. Разрешение затяжного производственного. 185

Глава 13. Экономические конфликты.. 197

35. Э. Дюркгейм. [Общественное разделение труда и классовые конфликты] 197

36. Н. Моисеев. Примеры простейшего кооперативного соглашения. 200

Глава 14. Политические (и классовые) конфликты.. 201

37. П.Ансар. [О конфликтах на классовой почве] 201

38. А.Г.Здравомыслов. Ральф Дарендорф: конфликт и модернизация общества. 212

39. А.Рапопорт. Конфликт – консенсус как поле для «рефлексивной» политики. 217

40. К. Шмитт. [Группировка людей по принципу «друг/враг» как субстанциональный признак политической сферы] 223

Глава 15. Межэтнические (этнонациональные) конфликты.. 230

41. К.Левин. Психо-социологические проблемы меньшинств. 230

42. В.А.Тишков. Этнический конфликт в контексте обществоведческих теорий. 240

43. У. Юри. Этнические конфликты: что можно сделать?. 251

Глава 16. Межгосударственные конфликты.. 255

44. Зб. Бжезинский. Гегемония нового типа. 255

45. Г. Моргентау. Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир. 259

Глава 17. Конфликты идеологий, культур и цивилизаций. 261

46. Л. Козер. Идеология и конфликт. 261

47. С.Хантингтон. Столкновение цивилизаций?. 267

48. К. Шмитт. Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря  274

Раздел 4. 287

ТЕХНОЛОГИИ РАБОТЫ С КОНФЛИКТАМИ. 287

Глава 18. Мониторинг предконфликтной ситуации. Предупреждение и профилактика конфликтов. 287

49. В.Зартман. Превентивная дипломатия. 287

50. К. Левин. Действенное исследование и проблемы меньшинств. 296

51. В.А. Тишков. [О сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов] 307

Глава 19. Улаживание (или собственно урегулирование) конфликтов. 311

52. Р.Дарендорф. Общество и свобода. 311

53. М.М. Лебедева. [Технологии урегулирования в ряду других форм воздействия на конфликты] 311

54. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа о способах выхода из конфликтных ситуаций  318

55. Санкт-Петербургская конфликтологическаяшкола о медитации как особой деятельности по внесудебному урегулированию конфликтов. 325

Глава 20. «Чрезвычайное регулирование» вооруженных конфликтов. Особенности работы в постконфликтной ситуации  337

56. «Международная тревога» о задачах постконфликтного урегулирования. 337

57. В.Ф.Петровский. Миротворческая стратегия ООН.. 341

Глава 21. Разрешение конфликтов. 348

58. Х.Корнелиус, Ш.Фэйр. Расширение кругозора: видеть проблему в широком контексте и в долгосрочной перспективе  348

59.«Международная тревога» о критериях и особенностях разрешения конфликтов. 352

60. Природа конфликта и теории человеческих потребностей (pеферат работ, вышедших под редакцией Д.Бартона) 356

61. К.Шиндлер, Г.Лапид. Методы трансформирования конфликтов. 367

Раздел 5. 378

Глава 22. Что представляют собой  и какие бывают переговоры?. 378

62. М.М.Лебедева. Переговоры и их особенности при конфликте. 378

63.В.Мастенбрук. [Что представляют собой переговоры?] 382

64. Дж.Ниренберг. Взаимовыгодное сотрудничество. 388

Глава 23. Подготовка к переговорам.. 394

65. В.Мастенбрук. Подготовка к переговорам.. 394

66. Дж.Ниренберг. Подготовка к переговорам.. 399

Глава 24. Собственно переговорный процесс и его фазы. Технология и психология ведения переговоров  409

67. М.М. Лебедева. «Кирпичики» переговорного процесса. 409

68. М.М.Лебедева. Что такое тактический прием.. 417

69. В.Мастенбрук. Основополагающие правила переговоров. 420

70. В.Мастенбрук. Схема ведения переговорови личные переговорные стили. 424

71. Р.Фишер, У.Юри. [О методе принципиальных переговоров] 428

72. У.Юри. [Как вести переговоры с трудными людьми] 436

Глава 25. Особенности постпереговорного этапа. 441

73. М.М.Лебедева. [Что обычно происходит после того, как переговоры завершены?] 441

74. «Международная тревога» о поддержании мирного процесса после соглашения. 443

Глава 26. Международные переговоры. Национальные стили ведения переговоров. 446

75. М.М.Лебедева. Национальные стили: какие они?. 446

76. Дж. Рубин, Дж. Салакюз. Фактор силы в международных переговорах. 456

77. Дж. Сэлэкьюз. Деловые контакты: глобальный масштаб. 468

Примечания. 473

Краткие сведения об авторах и авторских коллективах. 482

 

Раздел 1.

ЧТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ КОНФЛИКТОЛОГИЯ?

 

 

Глава 1. Предмет и задачи конфликтологии как особой области научного знания и практической деятельности

1. Н. Н. Моисеев. Коллективные решения и «институты согласия»

… по моему глубокому убеждению, на современном этапе нашей истории особое значение приобретает анализ конфликтов как научная основа человеческой деятельности и целенаправленной эволюции, а также создание специальных методов и процедур поиска и утверждения компромиссных решений. (Эти решения мы будем называть еще и кооперативными, поскольку они определяют совместные действия, направленные на достижение некоторых общих целей.)

Любой компромисс – это коллективное решение, и, следовательно, оно всегда плод коллективного творчества, коллективных усилий специалистов. <…>

Проблемы компромиссов еще только начинают изучаться специали­стами, и их исследования не оказывают пока сколько-нибудь заметного влияния на практику современной жизни, да и на представления людей об эвристических возможностях теории компромиссов.  Во время дискуссий по проблемам энвайроментального характера я на раз сталкивался с искренней убежденностью весьма квалифицированных людей в том, что компромиссов в современных экологических ситуациях просто не может быть – нужны какие-то сверхъестественные усилия, чтобы могли существовать взаимовыгодные коллективные решения…в огромном количестве сложных экологических ситуаций взаимовыгодные кооперативные соглашения существуют. Их только надо уметь найти!

…вопросу о компромиссах надо посвятить особое внимание и показать необходимость возникновения специальной дисциплины, которая объединила бы в себе методологические принципы, экономический и экологический анализ с эффективными методами информатики и прикладной математики, позволяющими отыскивать эффективные коллективные решения.

Что касается   методологической основы этой дисциплины, то я уже высказывал свою точку зрения. Ключ к ее построению – анализ клубка противоречий и противостояний, их генезиса и связи с целями развития и традиционным видением мира и понятиями «блага», выработанными в тех или иных странах, у тех или иных народов. Это исходная позиция для отыскания компромиссов перед ли­цом всех тех опасностей, которые встали сегодня на пути развития человеческого рода. И этот анализ, может быть, самый трудный  этап построения той синтетиче­ской дисциплины, которую я назвал «теория конфликтов».

Если мы будем изучать историю развития живой материи, то увидим, что наряду с борьбой отдельных организмов за пищу, за солнце всегда играла большую роль и совместная, кооперативная деятельность организмов и популяций. Кооперация, коллективное поведение – это столь же естественный механизм самоорганизации, как, скажем, и внутривидовая борьба…<…>

Я уверен, что правильно понять общую картину эволюции жизни на нашей планете и возможных перспектив ее развития нельзя без ясного представления о роли кооперативного начала в развитии живого вещества. <…>

…самым ярким проявлением кооперативности является, вероятно, отказ нашего предка от индивидуального развития в угоду развитию общественного, подчинение индивидуального поведения общественным нормам. Это означало переход эволюции на новые рельсы, рельсы общественного развития, возникновения морали и нравственности и их основы – запрета «не убий!», который существует у всех народов, во всех религиях. Без этого кооперативного акта не могло бы возникнуть общественной формы жизни и современной цивилизации. Какие-то зачатки ''морали'' существуют уже у высших, особенно стадных животных. Они проявляются в специальных формах поведения. Так, например, вожак стада может даже пожертвовать собой ради спасения своих подопечных. Подчинение интереса индивида интересам стада, популяции не столь уж редкое явление, которое изучают этологи. Но оно препятствует естественному отбору. <…>

У человека подобные принципы поведения, которые подчиняют его действия, его жизнь определенным моральным нормам, играют, конечно, совершенно особую роль. Мораль и нравственность мне хочется трактовать не только как свое­образные формы кооперативного поведения людей, облегчающие им совместное существование, но и как необходимое условие эффективной деятельности, без ко­торой наш далекий предок был бы просто не способен выжить.

Может быть, поэтому этологи пытаются сопоставить ‘’моральный кодекс’’ некоторых виджов животных и нравственность, возникшую в человеческом обществе, увидеть их общность и различие. Мне кажется, что такое сопоставление не лишено определенного интереса, ибо становление морали и нравственности в «человеческом» смысле этого слова, внесшего в жизнь первобытного племени качественно новые особен­ности, выросло, может быть, из тех «элементарных» запретов, которые сущест­вуют у общественных животных.

Действительно, система запретов, возникшая на заре общественной жизни, обеспечила возможность возникновения новой формы памяти, которая отсутствует у других живых существ. Мораль обеспечивала сохранения тех, кто был носителем и хранителем новых знаний, мастерства, умения сохранить огонь и все те навыки, которые не передаются генетической памятью или обучением по принципу «делай, как я!», распространенному у животных.

Значит, отказ от внутренней борьбы, а следовательно, и от индивидуальной биологической эволюции, означал появление перспективы дальнейшего развития общественных форм жизни, основанной на совершенствовании совместной производственной деятельности людей.

Итак, борьба и сотрудничество – это две стороны одной и той же медали, это диалектическая общность двух противоположных начал. И средства борьбы и формы сотрудничества все время изменялись, усложнялись, совершенствовались по мере развития общества, возникали и новые формы борьбы, и новые формы сотрудничества.

До поры до времени разрешение любых конфликтных ситуаций – так мы условимся называть любые ситуации, в которых нет тождественности целей, интересов, стремлений, - носило стихийный характер. Возникали распри, часто заканчивавшиеся войнами и уничтожением целых цивилизаций. Но возникали также и дружественные союзы. Иногда такая кооперативность насаждалась огнем и мечом, Êàê это было, например, при объединении феодальных княжеств. Другой раз люди находили согласие за праздничным столом и т.д. Но всякий раз при создании организации, фокусирующей усилия людей, научный фундамент, а тем более строгий научный расчет отсутствовали.

Теперь в преддверии эпохи ноосферы, .…стихийное разрешение конфликтных ситуаций уже не допустимо. Так же, как и развитие биосферы, - разрешение конфликтных ситуаций, во всяком случае, достаточно масштабных, должно быть прерогативой Разума, должно быть направленным, должно вершиться в интересах той новой общности, которую в эпоху ноосферы предстоит образовать человечеству. Поэтому стихийному началу в разрешении споров и конфликтов должны прийти на смену процедуры и методы, основанные на твердом научном фундаменте, ну глубоких знаниях тех перспектив, которые способны открыть совместные усилия.

Исходя из подобных соображений, еще в начале 70-х годов параллельно с разработкой системы ''Гея'' мы начали в Вычислительном центре Академии наук СССР систематическое изучение конфликтных ситуаций, пытаясь развить теорию, которая была бы способной объединить содержательное изучение этой проблемы с созданием математического инструментария, способного давать количественные оценки вариантов стратегии субъектов, принимающих участие в конфликтах, и вырабатывать необходимые рекомендации.<…>

…я должен…объяснить, что мы имеем в виду, произнося слова «конфликт», «компромисс», «кооперация» и т.д., дать им более точное определение, позволяющее использовать математические методы.

Прежде всего подчеркнем…, что интересы любых субъектов, будь то отдельные люди, группа людей, организации, страны, группы стран, никогда не бывают в точности совпадающими. Другими словами, у каждого из них есть собственные цели. Именно цели, а не одна цель. У каждого субъекта всегда есть целая гамма целей. <…> И эти цели чаще всего противоречивы.

И такое имеет место во всех реальных ситуациях. Происходит это и в силу причин объективных, и в силу субъективных факторов – люди разные. У них разное видение мира. И в одной и той же обстановке два разных человека принимают, как правило, разные решения. C’est la vie,  как говорят французы!       <…>

Так вот, конфликтными ситуациями условимся называть все ситуации, требующие принятия коллективных решений, в которых субъекты (страны, фирмы, отдельные люди, владеющие ресурсами, правом и возможностью принимать са­мостоятельные решения) обладают различными, точнее, несовпадающими целями. Некоторые из них могут быть общими, а некоторые различными.

Такое определение, используемое в науке, не совпадает с житейским представлением о конфликте как о прямом противоборстве, когда интересы сторон прямо противоположны. Последний случай так же называется конфликтом, но конфликтом особого рода – его принято называть антагонистическим.

Значит, любая ситуация, в которой нескольким субъектам предстоит принимать решения, является конфликтом, и, следовательно, любое коллективное решение всегда является компромиссом – каждый должен поступиться чем-то ради чего-то. В случае антагонистического конфликта компромисс, очевидно, невозможен: любое решение, выгодное одному из субъектов, заведомо невыгодно другому.

Выбор коллективного решения, то есть отыскание компромисса. Очень непростая вещь. Даже сам факт его возможности часто ставиться под сомнение. Дело в том, что решения принимаются людьми, по-разному представляющими себе то, к чему надо стремиться. Значит, для того чтобы быть приемлемы для всех субъектов, участвующих в конфликте, оно должно обладать некоторыми специальными свойствами.

Прежде всего коллективное решение должно быть выгодно всем субъектам, участвующим в данной конфликтной ситуации. Это требование очевидно, иначе им незачем вступать в кооперацию. И не просто выгодно! Если кто-либо из субъектов нарушит договорное обязательство, то в первую очередь пострадать должен именно он. Только в этом случае может существовать определенная гарантия того, что каждый из субъектов выполнит взятые на себя обязательства. Такой компромисс принято называть устойчивым.

Но одной устойчивости еще недостаточно <…>, надо еще, чтобы он был эффективным, то есть чтобы его нельзя было улучшить сразу для всех участников конфликта.

На практике оказывается, что сочетание этих двух свойств компромиссов встречается  нечасто. Именно поэтому теория коллективных решений весьма бедна научными результатами, а на практике конфликтующим субъектам бывает очень непросто найти взаимоприемлемый компромисс. Кроме того, его просто может и не существовать.

Мы уже видели, что в антагонистических конфликтах взаимовыгодных компромиссов просто не существует. Но их может не быть даже и тогда, когда среди интересов субъектов есть и совпадающие интересы. Кроме того, устойчивые компромиссы могут оказаться неэффективными, и наоборот.

Это одна из причин, почему между людьми так мало согласия и почему им так часто приходится браться за оружие. Правда состоит еще и в том, что люди и сами часто не ведают того, что хороший компромисс-то на самом деле существует. И его только надо уметь найти, что, как правило, совсем непросто.

Вот для отыскания компромиссов и нужна наука, необходимы специальные методы, которые во многих случаях еще предстоит изобрести. По этой причине мы и начали изучение конфликтных ситуаций, и не любых, а таких, где могут существовать устойчивые эффективные компромиссы. Мы поставили себе задачу выяснить все те свойства, которыми должны обладать конфликтные ситуации, чтобы допускать существование эффективных устойчивых компромиссов.

Такие компромиссы мы условимся называть кооперативными. Эффективный и устойчивый компромисс накладывает на участников определенные обязательства, заставляет их действовать в определенных ограничивающих рамках. Совокупность таких кооперативных соглашений, процедур и методов их отыскания и формирование мы и будем называть в дальнейшем «институты согласия». В их основе лежат, как мы видим, специальные кооперативные механизмы, о которых мы уже не раз говорили.

Если следовать традиционным подходам современной математической теории игр, то ситуации, в которых существуют устойчивые и эффективные компромиссы, покажутся весьма экзотическими. Однако, анализируя конкретные случаи, которые нам представляла окружающая действительность, мы постепенно поняли, что в реальной жизни кооперативные ситуации оказываются не такими уж редкими. Так, например, они бывают типичными всякий раз, когда существенную роль играют экологические и другие природные факторы. В некоторых случаях, я их назову простейшими, найти нужное кооперативное соглашение бывает достаточно просто. Для этого требуется только отойти от привычного стереотипа мышления и уметь провести относительно несложные экономические расчеты.

2. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа о предмете и задачах конфликтологии в современных условиях

Наука и практика

В настоящее время конфликтология представляет собой об­ласть профессиональной деятельности, требующей специальной подготовки, знаний и умений. Специалисты-конфликтологи ве­дут исследовательскую и практическую работу в научных инсти­тутах и конфликтологических центрах, в административных и юридических учреждениях, в управлениях корпораций и дипломатических ведомствах. Накопился обширный фонд конфликтологической литературы, конфликтология включается в програм­мы обучения психологов, социологов, юристов, социальных ра­ботников, менеджеров в качестве особой учебной дисциплины. Существуют колледжи и университеты, выпускающие конфлик­тологов, есть система международной сертификации конфликто­логов-медиаторов. Однако все же — что собою представляет кон­фликтология?   

Одни видят в ней особую, относительно самостоятельную на­уку, которая возникла на стыке социологии, психологии и пси­хиатрии[1]; другие считают ее комплексной научной дисциплиной, объединяющей в единую систему «не связанные между собой ис­следования конфликта, которые ведутся в рамках военных наук, искусствоведения, истории, математики, педагогики, политологии, правоведения, психологии, социобиологии, социологии, фи­лософии и некоторых других наук (например, психиатрии, эко­номики)»[2]. Одни конфликтологи определяют ее как «науку о при­чинах, формах, динамике социальных конфликтов и путях их разрешения и предупреждения»[3]; другие — как «науку о психо­гигиене социальных и межличностных отношений»[4]. Некоторые ученые вообще не склонны называть конфликтологию наукой, полагая, что она есть область практической деятельности: «По сути дела, в практике организации современного менеджмента, в дипломатии, в юриспруденции, коммерческой деятельности и иных областях жизни, где наблюдается непосредственное стол­кновение интересов противостоящих сторон, сложилось при­кладное направление, которое получило название конфликто­логии. Конфликтолог — это специальная профессия, представи­тели которой участвуют во многих переговорных процессах…»[5].   А Британская Энциклопедия 1997 г. избегает говорить даже о самом существовании конфликтологии: слово «конфликт» там фигурирует более чем в трех сотнях статей, а слово «конфликто­логия» — отсутствует.   

Наличие столь разнообразных взглядов на конфликтологию оз­начает, что общепринятое понимание ее статуса пока не сложилось. Конфликтология сегодня находится еще в процессе становления. Различные подходы к ее пониманию отражают возможности ее дальнейшей судьбы.   

Не исключено, что конфликтология так и будет существовать в виде сферы деятельности, которую нельзя целиком подвести ни под категорию науки, ни под категорию практической про­фессии. Положение, в котором она сейчас находится, не являет­ся каким-то уникальным случаем. Есть много таких областей, статус которых не поддается однозначному определению. Возьмите, например, медицину, психологию педагогику, химию, электротехнику, металлургию и т. п.: это и науки, и практичес­кие профессия. Существует медицинская наука и медицинская, врачебная практика. Одни психологи и педагоги занимаются на­учными исследованиями, другие — работают на предприятиях и учительствуют в школах. Есть НИИ металлургии, и есть метал­лургические заводы. Есть химики-ученые и химики-инженеры, электротехники-ученые и электротехники-мастера. Даже такие теоретические дисциплины, как математика или философия, не отделены китайской стеной от практической жизни, а многие на­уки имеют прикладной характер и непосредственно нацелены на решение конкретных практических задач. Граница между на­укой и практикой зыбка и подвижна, особенно если речь идет о прикладной науке. А в современных условиях чуть ли не

не всюду практика опирается на науку, и требуются, с одной стороны, исследователи, разрабатывающие научные основы и технологии практической деятельности, а с другой — практические работ­ники высокой квалификации, владеющие соответствующими на­учными знаниями и способные применять их в своем труде. Так обстоит дело и с современной конфликтологией. О ней можно го­ворить и как о прикладной науке, и как о сфере практической деятельности.

 

Что же касается споров о пределах конфликтологии как на­уки, то вряд ли такие споры являются плодотворными. Выдаю­щийся философ и логик XX столетия Б. Рассел на вопрос, как лучше определить математику, отвечал: «Математика есть то, чем занимаются математики». Следуя Расселу, можно сказать, что конфликтология есть то, чем занимаются конфликтологи. Если кто-то занят изучением и разрешением социальных конфликтов и считает, что внутриличностные конфликты — не дело конфликтологии, это нисколько не мешает другим заниматься межличностными конфликтами  и тоже называть свои занятия конфликтологией. Если кто-то определяет конфликтологию очень широко — как науку о психогигиене человеческих отно­шений вообще — и получает полезные результаты в этом направ­лении, то честь ему и хвала. И точно так же честь и хвала тем конфликтологам, которые ограничивают свою деятельность бо­лее узкими рамками — не любыми, а только конфликтными от­ношениями — и добиваются успеха в решении встающих здесь задач.   

Судьба конфликтологии определяется не тем, какие словес­ные дефиниции ей дают и как устанавливаются границы, в ко­торых она должна развиваться. Конфликтология становится на­укой и развивается как наука потому, что есть общественная по­требность в познании конфликтов и способов их улаживания. Все, что служит этой цели, может быть записано ей в актив, а мо­жет числиться и по ведомству какой-либо другой науки. Но об­щественная значимость изучения конфликтов порождает тенден­цию собирать знания о них «в одну кучу». И чем больше стано­вится эта «куча знаний», тем больше делается необходимым упорядочивать ее в единую научную систему, выделять ее как особую область науки <...>.

Конфликтология в системе наук

Считать ли конфликтологию отдельной, самостоятельной нау­кой, образовавшейся на стыке социологии, психологии и других наук, или же комплексной научной дисциплиной, — это вопрос, на который можно ответить по принципу: «и то, и другое».

Однако самостоятельность конфликтологии относительна. Она пользуется данными, теоретическими моделями, методами и приема­ми любых наук, если это помогает ей в изучении конфликтов. Осо­бенно тесно она связана с теми областями знаний, от древа которых она, собственно, и «отпочковывается», — с социологией и психоло­гией. Многие другие отрасли науки — история, культурология, эко­номические науки, правоведение, педагогика, политология, военная наука — дают ей фактический материал и служат полем приложе­ния ее концепций. Из философии она заимствует общие принципы понимания конфликта как разновидности противоречия, столкно­вения и взаимодействия противоположностей. Намечаются (но пока остаются еще мало реализованными) возможности приложения к конфликтологическим проблемам математического аппарата.

В математике конфликтные ситуации представляются в виде абстрак­тных математических моделей, которые могут интерпретироваться на ре­альных объектах, если удается найти соответствие между свойствами мо­делей и свойствами этих объектов. Обычно подобное соответствие уста­навливается лишь  при введении каких-то упрощающих  допущений        относительно реальных объектов. Первые шаги к математическому опи­санию  конфликтных  отношений  предпринял  в России в 1920-х гг.  Г. Ф. Гаузе. В 1940-х гг. появились попытки построить модели ситуаций   конфликтного  типа на основе математической теории игр. В работах   В. А. Лефевра и Г. Л. Смоляна 1960-х гг. предложены модели «рефлексив­ных игр», в которых соперники стараются угадать замыслы друг друга (как в популярной песенке М. Леонидова: «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я»)[6]. Математические моде­ли конфликтов разрабатываются в настоящее время большей частью для описания поведения сложных систем при наличии в них противодейству­ющих сил (безотносительно к человеку) и способов оптимального управле­ния ими[7]. Из работ, более близко подходящих к проблемам социальной конфликтности, известность получила книга Т. Саати[8], в которой автор, в час­тности, на математической модели американско-вьетнамской войны   доказывал необходимость вывода американских войск из Вьетнама.         

Однако сложность человеческих конфликтов такова, что упрощаю­щие допущения, которые необходимо вводить для их математического  описания, делает эти описания малоинформативными. Рассказывают, что однажды один из крупнейших специалистов по теории вероятности   П. Л. Чебышев выступил в Париже с лекцией о математическом моде­лировании одежды. На лекцию знаменитого математика пришли извес­тные французские модельеры. Чебышев начал ее со слов: «Представим   себе человеческое тело как шар...» Присутствующие начали потихонь­ку расходиться.  Математические модели конфликтов похожи на чело­веческие конфликты пока примерно так же, как шар — на человечес­кое тело.          

Тем не менее, в экономике, спорте, военном деле для некоторых час­тных случаев математическое моделирование конфликтных ситуаций  оказывается полезным. Возможно, с разработкой более совершенного  математического аппарата, особенно в компьютерных игровых моделях,   связи конфликтологии с математикой станут более тесными.

 

Рис.  1.1.

Рисунок 0‑1

Соотношение конфликтологии с другими отраслями научного знания представлено схематически на рис. 1.1.

 

Основные вопросы конфликтологии

В теории и практике конфликтологических исследований сложился определенный комплекс понятий и проблем, с кото­рыми связано изучение конфликтов. А. Я. Анцупов и А. И. Шипилов на основе анализа большого объема литературных источ­ников считают возможным выделить следующие вопросы, по­становка и решение которых в настоящее время уже более или менее вошла в традицию у конфликтологов и образует область их интересов:     

§         Сущность социального конфликта.     

§         Классификация конфликтов.     

§         Эволюция конфликтов.      

§         Генезис конфликтов.     

§         Структура конфликтов.     

§         Функции  конфликтов.     

§         Информация  в конфликте.     

§         Динамика конфликта.     

§         Диагностика конфликта.     

§         Предупреждение конфликта.     

§         Завершение конфликта.   

Относительно первого из этих вопросов— сущности соци­альных конфликтов — существует множество разнообразных то­чек зрения. В основном, расхождение между ними сводится к различию в словесном определении того, что такое социальный конфликт. Таких различных определений насчитывается в ли­тературе уже около полусотни. И это явно не предел, посколь­ку с неменьшими основаниями можно сформулировать и дру­гие определения. Мы не будем приводить здесь имеющиеся в литературе или предлагать какие-то новые определения. По­чти все подобные определения улавливают какие-то существен­ные стороны или признаки конфликта и имеют право на суще­ствование.   

Вместе с тем авторы различных определений, как правило, при анализе конфликтов ставят одни и те же вопросы (из при­веденного выше перечня) и в общем плане достаточно сходным образом строят их решение. Это свидетельствует, что интуитив­ное понимание сути конфликта у них примерно одинаково, не­смотря на различие даваемых ими определений. Можно сказать, что развернутым определением сущности конфликта является теория, описывающая его. А уложить теорию в одну фразу мож­но только в том случае, если теория уж очень бедна содержани­ем. Попытки исчерпывающим образом указать все существенные свойства в рамках одного определения делают последнее слишком длинным и практически необозримым. Поскольку ин­туитивное понимание сути социального конфликта яснее, чем его длинные определения, то можно обойтись и без них…

3. Е.И. Степанов.  Проблемы  и перспективы развития   отечественной конфликтологии

Методология и содержание конфликтологических исследований как средства накопления конфликтологического знания и складывания отечественной конфликто­логии в специфическое  направление со­циального познания определяются прежде всего характером наличного социального бытия и теми проблемами, которые суще­ствуют для действующих  в его условиях социальных субъектов.   

 К числу таких проблем следует прежде всего отнести, как уже отмечено выше, резкое обострение социальной конфликтности,  связанное со сломом тоталитарной системы социального контроля, с начавшим­ся переходом к демократической системе общественных отношений[9].    

Нарастание числа  и  интенсивности конфликтных  противоборств является об­щим  правилом  для переходных периодов общественного  развития и находит свое объяснение и оправдание в том, что выра­жает сформированность и готовность опре­деленных социальных сил  к трансформа­ции существующих  отношений и структур, к установлению нового порядка вещей[10].     

Вместе с тем, нельзя не принимать во внимание, что оправданность этого на­растания конфликтности имеет  свои вну­тренние ограничения, поскольку подрыва­ет устойчивость жизнедеятельности обще­ства, делает нестабильным  обеспечение основных  ее сфер  и сторон, усиливает хаотичность функционирования  и изме­нения различных  социальных  органов и структур, всего общественного организма в целом. Тем  самым  собственное суще­ствование последнего и его способность к выживанию  оказываются под вопросом.    

Возникает, следовательно, объектив­ная необходимость поставить нарастающей в обществе  конфликтности определенные ограничительные рамки, найдя для этого подходящие способы и средства.    

В условиях перехода от тоталитаризма к демократии  эта общая закономерность проявляется с особой остротой. Ибо эс­калация социальных конфликтов приобре­тает здесь такой уровень и такой размах, что вплотную подводит к критической чер­те, делая реально возможной социальную катастрофу с  такими характерными  для нее чертами, как потеря управляемости, распад основных государственных и обще­ственных структур, моральная и культур­ная деградация[11].     

В таких условиях общество остро ну­ждается в средствах, предохраняющих его от чрезмерного «перегрева», обеспечиваю­щих надежный  и эффективный контроль за регулированием и разрешением возникаю­щих конфликтных  ситуаций. Но это  уже не могут быть средства, которыми пользо­вался тоталитаризм, стремясь справиться, а точнее — расправиться с конфликтами: репрессии, устрашение, переключение не­довольства вовне или на «врагов народа», идеологическое «промывание мозгов», ор­ганизация массового воспроизводства по­слушного и  приверженного режиму типа личности и т. п. Такие средства все от­четливее обнаруживают  не только свою несостоятельность (принципиально  кон­фликты  не разрешая, а лишь подспудно их накапливая и усугубляя), но и расту­щую конфликтогенность, поскольку встре­чают все более активное сопротивление и моральное осуждение  в массовом созна­нии и поведении. Единственно надежными и эффективными  способами и средствами, совпадающими с задачами демократизации общественных процессов и отношений, ста­новятся внимательное изучение и оценка на­строений и поведения населения, устремле­ний его различных групп и слоев и адекватное их выражение в соответствующих законо­дательных актах, управленческих решениях и политических действиях, призванных их соотнести и согласовать.    Это  предполагает осмысление  того, чем вызываются  и под действием  каких детерминант возникают конфликтные  си­туации в  различных сферах обществен­ной жизни   и деятельности. Каковы  их основные типы, идеологические, социаль­но-психологические, культурологические, экономические и другие параметры. Каки­ми личностными  чертами, особенностями сознания и поведения отличаются их ак­тивные участники. Что содействует, а что препятствует предупреждению и  профи­лактике негативных конфликтных  проти­водействий, тормозящих демократическое развитие общества. Что, со своей сторо­ны, способно поддержать позитивные кон­фронтации,  помогающие  общественному прогрессу. И как ввести любой конфликт, его протекание и разрешение в возможно более цивилизованные и гуманные формы, не ущемляющие   прав и достоинства ни одного из его участников.  

Весь  этот круг проблем  составляет предмет конфликтологических исследований[12].

Конфликтология, как совокупность этих исследований, обеспечивая по мере их раз­вертывания конфликтологический  мониторинг важнейших общественных  процес­сов и отношений, отслеживание того, как зарождаются и развертываются конфликт­ные ситуации, каковы их зоны и стадии на­пряжения, «болевые точки» и т. п. И пред­лагая на этой основе адекватные и дей­ственные управленческие решения и прак­тические меры, благодаря всему этому, вы­ступает необходимым условием и средством демократизации общества переходного пери­ода. И вместе с тем — основой эффектив­ного социального контроля за состоянием связанных с этим процессом социальных кон­фликтов.   

Эта  глубокая социальная ангажиро­ванность конфликтологического  знания, придающая ему преимущественно теорети­ко-прикладную направленность, усиливает­ся также тем, что социальные конфликты представляют собой такие ситуации, актив­ные участники которых больше всего заин­тересованы не в самих по себе объяснении или прогнозе дальнейшего развития собы­тий, а в обосновании приемлемого выхо­да из создавшегося положения. Поэтому конфликтологической исследование не может  ограничиться объяснительной или даже прогностической функцией, а обязано довести познание до реализации конструктивней функции - предложения надлежащих мер по преобразованию конфликтной ситуации[13].

Процесс и  результаты превращения конфликтологии в «непосредственную про­изводительную силу» можно наиболее от­четливо  видеть на опыте США,   где на протяжении  уже нескольких десятилетий предпринимаются  действенные усилия по изучению и разрешению конфликтных  си­туаций, приобретающих массовидный  ха­рактер и высокую степень остроты. Еще в первой трети века, когда начали бурно ра­сти число и напряженность трудовых кон­фликтов, связанных с «великой депресси­ей», были налажены их изучение, экспер­тиза и регулирование в рамках Федераль­ного агентства по посредничеству и услу­гам примирения. В 50-60-е годы, с выдви­жением  на первый план острых межэтни­ческих конфликтов, обусловленных широ­кой иммиграцией в страну представителей самых разных этнических традиций и куль­тур со всех концов мира, были налажены их анализ, концептуальная проработка и нейтрализация в рамках сформированной для этой цели Службы общинных отноше­ний. С обострением международных кон­фликтов в середине 70-х годов, — связан­ных прежде всего с нагнетанием «холодной войны» и соревнованием в «гонке вооруже­ний», с одной стороны, и обнаружившейся возможностью  снижения  международной напряженности путем посреднических уси­лий и переговоров, с другой, — для осмы­сления и решения соответствующих позна­вательных и практических задач возникла Академия мира и разрешения конфликтов.   

На протяжении  80-х годов этот про­цесс  все более широкого  подключения конфликтологии  к концептуальной про­работке, конкретному анализу и практиче­скому регулированию конфликтных  ситу­аций продолжается и начинает охватывать не только сферу общегосударственных ин­тересов, но и повседневную жизнь насе­ления: благоустройство городов и защиту окружающей  среды, семейные неурядицы и трудности в воспитании подрастающе­го поколения, потребительские предпочте­ния, культурные нужды и т. д.  К настоя­щему  времени в США насчитывается око­ло 400 разного рода конфликтологических проектов и программ, с помощью  разра­ботки и реализации которых для каждого вида общественно значимых конфликтных ситуаций формируются   соответствующие органы, концепции и процедуры монито­ринга и урегулирования[14].    

 Можно  с уверенностью утверждать, что все теоретические достижения и прак­тические успехи современной американской конфликтологии связаны с этой постоянно расширяющейся исследовательской и институциальной базой и с осознанием ее обще­ственной значимости.    

Анализ практики становления отече­ственной конфликтологии показывает, что и она подчиняется тем же общесоциальным закономерностям. Так, поскольку высокую степень остроты и массовидный характер на территории бывшего Союза приобрели прежде всего межнациональные конфлик­ты, они и стали предметом пристального внимания  и практических усилий со сто­роны конфликтологов.

В дальнейшем,  по мере  нарастания в обществе числа и остроты конфликтов, связанных с трансформацией его полити­ческой организации и перестройкой эко­номики, эти усилия все шире распростра­няются на сферы  экономических и поли­тических отношений и другие, обусловлен­ные ими  области общественной жизнеде­ятельности (правовые коллизии, экологи­ческие бедствия, забастовочное и другие протестные движения, рост преступности и отклоняющегося  поведения, состояние вооруженных сил, других силовых струк­тур, и т. п.)[15].   

Поэтому для  развертывания отечест­венных  конфликтологических исследова­ний нуждается во внимательном осмысле­нии и то, что можно взять из имеющих­ся за рубежом разработок применительно к тому, как подходить к изучению  кон­фликтных  ситуаций, условий, детерминант и механизмов  их возникновения, какие применять  для этого методики, модели, сценарии, технологии и т. п., и то, как все это творчески переработать в соот­ветствии с  нашими  собственными  кон­кретными  условиями и обстоятельствами. Ибо без основательной проработки этого круга проблем не может  быть обеспече­но широкое и плодотворное развитие всей конфликтологической проблематики.     Прежде  всего, пожалуй, в условиях начавшейся трансформации  общественных процессов и отношений в направлении их демократизации, подключения к социально­му  творчеству широкой массы  населения предстоит  смена парадигмы в подходе к существу социальных конфликтов[16].

Это означает, во-первых, что должно быть признано и обосновано значение соци­альных конфликтов в качестве повседнев­ного и естественного явления общественной жизни, ее неотъемлемого атрибута. «Бес­конфликтного» общественного бытия, как это утверждалось еще недавно идеологами тоталитаризма применительно к  нашему обществу, нет и быть не может, посколь­ку по своей  сути оно представляет со­бой непрерывный  процесс возникновения и разрешения разного рода противоборств личностей и социальных групп.   

Во-вторых, должна  быть признана не только «неизбывность»,  неустранимость конфликтности в  обществе, но и выявле­на и подчеркнута конструктивная, пози­тивная роль конфликтов  в общественном развитии. По существу, это методологиче­ское требование составляет другую сторо­ну преодоления тоталитаристской парадиг­мы «бесконфликтности», поскольку имен­но последняя  придает конфликту  чисто деструктивный смысл, рассматривая его в качестве отклонения от «нормы», за ко­торую выдается полное единство сознания и интересов всех составляющих общество групп, слоев, граждан.   

Разумеется, отсюда вовсе не следует, что конфликты  могут иметь только по­зитивное значение и не приобретают де­структивную для развития человека и об­щества роль. Однако общее положительное отношение к  конфликтности в  обществе ориентирует, с одной стороны, на то, что столкновения по тем или иным основани­ям —  нормальное явление общественной жизни, а с другой, — на необходимость по­иска таких общественных условий и форм, которые способны придать этим столкно­вениям максимально культурный, цивили­зованный и гуманный характер.

Насколько важна эта последняя сто­рона дела и насколько благотворно вли­яют на общественную  жизнь  сформиро­ванная в массовом сознании и поведении конфликтологическая парадигма и обеспе­чивающие ее реальное функционирование социальные институты и процедуры — по­казывает опыт развитых демократических стран, где большинство социальных кон­фликтов  разворачивается в уже стабили­зированных общественных  условиях, ко­торые обеспечиваются устоявшимися рам­ками официально признанных институциальных структур и хорошо отработанных процедур посреднической деятельности — от участия экспертно-аналитических групп до международного арбитража[17].     

Негативные же последствия отсутствия всего этого демонстрирует наша нынешняя отечественная ситуация, где институциализация социальных конфликтов,  по су­ществу, отсутствует, а использование про­цедур рационализации конфликтных  си­туаций и посреднических усилий  непри­вычно пока не только для населения, но и для властных органов. В результате воз­никновение и развертывание конфликтных ситуаций в стране носит преимуществен­но  стихийный характер. Он выражается прежде всего в том, что эмоции конфлик­тующих  сторон, как правило, преоблада­ют  над разумом и потому их участники не  могут адекватно осмыслить существо конфликта, рационально сформулировать свои  претензии и требования. Соответ­ственно этому конфликты с самого нача­ла приобретают неуправляемый характер и по мере своего расширения и обострения грозят обернуться и зачастую действитель­но  оборачиваются катастрофой, несущей участвующим  в них  сторонам  взаимное насилие, опустошение, а порою  и уни­чтожение. Это особенно ярко демонстри­руют  в настоящее время межнациональ­ные  конфликты в Чечне, Таджикистане, Нагорном  Карабахе, Абхазии. Но эмоци­онально-деструктивный, неинституциализированный и нерационализированный ха­рактер с достаточным основанием можно отнести и ко многим социально-полити­ческим, производственно-трудовым, эко­логическим, «образовательным» и другим социальным конфликтам.[18]

Не лучше обстоит дело с освоением конфликтологической парадигмы и власт­ными  структурами. По существу, отсут­ствует конфликтологическая  экспертиза подготавливаемых управленческих реше­ний и нормативных  актов, предпринима­емых  политических и административных действий, которая могла бы использовать и международный  опыт урегулирования и разрешения сходных конфликтных  ситуа­ций. Управленческое воздействие на кон­фликтный  процесс  нередко запаздывает и оказывается недостаточно эффективным из-за того, что не учитываются стадии его развития и решение начинает вырабаты­ваться лишь тогда, когда конфликт подо­шел к границе, за которой вообще не под­дается контролю и регулированию. К тому же при проработке способов и средств це­ленаправленного разрешения конфликтов предпочтение зачастую по-прежнему отда­ется немедленному силовому воздействию, а не постепенно достигаемому компромис­су и тем более консенсусу. Столь неподго­товленное или агрессивное вмешательство властных органов вместо институциализация и  рационализации конфликтов спо­собствует их провоцированию и дальней­шему обострению, нередко заводя в тупик.    

В связи со всем этим основная задача отечественной конфликтологии  на пере­живаемом  ею в  настоящее время  этапе своего становления состоит в том, что­бы, координируя  научные  исследования по социальным  конфликтам в современ­ном  обществе, сконцентрировать их на разработке таких важнейших  стратегиче­ских направлений конфликтологического анализа, как:     

• принципы  прогнозирования и ран­ней диагностики социально-экономических,  политических,  межнациональных, правовых и других социальных конфлик­тов;     

• методы предотвращения, нейтрали­зации и надежного блокирования их де­структивных, разрушительных для обще­ства тенденций, форм и последствий;     

• способы цивилизованного разреше­ния конфликтов, содействующие стабили­зации и развитию общественных процессов и отношений.    

Соответственно этому приоритетными задачами в исследовательской деятельно­сти конфликтологов на ближайшую  пер­спективу должны быть признаны:     

• анализ мировоззренчески-методоло­гических проблем и проблем общетеорети­ческого характера, состоящий в обоснова­нии принципиальных  подходов к анали­зу конфликтных  процессов и отношений, а также в обеспечении соответствующего понятийного аппарата;    

• проработка  концептуальных про­блем, играющая, по сути дела, роль «про­граммного  обеспечения»  в адекватном осмыслении,  надежном  отслеживании и точной оценке реальных конфликтных си­туаций, а также в отборе эффективных средств и способов их разрешения;     

• разработка организационно-методи­ческих и технологических проблем, обес­печивающих  практическую применимость и действенность конфликтологической те­ории.    

Успешная реализация этой долговре­менной  исследовательской и прикладной программы  в различных дисциплинарных ответвлениях конфликтологического зна­ния (политической и юридической  кон­фликтологии,   конфликтологии   труда, предпринимательства, образования, меж­национальных отношений,  семьи и т. п.) позволит, наряду с налаживанием мони­торинга, дающего  представление о со­стоянии и динамике конфликтных  ситуа­ций, возникающих в переходном обществе, осуществить практическое посредничество между  различными группами  населения, участвующими  в них, а также между ад­министрацией и  населением и вместе с тем —  критически анализировать и оце­нивать характер и результаты различных управленческих воздействий на эти ситуа­ции с целью их урегулирования.

 

Глава 2. История возникновения и развития конфликтологии

4. Дж.Тернер. [Социологическое наследие К.Маркса и  его значение для современной конфликтологи]

[РАБОТЫ К.МАРКСА И  Г.ЗИММЕЛЯ КАК ПРЕДПОСЫЛКА ПОЯВЛЕНИЯ КОНФЛИКТОЛОГИИ]

В течение 50-х годов, по мере того как раскрыва­лись существенные особенности, схемы  Парсонса, все содержание  критических замечаний в его адрес скон­центрировалось вокруг одного пункта. Считалось, что функциональная   теория  в  социологии, особенно ее разработанный  Парсонсом вариант, затушевывает кон­фликтную  природу социальной действительности. Вско­ре нападки, идущие в этом направлении, превратились в ритуальную  церемонию для  тех социологов"» которые пытались теоретически искупить прошлые  грехи и ко­торые теперь считали, что теория конфликтов должна вывести социологию из теоретического застоя.    Как доказывал  в 1956 г. Дэвид Локвуд, Парсонс, который в интересах функционального анализа постоян­но допускал, что система находится в состоянии равно­весия, создал вымышленную    концепцию   социальной жизни. Исходя  из этого  фантастического мира  (так Локвуд  обозначил содержание   концепции Парсонса), функциональный  анализ обязательно должен  был под­черкивать только те механизмы, которые поддерживали социальный  порядок, а отнюдь не те, которые система­тически порождали беспорядок и перемены. Более того, постоянно предполагая  порядок  и  равновесие, такие повсеместные явления, как неустойчивость, беспорядок, конфликты,  слишком легко стали считать отклонения­ми, аномалиями  и патологией. Тогда  как в действи­тельности, настаивал Локвуд, в обществе были «меха­низмы», которые делали конфликты  неизбежными и не­отвратимыми.  Например, из-за различий в распределе­нии власти одни группы   могли  эксплуатировать дру­гие, и в социальных системах складывались очаги на­пряженности  и конфликтов. Кроме того,  нехватка ресурсов в обществе неизбежно порождала  борьбу за их распределение. Наконец, то  обстоятельство, что из-за различия  своих интересов разные общественные  груп­пы  преследуют разные цели и, следовательно, должны соперничать друг с другом, приводит к тому, что конфликт обязательно должен разыграться. Эти силы, дока­зывал  Локвуд, представляли «механизмы» социального беспорядка, которые  при   исследовании  социальных систем должны  иметь такое же   аналитическое значе­ние, как и парсонсовскне механизмы социализации и со­циального контроля. < … > к концу этого десятилетия  Ральф  Дарендорф   окончательно сформулировал  аргументацию этого направления, срав­нив  функциональную теорию с  утопией.. Утопии обыч­но  имели  несколько  исторических предшественников, как, например, имела их гипотеза равновесия Парсонса; утопии обнаруживали   универсальную  согласован­ность преобладающих  ценностей и институтов—в  духе, поразительно напоминающем  парсонсовское понятие институциализации; утопии всегда выявляли процессы, бла­годаря которым   поддерживается  ныне существующее устройство, что очень похоже на «механизмы» парсонсовской «социальной системы». Следовательно, и  утопии, и социальная жизнь, если их рассматривать с функцио­нальной точки зрения, изменяются не слишком  серьез­но, так как они не имеют отношения ни к истории, ни к расхождению  с ценностями, ни к конфликтам  в ин­ституционном устройстве.    Таким образом, в начале прошлого десятилетия бы­ли заново открыты  конфликты  и изменения, что побу­дило некоторых провозгласить точку зрения конфликта «новой социологией». Но и действительности конфликт­ное направление так же  старо, как и функционализм; оно имеет своим источником работы двух немецких со­циологов—Карла Маркса и Георга Зиммеля,  которые приблизительно  были   современниками  выдающихся органицистов. И подобно тому, как современный функ­ционализм  подтверждает правоту  этих органицистов, так и современная теория конфликта  многим обязана мыслям  Маркса и Зиммеля.

 

[КАРЛ МАРКС О ПРИРОДЕ КОНФЛИКТОВ

В СВЕТЕ СВОЕЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ]

Развивая модель конфликта революционного класса и  социального изменения, Маркс  создал такой образ социальной организации, который оказывает значитель­ное влияние на  современную социологическую теорию. Маркс  начинает с простого допущения: экономическая организация, особенно собственность, определяет орга­низацию  всего остального общества. Классовая струк­тура  и институциональное устройство, так же как  и культурные ценности, убеждения, религиозные догмы и другие идеи, существующие  в социальных системах, в конечном  итоге являются отражением  экономического базиса общества. Затем  он ввел дополнительное допу­щение: экономической организации любого общества, за исключением  конечного  коммунистического общества, свойственны такие силы, которые неизбежно порождают революционный   классовый  конфликт.  Считается, что такие революционные  классовые конфликты  имеют диа­лектический характер   и происходят  в определенную эпоху, причем сменяющие  друг друга базисы экономической организации несут в себе зародыши собственно­го  разрушения  благодаря поляризации классов и по­следующему   свержению  господствующего класса угне­тенным.  Отсюда следует третье  допущение: конфликт имеет два  полюса, причем эксплуатируемый класс, сло­жившийся   в определенных экономических условиях, на­чинает  сознавать свои истинные «интересы» и в конце концов  образует революционную  политическую органи­зацию,  которая выступает против господствующего, владеющего собственностью класса.

На основе работ Маркса возникает ряд допущении, которые бросают прямой  вызов допущениям, приписы­ваемым  функционализму, и служат  интеллектуальным трамплином для  конфликтной альтернативы социологи­ческого теоретизирования:

 

1.        Несмотря на то что социальные отношения про­являют свойства систем, они все же изобилуют конф­ликтными интересами.

2.        Это обстоятельство свидетельствует о том, что со­циальная система систематически порождает конфликты.

3.        Следовательно, конфликт является неизбежным и очень распространенным  свойством социальных си­стем.

4.        Подобные конфликты имеют тенденцию проявляться в полярной противоположности интересов.

5.        Конфликты чаще всего происходят из-за недостаточности ресурсов, особенно власти.

6.        Конфликт — главный источник изменения социальных систем.

 

По-видимому,  на  развитие  современной  теории конфликта, помимо  этих  допущений,  имеющих   за­конную силу, такое же  влияние оказали форма и со­держание причинных  представлений Маркса. Эти пред­ставления принимают  в общем форму  следующего до­пущения: конфликт—это    неизбежная  и неотвратимо действующая  в  социальных  системах сила, которая активизируется  при  некоторых  специфических усло­виях. Считается, что при некоторых из этих условий латентные классовые интересы (находящиеся в состоя­нии «ложного сознания») превращаются в явные клас­совые интересы («классовое сознание»), а это в свою очередь при  определенных  дополнительных условиях приводит к поляризации общества  на два класса, со­единенных в революционном конфликте. Таким образом, по Марксу, существует ряд условий, которым отводится роль опосредующих  переменных, ускоряющих  или за­медляющих  неизбежное превращение классовых интере­сов в революционный классовый конфликт.   

Помимо  способа аргументации,  большое  значение для понимания   современной  социологической теории имеет содержание  модели Маркса. С другой  стороны, ее существенный вклад лучше всего можно понять, если изложить предложения  теоретической схемы Маркса в более абстрактной форме и тем самым отвлечься от его полемики по поводу социальных  классов и революций. Несмотря на  то что многие особенности выполненного Марксом  анализа при таком  изложении будут утраче­ны^4-5, все, чем современная  социологическая теория обязана Положениям  Маркса, может  стать при этом более очевидным. Эти положения приводятся в табл.1.

 

Таблица 1

 

I. Чем более неравномерно распределены в  системе дефицитные    ресурсы, тем глубже  конфликт интересов между  господствую­щими  и подчиненными сегментами системы.

II. Чем глубже подчиненные  сегменты начинают осознавать свои    истинные коллективные интересы, тем более вероятно, что они    будут  сомневаться в законности существующей в настоящее время формы  распределения дефицитных ресурсов.

А. Чем  больше социальные  перемены, производимые господст­вующими  сегментами, подрывают  существующие  в настоящее  время отношения между  подчиненными, тем  более вероятно, что эти последние начнут осознавать свои истинные интерес.

Б. Чем  чаще господствующие сегменты создают у подчиненных состояние отчуждения, тем более вероятно, что эти послед­ние  начнут осознавать свои истинные коллективные  инте­ресы.

В. Чем  больше члены подчиненных сегментов смогут жаловаться друг другу, тем более вероятно, что они начнут осознавать свои истинные коллективные интересы.

1. Чем больше экологическая концентрация членов подчиненных групп, тем более вероятно, что они сообщают друг другу свои жалобы.

2. Чем выше возможности членов подчиненных групп получить образование, чем разнообразнее используемые ими средства коммуникации, тем  более вероятно, что они должны  будут обмениваться жалобами.

Г. Чем больше подчиненные  сегменты сумеют  развить унифицированную  идеологию, тем более вероятно, что они начнут сознавать свои истинные коллективные интересы.

1. Чем  выше  способность вербовать или  порождать идеологов, тем более вероятна идеологическая унификация.

 2. Чем  ниже  способность господствующих групп регулиро­вать процессы социализации и сети коммуникации  в си­стеме, тем более вероятна идеологическая унификация.

III. Чем больше подчиненные сегменты системы сознают свои кол­лективные интересы, чем больше они сомневаются законности распределения дефицитных  ресурсов, тем более вероятно, что они  должны  будут сообща вступить в открытый конфликт с доминирующими   сегментами системы.

А. Чем  меньше  способность господствующих групп проявлять свои коллективные интересы, тем более вероятно, что подчи­ненные группы должны  будут вступить в конфликт сообща.  

IV. Чем выше идеологическая унификация членов подчиненных сег­ментов системы, тем более развита их структура политического руководства, тем сильнее поляризация господствующих  и подчиненных сегментов системы.

V.  Чем сильнее поляризации  господствующих  и угнетенных,  тем более насильственным будет конфликт.

VI. Чем  более насильственным является конфликт, тем   больше структурные изменения системы и перераспределение недостающих ресурсов.

5. Дж.Тернер. Георг Зиммель и конфликтный функционализм

[Основные положения теории Г.Зиммеля]

Георг Зиммель  стремился   сформулировать  такие  теоретические суждения, которые в своей совокупности  уловили бы  форму  базисных социальных процессов, —  подход, который он назвал   формальной социологией.  Сначала  он попытался на  основе  своих собственных  размышлений  создать абстракции формальных  свойств  процессов и событий  в самых разнообразных социальных  контекстах. При этом  Зиммель надеялся развить  абстрактные  положения, которые  позволили  бы  вы­ делить  наиболее фундаментальные социальные процес­сы, лежащие  в основе всех образцов социальной орга­низации < … > 

Подобно Марксу, Зиммель считал, что конфликт в   обществе неизбежен и неотвратим; он полагал, что со­циальная структура состоит не столько из господства   и подчинения, сколько из  разнообразных, неразрывно   связанных процессов ассоциации и  диссоциации, кото­рые  можно отделить друг от друга только в ходе ана­лиза:

 

 «Структура, возможно, есть sui generis, в которой мотивация и форма  циклически взаимодействуют друг  с другом, и только для того, чтобы иметь возможность описать и понять ее, мы post factum сопоставляем обе эти тенденции, считая одну из них монистической, а другую — антагонистической»⁸.

Причина, по которой Зиммель  придает этому поло­жению  особое  значение, отчасти  заключается в его «организмической» точке зрения  на  социальную дей­ствительность: обнаруживая формальные  свойства, со­циальные  процессы, очевидно, носят системный харак­тер — замечание,  которое, несомненно,  выведено из организмических доктрин, господствовавших в социоло­гии  в его время. Этот деликатный органицизм застав­ляет  Зиммеля отыскивать те»  последствия конфликта, которые  ведут к сохранению  социального континуума,  а не к его изменению:

«Конфликт, таким образом, предназначен для решения любого  дуализма: это—способ  достижения своеобразного единства (курсив  мои. — Дж. Т.), даже если оно достигается ценой уничтожения од­ ной из сторон, участвующих в  конфликте. Здесь мы можем прове­сти некоторую параллель с тем, что, как известно, наиболее сильный   симптом  болезни—это   попытка организма избавиться от нарушений и  повреждений, вызываемых конфликтами его частей»⁹.

В  явном противоречии с гармонией, которая обяза­тельно подразумевается этим  органицизмом, Зиммель  постулировал для  отдельных единиц органического це­лого внутренний «импульс  враждебности», или «потреб­ность ненавидеть и бороться», хотя этот инстинкт и сме­шан   с инстинктами любви и страсти и ограничен дей­ствием  общественных  отношений. Следовательно, Зим­  мель считал, что конфликт выражает не просто столк­новение интересов, но и нечто большее — нечто такое,   что возникает на основе инстинктов враждебности. По­добные конфликты  могут либо  обостряться благодаря   столкновениям интересов, либо смягчаться – как благо­даря гармонии  отношений, так и благодаря инстинкту   любви. Однако  в конечном итоге Зиммель все же счи­тает, что одним из конечных источников конфликта яв­ляется внутренняя биологическая  природа людей-«актеров».    

Возможно,  именно  благодаря попыткам совместить   свои допущения  о природе социального организма с за­мечаниями  относительно инстинктов любви и ненависти    Зиммель предпринял самые серьезные усилия с тем, чтобы проанализировать положительные последствия конф­ликта для сохранения социального целого и составляю­щих  его единиц. При этом враждебные импульсы  рас­   сматривались им не столько как противоречия или рак,    разъедающий  органическое целое, сколько в качестве    одного из тех многочисленных процессов, которые обес­печивают  сохранение социального  организма. Таким    образом, хотя Зиммель  и  признает, что  полностью    кооперированное, гармоническое и интегрированное об­щество не обнаружило  бы «никаких  процессов жизнедеятельности», все же его анализ конфликта обращает    внимание   в основном на то, каким образом конфликт    содействует сплоченности и унификации.   

Именно  благодаря этому аспекту в работах Зиммеля, посвященных конфликту, складывается образ орга­низации общества,  принципиально  отличный  от  той    картины, на которой настаивает Маркс:

1. Социальные отношения складываются лишь  в си­стемном контексте, воплощением которого служит только органическая взаимосвязь процессов  ассоциации и    диссоциации.

2. Подобные процессы одновременно являются выра­жением  как инстинктивных импульсов «актеров», так и    императивов, продиктованных  различными типами  со­циальных  отношений.

3. Следовательно, конфликтные процессы — это очень распространенная черта социальных систем, однако они далеко не обязательно и отнюдь  не  во всех случаях    приводят  к разрушению системы и/или социальным изменениям.

4. Действительно, конфликт—это один из  главных процессов, которые служат сохранению социального целого и/или  некоторых составляющих его частей.

Эти допущения  отражены  в многочисленных специ­фических  высказываниях, которые, очевидно, сделаны    Зиммелем  на  основе прямого наблюдения  происходя­щих  вокруг событий и чтения исторических источников,    объясняющих   конфликты. В своих высказываниях Зиммель  рассматривает конфликты в качестве переменной,    которая  проявляет различные  степени  интенсивности или  силы. Полюсами  того континуума, который обра­зован  этой переменной, по-видимому, являются «конку­ренция»  и «борьба», причем конкуренция связана с бо­лее  упорядоченной взаимной борьбой партий, приводящей к их взаимному обособлению, а борьба обозначает более, беспорядочную, непосредственную биту партий".»

Несмотря на то что Зиммель  не дает экстенсивной разработки функциональных  параметров  конфликта и не пользуется своей собственной терминологией, опре­деления Зиммеля  вызвали  у современных социологов длительную дискуссию о  том, что является и что не является конфликтом¹². Эта дискуссия часто вырожда­лась в игру словами и терминами, но по существу она ставила серьезный вопрос—проблему  уточнения  поня­тии, употребляемых в  высказываниях  о конфликтных процессах; именно эту спорную теоретическую пробле­му  Зиммель, совершенно очевидно, считал решающей.  

Вероятно, органицизм Зиммеля  сыграл решающую роль  в концептуализации конфликта как  изменчивого явления. В отличие от Маркса,  который  думал, что конфликт, в конце концов, обязательно усиливается, при­обретает революционный  характер и приводит к струк­турным  изменениям системы, Зиммель чаще всего ана­лизировал  явления противоположного  характера—ме­нее интенсивные и  острые конфликты, которые укреп­ляли  прочность и интеграцию системы, стимулировали ее упорядоченные изменения. Однако в пределах свое­го мягкого органицизма Зиммель все же  высказал ряд суждений, относящихся к остроте конфликта, то есть к степени прямой конфронтации  и насилия  борющихся партий. Как и в случае с Марксом, все воздействие ис­следований  Зиммеля  на современную  теорию  можно будет лучше  понять в том случае, если изложить его положения  более формализовано, в более  абстракт­ном  виде по сравнению с его  описательным очерком. Эти  положения перечислены в табл. 2.

В предложении I табл. 2 Зиммель обращается к во­просу об  эмоциональной  причастности  к конфликту участвующих  в нем партий, он полагает, что, чем силь­нее эмоции, вызванные конфликтом, с тем большей ве­роятностью  конфликт будет связан с применением на­силия. Предложения  I-A и I-B, которые, по-видимому, относятся  к  межличностным   конфликтам  отдельных индивидов, делают  ударение на том, что чувства, вы­званные  прежней  близостью, враждой или ревностью, усилят  остроту такого  конфликта. В  предложениях II—VII  Зиммель  переключается с исследования инди­видуальных  конфликтов на групповые. Он предполагает, что чем лучше различаются и идентифицируются конф­ликтующие  друг с другом группы (II), тем больше бу­дет их  внутренняя сплоченность (III). Далее, вероят­ность того, что конфликт вызовет применение насилия, будет тем  выше, чем гармоничнее были раньше  отно­шения участвующих  в конфликте групп (IV), чем мень­ше эти группы были изолированы и обособлены (V), чем больше  каждая из этих групп считает конфликт само­целью  (VI), чем больше члены конфликтующих  групп полагают, что конфликт выходит за пределы их инди­видуальных интересов (VII).                                                                

 

Таблица 2

КЛЮЧЕВЫЕ  ПОЛОЖЕНИЯ  ЗИММЕЛЯ, КАСАЮЩИЕСЯ
ОСТРОТЫ КОНФЛИКТОВ

1. Чем больше группы вовлечены в конфликт эмоционально, тем    острее конфликт[19] .   

А.  Чем   выше  была  раньше   степень причастности групп    к конфликту, тем  сильнее они вовлечены в  него эмоцио­нально[20].   

Б. Чем  сильнее была раньше вражда между  группами, прини­мающими   участие в  конфликте, тем сильнее  их эмоции,       вызнанные конфликтом[21].  

В. Чем  сильнее соперничество участвующих в конфликте, тем  сильнее их эмоции, вызванные конфликтом[22].  

11. Чем лучше «сгруппированы» группы, втянутые в конфликт, тем он острее[23].

111. Чем выше относительная сплоченность участвующих в конфликте   групп, тем острее конфликт[24].

IV. Чем крепче было  раньше согласие участвующих  в конфликте    групп, тем острее конфликт[25].  

V. Чем меньше изолированы  и обособлены конфликтующие  группы    благодаря  широкой  социально» структуре, тем острее конф­ликт[26].  

VI. Чем меньше  конфликт служит  просто средством достижения  цели, чем больше  он становится самоцелью, тем он  острее[27].

Зиммель понимает, что связная и унифицированная организация конфликтных групп (предложения II—III), члены которых испытывают в связи с конфликтом силь­ные эмоции  (I) и  цели  которых  определяются как надындивидуальные  (VII), в  результате приведет к конфликтам, связанным  с применением насилия. Зиммель не считает, что такие острые конфликты  непре­менно  вызовут  реорганизацию  социальной  системы. Несмотря  на то что и Маркс, и Зиммель, по-видимому, ставят один и тот же теоретический вопрос: каковы по­следствия конфликта  для социальной системы  и для участвующих  в  нем групп? «Несмотря на  то что, по мнению  обоих этих авторов, конфликт соответственно

 

Таблица 3

 

I. Чем сильнее внутригрупповые раздоры  и чаще  межгрупповые    конфликты, тем  менее вероятно, что границы между группами    должны  исчезнуть[29].

II. Чем сильнее острота конфликта,  чем  меньше  интегрирована    группа, тем  больше вероятность деспотической централизации    конфликтных  групп[30].

III. Чем острее конфликт, тем  сильнее внутренняя сплоченность конфликтных  групп[31].   

А. Чем  больше острота конфликта и меньше конфликтные группы, тем выше  их внутренняя сплоченность[32].      

1. Чем острее конфликт и меньше конфликтная группа, тем меньше  в каждой  группе терпимости  к отклонениям  и  разногласиям[33].   

Б. Чем  острее конфликт и чем больше  группа выражает позицию  меньшинства в данной системе, тем сильнее ее внутрен­няя  сплоченность[34].  

В. Чем  острее конфликт и чем больше группа занята самообо­роной, тем сильнее ее внутренняя сплоченность.

 

Таблица 4

 

I. Чем меньше острота конфликта[35], чем больше социальное целое базируется на функциональной взаимозависимости[36], тем более вероятно, что конфликт имеет интегративные последствия для   социального целого[37].    

II. Чем чаще конфликты и чем они менее остры, тем лучше члены     подчиненных групп могут избавиться от враждебности, почувствовать себя хозяевами своей собственной судьбы  и, следовательно, поддерживать интеграцию системы[38].

III. Чем  менее острый конфликт  и чем он чаще, тем  больше вероятность того, что будут созданы нормы, регулирующие конфликты[39].

 IV. Чем сильнее вражда  между  группами в  социальной  иерархии, чем реже при этом открытые конфликты между  ними, тем сильнее их внутренняя сплоченность, тем вероятнее, что они будут держать определенную  социальную дистанцию и тем самым  содействовать сохранению существующего социального по­рядка[40].   

V. Чем более  продолжителен  и  менее остр  конфликт  между группами, в различной степени обладающими властью, тем более вероятно, что они отрегулируют свое отношение к власти.  

VI. Чем острее и продолжительнее конфликт, тем более вероятно, что группы, прежде не связанные между собой, образуют коалиции[41].

 

И объединяет, и поляризует конфликтные группы,—не­смотря на все это, они начинают   расходиться, когда Зиммель  подчеркивает, что конфликт приводит к даль­нейшей интеграции более широкой социальной системы, в которой он происходит. Этот интерес к интегративным функциям  конфликта как для  обеих его сторон, так и для социального целого, вероятно,  совершенно неизбежен, если принять во внимание организмических допущения, на которых основывается формулировка спе­цифических для Зиммеля суждений.

В табл. 3 и 4 соот­ветственно обобщаются функции конфликта и по отно­шению к вовлеченным в него группам, и по отношению  к социальному целому¹⁴. В табл. 3 предложения I—III указывают на послед­ствия конфликта для организации конфликтных групп.  Если вернуться  к табл. 2,  то там утверждалось, что при­ рода групповой организации и более широкий  струк­турный контекст конфликта оказывают влияние на его  остроту. Как свидетельствуют предложения, представ­ ленные в табл. 3, Зиммель, напротив, указывает на то,  что острота конфликта вызывает изменения в органи­зации конфликтных групп, обеспечивая тем самым раз­ личные образцы организации для  различных условии.  По-видимому, Зиммель  имеет  в   виду двусторонний  процесс обратной связи, где в определенный момент  времени организация группы   детерминирует остроту  конфликта, а впоследствии острота конфликта воздей­ствует на групповую организацию, которая  в свою оче­редь окажет воздействие на остроту дальнейших конф­ликтов и т. д.—до тех пор, пока одна из участвующих  в конфликте партий или какая-нибудь  третья партия  не сумеет разрешить этот конфликт. В этом циклическом  процессе обратной связи, как считает Зиммель, повы­шенная острота конфликта  создает: четкие границы  между группами (предложение I); деспотическое руко­водство (II), особенно в тех случаях, когда группа пер­воначально раздроблена;  внутреннюю   сплоченность  (III), особенно тогда, когда группа невелика (III-A),  находится в меньшинстве (111-Б) и занята самообороной  (111-В).   

В табл. 4 Зиммель  указывает,  что  ряд функции конфликта  состоит в том, чтобы в различных условиях обеспечивать создание различных форм интеграции си­стем. В предложении I Зиммель высказывает предполо­жение о  том, что в дифференцированных  социальных системах, основанных на функциональной  взаимообус­ловленности частей, менее острые конфликты усиливают интеграцию систем преимущественно  тем, что мешают возникнуть  острым   разрушительным    конфликтам. В  предложении  II Зиммель   разъясняет и дополняет предложение I, замечая, что частые и не слишком длительные конфликты  помогают   избавиться от чувства враждебности, так как они внушают   членам группы чувство  контроля над своей собственной судьбой; по­этому частые и притом менее острые конфликты усили­вают  интеграцию, предотвращая  всякую возможность накапливать  чувства  враждебности   и раздражения. В  предложении III Зиммель далее показывает, что ча­стые, неглубокие конфликты могут  содействовать ин­теграции системы, поскольку они институциализируются  и, следовательно, начинают регулироваться норма­тивно. В предложении  IV он постулирует, что в иерар­хически организованных   системах, где часто разра­жаются  конфликты,   внутренняя  сплоченность потен­циальных  конфликтных  групп возрастает, но при этом возрастают и их изоляция, обособленность друг от дру­га, обеспечивая тем самым  иерархическую основу ин­теграции системы.  Предложение  V означает, что про­должительные   неострые конфликты   групп, в разной степени обладающих   властью, вероятно, институциализируются и начинают регулироваться при помощи норм  (главным образом потому, что те, кто находится у вла­сти, видят в конфликте только неприятности и, следова­тельно, считают, что их нужно регулировать, тогда как  те, кто не обладает властью, считают, что все то, что  находится «за  пределами»   конфликта, потенциально  подлежит  разрушению  и, следовательно, нуждается в  регулировании). В предложении  VI утверждается, что  острые и продолжительные  конфликты содействуют со­ зданию  коалиций, причем  это относится не только к  различным  партиям, принимающим  участие в конфлик­те, но и к тем, на кого конфликт может оказать какое- либо  влияние; таким образом, считается, что конфликт  обеспечивает основу для интеграции  ранее не связан­ных  групп. Наконец, в предложении VII высказывается  следующая   мысль:  чем   продолжительнее и сильнее  угроза конфликта, тем вероятнее долговечные коалиции   между его потенциальными участниками.     

Если вернуться  к основным  положениям  Зиммеля, приведенным в табл. 2, 3 и 4, то в них, очевидно,   можно  найти много пробелов, неясностей, а возможно,   и неверных выводов. Кроме того, положения в табл. 3   и   4, по-видимому, останавливаются  исключительно   на  положительных функциях конфликтов. Несмотря на   то  что инверсия каждого из этих предложений могла бы показать, при каких условиях конфликт разрушает «социальный организм», Зиммель, по-видимому, не за­ботится о том, чтобы дать необходимые  разъяснения; вместо этого он предпочитает подкреплять свой органицизм  односторонними  функциональными  высказыва­ниями. Однако, несмотря на все эти затруднения, схема Зиммеля  производит большое впечатление тем, что на­водит  на новые размышления.  Дело не только в том, что по  своему содержанию каждое предложение связа­но  с коренными социальными процессами, которые тре­буют дальнейших исследований, но и в том, что по своей  форме  (то есть при абстрагировании от наблюдений и  от констатации условий, при которых, вероятно, происходят те или иные  события), выполненный им анализ    представляет собой подходящую модель  для современного теоретизирования  <…>

 

[Сравнивая теории К.Маркса и Г.Зиммеля…]

Несмотря на то, что и Маркс, и Зиммель  считали   конфликт широко   распространенным  и необходимым   свойством социальных систем, принятые ими  допуще­ния относительно природы  общества в корне отлича­лись друг от друга: Маркс подчеркивал антагонистический характер конфликтов, а  Зиммель — его интегративные последствия. Эти различия выражаются  в том,   что они отдают  предпочтение совершенно разным  ти­пам  высказываний, причем Маркс  обращается к усло­виям,  которые могли бы разрешить конфликт,  а Зим­   меля интересует, при каких условиях может измениться    острота конфликта. Кроме того, Маркса жизненно ин­тересовали социально-структурные причины  конфлик­та, тогда как Зиммель стремился  сосредоточить свое    внимание на форме  и последствиях только что начав­шегося конфликта, ограничиваясь при этом  неопреде­ленными  ссылками на «борьбу инстинктов».      

Сравнивая  Маркса и Зиммеля,  мы  в равной мере  заинтригованы тем обстоятельством, что все их высказывания, насколько можно   обнаружить, противоречат ,    друг  другу.  Например, с одной стороны, Зиммель доказывал, что чем яснее цели, преследуемые участниками     конфликта, тем более вероятно, что конфликты можно     считать просто средствами для достижения цели, при­    чем в конфликте обе группы, пытаясь избежать той высокой цены, которую приходится платить за острые или   насильственные конфликты, будут  вынуждены  искать   компромиссов и других альтернативных средств. С дру­гой стороны, Маркс доказывает нечто прямо противо­положное, когда утверждает, что как только социаль­ный класс осознает свои истинные интересы (а следо­вательно, получает ясное представление о своих целях),   то в этом случае насильственный конфликт становится  ;в высшей степени вероятным. Расхождение этих выска­зываний, по-видимому,  проистекает  из-за различия  принятых авторами  допущений, ибо Маркс  допускает,  что острый конфликт—это  неизбежное  и неотвратимое  свойство социальных систем и их изменений, тогда как  Зиммель  просто допускает, что конфликт — это просто  один и тот же процесс, меняющий свою остроту и имеющий разные  последствия в том или ином  социальном  целом..   

 В какой-то мере современная теория конфликта по­пыталась объединить многообещающие особенности как  схемы Маркса, так и схемы Зиммеля; однако даже пос­ле того, как это было выполнено, современные теорети­ки с гораздо большим энтузиазмом стремились принять допущения  и суждения  либо одного, либо другого из  этих мыслителей. Такая избирательность привела к то­му, что в современной социологической теории сложи­лось два основных направления, которые вдохновлялись либо Марксом,  либо Зиммелем: 1) диалектическая тео­рия конфликта  и 2) конфликтный  функционализм. Ча­ще  всего считается, что именно эти направления обес­печат «новые» альтернативы функциональной  социоло­гической теории, а следовательно, и более адекватное решение поставленной Гоббсом проблемы порядка: как и почему возможно общество?

6. Дж.Тернер. Диалектическая теория конфликта: Ральф Дарендорф

Ральф  Дарендорф  постоянно доказывал, что схема Парсонса„ как и функционализм, в целом, создает слиш­ком гармоническое, интегративное и  статичное пред­ставление об обществе. Несмотря на  то что, как счи­тается, общество имеет «два облика»—облик  всеобще­го согласия и облик  конфликта—Дарендорф  настаивает на том, что сейчас наступило время начать иссле­дование «безобразного облика» общества и отказаться от утопической картины общества, созданного функцио­нализмом. Чтобы покончить с утопиями, Дарендорф со­ветует:

«В будущем  концентрировать внимание не только на конкрет­ных проблемах, но и на таких, которые можно объяснить только с точки зрения напряженности, конфликта и перемен. Возможно, этот второй облик общества в эстетическом отношении окажется далеко не столь приятным, как социальная система, однако, если бы вся социология должна  была отыскивать легкий путь к  утопическому спокойствию, вряд ли это окупило бы наши усилия»'.

Следовательно, чтобы избежать  утопии, требуется, чтобы одностороннюю  функциональную  модель замени­ла односторонняя конфликтная модель. Несмотря на то что Дарендорф  не считает эту перспективу конфликта единственным обликом  общества², все же она является необходимым  дополнением, которое  восполнит  преж­нюю  неадекватность функциональной  теории. Именно из этого теоретического призыва возникает модель диа­лектической перспективы конфликта, которая, как про­возглашает Дарендорф, больше  соответствует тому, что происходит в мире, чем функционализм, и, следователь­но, служит единственным выходом  из утопии. В своем анализе Дарендорф  никогда не забывает отметить, что в социальных системах, совершенно очевидно, помимо  конфликтов, происходят и другие процессы и что даже  те конфликтные  явления, которые он  предлагает из­ учить, не исчерпывают всего многообразия общественных конфликтов. Однако, высказав все это, Дарендорф  затем приступает к такому исследованию, которое, по-видимому, противоречит этой характеристике, ибо в нем  постоянно подразумевается, что данная  конфликтная  модель представляет собой более всеобъемлющую «тео­рию»  общества, обеспечивающую    более адекватное  решение поставленной  Гоббсом   проблемы   порядка.

 

Представления Дарендорфа об общественном  порядке³

Согласно Дарендорфу,  институциализация связана  с созданием  «императивно координированных ассоциа­ции» (в дальнейшем обозначаемых как ИКА), которые  не имеют строгих критериев для своего определения и  представляют собой хорошо  различимую  организацию  ролей. Для этой организации  характерны отношения власти, причем некоторые комплексы ролей обладают  властью подчинять себе другие комплексы. Несмотря  на то, что высказывания Дарендорфа по этому вопросу  несколько неясны, очевидно, что любую   социальную  единицу — от небольшой группы  или  учреждения  до  сообщества или общества в целом — можно в интересах  исследования рассматривать в качестве ИКА,  если в  организации ролей существует явное дифференцирован­ное распределение власти. Следовательно, несмотря на  то что власть обозначает насилие одних над другими, в  ИКА  эти отношения власти стремятся стать узаконенными; следовательно, их можно рассматривать как отно­шения авторитета, где некоторые подразделения имеют  «общепризнанное» или «нормативное»  право властво­вать над другими⁴. Таким образом, по представлению  Дарендорфа, «общественный порядок»  поддерживается  при помощи  процессов, создающих отношения автори­тета в различных типах ИКА, существующих в каждом  слое социальных систем.   

Однако в то же время власть и авторитет — весьма  дефицитные ресурсы, за которые идет борьба и конку­ренция между подгруппами вышеназванных  ИКА  и ко­торые, следовательно, служат главными  источниками  конфликтов и перемен в  этих ннституционализированных образцах. Этот конфликт в конечном итоге служит отражением того, каково отношение к авторитету раз­личных кластеров ролей в ИКА, так как «объективные интересы» той или иной роли находятся в прямой  за­висимости от того, пользуется ли та или иная роль ав­торитетом, обладает ли она властью над другими ро­лями.   

Однако,  несмотря на то, что разные роли в ИКА в разной мере пользуются авторитетом, в любой конкрет­ной ИКА   можно выделить два основных типа ролей— правящих  и управляемых, причем правящие комплексы   «заинтересованы» в сохранении status quo, а управляемые—в    перераспределении власти,  или  авторитета. При  определенных условиях осознание этой противоположности  интересов возрастает, и вследствие этого ИКА поляризуется на  две конфликтные  группы, каждая из которых  отныне сознает свои  объективные  интересы, которые  затем вступают в конкуренцию с авторитетом. «Решение»  этой конкуренции или конфликта  влечет за собой  перераспределение авторитета в ИКА,  превра­щая конфликт, таким образом, в источник социальных  изменений в социальных системах. В свою очередь пере­ распределение авторитета представляет собой институционализацию  нового комплекса правящих и управляе­мых ролей, при определенных условиях поляризующихся на две группы интересов, которые снова начинают  конкурировать друг с другом в  борьбе за  авторитет,  Итак, социальная действительность служит прообразом  этих бесконечно повторяющихся конфликтов  по поводу  авторитета в различных типах ИКА, из которых состоит  социальная  система. Иногда конфликты  в  различных  существующих  в обществе ИКА  частично накладывают­ся друг на друга, что приводит к крупным конфликтам,  охватывающим   большие сегменты общества, тогда как  в  другое время и при других условиях эти конфликты  ограничиваются рамками  конкретной ИКА.    

Представление об  институционализации как о цикли­ческом  или диалектическом процессе  привело Дарен­дорфа   к исследованию  только  некоторых ключевых   причинных отношений: 1) принимается, что конфликт — это неотвратимый процесс, возникающий  из-за проти­воположности сил, действующих в социально организо­ванных  структурах; 2) подобный конфликт ускоряется   или замедляется благодаря ряду опосредующих  структурных условий, или переменных; 3) «решение» конф­ликта в какой-то момент времени создает такое состояние структуры, которое при определенных условиях с неизбежностью  приводит к  дальнейшим   конфликтам    противоборствующих сил. 

По    Марксу,  источник конфликта в конечном итоге находится гораздо глубже, чем культурные ценности и  в институты, которые представляют   собой надстройку.    В самом  деле, динамика общества  обнаруживается в    его «внутренней структуре», где дифференцированное    распределение собственности и власти с неизбежностью    вызывает ряд следующих  друг за другом событий, ко­торые при определенных условиях приводят к револю­ционному классовому конфликту. Дарендорф, несмотря    на то, что он часто заимствует терминологию Маркса    по поводу власти и угнетения в социальных системах, в действительности полагает, что источник конфликта    совершенно иной, а именно — институциализированные    отношения авторитета в ИКА. Такая   позиция сильно    отличается от позиции Маркса,  который считает, что    подобные  отношения  авторитета—это   просто «над­стройка», которая, в конце концов, будет разрушена ди­намичными конфликтами,  происходящими на более глубоких уровнях, чем институциализированные структуры. Хотя Дарендорф  и признает, что на отношения авторитета оказывают влияние господствующие группы ИКА,    и часто ссылается на такие вещи,  как «фактуальный  субстрат», источником конфликта при ближайшем  рас­   смотрении все же становятся ролевые отношения  уза­коненного авторитета в ИКА. Этот отказ подчеркивать вслед за Марксом «внутреннюю  институциональную    структуру» вынуждает Дарендорфа   отыскивать источ­ник, конфликта в тех самых   отношениях, которые  — хотя и временно — интегрируют ИКА. Быть может, сам    по себе этот перенос ударения весьма желателен, по­скольку Дарендорф открыто признает, что власть лишь    отчасти является отражением отношений собственности.    Однако  вскоре станет совершенно очевидно, что пред­ставление о власти только как об  авторитете может    привести к аналитическим проблемам, которые  легко    могут оказаться столь же трудными, как и те, что воз­никают  в полемически заостренной модели Маркса.

Хотя  и Дарендорф, и Маркс  делают ударение на различных источниках конфликта, в их моделях обна­руживается, что к конфликту и реорганизации социаль­ной структуры приводит  аналогичная причинная цепь событий: отношения господства и подчинения ведут к  «объективной» противоположности интересов; осозна­ние угнетенными  этой внутренней противоположности интересов происходит при определенных условиях; при других условиях это новообретенное сознание приводит к созданию политической организации, а затем — к по­ляризации угнетенных  групп, которые   впоследствии вступают в конфликт с господствующей группой; в ре­зультате конфликта будет провозглашена новая форма социальной организации; в  ней  сложатся отношения господства и подчинения, которые  повлекут за собой другие события, ведущие к конфликтам, а затем — к из­менению  форм социальной организации. 

Опосредующие  условия, влияющие на эти процессы, выделяются Дарендорфом  только по отношению  к фор­мированию  угнетенными осознания противоположности своих интересов, политизации и поляризации, угнетен­ных в  конфликтную группу, а также по отношению  к итогам конфликта. Остается не выясненным, при каких опосредующих  условиях институциализированные фор­мы  создают господствующие и подчиненные  группы, а эти последние могут стать примером противоположности интересов - наверное, потому, что они заложены в при­роде  институциализация или  ИКА   и, следовательно, не нуждаются в объяснении <…> 

<...> Аналитические категории модели Дарендорфа самостоятельно не перечисляются, потому что они совпадают с такими же категориями модели Маркса

Становится совершенно очевидным, что эмпирические категории Дарендорфа очень  сильно отличаются от эмпирических  категорий  Маркса.  Однако форма анализа во многом остается той же самой, так как каж­дый из них полагает, что вопросы эмпирических условий социальной организации, того, как  эта организация превращается в отношения господства и подчинения и создает  противоположность  интересов, не являются проблематичными  и не нуждаются в причинном анали­зе. Согласно и Марксу, и Дарендорфу, причинный ана­лиз начинается с разработки условий, которые приводят к росту классового сознания (Маркс) или к осознанию квазигруппами своих объективных  интересов (Дарендорф); затем анализ переключается на создание полити­зированного класса «для себя» (Маркс) или подлинной «конфликтной  группы» (Дарендорф);  наконец, особое внимание обращается на возникновение конфликта меж­ду поляризованными   и  политизированными классами (Маркс)  или конфликтными группами  (Дарендорф).

 

Критика модели диалектического конфликта

Проблемы причинного анализа

Самая  заметная критика причинных представлений Дарендорфа  исходит от Петра   Вейнгардта⁵, который доказывал, что, отклоняясь от  Марксовой концепции «внутренней структуры»  противоположных  интересов, находящейся в основании культурных и институциональ­ных надстроек, созданных правящими классами, Дарен­дорф расплачивается за это тем, что теряет возможность выполнить  подлинно причинный  анализ конфликта  и, следовательно, выяснить, каким  образом изменяются формы  социальной  организации. Эта критика  ставит вопросы, напоминающие   о  сходстве функционализма Дарендорфа  и Парсонса: неужели  конфликт возникает из легитимизированных отношений   авторитета между различными  ролями  в ИКА?  Неужели   та же  самая структура, которая создает интеграцию, производит и конфликт?  Хотя схема Маркса сталкивается с эмпири­ческими проблемами, причинный анализ не ставит перед ней аналитических проблем, так как  источник конф­ликта — противоположность экономических интересов — четко отделяется от институциональных и культурных учреждений, поддерживающих    временный  порядок -  социальную надстройку. Дарендорф, однако, затуше­вывает это различие и, таким образом, попадает в ту  же  самую аналитическую  западню, которую он приписывал  функциональной теории: изменение, вызывающее конфликт, таинственным образом должно  возникать из   легитимизированных  отношений в социальной  системе.

Пытаясь избежать  этой  аналитической ловушки, Дарендорф  часто делает свой причинный анализ весь­ма  запутанным. Единственная задача, которую пытается  решить Дарендорф, состоит в том, чтобы доказать,      что многие роли имеют также  и дезинтегрирующий ас­пект, потому что они олицетворяют противоположность  интересов тех, кто их исполняет. Эта противоположность       интересов отражается в конфликте ролей, который, по-видимому,  сводит все спорные вопросы ролевой напряженности и конфликта к  дилеммам, создаваемым объ­ективной противоположностью  интересов,—что, конеч­но, является весьма сомнительным утверждением, спра­ведливым  лишь  для определенного периода  времени.      

Уравнивая  интересы и ролевые  экспектации  (ожидания), Дарендорф, по-видимому, должен  был бы пред­ положить, что  все  институционализированные образ­цы, или ИКА,  обнаруживают два противоположных ряда ролевых экспектации — либо подчиняться, либо воз­мущаться, а «актеры» должны  «решать»  сами, каким       экспектациям они будут следовать. По-видимому, акте­ры  «хотят» понять свои  «объективные  интересы» и,       следовательно, восстают против ролевых экспектации,       возлагаемых  на них господствующей группой. Эта за­ дача  заставляет модель Дарендорфа сводить происхож­дение конфликта  к желаниям, воле и чувствам отдель­ного  человека или группы - редукционистский импера­тив, который Дарендорф  наверняка бы отверг, если бы  он  не был столь очевидно продиктован его собственны­       ми причинными представлениями.        

Многие из этих проблем можно было бы преодолеть, если бы Дарендорф  обеспечил ряд суждений существования и отношений, которые  показали бы, при каких условиях легитимизированные отношения ролей в ИКА создают дихотомическое разделение отношений авторитета на отношения  господства и подчинения. Просто   допустить, что дело обстоит именно так, - значит уклон­иться  в своей аналитической схеме   от  критической причинной цепи.  Необходимые   предложения   такого рода, или, как их оценивает Дарсндорф,  «опосредующие  эмпирические  условия», являются  необходимой частью модели, потому что без них  остается непонят­ным, как впервые возникают различные типы авторите­та, насилия и угнетения,  которые  затем приводят к конфликту. Допустить, что  они  возникают непосред­ственно из социальной структуры или являются ее со­ставной частью,—значит   отказаться  от  постановки важного в теоретическом отношении вопроса о том, ка­кие типы авторитета и в каких типах ИКА  приводят к таким-то и таким-то типам  господства и подчинения, которые, в свою очередь, ведут к различным типам про­тивоположных  интересов и  конфликтов.  Таков круг явлений, который следует концептуализировать в каче­стве переменных, и включить в причинные цепи диалек­тической модели конфликта. <….>

Трудно поставить перед собой такую задачу, но это позволило бы Дарендорфу  отчасти избежать следующих наиболее типичных  критических упреков в адрес своих причинных  представлений⁸: 1) не только конфликт вызывает изменение социальной структуры, но и изменения структуры служат  причиной конфликта  (при условиях, которые требуется определить); 2) конфликт не всегда приводит к изменениям  (а лишь  при некоторых усло­виях, которые требуется определить гораздо детальнее, чем  это сделано в исходном  исследовании Зиммеля); 3) конфликт может  задержать изменения (и вновь тре­буется определить, при каких условиях). Если эти усло­вия  просто входят в состав причинных представлений, то теория конфликта просто фиксирует  довольно оче­видный  факт—то,   что изменения  происходят,—и  не дает  ответа на вопросы теоретического характера—по­ чему, когда и где они происходят.   

Несмотря  на  неопределенность  своего причинного анализа, Дарендорф  все же  систематически пытается выяснить, какие «опосредующие эмпирические условия» вызывают  превращение   «квазигрупп» в «конфликтные группы», а также  какие условия влияют  на остроту     конфликта  (причастность к нему членов группы), его насильственный характер (степень регуляции), степень     и темп структурных изменений, вызванных конфликтом.     Если выражаться  более формализовано,  Дарендорф     выделяет три типа опосредующих   эмпирических условии: 1) «условия  организации», которые  влияют на     трансформацию  латентных  квазигрупп в явные  конф­ликтные  группы;  2) «условия  конфликта», которые определяют форму  и остроту  конфликта; 3) «условия  структурных изменений», которые  оказывают влияние  на характер, темпы и  глубину  изменений социальной  структуры.       

Таким образом, в теоретической схеме получили яв­ное  признание  следующие   переменные:  1) степень  сформированности конфликтных групп, 2) степень остро­ты конфликта, 3) степень его насильственности, 4) сте­пень изменения социальной структуры, 5) темпы подоб­ных  изменений. Для тех критических замечаний, кото­рые  будут приведены  ниже, большое  значение имеет     следующее  обстоятельство: такие понятия, как, напри­мер,  «ИКА»,  «законность»,  «авторитет», «насилие»,     «господство» и «подчинение», не  определены  экспли­цитно, как переменные,  для которых требуется огово­рить, какие условия влияют на  их изменения. Скорее     эти  понятия либо  просто  определяются, а потом  и   связываются  друг с другом с точки зрения частичного     совпадения их  определений, либо  излагаются в виде     допущений  относительно природы   социальной  реаль­ности.

По отношению  к тем  явлениям, которые концептуализируются в качестве переменных,  высказывания  Дарендорфа,  по-видимому,  являются  разработкой высказываний, развиваемых Марксом  (см. табл. 1), как  это видно из табл. 5.

 

Таблица 5

 

I. Чем больше члены  квазигрупп в ИКА   могут осознать свои   объективные  интересы  и образовать  конфликтную   группу,      с тем большей вероятностью произойдет конфликт.  

А. Чем  больше будет собрано «технических» условий органи­зации, тем вероятнее образование конфликтной  группы.        

1. Чем больше в квазигруппах будет создано руководящих   кадров, тем  вероятнее, что образуются все  «техниче­ские» условия организации.

2. Чем более кодифицирована  идея  системы, или хартия, тем  вероятнее, что сложатся все «технические» условия   организации.

Б. Чем  шире будет круг «политических» условий организации,  тем  вероятнее, что образуется конфликтная группа.

Чем больше господствующие  группы разрешают  организацию  противоположных им  интересов, тем выше вероят­ность того, что будут собраны все «политические» усло­вия  организации.    

В. Чем  больше можно  собрать «социальных» условий органи­зации, тем  выше  вероятность образования конфликтных групп.

1. Чем больше у членов квазигрупп возможностей общаться друг с другом, тем  больше вероятность того, что сложатся  все «социальные» условия  организации.

2. Чем больше новых  членов могут иметь структурные образования  (например, родство), тем выше  вероятность    того, что сложатся все «социальные» условия организации.  

II. Чем больше соберется  «технических», «политических» и «со­циальных» условий  организации, тем острее конфликт.  

III. Чем больше распределение авторитета связано с распределе­нием других вознаграждений  (наложение), тем острее» конфликт.  

IV. Чем меньше мобильность  между  господствующими  и подчи­ненными  группами, тем острее конфликт.   

V. Чем  меньше  складывается  «технических», «политических» и «социальных» условий организации, тем более  насильственный   характер приобретает конфликт.  

VI. Чем  больше  обнищание  угнетенных,  связанных с  распределением  вознаграждений, переключается с абсолютного ба­зиса на  относительный, тем более насильственным является      конфликт.  

VII. Чем меньше конфликтные группы  способны приходить к согла­шениям,  тем более насильственным является конфликт.

VIII. Чем острее конфликт, тем  больше он  вызовет структурных      изменений и реорганизаций.   IX. Чем более насильственным является конфликт, тем выше тем­пы структурных  изменений и реорганизаций.

Эти высказывания  по своему содержанию  и форме исходят из наследия Маркса и с точки зрения эксплицитности представляют собой значительное усовершен­ствование по сравнению с функциональными  формули­ровками, в которых бросается в глаза  отсутствие си­стематической взаимосвязи предложений. Кроме  того, в заслугу Дарендорфу  можно  поставить его попытки действительно придать своим высказываниям  система­тическую форму   (в  разумных   пределах)—трудная задача, которую не слишком  часто  удавалось выпол­нить социологам-теоретикам. Однако даже, несмотря на то, что эта инвентаризация предложений представляет собой весьма многообещающую   попытку, против  этой схемы был выдвинут ряд критических замечаний, обзор которых следует здесь привести с  тем, чтобы учесть предлагаемые ими усовершенствования.     

Одним из самых очевидных  недостатков развиваемо­го Дарендорфом  направления  является  неудача всех его попыток представить основные понятия в качестве переменных. В  этом отношении  наибольшее внимание обращают  на  себя понятия  авторитета, господства— подчинения и  интереса. Так как конфликт в конечном итоге возникает из легитимизации  отношений автори­тета, то довольно удивительно, что это понятие не счи­тается таким переменным, минимальное значение кото­рого изменяется благодаря изменениям таких свойств, как острота, размах и узаконенность. Дарендорф, ско­рее, предпочитает уклониться от этой проблемы:

 

«В этом исследовании мы даже  не будем пытаться создать ти­пологию авторитета. Однако здесь повсеместно допускается, что су­ществование господства и подчинения—это  общая  черта всех воз­можных  типов  авторитета и всех возможных типов  ассоциации и организации»"»

 

Типология авторитета могла бы дать некоторые ука­зания относительно изменения состояний авторитета и связанных  с ним   понятий—обстоятельство,  которое Дарендорф,  по-видимому,  предпочитает игнорировать, просто доказывая, что всякий авторитет подразумевает господство и подчинение, которые в свою очередь при­дают ему дихотомическую  структуру, необходимую для его диалектической теории конфликта   интересов. Он отказывается размышлять над тем, в каких типах авто­ритета можно  обнаружить, что такие-то и такие-то со­стояния переменных  приводят к таким-то и  таким-то типам изменений  господства и подчинения, которые и свою очередь служат причиной того, что такие-то пере­менные  типы противоположных интересов приводят к таким-то переменным типам конфликтных групп. Таким образом, только при помощи допущений и определений Дарендорф  связывает между собой  основные перемен­ные, которые находятся в причинной зависимости друг от друга, так же, как и от других величин, которые в его схеме эксплицитно являются переменными: степень кон­фликта, степень остроты конфликта, степень его насильственности, степень и темпы изменений. На самом же деле очень вероятно, что именно эти, не выраженные в виде переменных  свойства — авторитет, господство, ин­тересы—оказывают   не менее серьезное влияние на та­кие эксплицитно сформулированные  в его схеме пере­менные, как «опосредующие эмпирические условия», ко­торые Дарендорф  предпочитает выделить особо. Кроме того, как отмечалось выше, понятия авторитета, господ­ства—подчинения   и интересов, если рассматривать их в качестве переменных,  требуют  своих  собственных «опосредующих  эмпирических условии». В спою очередь эти условия могут иметь влияние на иные, следующие за ними условия, подобно тому как «условия организа­ции», согласно схеме, влияют на последующую остроту и насильственный характер конфликта.   

Невнимание  к этим вопросам очень сильно снижает предсказательную ценность модели  Дарендорфа; более того, оно в значительной мере превращает его модель в тавтологию.  Оказывается,  появление конфликтных групп следует из определения ИКА как дихотомических структур авторитета, образованных противоположностью интересов. Эту тавтологию легче переносить благодаря тому, что Дарендорф  вводит понятие квазигрупп (чле­нов ИКА),  еще  не осознавших своих истинных интере­сов), которые при определенных «условиях организации» приводят  к образованию настоящих конфликтных групп. Однако  введение этого подразделения просто затягивает решение  вопроса о том, как возникли противоположные квазигруппы—вопроса,   на который Дарендорф  должен был  бы ответить так: по определению, с помощью допу­щений.  Вместо этого он предпочитает следующий ответ: «Что  касается… суждения, то я полагаю, что суждение относительно  дихотомии положений  авторитета в им­перативно  координированных  ассоциациях не является ни допущением, ни  эмпирической гипотезой, но аналитическим суждением». Однако  именно  «аналитический  характер суждения» в этом контексте остается неясным,  хотя, по-видимому, эти слова позволяют избежать вы­ вода о том, что большая часть всех его высказываний  по поводу образования конфликтных  групп — не более  чем новая формулировка его определений и допущений,  относящихся к ИКА и обществу.    

Эти критические замечания наводят на совершенно  очевидное решение — концептуализировать в качестве  переменных явлений ИКА  законность, авторитет, гос­подство—подчинение  и интересы и попытаться сформу­лировать «опосредующие эмпирические условия», влияю­щие на их  изменения. Расширяя таким образом пере­чень положений, можно было  бы  свести до минимума  неопределенность причинных представлений и сделать  специальные суждения менее  тавтологичными. Подоб­ная перестройка позволила бы также отсечь довольно  широкий круг диалектических допущений (которые вряд  ли изоморфны  всей реальности) и обратиться к теоретическому (а отнюдь не  философскому) вопросу: при  каких условиях ИКА  создают легитимизированные от­ ношения авторитета, которые производят четкие отно­шения господства и  подчинения,  ведущие к  резкой  противоположности интересов? Вместе с предваритель­ным ответом  Дарендорфа  на следующий  вопрос: при  каких условиях возникают конфликтные группы и какие  конфликты и изменения они вызывают? — эти дополнительные высказывания, а также высказывания, имею­щие форму  обратных им предложений, обеспечили бы  серьезный теоретический прогресс в решении конечного  теоретического вопроса—«как и почему возможно  об­щество».

Методологические проблемы

Дарендорф, как это явствует из его анализа классо­вых  конфликтов в индустриальном обществе, озабочен тем, чтобы обеспечить формальные  определения глав­ных  понятий и наметить операциональное решение во­проса об их  применении в  конкретных  эмпирических ситуациях. Кроме того, включение, по крайней мере, нескольких понятий в эксплицитный  перечень предло­жений  (хотя и неполный) приводит к тому, что схема, по-видимому, начинает легче поддаваться проверке и опровержению.

Однако  остается ряд  методологических проблем, одна из которых связана с тем, что этим понятиям даны чрезмерно общие определения. Несмотря на то, что эти определения формализованы,  они зачастую  носят на­столько общий  характер, что  их  можно  применять ad hoc и ex post facto, притом к таким разнообразным явлениям, что в их непосредственной  полезности для создания и проверки теории можно усомниться. Напри­мер, власть, законность, авторитет, интересы, господ­ство, даже конфликт определены настолько широко, что примеры, подтверждающие  эти понятия, можно обнару­жить  почти в любой эмпирической ситуации, какую за­хочет выбрать Дарендорф, - стратегия, которая обес­печивает подтверждение  его  допущений относительно общественной жизни,  но  препятствует эмпирическому исследованию этих  допущений. Выше   этой проблеме уже  придавалось особое значение, причем при ее об­суждении отмечалось, что Дарендорф, по-видимому, не­охотно рассматривает   в качестве  переменных  свои основные понятия, как, например, авторитет и господ­ство. Если бы эти понятия  были концептуализированы таким  образом, исследователям было бы легче «иметь с  ними дело» эмпирически, поскольку суждения, опре­деляющие   их переменные состояния, более точно уста­навливали  бы, какие явления обозначены этими поня­тиями. Дарендорф  редко оказывает эту услугу, предпо­читая  уклоняться от всяких типологий; и даже в тех случаях, когда понятия определяются им как перемен­ ные, Дарендорф  избегает этого вопроса при помощи таких  вот утверждений: «Острота конфликта варьирует  в определенной шкале (от 0 до 1)». Если к этому вы­сказыванию добавить формальное определение остроты  конфликта как  «затрат энергии и  степени вовлеченность в конфликт конфликтующих  сторон», то исследо­ватели-эмпирики получают несколько операциональных  указаний относительно того, как можно измерять такое  понятие. Если бы эти определения были хотя бы в ми­нимальной степени дополнены  несколькими примерами  наиболее важных точек на шкале от «О до I», то поня­тия и предложения этой схемы  легче было бы подверг­нуть  эмпирическому исследованию. Но, судя  по тому,  как даются определения в настоящее время, Дарендорф  делает  то же самое, за что он так резко критиковал  Парсонса: он применяет понятия ad hoc и ex post facto с тем, чтобы дать  такую интерпретацию прошлых  со­бытий, которая подтвердила бы   всю схему в целом.    Чем больше внимания  уделил бы Дарендорф тому, что­ бы обеспечить операциональные  определения, которые    a priori сообщили бы  понятиям,  входящим в состав предложений, способность предсказывать будущие со­бытия, тем плодотворнее была бы вся его теоретическая    инициатива.     

Другая  методологическая проблема, связанная с этой схемой, возникает из-за  тавтологического характера    всего теоретического направления в целом. В той мере,    в какой предложения схемы  истинны больше по опре­делению, чем по выведению, в той же мере вся теоре­тическая схема  является  неопровержимой — даже   в  принципе—и, следовательно, приносит мало пользы со­зданию научной теории. До тех пор пока дихотомиче­ское разделение отношений авторитета на господство и подчинение, приводящее к объективной противополож­ности интересов, входит в состав определения социаль­ной действительности, до тех пор трудно усмотреть, из    чего следует образование конфликтных групп и возникновение открытого конфликта, если не из их определе­ния — и это несмотря на то, что существуют специаль­ные наукообразные  предложения   относительно «опосредующих эмпирических условий», которые «вызывают»    появление подобных конфликтов. Как уже было  замечено выше, эта опасность тавтологии может быть скор­ректирована, если центральные понятия, как, напри­мер, «законность», «авторитет», «господство — подчи­нение» и «интересы», будут концептуализированы в ка­честве переменных, причем будет подготовлен пробный   перечень «опосредующих эмпирических условий», влияющих на их изменения.   

В общем, схема Дарендорфа  ставит перед исследо­вателями-эмпириками  ряд  проблем.  Нечто подобное   можно сказать о большинстве теоретических направле­ний в социологии; само по себе это еще не самое серьез­ное обвинение. Однако в схеме Дарендорфа  эти мето­дологические проблемы, оказывается, могут быть све­дены до минимума  при  помощи самых незначительных   добавочных усилий. Вероятно, по мере того, как будут производиться эти исправления, направление диалекти­ческого конфликта предложит плодотворный  стратеги­ческий план создания социологической теории <…>

7. Дж.Тернер..Диалектическая и функциональная  теория конфликта: стратегия синтеза

 

Актуальные проблемы теоретического синтеза

Несмотря  на то что и диалектическая, и функцио­нальная теории конфликта  уходят споим и интеллекту­альными корнями  в работы Маркса и Зиммеля, каждая из них, если ее рассматривать  в качестве альтерна­тивы  функционализму    Парсонса,  обретает   более четкие  контуры'.  Чрезмерно  резкая  в   некоторых случаях  полемика  представителен теории  конфликта с функционализмом  создала атмосферу  острых проти­воречий, которая сохраняется вот уже  два десятиле­тия². И что теперь стало характерным  для подобных  хронических разногласии в социологическом теоретизировании, эта дискуссия  принял неудачный  оборот: 1) первоначальная, довольно  мягкая критика  схемы; 2) едкая, полемическая критика схемы; 3)  предложение альтернативных  теоретических схем; 4) контрата­ки на неадекватность критических замечаний и предложенных  альтернатив; 5) попытки мудрецов согласовать критикуемые схемы и  предложенные альтернативы; 6) сомнения по поводу ценности всей этой деятельнос­ти для дальнейшего прогресса социологической теории. Дискуссии, которые вели представители теоретической социологии, постоянно шли  именно  в этом направлении, однако  нигде все  этапы полемики—с 1-го по 6-й— не  проявлялись с такой очевидностью, как в спорах между представителями  функциональной  теории конфликта. Следовательно, эта ситуация представляет специфический интерес для нашего настоящего  обсуждения теории конфликта  и, кроме того, имеет принци­пиальное значение для понимания того, почему социо­логическое теоретизирование постоянно увязает в кажущихся  бесконечными противоречиях. И те, кто критиковали, и те, кто синтезировали эти хронические противоречия, придерживались сходной

 

Таблица 10

ПЕРЕЧНИ ДОПУЩЕНИЙ  У СТОРОННИКОВ КОНФЛИКТНОЙ
И ФУНКЦИОНАЛЬНОЙ ТЕОРИЙ

 

Перечень, составленный сторонниками синтеза[43]

 

 

 

Перечень Дарендорфа[44]

 

1.      Каждое общество в каждый момент времени подвержено перемена:  социальные изменения происходят повсеместно. 2.      Каждое общество в каждый момент времени испытывает социальный конфликт: социальные конфликты происходят повсеместно. 3.      Каждый элемент общества вносит свой вклад в его изменение.   4.      Каждое общество основывается на том, что одни его члены подчиняются другим.

1.      Каждое общество есть относительно устойчивая конфигурация элементов.   2.      Каждое общество – это хорошо интегрированная конфигурация элементов.     3.      Каждый элемент общества вносит свой вклад в его функционирование. 4.      Каждое общество основывается на согласии всех его членов.

 

 

Тактики — они   составляли  перечни  того, что, по их мнению, является допущениями  функционализма и тео­рии конфликта. Подобные описания обычно принимают форму  попарного перечисления допущений, как это вид­но из двух ярких примеров, приведенных на табл. 10  

Критики  функционализма обычно  претендуют на то, что конфликтная альтернатива более изоморфна реаль­ности, хотя при этом всегда добавляется,  что функционалистские догмы  всегда относят к некоторым осо­бенностям  общества. Сторонники синтеза утверждают, что обе  формулировки представляют  собой крайности  (это обстоятельство они подтверждают тем, что приво­дят эти высказывания  в их крайнем выражении) нес­ли  смягчить обе схемы и совместить их друг с другом, то  они обеспечат более точное отражение реальности.  Поэтому  сторонники синтеза  выбрасывают  из обоих  списков все крайности и обращают особое внимание на области «конвергенции» или «примирения»    ставших  более умеренными перечней.    

Одна из наиболее серьезных попыток синтеза была  предпринята Пьером ван ден Бергом в начале 60-х годов. Его стратегический замысел состоял в том, чтобы распространить применение модели, которую он назвал «моделью  функционального равновесия», на объ­яснение конфликта и разногласий и в то же время «минимизировать» «диалектическую модель конфликта», то  есть применять ее лишь в той мере, с какой она может  показать, что социальные изменения имеют внутренний  характер и возникают в результате того, что социальным  структурам присущи  противоположности. Выпол­няя это исследование, ван ден Берг пришел к следую­щим  результатам: в системах обнаруживается  взаим­ная обусловленность, но ее степень может варьировать;  взаимообусловленность может  подразумевать как вза­имную  согласованность, так и противоположность; кон­фликт  может  возникать из разных источников; конф­ликт может  приводить и к переменам, и к застою; и,  напротив, согласие может привести к дезинтеграции и  конфликту. Он  доказывал, что признание этих обстоя­тельств привело бы  социологическую теорию к синтезу  или согласованию  между собой расходящихся требова­ний теории конфликта и функционализма. 

Эта  форма  теоретического анализа столкнулась с  рядом  проблем. Во-первых, все аргументы излагаются здесь в метафизических терминах, а это приводит к та­кой ситуации, когда автор пытается согласовать между собой базисные допущения  о природе реальности. Та­кая деятельность напоминает попытку согласовать про­тивоположные  оценки того, что есть или должно быть, с «реальным  миром»; согласно самому   существу по­добной  деятельности, это согласование будет принято только теми, чьи суждения или допущения совпадают с суждениями Ван ден Берга. Во-вторых, поскольку обе позиции излагаются на языке  метафизики, подобные опоры нельзя разрешить, и все попытки согласовать их между  собой ни к чему не приведут. Каждая из этих позиций исходит  из противоположных метафизических утверждений, из  которых в свою   очередь выводятся какие-то другие утверждения,—и т. д., пока в литера­туре не накопится множество статей, возражений на них и возражений на эти возражения.  

Таким образом, синтез и согласование допущений— это весьма сомнительный подход к решению теоретических противоречий. Робин Уильямс подчеркнул;  все споры по поводу того, что типичнее для социальных си­стем — согласие и равновесие или насилие и  измене­ния,—совершенно  «бесполезны», ибо в действительности существуют эмпирические вопросы: при каких услови­ях согласие, насилие, принуждение, разногласия, коопе­рация, интеграция, равновесие и перемены служат оли­цетворением общества?   

Именно  на эти вопросы нельзя ответить при помо­щи  допущений, именно на этом уровне их нельзя син­тезировать или согласовывать друг с другом. Таким об­разом, все споры по поводу  конфликтной и функцио­нальной теорий, так же как и все попытки теоретиче­ски согласовать их между  собой,  стремились обойти серьезную  и интересную в теоретическом  отношении проблему: при  каких эмпирических условиях действи­тельны предложения, внушенные допущением  конфлик­та  или функциональным  образом социальной  организации?   

В  общем, социологической литературе не нужен ни­какой другой синтез  или  согласование  допущений. Имевшие  же  место попытки   синтеза и согласования выполнили  свое назначение, обратив внимание на все, что казалось само собой  разумеющимся, в том числе на  признание того, что в социальной действительности обнаруживаются  как конфликты, так и кооперация, как согласие, так и разногласия, как напряженность, так и равновесие, а также обмен и т. д. Как подчеркива­лось на первых  же страницах этой  книги, задача со­циологической теории состоит в том,  чтобы обнару­жить, при каких условиях общество будет находиться в каком-либо  из этих состояний. В спорах и противо­речивых  высказываниях по  поводу дихотомии  конф­ликта —согласия, интеграции —дезинтеграции,  устой­чивости — изменения эта задача отодвинулась на зад­ний план. Таким  образом, в этой главе будет сделана попытка наметить следующую  альтернативную страте­гию для решения  теоретических противоречий: но каким пунктам выдающиеся   теоретические направления  со­вершенно явно расходятся или сближаются  между  со­бой?  

В контексте диалектического направления в теории конфликта, развиваемого  Дарендорфом,  и   функцио­нального направления  той  же теории, развиваемого Козером, эта стратегия исходит  из предположения о том, что проверка и сопоставление всей совокупности содержащихся  в них высказываний окажутся  полезны­ми. Иными словами, что же обнаружится в социальных конфликтах  благодаря объединению  всех высказыва­ний Дарендорфа  и Козера? При ответе на этот вопрос сразу же станет очевидным, что различие систем обще­ственных отношений,  разработанных Козером  и  Да­рендорфом, возникает из-за некоторого различия  их теоретических суждений по  поводу конфликтных  про­цессов.   

Тем не менее из этого обсуждения также будет сле­довать, что при всех своих расхождениях обе эти сово­купности предложений дополняют друг друга. Действи­тельно, как будет показано ниже, некоторые недостат­ки одной из них  отчасти исправляются за счет досто­инств  другой.  

Эта проверка, по-видимому,  будет гораздо более эффективной, чем попарное  сопоставление двух спис­ков допущений, что было хорошо доказано поверхност­ной полемикой между  функционалистами и  представи­телями теории конфликта. Кроме  того, проверка объ­единенного списка высказываний Дарендорфа  и Козе­ра, а также последующее его сравнение с аналогичны образом объединенными списками предложении, существующих  в других школах  функционального теорети­зирования, помогла бы выполнить все обещания, зало­женные  в реальном   теоретическом согласовании  и синтезе. Несмотря на то что эта последняя задача— согласовать функциональные теории и теории конфлик­та—в  этой книге не ставится, в настоящей главе де­лается попытка представить такую стратегию, которая в конечном итоге позволит достичь этой цели, посколь­ку  она ставит необходимую для ее выполнения пред­варительную  задачу — выявить те пункты, по которым тезисы двух разновидностей теории конфликта расхо­дятся и сближаются  между  собой. После столь много­численных  попыток согласовать между собой  различ­ные  школы, существующие  в рамках традиций  теории  конфликта и функциональной теории, синтез этих двух главных  теоретических традиций, по-видимому, будет ;иметь большое теоретическое значение, обеспечивая тем самым  более адекватное решение проблемы  порядка: как и почему возможно общество?

 

Комплиментарные ряды предложений

<…> Cуждения, высказанные Дарендорфом  и Козером, на первый взгляд могут, показаться похожими друг на друга, по­скольку их удобно анализировать в следующих общих направлениях: 1) причины  конфликта;  2) острота и насильственный характер конфликта; 3) длительность конфликта; 4) результаты конфликта. Более того, не­которые из эксплицитных переменных, которые каждый из этих авторов включает в свои предложения, в зна­чительной мере совпадают друг с другом, и все же в полном  перечислении предложений  эти аналогичным образом  понимаемые  переменные, оказывается, зани­мают  разные места.  Кроме того, при всем сходстве концептуализированных  переменных  Козер и  Дарендорф  по-разному смотрят на разные переменные свой­ства причин, остроты,  длительности и   результатов конфликта, а это приводит к тому, что списки их тези­сов расходятся между собой и  вместе с тем, как мы увидим  в дальнейшем, хорошо дополнят друг друга.

 

Причины конфликта

В табл. 11 перечисляются тезисы Козера и Дарендорфа, относящиеся к  причинам конфликта. Те  тези­сы, которые обращают  внимание на аналогичные пере­менные явления, перечисляются попарно, тогда, как все остальные тезисы приводятся по одиночке, но в той ло­гической последовательности, которая  подразумевалась автором.   

Первый  и главный  тезис в двух списках обращает внимание на неудовлетворенность неимущих групп су­ществующим   распределением дефицитных ресурсов. По мнению  Дарендорфа,  большое  теоретическое значение имеет  проблема установления тех условий, при кото­рых  неимущие,  во-первых начинают осознавать свои объективные  интересы, а затем  организуются, чтобы добиться удовлетворения  этих интересов при помощи конфликта. В  этих тезисах единственной   признавае­мой  им социально-психологической переменной являет­ся  «осознание» (тезис I), которое существует наряду со  «структурными» переменными, например  лидерст­вом  (I—А,  1), составлением идеологических кодексов  (I—А, 2), отношениями  власти (I—Б,  1), возможнос­тями 'коммуникации  (I—В, 1), способностью вербовать новых  членов (I—В, 2), влияющими  на подобное «осо­знание». С другой стороны, тезисы Козера больше ос­новываются  на социально-психологических переменных, так  как они затрагивают  проблему  «законности» (в противоположность    рассматриваемой   Дарендорфом проблеме  «осознания»). В результате особое внимание обращается  на  то, что ряд структурных переменных,  например каналы, по которым  выражается недовольст­во (I—А), социальная  мобильность (I—Б), социализа­ция (II—А), внешний   контроль (II—Б), воздействует  на психологические переменные, например уровень эмо­циональной энергии (I—А, 1), личные лишения  (I—А,  2), надежды на  мобильность, относительные лишения.  Эти психологические  переменные в свою очередь воз­ действуют на силу сомнений в законности (тезис 1) и  увеличивают вероятность того, что конфликт все-таки  начнется (тезис II).

Склонность Козера и Дарендорфа  включать в соот­ветствующие теоретические системы  социально-психо­логические переменные  проистекает, по крайней мере отчасти, из совершенно различных допущений. Поскольку согласно Дарендорфу, во всех социальных системах имеется внутренне присущая им противоположность интересов, или «императивно координированные ассоциации» (ИКА), которые в конечном итоге с неизбежностью порождают конфликты, поскольку и положения, развиваемые с подобной точки зрения, должны, вероятно, обращать внимание на структурные условия, которые активизируют осознание противоречий, присущих ИКА, и приводят к тому, что это осознание становится базисом для образования конфликтных групп.

 

Таблица 11.

 

Поскольку считают, что конфликты неизбежны  и су­ществуют  повсеместно, постольку и проблемы, связан­ные с вероятностью конфликта в различных типах ИКА, с обнаружением  различных типов легитимизированного авторитета и различных типов (если они вообще суще­ствуют) противоположных  интересов, не ставятся хоть сколько-нибудь серьезно. Таким образом, до тех пор по­ка считается, что конфликт тлеет где-то в глубине со­циальных  структур, все тезисы несут совершенно опре­деленную  нагрузку: они просто документально подтвер­ждают,  что такие-то процессы приводят к освобожде­нию  внутреннего потенциала конфликта.   

Козер, напротив, начинает с более умеренных допу­щений  и представлений по поводу неизбежности конф­ликта. Такая  позиция вынуждает  его заняться иссле­дованием  вопроса о том, в каких типах структур, для которых  характерны  такие-то формы законности, об­наружится  необходимый  для   конфликта  потенциал. Чтобы  решить  этот вопрос, Козеру нужно установить, какие  структурные социальные условия и каким обра­зом  воздействуют на психологические переменные, кото­рые  могут объяснить нарушения  законности, а потом пробудить  энергию  «актеров» с тем, чтобы  вызвать конфликт.   

Таким  образом, если не допускается, что конфликт наступает  автоматически, вследствие внутренних про­тиворечий, то необходимо  развить такие тезисы, кото­рые  включали  бы психологические переменные, связан­ ные, во-первых, с отходом от законности (тезисы I—А,  1,2 и I—Б), а затем—с  желанием развязать конфликт  (II, II-А, II—Б).

Сама форма  табл. 11 представляет собой попытку    навести на мысль о том, что разрывы между тезисами    Козера  и  Дарендорфа  подразумевают   направления  синтеза, позволяющие создать более адекватный набор теоретических суждений. Такой  синтез исправил бы    односторонность каждого из этих направлений и позво­лил бы  им ответить на некоторые из наиболее серьезных критических упреков,  направленных в их адрес.   Кроме того, поскольку синтез осуществлялся бы на    уровне высказываний, а не допущений,  то при  этом    удалось бы уберечь создаваемую теорию от новых бес­   содержательных споров  по поводу того, что скрывается за согласием, конфликтом, равновесием или изменениями в реальном мире.

Как  подчеркивалось [выше] схему Дарендорфа    можно упрекнуть в том, что она не определяет, каким образом конфликт может возникнуть из тех самых легитимизированных отношений ролей (или «отношений    авторитета») в ИКА, которые поддерживают порядок».    Суть этого критического замечания состоит в следую­щем: может ли быть, чтобы в одно время легитимизированные отношения  авторитета служили источником    порядка и стабильности, а в другое — источником конф­ликта? Тезисы  Козера по  крайней  мере обращали    внимание на  некоторые условия, при которых члены    ИКА или каких-либо иных  форм социальной организа­ции, выполняющие в них   какие-нибудь роли, могли    усомниться в  легитимизированном  характере  всего    комплекса существующих в них отношений, что дейст­вительно стало бы для  них источником  мотивов, по­буждающих  их  добиваться конфликта в качестве аль­тернативы  постоянной покорности. Дарендорф слишком  легко допустил, что осознание противоположных интересов и наличие политической организации суть «при­чины»  конфликта. Но  тезисы Козера обратили внима­ние  на следующее  обстоятельство: слишком невероят­но, чтобы нечто подобное могло служить полным объ­яснением, поскольку решающее значение для «активи­зации» «актеров», достаточной для того, чтобы они за­хотели разрушить существующие  социальные формы и   принять участие в конфликте, имеют другие структур­ные условия (тезисы I—А, Б; II—А, Б).  Дарендорф,   по-видимому, отсылает эти психологические состояния  к тезису, относящемуся к остроте конфликта (см. ниже и табл. 12), но в действительности подобные выс­казывания должны  рассматриваться в качестве причин   конфликта, поскольку происходящий  в системе конф­ликт вследствие активизации эмоциональной  энергии   приводит к преодолению инерции прежних социальных   отношений. Таким образом, анализ, выполненный Козером, уравновешивает предложенный Дарендорфом спи­сок и в то же время представляет собой попытку ответить на вопрос о том, как легитимизированные отношения ролей смогут быть и источником порядка, и источником конфликта.    

Напротив, опись, сделанная  Дарендорфом, может   уравновесить односторонность и восполнить недостат­ки теоретических положений Козера. Одно из критиче­ских замечаний, направленных в адрес схемы Козера  Дарендорфом  и многими другими, заключается в том,  что она не может объяснять, при каких условиях участ­ники конфликта, выражающие  сомнения по поводу су­ществующих  образцов, становятся достаточно органи­зованными, чтобы разжечь и достаточно долго поддерживать  сильный, разрушительный конфликт, приводя­щий к реорганизации социальных систем. Новая интер­претация со стороны Дарендорфа  отчасти может внес­ти необходимые коррективы, ибо в своих высказывани­ях по поводу «технических», «политических» и «соци­альных» условий Дарендорф предлагает некоторые ре­шения, относящиеся к вопросу о том, как отход от за­конности и все усиливающееся чувство обездоленности  может привести к организации  групп,  способных на  самые разные конфликты. Тезисы  Козера в той  фор­ме, в какой они выражены сейчас, почти не освещают  причин организованных и распространяющихся  конф­ликтов. Поскольку Козер, обсуждая остроту, длитель­ность и последствия конфликта, развивает некоторые  тезисы, относящиеся к организации групп, постольку  при обсуждении причин конфликта следует обратиться  к теоретическому вопросу о том, как организация воз­никает и принимает определенную   форму. Перечень Дарендорфа,  таким образом, предлагает некоторые не­ обходимые суждения по поводу того,  что конфликт, происходящий при ранее легитимизированных  социаль­ных порядках (ИКА),  может представлять собой нечто большее, чем спонтанный эмоциональный взрыв неудовлетворенных, неимущих сегментов.

 

Насильственный характер и острота конфликта

Дарендорф  озабочен тем, чтобы научиться  разли­чать переменные остроты и насилия. Острота относит­ся к уровню эмоционального накала, вызванного кон­фликтом, и к энергии, затраченной участниками конфликта, тогда как насилие имеет отношение к воинственности принимающих    участие в конфликте  сторон¹⁴.  Козер в своей работе точнее проводил это различие, но  имплицитно, несмотря на то, что он хвалил Дарендорфа  за эксплицитное разделение этих двух переменных  и замечал, что «эти и другие в высшей степени ценные  аналитические  различия, несомненно, будут включены  во  все последующие кодификации  общей теории социального конфликта»¹⁵.     

В табл. 12 тезисы, развиваемые Козером и Дарендорфом  в  связи с этими  переменными   признаками  конфликта, сопоставляются так же, как  и в табл. 11.  Совершенно  очевидно, что тезисы, обозначающие ост­ роту  и насилие, четко выделены в описи Дарендорфа,  тогда как  модель Козера не  нуждается в том, чтобы  проводить  различие между насилием и остротой конф­ликта. Хотя  Козер посвятил  «насилию»  целый   ряд  очерков, он всегда стремился следовать примеру Зиммеля¹⁷ и обсуждать насилие и остроту конфликта од­новременно, но не делая между  ними  тех серьезных   различий, какие делает Дарендорф.

В тезисах I—III табл. 12 Дарендорф указывает на   некоторые условия, при которых, вероятно, конфликт   окажется  острым, а энергия его участников, их вовле­ченность в конфликт возрастут. Согласно Дарендорфу,   а) чем больше имеется условий организации (см. табл.   12), б) чем больше распределение одних  дефицитных   ресурсов зависит от других, в) чем слабее мобильность   между  господствующими  и  подчиненными   группами,   тем острее конфликт. Козер тоже признает, что чем   больше  сложится условий, вызывающих  конфликт, тем   острее он окажется. Но затем, в отличие от Дарендор­фа, Козер пытается показать, что, помимо   «условий   организации»  Дарендорфа, есть и иные  условия, бла­годаря которым  у участников конфликта усиливаются   вызванные  им  эмоции и которые, следовательно, при­  водят к его обострению (тезисы II—А, Б). В тезисе III   Козера  можно  обнаружить  «технические условия» Дарендорфа, но особенно это относится к тезису I—А, 2 в табл. 11, где рассматриваются причины конфликта. Однако  Дарендорф  тоже подчеркивает,  что перемен­ные, обозначающие  идеологическое единство, воздействуют  на остроту конфликта; это раскрывается благо­даря тому, что, как признается в  тезисе I табл. 12, «технические условия» организации вызывают обостре­ние конфликта. Что касается второго тезиса Дарендорфа, относящегося к взаимному наложению  распределяемых  ресурсов, то в описи Козера для него не имеется прямых  параллелей. Однако в тезисах Козера, относя­щихся  к смягчающему действию  вторичных отношений на остроту конфликта (II—Б,  II—Б, 1,2), по-видимому, определяется, (при каких структурных условиях взаимное наложение вознаграждений оказывается невероятным, и тем самым подразумевается, что для того, чтобы увеличить полезность тезиса Дарендорфа, необходим ряд дополнительных тезисов. Третий тезис Дарендорфа, относящийся к воздействию мобильности на остроту конфликта, обнаруживается в табл. 11, при обсуждении Козером причин конфликта, ибо в своем анализе психологических перемененных, которые лежат в основе желания развязать конфликт, Козер придает решающее значение мобильности. Дарендорф тоже считает, что именно мобильность порождает эмоции по поводу  конфликта, но странным образом  не рассматривает ее в качестве основополагающей причины конфликта (см. табл. 11).

Все  тезисы Дарендорфа,   относящиеся  к остроте конфликта, даже  если их дополнить тезисами из спис­ка  Козера, сталкиваются с аналитической проблемой, о которой уже упоминалось выше: почему  эмоциональ­ный  накал, вызванный конфликтом, и те структурные условия, которые этот накал порождают,  не рассмат­риваются и  качестве причины конфликта? Может   по­казаться, что между «техническими», «политическими» и «социальными»  условиями организации, с одной сто­роны, а также  «условиями», вызывающими  обострение конфликта, - с другой (они перечислены в тезисах I— III табл. 12), различие устанавливается в значительной мере произвольно. На самом  же деле можно  доказать (по-видимому, именно это и делает Козер), что «усло­вия организации» Дарендорфа   оказывают  весьма не­значительное воздействие, если отсутствуют первичные условия, порождающие  высокий эмоциональный  накал. Более того, между вызванными  конфликтом  эмоциями и условиями организации, вероятно, существуют слож­ные циклические процессы обратных связей: на каком-то уровне обострения конфликта  «актеры» охотнее ор­ганизуются в конфликтные группы, которые в свою оче­редь воздействуют (еще не определено, как именно) на последующие  уровни обострения, и т. д., причем скла­дывается определенная последовательность во времени, которую  следует выяснить. По-видимому, модель Да­рендорфа  недооценивает именно эту форму  обратной связи, поскольку его диалектика конфликта характери­зует обратную  связь как механический, неотвратимый процесс, тогда как настойчивое стремление Козера на всех стадиях конфликта  включать в свой анализ как психологические, так и структурные переменные дела­ет более понятными  циклические  процессы обратной связи,  осуществляющейся  по  мере   развертывания конфликта  (см. табл. 11, 12, 13, 14).    

Следовательно, для того, чтобы увеличить потенци­ал схемы  Дарендорфа,  необходимо соединить его те­зисы, относящиеся к наложению  вознаграждений  и к мобильности (тезисы II и III в табл. 12),  с тезисами Козера в табл. 11,  в которых рассматриваются  усло­вия, вызывающие  у  «актеров» сомнения в законности существующей  системы распределения  ресурсов (тезис I в табл. 11). В известной мере первый тезис в схеме Дарендорфа  (тезис I табл. 11), относящийся к осозна­нию неравенства, помогает раскрыть, что именно обус­ловливает возникновение эмоций, и побуждает эмоцио­нально возбужденных «актеров» (I и II тезисы Козера в табл. 11) образовать конфликтную  группу (I—А  и I—В  тезисы Дарендорфа  в табл. 11). Кроме того, вы­сказывания Козера (табл. 12) по поводу типов органи­зованных групп, в которых эмоции достаточно накале­ны, помогают объяснить, до какой степени обостряется конфликт—проблема,  с  которой сразу же сталкивают­ся первоначальные  «условия организации» Дарендор­фа. Следуя  этому стратегическому курсу, тезисы тео­рии конфликта  могли бы,  по крайней  мере,  указать: 1) каковы  некоторые из структурных условий, необхо­димые для того, чтобы распределение ресурсов пробуж­дало у  «актеров» чувство неравенства; 2) при каких организационных  условиях эти пробуждающиеся   эмоции канализируются  в конфликтных группах; 3) в чем  заключается взаимодействие между организацией группы  и последующим  эмоциональным  участием в конликте¹⁸.   

Такая реорганизация схемы   позволила  бы более  адекватно выяснить, при каких условиях конфликт, ве­роятно, приобретает насильственный характер, как это видно в IV, V и VI тезисах Дарендорфа  из табл. 12.     В  тезисе IV Дарендорф показывает,   что чем острее     конфликт  (чем сильнее пробужденные  им эмоции)  и   чем меньше  каналов, по которым эти эмоции могут из­ливаться в конфликтных группах, тем более насильственным будет конфликт¹⁹. Выполненный Козером  в те­зисах III и IV табл. 12 анализ реалистического и нереалястического²⁰ конфликта указывает на то же самое явление, но, как и в других своих тезисах, он за­  тем устанавливает некоторые условия, при которых даже  наличие каналов, позволяющих  изливать эмоции,     окажется не эффективным  и, следовательно, приведет     к усилению  эмоционального накала, а возможно, при­даст конфликту, если он в конце концов разразится,     насильственный характер. Кроме  того, в отличие от  Дарендорфа, Козер обращает особое внимание на взаимодействие психологических и структурных перемен­ных на всех стадиях конфликта.  Подобно  тому  как структурные условия пробуждают  эмоции, которые при     определенных дополнительных условиях могут канали­зироваться и образовать конфликтные группы, что  в свою очередь при других дополнительных условиях мо­жет увеличить или уменьшить остроту конфликта, так и данный уровень остроты и образование конфликтной группы, взаимодействуя с определенными дополнительными  условиями, воздействует на степень применения  насилия в конфликте (см. тезисы IV—А,  1,2; V—А, 1,     V—B ,B, Г;   VI; VI—А; VI—А, 1,2; VI—Б, В). Поскольку некоторые из этих условий включают в себя те же самые переменные, которые порождают и первоночальный отход от законности, и пробуждение эмоций, и организацию  конфликтных групп, и усиление вызванных  конфликтом  эмоций, постольку в списке Козера содержатся указания на результаты переключении и взаимодействий структурных и психологических  переменных   в разные моменты, на разных стадиях конфликта.

 

Таблица 12

Дарендорф	Козер
Уровень остроты.
I.            Чем больше имеется «технических», «политических» и «социальных» условий организации, тем острее конфликт. II. Чем больше распределение авторитета соединяется с иными формами вознаграждения (чем больше они накладываются друг на друга), тем острее конфликт.                               III. Чем меньше мобильность между господствующими и подчиненными группами, тем острее конфликт.	I.             Чем больше реализуется условий, вызывающих бурный конфликт, тем он острее.   II.           Чем сильнее эмоции по поводу конфликта у тех, кто в нем участвует, тем острее конфликт. А. Чем первичнее отношения между участниками конфликта, тем сильнее вызванные им эмоции. 1.        Чем меньше первичные группы, в которых происходит конфликт, тем сильнее вызванные им эмоции. 2.        Чем первичнее  отношения между участниками конфликта, тем меньше вероятность открытого выражения ими своей враждебности, однако тем острее проявляется конфликтный характер ситуации. Б. Чем вторичнее отношения между участниками конфликтами, тем фрагментарнее их причастность к нему, тем меньше эмоций он вызывает. 1.        Чем вторичнее отношения, тем чаще конфликты, но слабее их эмоциональный канал. 2.        Чем крупнее вторичные группы, тем чаще конфликты, но слабее их эмоциональный накал III. Чем больше конфликты объективируются в сфере надындивидуальных, сверх личных интересов, тем острее конфликт. А. Чем выше идеологическое единство группы, тем в большей мере конфликт выходит  за пределы индивидуальных, узко эгоистичных интересов. 1.        Чем выше идеологическое единство группы, тем в большей мере групповые цели имеют коллективный характер и выходят за рамки эгоистических индивидуальных интересов. 2.        Чем выше идеологическое единство группы, тем более осознано будут начинаться конфликты, тем в большей степени они будут выходить за рамки эгоистических индивидуальных интересов.
Уровень насилия.
IV. Чем меньше имеется «технических», «политических» и «социальных» условий организации, тем более насильственным является конфликт.                         V. чем больше лишения, испытываемые угнетенными из-за определенного распределения вознаграждений, переключается с абсолютного базиса нищеты на относительный, тем более насильственным является конфликт.                             VI. Чем менее конфликтные группы способны достигнуть регулируемых соглашений, тем более насильственным является конфликт.	IV. Чем больше группы вступают в конфликт из-за своих реалистических (объективных) интересов, тем мягче конфликт. А. Чем сильнее конфликты между группами связаны с реалистическими интересами, тем больше вероятность того, что группы во что бы то ни стало попытаются найти компромисс, с тем чтобы реализовать свои интересы. 1.        Чем более неравномерно распределятся власть между группами, принимающими участие в конфликте, тем менее вероятно, что будут сделаны попытки отыскать альтернативные средства. 2.        Чем более жесткой является система, в которой происходит конфликт, тем меньше имеется в ее распоряжение альтернативных средств. V. Чем больше конфликт связан с нереалистическими спорными вопросами (ложными интересами), тем он острее. А. Чем в большей мере конфликт происходит из-за нереалистических спорных вопросов, тем больше эмоций он вызывает у его участников, тем он острее. 1.        Чем острее были предыдущие конфликты между какими-либо группами, тем сильнее будут эмоции, вызванные последующими конфликтами Б. Чем более жесткой является система, где происходит конфликт, тем выше вероятность того, что конфликт окажется нереалистическим В. Чем дольше длится  реалистический конфликт, тем больше возникает  нереалистических спорных  вопросов. Г. Чем в большей мере конфликтные группы создавались во имя конфликта, тем более нереалистическими будут последующие конфликты. VI. Чем более жесткой является социальная структура, тем меньше институционализированных средств для погашения конфликта и снятия напряжения окажется в ее распоряжении, тем острее будет конфликт. А. Чем первичнее отношения групп, между которыми происходит конфликт, тем более жесткой является структура 1.        Чем неустойчивее  первичные отношения, тем жестче структура 2.        Чем устойчивее первичные отношения, тем подвижнее их структура. Б. Чем более вторичны отношения групп, между которыми происходит конфликт (то есть чем больше они основаны на функциональной взаимообусловленности), тем выше вероятность того, что найдутся институционализированные средства для амортизации конфликта и смягчения напряженности, тем мягче окажется конфликт. В. Чем больше контрольный механизм системы, тем острее конфликт VII. Чем больше внутригрупповой конфликт затрагивает основные ценности, центральные спорные проблемы, тем он острее. А. Чем более жесткой является структура, в которой происходит конфликт, тем выше вероятность того, что конфликт затрагивает основные ценности, центральные спорные проблемы. Б. Чем сильнее эмоции, вызванные той ситуацией, в которой происходит конфликт, тем выше вероятность того, что он происходит из-за основных ценностей, центральных спорных вопросов.

 

Однако именно Дарендорф вводит важную  психологическую переменную  (см. его тезис V в табл. 12), ко­торую, по-видимому,  опускает Козер, — относительное обнищание²¹. Хотя Козер относит  эту  переменную к причинам конфликта  (табл. 11), все же включение Дарендорфом  этой переменной именно в этом  пункте за­полняет разрыв  между тезисами Козера. Несмотря  на то что относительное обнищание играет среди причин конфликта  решающую  роль, оно тоже взаимодействует с различными    структурными  условиями  (IV  тезис Дарендорфа  и IV и  V тезисы Козера) и в результате оказывает воздействие на степень применения насилия в конфликте.   

В VI тезисе обоих авторов (табл. 12) каждый из них признает, что способность системы институционализировать конфликт  влияет на степень применения наси­лия, однако при этом тезис Козера указывает на неко­торые условия, влияющие  на способность системы нор­мативно  регулировать антагонистические  отношения. Наконец, список тезисов Козера признает, что ценнос­ти и  спорные вопросы, которые  разделяют антагонис­тические стороны, оказывают   воздействие  на степень применения  насилия  (тезис VII, табл. 12), тогда как Дарендорф,  по-видимому, игнорирует эту переменную – потому, наверное, что конфликт отражает  «борьбу за авторитет», а другие спорные вопросы просто представ­ляют  собой «надстройку», которая маскирует действи­тельные  источники конфликта.  Однако  даже  в этом случае весьма вероятно, что тип символической надст­ройки, применяемый  ради того, чтобы возбудить или успокоить участников конфликта, окажет большое влия­ние  на насильственный характер конфликта. Хотя Да­рендорф  и  признает имплицитно  эту переменную, об­суждая  вопрос о том, каким образом отсутствие «тех­нических»  условий организации  увеличивает  вероят­ность насильственного конфликта (тезис IV, табл. 12), все  же введение этой переменной, по-видимому, не име­ет большого  значения для его схемы. Таким  образом, VII  тезис Козера  вносит необходимое  дополнение в  список Дарендорфа.

 

Длительность конфликта

Из табл. 13 со всей очевидностью следует, что Да­рендорф в своем формализованном  списке не предлага­ет никаких тезисов относительно  длительности конфликта. Этот пробел является серьезным недостатком всего списка, поскольку длительность конфликта, оче­видно, имеет двусторонние имплицитные  связи с при­чинными  переменными,  обусловливающими   возникно­вение конфликтов в будущем, а также их остроту  и степень применения насилия. В противоположность Дарендорфу, Козер  предлагает интересный перечень те­зисов. Согласно Козеру, решающее значение для опре­деления длительности конфликта   имеют: ясность це­лей, стоящих перед группами, принимающими   участие в конфликте; степень согласия конфликтных групп по поводу того, что считать победой и поражением; уме­ние лидеров уловить, во что обойдется победа, и убе­дить своих  сторонников в желательности  окончания конфликта. На каждую  из этих переменных в свою оче­редь оказывают влияние другие переменные, например: вызванные конфликтом эмоции (I—А), степень реалис­тичности подхода к конфликту (II—А), уровень поля­ризации   (III—А, 1), степень  обладания   властью (III—А), четкие показатели победы   (IV-Б), уровень централизации (V-Б).

 

Таблица 13

 

    Дарендорф                                                                                            Козер

 I. Чем меньше ограничены цели сторон, принимающих  участие    в конфликте, тем   продолжительнее  конфликт      

 А. Чем меньше эмоций  вызывает конфликт, чем   подвижнее структура и  реалистичнее характер конфликта, тем вероятнее, что цели его   участников должны  быть ограничены  

II. Чем меньше у участников конфликта согласия по поводу его целей, тем продолжительнее конф­ликт      

А. Чем нереалистичнее конфликт, тем вероятнее         разногласия по   поводу  целей  конфликта     

 

III. Чем меньше поддается интерпретации символи­ческий смысл победы или поражения «противной стороны», тем   продолжительнее   конфликт       

 А. Чем меньше у  обеих сторон, согласия но по­ воду символов, тем хуже каждая из них мо­жет интерпретировать символический смысл  победы или поражения  противника          

1. Чем сильнее поляризация участвующих в конфликте групп, чем большее влияние ока­зывает на них конфликт друг с другом, тем           меньше у них согласия по поводу символи­ческого смысла победы   или  поражения         

 2. Чем меньше в каждой  группе, принимаю­щей  участие в конфликте, экстремистских фракций, тем  вероятнее, что они  будут          согласны по поводу символического смысла  победы или поражения

IV. Чем лучше лидеры  конфликтных  групп сумеют    понять, что полное достижение целей обходится    гораздо дороже, чем  победа, тем непродолжи­тельнее будет конфликт   

 А. Чем  равномернее распределена власть между двумя конфликтными   группами, тем вероят­нее, что лидеры должны  будут понять, как    дорого обходится  достижение  всех  целей         

Б. Чем более четкими являются показатели по­ражения или победы в конфликте, тем вероят­нее, что лидеры должны будут  понять, как      дорого  обходится достижение   всех целей     

1. Чем больше согласия по поводу символов   победы  или поражения, тем более четкими являются  показатели победы или пораже­ния                

V. Чем  лучше лидеры  каждой  группы, принимаю­щей  участие в конфликте, умеют убедить своих сторонников в необходимости прекратить конф­ликт, тем он непродолжительнее                    

А. Чем лучше лидеры  знают символы своих по­следователей, чем больше согласия по поводу  этих символов, тем лучше они умеют  убеж­дать своих сторонников                  

 Б. Чем более централизованы конфликтные груп­пы, тем лучше их  лидеры умеют  убеждать  своих сторонников                    

В. Чем меньше в конфликтных группах внутрен­них расхождений, тем лучше умеют их лиде­ры убеждать своих сторонников

 

Последствия конфликта

В табл. 14 тезисы обеих схем, относящиеся к по­следствиям конфликта, перечисляются таким же обра­зом, как к в предыдущих  таблицах.  У  Дарендорфа единственным результатом, включенным  в его модели, оказываются  социальные изменения, причем в расчет в качестве переменных явлений принимается только их количество (тезис I) и темпы (тезис II). С другой сто­роны, Козер  концептуализировал явления совершенно противоположного характера.   

Вслед за Зиммелем Козер в этих тезисах в самых общих чертах намечает интегративные и «адаптивные» функции  конфликта—как   для каждой  из групп, при­нимающих  участие в конфликте  (тезисы I—IV), так и для  более широкой  системы, в которой происходит конфликт  (тезисы V—IX).  Согласно  тезисам  I—IV, конфликт  может  вызвать   усиленное  разграничение групп, централизованное принятие решений, идеологи­ческую  сплоченность, усиление социального контроля. Эти  события происходят только при определенных ус­ловиях, в том числе при определенном  уровне жест­кости и дифференциации  социальной структуры, опре­деленной остроте конфликта и при определенном уров­не восприятия, когда чувствуется, что конфликт затра­гивает все фракции группы.   

И в списке Дарендорфа, и в списке Козера имеются императивистские допущения, согласно которым  конф­ликт функционально  необходим  либо  для регулирова­ния  системы (Козер), либо для ее изменений (Дарендорф). Подобные   дополнительные   императивистские соображения, вероятно, совершенно  неизбежны  при крайней односторонности каждого из этих списков. Не­смотря на то что дивергенция этих двух списков пред­полагает высокий уровень их комплементарности, пере­чень Дарендорфа слишком   неполон, чтобы предложить такой набор  тезисов, который мог бы «уравновесить» суждения  Козера. Чтобы обеспечить такое равновесие, список Дарендорфа   следовало бы  расширить с тем, чтобы включить в пего ряд дополнительных суждений. 1. Одна  группа таких суждений  показала бы, какое влияние оказывает тот тип структуры, в котором проис­ходит конфликт, либо на его остроту, либо на его на­сильственный характер. Хотя тезисы  Козера слишком односторонни и подчеркивают в первую  очередь пози­тивные функции конфликта, все же он делает попытку показать, каким образом структура, в которой проис­ходит конфликт, может повлиять на различные уровни и типы интеграции и адаптации. 2. Другая группа суж­дений относилась бы к обратной связи уже  вспыхнув­шего конфликта с  образованием конфликтной  группы (или ее дезинтеграцией). Дарендорф по существу игно­рирует следующее  обстоятельство: само по себе суще­ствование конфликта -–это  одно из «условий организа­ции», которое оказывает влияние на все последующее развитие антагонистического противоборства. Этот вы­вод, несомненно, был одной из важнейших заслуг Зиммеля, и Козер  поступил мудро, включив его (хотя и очень односторонне) в свой список (тезисы I—IV  табл. 14).    

Таким образом, тезисы Козера говорят о том, в ка­ких  направлениях должен  происходить пересмотр те­зисов Дарендорфа.  Напротив, интерес Дарендорфа  к социальным  изменениям означает довольно резкий раз­рыв  с целиком «функциональной»   концепцией реаль­ности Козера, согласно которой конфликт, по-видимо­му, благоприятствует только интеграции и «адаптивнос­ти». Чтобы выправить этот перекос, список тезисов Ко­зера следовало бы дополнить некоторыми  суждениями, о  которых говорится в схеме Дарендорфа; серия наи­более важных суждений Дарендорфа  показала бы, ка­ково  переменное влияние острого или насильственного конфликта  как на обе его стороны, так и на ту целост­ную  систему, в которой он происходит. В подобных те­зисах был  бы поставлен вопрос о том, каким образом самые  разные формы  конфликтов, взаимодействуя с са­мыми   разнообразными структурными  контекстами, со­действуют  не только интеграции и адаптивности, но и таким  процессам, как изменения, реорганизация и распад групп, принимавших  участие в конфликте, и всей системы, в которой происходит конфликт. Действитель­но, от переменной адаптивности  следовало бы отка­заться, поскольку она обусловливает неизбежность оце­ночных суждений по  поводу того, каким должно быть «надлежащее»  состояние системы по отношению к ок­ружающей  ее среде. Вместо всего этого из обоих спис­ков следовало бы вычеркнуть некоторые из их императивистских допущений по поводу  функций  конфликта (независимо от того, идет ли речь об изменениях или об устойчивом состоянии) и просто обратить внимание на те последствия, какие имеет конфликт для целост­ной  системы   и  различных   ее  частей.  Именно таким  образом  взаимодействие,  оказывающее  свое влияние  на  многие  переменные,  связанные с  по­лучением   различных   результатов,  можно   было бы  очень легко 'включить в сбалансированную систему теоретических положений.

 

Таблица 14

 

Дарендорф

Козер

I. Чем острее конфликт,    тем больше он произведет   структурных    изменений  и реорга­низации II. Чем  насильственнее    конфликт,  тем выше темпы   структурных    изменении  и  реорга­низаций

I. Чем острее конфликт, тем лучше раз­граничиваются одна  от другой конф­ликтующие    между   собой   группы      II. Чем острее  конфликт, чем  сильнее    разделение труда в каждой  из конф­ликтных  групп, тем  вероятнее, что в  каждой из них структура принятия    решений    будет   централизованной         А. Чем  острие конфликт, чем  менее   дифференцирована  структура, чем  она  неустойчивее, чем  меньше  внутренняя сплоченность, тем дес­потичнее   централизация    III. Чем острее конфликт, чем  сильнее    ощущается   его воздействие на  псе сегменты  каждой группы, тем  лучше содействует   конфликт   укреплению    структурной  и идеологической спло­ченности   членов   соответствующих    групп, принимающих  участие в конф­ликте  IV. Чем в большей мере отношения между  членами  соответствующих  групп,  принимающих   участие  в конфликте, носят первичный характер, чем острее конфликт, тем больше  он приводит к подавлению  инакомыслия  и отклонений в каждой   из  конфликтующих    групп и усиливает подчинение нормам    и  ценностям     А. Чем   больше   конфликт   между  группами ведет к усилению конфор­мизма, тем больше  накапливается    враждебных  чувств, тем вероятнее, что в конце концов вспыхнет внутригрупповой конфликт V. Чем подвижнее  социальная структура, в которой  происходит межгрупповой конфликт, чем чаще конфликты  и чем     они слабее, тем вероятнее, что изме­нения системы в результате приведут     к усилению  ее адаптивности и инте­грации       А. Чем  подвижнее  система, тем ве­роятнее, что конфликт будет содей­ствовать инновациям и творчеству        Б. Чем подвижнее  система, тем мень­ше вероятность того, что конфликт  вызовет  перенесение враждебных  чувств на альтернативные  объек­ты, тем  вероятнее, что конфликт  столкнулся с реальными  источни­ками напряженности        1. Чем в большей мере система ос­новывается на  функциональной   взаимозависимости, тем чаще и мягче конфликты, тем вероятнее, что они ликвидируют напряжен­ность, не приводя при  этом к          поляризации   системы    2. Чем устойчивее первичные отно­шения  в  системе, чем чаще и мягче конфликты, тем вероятнее, что они снимут  напряженность, не вызывая  поляризации  систе­мы, но не в такой степени, чтобы  система стала базироваться     на вторичных отношениях В. Чем подвижнее  система, тем выше  вероятность того, что  конфликт        воспринимается  власть имущими в качестве  сигнала неприспособ­ленности, на который нужно обра­тить внимание    VI. Чем чаще происходят конфликты, тем  меньше  вероятность того, что  они  отражают  разногласия по поводу ос­новных ценностей, тем в большей ме­ре их функциональное  значение со­стоит в том, чтобы сохранять, по-ви­димому, равновесие А. Чем больше  группа, принимающая  участие в конфликте, может апел­лировать  к основным  ценностям  системы, тем меньше  вероятность   того, что конфликт вызовет разногласия по поводу этих ценностей, с тем  большей  вероятностью он усилит интеграцию системы         Б. Чем меньше группа, принимающая  участие в конфликте,  отстаивает   какие-нибудь крайние интерпрета­ции основных ценностей, тем ниже   вероятность того, что образуется  противостоящая  си группа,  тем     меньше   разрушений   причиняет конфликт системе  VII. Чем  чаще и  слабее конфликты, тем выше вероятность того, что они будут содействовать нормативной регуляции  конфликтов А. Чем подвижнее система, тем чаще и слабее конфликты 1. Чем  подвижнее система, тем выше вероятность того, что конфликт приведет к оживлению существующих норм 2. Чем подвижнее система, тем с большей вероятностью конфликт  вызовет к жизни  новые нормы Б. Чем чаще и слабее конфликты, тем больше вероятность того, что груп­пы, пытаясь поддержать  конфор­мизм своих членов но отношению  к нормам, управляющим  конфлик­том, станут  централизованными 1. Чем равномернее распределяется власть между конфликтными  группами, тем выше вероятность того, что благодаря конфликту возникнет   централизация, укрепляющая  нормативный  кон­формизм VIII. Чем подвижнее  система, тем выше вероятность того, что конфликт смо­жет  установить в системе сбаланси­рованную  иерархию   власти А. Чем меньше известно о силах противника, чем  ниже  соответствующие  индексы,  тем выше  вероят­ность того, что конфликт  между  двумя  группами, соперничающими    в борьбе за власть, укрепит в си­стеме равновесие  отношений вла­сти  IX. Чем подвижнее  система, тем вероят­нее, что конфликт  вызовет образова­ние  ассоциативных  коалиций, а это укрепит целостность и интеграцию си­стемы       А. Чем  больше одним  группам в данной системе  угрожает  коалиция    других  групп, тем  выше вероятность того, что они тоже объединятся  в ассоциативную  коалицию        Б. Чем в  большей мере  система базируется на  функциональной взаи­мообусловленности, тем  вероятнее, что  коалиции  будут носить инст­рументальный  характер и окажутся     не  слишком  долгосрочными        1. Чем сильнее  проявляется рас­кол  системы, тем выше вероят­ность того, что интересы групп, входящих  в коалицию, тоже вступят  в конфликт, а коалиция бу­дет  носить   инструментальный  характер 2. Чем в большей мере  коалиция образуется в чисто оборонительных  целях, тем  вероятнее, что она окажется инструментальной      В. Чем в большей мере отношения  в системе являются первичными, чем лучше  они  структурированы, тем   вероятнее, что в коалициях возник­нут общие  нормы  и ценности, причем  образуется более  постоянная группа 1. Чем  в большей  степени коали­ции состоят из индивидов (или, говоря  более  обобщенно, чем  мельче единицы, из которых состоит коалиция), тем выше  ве­роятность того, что они превра­тятся  в   постоянную  группу 2.Чем больше группы, входящие в  коалицию, нуждаются  во  взаи­модействии, тем  выше вероят­ность того, что она превратится  в  постоянную  группу

Глава 3. Методологические основания, категориальный аппарат и методика анализа конфликтов

8. Е.И. Степанов. Методология анализа социальных конфликтов: общие подходы и понятия

Можно выделить два сложившихся и широко распространившихся концептуаль­ных  подхода к определению конфликта. Первый, наиболее полно сформулирован­ный  Р. Маком  и Р. Снайдером, ориен­тирован на  актуальное поведение. Вто­рой, представленный, например, в работах Р. Дарендорфа, акцентирует внимание на мотивах действия.     

Последователи первого подхода, ори­ентированного на взаимодействие, высту­пают за относительно узкое определение конфликта, рассматривая его как частный вид социального взаимодействия, предста­вляющего собой реальное столкновение на почве противоположности  преследуемых ценностей и целей. При этом  конфликт предлагается определить таким образом, чтобы  отграничить его от таких поня­тий как конкуренция, враждебные чувства, противоречивые  намерения и  интересы, рассматривая их как возможные источни­ки, лежащие в его основе.    

Последователи второго, «мотивационно-ориентированного» подхода, решитель­но отвергая такое определение социально­го конфликта именно за его узость, пред­лагают включить в его дефиницию не толь­ко различные формы  открытых действий (столкновений) социальных субъектов, но и вызвавшие  их психологические состоя­ния. Так, Р. Дарендорф подчеркивает: «Не­которые авторы предпочитают описывать антагонизмы и напряженности, которые не выражаются  в открытой борьбе, в терми­нах, иных чем "«конфликт"»… Я использую термин «конфликт» как для изучения со­перничества, конкуренции, споров и наме­рений, так и для открытых столкновений. Любые  отношения между совокупностями индивидов, которые  включают несовме­стимые различия целей, то есть, в более общей форме, стремление со стороны обо­их соперников того, что доступно лишь одному или доступно только частично, — являются в этом смысле отношениями со­циального конфликта».    

Таким  образом, различия в предло­женных подходах сводятся к двум момен­там: а) следует или нет считать противо­речия, не сопровождаемые открытой борь­бой, формой конфликта и б) какие формы борьбы включить в концептуальное опре­деление социального конфликта. Выбор между этими концепциями  методологиче­ски означает выбор различных критериев для  идентификации конкретных случаев конфликтов.   

Как  представляется, опыт и логика исследования конфликтов все более насто­ятельно диктуют включение в их дефини­цию  как мотивационно-психологических, так и поведенческих составляющих. Опре­деление социального конфликта должно, с этой точки зрения, содержать его сущностные характеристики и параметры и в то же время не препятствовать разработке непротиворечивой многоуровневой клас­сификационной  схемы, включающей раз­личные типы  конфликта. Такое концеп­туальное определение конфликта должно тем  или иным  образом выявлять следу­ющие  три необходимых момента: во-пер­вых, фундаментальный признак конфлик­та — факт существования какой-либо фор­мы противоречия; во-вторых, специфику самих  структурных элементов конфлик­та; в-третьих, уровни анализа конфликта (структурную детерминированность кон­фликтной  ситуации совокупностью усло­вий, свойств, характеристик и факторов разной природы и уровней).   

В  качестве исходного в конфликтологическом исследовании может, по-видимому,  выступать представление о том, что социальный конфликт — это социальное противоречие на стадии его реального разре­шения вовлеченными в него субъектами. И потому как сами эти субъекты, так и те, кто с конфликтологических позиций осмысли­вает и оценивает особенности их поведе­ния в возникшем противоборстве, должны прилагать настойчивые усилия к тому, что­бы  выявить механизмы и средства его раз­решения. При этом важно учитывать, что любой  социальный конфликт представляет собой  не просто противоречие, возник­шее  между определенными  социальными субъектами, а такое противоречие, кото­рое так или иначе ими осознано и оценено. Соответственно этому состояние сознания и духовного мира участников конфликт­ной  ситуации далеко не безразлично для ее возникновения, протекания и разреше­ния. Это означает, что в анализе конфликта необходимо учесть сложнейшую диалектику взаимодействия факторов бытия и сознания конфликтующих  сторон. Только  на этой основе можно преодолеть характерный для наших  прежних отечественных общество­ведческих исследований гипертрофирован­ный объективистский подход к детермина­ции социального поведения, одной из спе­цифических форм  которого выступает со­циальный  конфликт, и  показать, что не извне, а именно через трансформацию цен­ностных ориентации и мотивационной сфе­ры  конфликтующих субъектов изменяется занимаемая ими  в конфликте позиция и характер их поведения в нем, которые и составляют их наличное бытие.  

В методологическом аспекте необхо­димо учесть, что социальный конфликт, по­скольку он выражает специфическое взаи­модействие активных социальных субъек­тов, их особую деятельную взаимосвязь, по существу, органически укладывается в рам­ки субъектно-деятельностного подхода. По­этому данный подход способен выступить адекватной общеметодологической  осно­вой для эффективного анализа концепту­альных и  технологических проблем конфликтологии.

Отечественными исследователями за­ложены  краеугольные камни  понимания основных  особенностей и эвристических возможностей  субъектно-деятельностного подхода социальной действительности, которое конфликтологи могут  «взять на вооружение» и использовать для анализа и решения своих собственных проблем. Важ­ные стороны  этого подхода раскрыты не только в работах философов, но и социо­логов, культурологов, представителей общей и социальной психологии.  Благо­даря его применению осуществлен весь­ма широкий  и  разносторонний социаль­но-философский  и частнонаучный анализ деятельной сущности человека, системы и  структуры человеческой деятельности, развернуто понимание таких важных про­блем общественной жизни, как специфика способа социального бытия, функциони­рование и развитие основных  сфер общества (экономической, социально-поли­тической, духовной), образ жизни, систе­ма общественных отношений, особенности социального детерминизма, механизм дей­ствия социальных законов, процесс тру­да, управления, образования, воспитания и т. п.    

Основную  особенность данной мето­дологической позиции составляет то, что она ориентирует на анализ социальной дей­ствительности как диалектически проти­воречивого процесса субъект-объектных и субъект-субъектных отношений и на этой основе позволяет осмыслить конкретные типы, виды, формы экономической, соци­ально-политической и духовной преобра­зующей деятельности, ее реальных носите­лей, основные детерминанты и механизмы взаимосвязи объективных и субъективных факторов и  т. п. Тем самым  создается возможность для развернутой научно обо­снованной характеристики функциониро­вания и развития общества на определен­ном  историческом этапе. Не случайно поэтому, как подчеркивает В. А. Лектор­ский, «все яснее становится значение про­блематики предметной практической дея­тельности для всего комплекса интенсивно развивающихся наук  о человеке и обще­стве: психологии, социологических иссле­дований, лингвистики, теории  культуры и др.». К числу таких наук с полным правом можно отнести и конфликтологию.    

Субъектно-деятельностный подход ос­нован на учете широких  объяснительных возможностей понятия деятельности в рас­крытии  специфики   общественного бы­тия, —  в том числе  и в его конфликтологическом аспекте. Эти возможности обусловлены тем обстоятельством, что де­ятельность пронизывает всю систему обще­ственных отношений, составляя способ их функционирования и развития. В социаль­ной действительности ничто не существует вне и помимо деятельности. Все социаль­ные процессы и отношения не просто так или иначе связаны  с деятельностью, но и сами  выступают как конкретные  формы  ее реализации. Поэтому, с позиций данного подхода, действительная история общества, присущих ему стадий и периодов трансформации, даже если она изобража­ется как объективный, закономерный, раз­вивающийся  процесс, предстает как про­цесс и результат человеческой деятельно­сти, в котором органически переплетены материальные и идеальные факторы и вне которого не существует ни общества, ни человека.   

Существенно важным   представляется также  то, что, обосновывая понимание объективных  общественных законов  как законов самой  деятельности, эта ориен­тация исключает возможность их натура­листической трактовки и метафизического противопоставления на этой основе объ­ективной социальной действительности и субъективного мира человека как чего-то «чисто внутреннего».

С другой стороны, сама эта деятель­ность невозможна вне и без людей и со­стоящих из них общностей.  Именно они выступают ее единственными  реальными субъектами. Деятельность есть выраже­ние активности того или иного социально­го субъекта по отношению к его окруже­нию —  предметному, личностному, группо­вому. Субъект потому и выступает субъ­ектом, отличным  от своего окружения и противопоставленным ему, что его связь с этим окружением, будучи необходимой для самого существования субъекта, является в то же время не механически жесткой, а достаточно вариативной.    

Это обстоятельство не  только дает субъекту — человеку или сообществу лю­дей — возможность самоопределения, но и требует от него так определиться в отноше­нии данного окружения, установить с ним такую связь, которая в возможно  более полной  мере обеспечивала бы его суще­ствование. Необходимость в этом наиболее отчетливо проявляется в моменты расхо­ждения, несоответствия, рассогласования, противоречия субъекта с его окружением. Активность субъекта и есть прежде всего выражение противоречивости его взаимо­связи с действительностью и стремления снять, преодолеть эту противоречивость посредством собственных усилий. Когда в качестве действительности данному субъ­екту в его реальном наличном бытии про­тивостоит другой субъект (или другие субъ­екты), эта его противоречивая взаимосвязь со своим объективным окружением и при­нимает форму конфликта.  

Таким  образом, с позиций этого под­хода, социальный конфликт может  быть определен как противоборство (активное противоречие) самоопределяющихся субъек­тов. И поскольку и  самоопределение, и противоборство в этом самоопределении происходят у индивидов и их общностей и групп постоянно, повседневно, конфликт является нормальным и массовидным  со­циальным феноменом,  а вовсе не экстре­мальным, предельным случаем обострения социальных противоречий, как трактуют его некоторые авторы (например, Е. М. Бабосов).   

Понимание   социального конфликта с позиций субъектно-деятельностного под­хода позволяет избежать, с одной стороны, чрезмерно широкой его трактовки, при ко­торой на место по крайней мере одной из противоборствующих сторон (а в предель­ном случае — и на место их всех) подста­вляют не реально действующих социаль­ных субъектов, а те или иные социальные и даже природные факторы (условия жиз­ни, окружающую  среду, идеи, цели, цен­ности и т. п.). С другой стороны, — удается избежать и чрезмерно зауженного понима­ния, когда конфликт считается начавшим­ся лишь с момента вступления субъектов в открытое физическое противоборство, что оставляет за его рамками их самоопреде­ление, их эмоциональные переживания и идейные расхождения (противо-«речия» в собственном, тесном смысле слова), пред­варяющие  и мотивирующие их последую­щие конфликтные действия.   

Субъектно-деятельностный подход по­могает продвинуть методологию конфликтологического исследования и в другом весьма эвристически значимом направле­нии. Поскольку конфликтующие субъекты вступают в противоборство между собой ради разрешения возникшего между ними противоречия, социальный конфликт  мо­жет  быть определен как разрешаемое со­циальное противоречие, а конфликтология соответственно — как теория разреше­ния социальных противоречий. При такой трактовке она предстает в качестве специ­фического раздела или приложения более общей  теории — социальной  диалектики и получает возможность  не только под­ключить  к анализу социальных конфлик­тов весь эвристический  потенциал этой теории, но и критически оценить его ре­альные возможности и слабости.   

Как показывает анализ, одну из основ­ных слабостей нынешнего состояния соци­альной диалектики составляет как раз не­разработанность проблематики разрешения социальных противоречий, что вполне объ­яснимо для условий господства тоталитар­ной идеологии  с ее идеей принципиаль­ной бесконфликтности  советского обще­ства, все отношения  которого будто бы были  пронизаны  идейным  единством  и согласием.    

Обычно  в  философской  литературе движение противоречия вообще, социаль­ного  в том числе, анализируется в из­вестной общей гегелевской связке «тожде­ство — различие — противоположность — противоречие —  основание», где стадия разрешения противоречия формально  во­обще не обозначена.

Наряду с этим приходится также при­знать, что в условиях тоталитаризма  и господства его идеологии социальная диалек­тика  как теория не получила импульсов к развитию, начала топтаться на месте, «по­вторять  зады» и превращаться в мертвую догму. Не случайно поэтому  содержание подавляющего  большинства посвященных ее проблемам отечественных работ ограни­чивается выяснением хотя и значимых, но весьма отвлеченных от практических нужд вопросов о характере противоречий, о спе­цифике  их отражения в  различных кон­цепциях и сосредоточено главным образом на перечислении, систематизации и клас­сификации их  видов, а в апологетической своей части —  на  обосновании, по су­ществу, понижения роли борьбы противоположностей, открытой и острой формой которой как раз и выступают противоре­чие и противоборство, и на выпячивании роли их единства как ведущего начала в движении «социалистического» общества.   

Между  тем, с учетом субъектно-деятельностного подхода, разрешение соци­ального противоречия, а значит и  кон­фликт, как субъектная форма этого раз­решения, предстает не просто как этап, а как высшая  стадия в его развертывании, дающая ключ  к пониманию его более низ­ких стадий и  методологический ориентир к изображению  всего хода развертывания противоречия в целом.    

Субъектно-деятельностный подход по­зволяет с самого начала ввести в осмысле­ние социальной диалектики и то важное уточнение, что действительной движущей силой выступает не противоречие само по себе, а субъект или субъекты, являющиеся его сторонами и активными выразителями. Поэтому познание процесса разрешения про­тиворечий требует выразить «концептуаль­ную историю» теоретического и практиче­ского разрешения противоречий субъектами, которое всегда происходит в определенных конкретно-исторических рамках.     

Отметим  и ряд других эвристически важных  аспектов, к  которым  подводит анализ социального конфликта  как раз­решаемого  противоречия и использование в нем субъектно-деятельностного подхода. Так, обычно рассмотрение логики движе­ния противоречия начинается со стадии то­ждества и идет по линии изображения все большего расхождения и противопоставле­ния его сторон. Конфликт, как разрешаемое противоречие, в этом аспекте предстает как обратный процесс отождествления про­тивоположностей, подключения механизмов и средств снятия их существенных разли­чий, и притом —  с помощью собственных устремлений и усилий составляющих  эти противоположности субъектов.    

Анализ мировой  практики  развития и  разрешения  социальных  конфликтов, представленный в работах ведущих запад­ных  конфликтологов, показывает, что нередко они поначалу развертываются по такому «сценарию», когда каждая из про­тивостоящих сторон стремится «взять верх» над другой и утвердить свое «определяю­щее» значение. Однако это ведет к эска­лации  их насилия одна над другой и, в случае наличия у обеих сторон достаточно больших  возможностей для продолжения противоборства, заводит в тупиковую си­туацию,  в которой ни  одна из них  не только не может двигаться вперед, но и в существенных  отношениях отбрасывается назад, деградирует, и из которой, несмотря на большие усилия и потери, оказывается весьма трудно выбраться. В таких ситуаци­ях, как правило, лишь признание каждой из сторон равноправности другой и правомер­ности тех оснований, которые побудили ее к конфликтному противоборству, создает не­обходимые условия для их примирения и для разрешения возникшего между ними суще­ственного противоречия посредством ком­промисса или консенсуса.   

В  этой связи встает вопрос  о не­обходимости определенной корректировки того традиционного марксистского пред­ставления, что разрешению противоречия предшествует его предельное обострение и крайнее напряжение усилий борющихся сторон. Ибо опыт  показывает, что разре­шение  конфликта, как правило, тем легче и  эффективнее, чем меньше  степень его эскалации и чем на более ранней стадии прилагаются миротворческие усилия.

Субъектно-деятельностный подход  к анализу социальных конфликтов помогает также соотнести между собой и связать в целостную систему те наиболее общие поня­тийные средства, которые характеризуют движение социальных противоречий в субъ­ектной форме, начиная от их восприятия в виде соответствующих потребностей и кон­чая выработкой определенных социальных целей, личностных черт и стереотипов по­ведения социальных субъектов, интересы которых приходят на этой основе в острое конфликтное столкновение. Эта «понятий­ная сетка» позволяет адекватно отразить как внутреннюю детерминацию  поступков общественных  индивидов  и социальных групп в конкретных конфликтных  ситуа­циях, так и возможности принципиального разрешения данных ситуаций.    

Осуществление этой социально-позна­вательной задачи имеет определяющее зна­чение для преодоления тоталитаристской догмы  «бесконфликтности» и перехода к конфликтологической парадигме, соответ­ствующей современным  реалиям и целям демократизации общественных  процессов и отношений.     

Конфликтологическая парадигма вос­станавливает субьектность социальных про­тиворечий, позволяет изучать и осмысли­вать их как реальную  борьбу  реальных социальных субъектов, относительно са­мостоятельных и  независимых  в  своих устремлениях и самоопределении,  инте­ресах и целях, направленных на удовле­творение имеющихся  потребностей, опре­деляемых особенностями их жизнедеятель­ности, их наличного социального бытия. И на основе этого осмысления определять и обосновывать пути  и средства прида­ния этой борьбе позитивного характера и форм,  позволяющих принципиально  раз­решать составляющие их основу противо­речия. Развернуть и закрепить в обществен­ном сознании это новое видение социального бытия, восстанавливающее адекватное по­нимание его диалектически-противоречивой природы и субъектной обусловленности, и развивать его дальше — составляет поэто­му приоритетную для современного социаль­ного познания теоретическую и прикладную проблему.     

Нельзя не видеть тесной корреляции данной постановки проблемы с имеющи­мися  в современной  отечественной со­циологии предложениями по  адекватному сложившимся  социальным и познаватель­ным  условиям определению  ее предме­та. Так, по мысли одного из видных  ее представителей В. А. Ядова, «именно субъ­ектная составляющая исторического про­цесса, массовых действий, повседневной человеческой активности, т. е. решительно во всех ее проявлениях, является сегодня наиважнейшим  предметом и теоретическо­го анализа, и практического действия пе­рестройки косных социальных структур и отношений»[45]. Потому что именно соци­альный субъект превращает объективную реальность в живой исторический процесс, своими действиями «производит» историю. При этом в широком  смысле социальный субъект — это и человечество, и классы, и народы, и территориальные общности, и коллективы, и малые группы, и, нако­нец, личность как социальный субъекто – тип. «Что же касается социальных институ­тов, организаций и подобных образований, то все они — инструменты, средства, ору­дия деятельности социального субъекта, так как именно последний является реаль­ным источником  социального процесса и социальных изменений».    

Важнейшее значение в этой связи при­обретает диалектический анализ потребно­стей социальных субъектов как тех исход­ных внутренних детерминант их активно­сти, которые не только втягивают их в кон­фликтные противоречия и противоборства со своим окружением, но и служат опорой и ориентиром  в позитивном разрешении этих противоречий и противоборств.    

Потребности как детерминанты  дея­тельности социальных субъектов: конфликтологический аспект. Адекватным и эври­стически значимым для анализа социаль­ных конфликтов  как противоречий, разрешаемых  вовлеченными в них субъекта­ми, представляется подход, развиваемый рядом отечественных авторов (А. В. Маргулис, М. С. Каган, Н. Н. Михайлов), с позиций которого потребности выступают как непременные функциональные  харак­теристики живых  и  социальных систем. Они  представляют собой такие состояния данных систем, которые отражают момент динамического расхождения, рассогласо­вания, несоответствия, словом, противо­речия между объективно необходимыми и конкретно наличествующими  «параметра­ми» их существования. В качестве такого противоречивого состояния, которое выра­жает их самовоспроизводящуюся природу и требует своего разрешения  для обес­печения их дальнейшей  жизнедеятельно­сти, потребности и выступают отправным пунктом, исходным  звеном во внутренней причинной цепи функционирования и разви­тия названных систем, стимулирующим их активную деятельность по разрешению воз­никших противоречий.    

Потребностные состояния, отражая противоречия реальной жизнедеятельно­сти,  воспринимаются,  «переживаются» субъектами, в зависимости от степени на­стоятельности, охвата и характера, как «беспокойство», «томление», «неудовле­творенность», «недовольство», «ущемле­ние», «тревога», «страх» по отношению к своему состоянию, жизненному положе­нию,  взаимоотношениям со своим  окру­жением, природным  и социальным, скла­дывающимся  в нем тенденциям и т. п.

Там, где в создании и поддержании потребностных состояний субъекта оказы­ваются «замешанными»  другие субъекты, активность которых так или иначе  про­тивостоит его жизнедеятельности, между ними  складываются конфликтные  ситуа­ции, проявляющиеся  в первую очередь в противопоставленности их интересов, цен­ностных ориентации, целей, способностей, достоинства и т. д., словом, тех внутренних детерминант, которые определяют  пред­метность и направленность их  конкрет­ной деятельности. По мере прояснения этой противопоставленности, чувства недоволь­ства, неудовлетворенности, ущемленности, испытываемые каждым  из субъектов, ока­завшихся в конфликтной  ситуации, ста­новятся все более адресными, переносятся на противодействующих  ему субъектов и оформляются в мотивы  конфликтного по­ведения по отношению к  ним. Развиваясь и приобретая все более  активные и от­крытые формы,  это поведение переходит в организованное противоборство субъек­тов, эскалация которого может приобрести весьма широкие и острые формы,  вплоть до смертельной ненависти друг к другу и стремления к взаимному уничтожению.    

Одновременно с оформлением и орга­низацией целенаправленного конфликтно­го противоборства как субъект-субъектной формы  развертывания и разрешения объ­ективно возникшего социального противо­речия, для участвующих в нем субъектов проясняется также и то, кто из их соци­ального окружения  не противопоставлен им  в своих интересах, целях, ценностях и прочих детерминантах социального по­ведения и потому может оказать помощь, содействие и поддержку  в развертываю­щемся  противоборстве. Тем самым  кон­фликты оказываются способом и средством не только разъединения и противопоставле­ния, но и объединения активно действующих субъектов, сплочения их сил и устремлений.    

И  это обстоятельство имеет важное значение как для реальной жизнедеятель­ности  общества, так и для отражающей ее теории социальной диалектики. Ибо с этой точки зрения вся система социальной деятельности общества по удовлетворению возникающих  в нем  (как выражение его противоречивой природы и условие его ди­намического функционирования  и  разви­тия) социальных  потребностей предстает в виде системы противоборств и объедине­ний активно самоопределяющихся социаль­ных субъектов.     Диалектическая субъектно-деятельностная  трактовка потребностей позволяет не только понять  и объяснить детерми­нацию  социальных конфликтов как необ­ходимой формы  противоречивого взаимо­действия составляющих общество социальных субъектов, но и осмыслить основания их урегулирования и разрешения. В этом отношении  она тесно смыкается с напра­вленностью усилий зарубежных конфликтологов, у которых все большее призна­ние и актуальность, как показано выше, приобретает в последнее время концепция принципиального разрешения социальных конфликтов в контексте теории человечес­ких потребностей (ТЧП).    

Разрабатываемая международным кол­лективом   исследователей во  главе с Дж. Бертоном, эта концепция перено­сит акцент с  традиционной «объясняю­щей»  функции  исследований в области теории конфликта, занимавшихся  поис­ком истоков конфликтных ситуаций, вы­явлением поведенческих стереотипов и со­циальных условий, чреватых опасностью острых столкновений, деструктивных про­тивоборств, социальных «взрывов», на изу­чение условий и методов предотвращения и аналитического разрешения конфликт­ных ситуаций и конструктивное создание концепций  и «технологий» эффективно­го урегулирования конфликтов  всех ти­пов, возникающих  в основных  областях общественной жизни. При этом, посколь­ку осмысление  этой актуальной задачи происходит сегодня в ряде относительно самостоятельных дисциплинарных напра­влений (социологии, социальной психоло­гии, политологии, правоведении, теории международных  отношений  и  т. п.), ее приверженцы  ставят вопрос о необходимо­сти, для координации этих разрозненных усилий, выработать вполне определенный общий  «язык», оперирующий такими по­нятиями, которые  позволят создать аде­кватную и  приемлемую для всех теорию человеческого поведения в конфликтных ситуациях на всех социальных уровнях.

Данная  концепция рассматривает со­циальный конфликт как следствие ущемле­ния или неадекватного удовлетворения той совокупности человеческих потребностей (или их части), которая и определяет ре­альную человеческую личность как активно­го субъекта социального процесса. Причем, если до сих пор общепринятым  являлось представление о конфликте любого уровня как о «споре из-за дефицита» —  ресур­сов, духовных и материальных благ, тер­ритории, престижа  и т. д., то здесь на первый план выдвигаются основные чело­веческие потребности — в безопасности, благосостоянии, признании, идентично­сти и т. п. — как те «параметры», кото­рые «универсальны и онтологичны» и по­тому составляют более фундаментальные основания конфликтных  ситуаций любого уровня.   

Соответственно этому меняется и под­ход к урегулированию конфликтов.  Если прежде основным  его способом предста­влялось организованное побуждение и при­нуждение одного из противников к  тому или иному типу действий, выгодному дру­гой стороне или посреднику  между ни­ми, то теперь достигаемый таким образом «мир» или  компромисс  рассматривается как непрочный  и недолговечный. А значит —  нестабильный и ненадежный, поскольку не устранена сама исходная при­чина соперничества. И  потому постконфликтные  отношения  субъектов остают­ся чреватыми опасностью новой вспышки конфликтного противоборства.

Подлинным  завершением конфликта, с этой точки зрения, может быть только такое его разрешение, которое достига­ется в процессе длительного обоюдного анализа противостоящими субъектами как истоков, так и  содержания возникшего между ними  противоречия. И устойчивое, стабильное равновесие сторон возникает как следствие фактического преодоления тех обстоятельств, которые породили кон­фликт, что  позволяет установить между ними новые  отношения согласия, удовле­творяющие  обе стороны.  Поэтому  одно из основоположений  концепции,  сфор­мулированное Дж.  Бертоном, гласит, что «только те организационные усилия, ко­торые полностью удовлетворяют основные человеческие потребности, могут принести подлинное завершение конфликта, то есть такое его разрешение, которое во всем объеме затрагивает предмет спора и устанавливает новые, самодостаточные от­ношения  между противниками».     

Эффективность концепции принципи­ального разрешения социальных конфлик­тов, развиваемой в контексте теории че­ловеческих потребностей, ее сторонники усматривают  в том, что она  позволяет справиться с теми «глубоко укорененными конфликтами», для которых обычные под­ходы к урегулированию спорных вопросов оказываются несостоятельными. Они  до­казывают, что эта несостоятельность обу­словлена как раз нежеланием противобор­ствующих  субъектов (и их посредников) признать, что причина конфликта состо­ит в ущемлении  (фрустрации) либо  по­сягательстве на какую-либо из основных человеческих потребностей, в отрицании той или иной неотъемлемой человеческой ценности, реализация которой составля­ет глубинный интерес каждого. И потому успешное разрешение противоборства тре­бует вычленения потребностей, испытавших фрустрацию, а затем обоюдного выяснения тех изменений в социальной структуре, ин­ститутах  и политическом курсе, которые необходимы для удовлетворения ущемленных потребностей. Иначе говоря, по выраже­нию Дж. Бертона, «успешное и окончатель­ное завершение любого конфликта должно включать в себя удовлетворение тех по­требностей его участников, которые оказа­лись фрустрированными в данных услови­ях при данных отношениях».     

Включение теории человеческих  по­требностей в концепцию социального кон­фликта служит конструктивному примене­нию  результатов последней к осмыслению и совершенствованию практики переход­ного периода. Вместе с тем, оно поро­ждает ряд серьезных проблем, являющихся в настоящее время  предметом оживлен­ных дискуссий зарубежных конфликтологов. Прежде всего дискуссионными явля­ются проблемы природы  и структуры по­требностей, их гетерогенности, вариатив­ности и устойчивости в историческом времени и  культурном пространстве. Не ме­нее оживленно и разносторонне обсужда­ется зарубежными  исследователями, что же, собственно, служит детерминантами конфликтной  ситуации: сама природа че­ловеческих потребностей или недостаток адекватных средств их удовлетворения.  

Сложность изучения природы и функ­ций потребностей связывается ими также с тем обстоятельством, что потребности не поддаются непосредственному наблюде­нию. Непосредственно наблюдаемо  толь­ко поведение, которое потребности детер­минируют  и в котором они реализуются, удовлетворяются. Это обстоятельство дает даже основание  некоторым  исследовате­лям (К. Ледерер, К. Гилвард) утверждать, что потребности представляют собой всего лишь теоретические конструкты.   

Не менее трудными и неоднозначны­ми оказываются ответы на вопросы, все ли потребности, реализованные в поведении, обладают равной  онтологической значи­мостью  для их субъектов, существует ли иерархия потребностей и возможен ли их полный  список?    

Большинство  исследователей склон­ны упорядочивать структуру потребностей, выделяя фундаментальные  и периферий­ные составляющие. Выстраивая иерархию потребностей, они определяют некоторые из них  в качестве «высших», «определя­ющих»,  «основополагающих»,  а осталь­ные —   как им подчиненные,  или зави­симые.     Такая традиция восходит к А. Маслоу, еще в 40-е годы предложившему  в каче­стве основных следующие пять уровней их группировки (см. таблицу).    

Согласно классификации Маслоу, ка­ждый  следующий   уровень потребностей может служить в качестве мотивации толь­ко после того, как удовлетворены потреб­ности, находящиеся на предыдущей ступе­ни, т. е. следующая ступень мотивационной пирамиды  приобретает значение лишь тогда, когда реализованы предыдущие сту­пени, а удовлетворенные потребности пе­рестают действовать в качестве мотивации. 

Первые два уровня представляют со­бой первичные  (низшие) потребности, а следующие три — вторичные, или высшие. Высшие  потребности составляют  основу общественной жизни, но они могут определять деятельность человека лишь после того, как удовлетворены низшие.    

Многие современные  зарубежные ис­следователи опираются на эти идеи, вме­сте с тем так или иначе корректируя и в соответствии со своими задачами и пред­ставлениями.    

Так, в интерпретации  Дж. Бертона, высшими   потребностями являются безо­пасность и идентичность. О. Надлер кладет в основу иерархии потребность в значении, то есть «необходимость для каждого чело­века построить свой мир и жить в нем», которая является предпосылкой удовлетво­рения всех прочих потребностей. Вместе с тремя другими базовыми  потребностя­ми  —  в  идентичности, росте и трансценденции  —  она образует совокупность уневерсальных базовых потребностей, которые реализуются в конкретном времени и пространстве с помощью исторически и культурно варьирующих ситуативных систем потребностей.

 

 

Несмотря  на  кажущуюся  отвлечен­ность, проблема  иерархии потребностей имеет  самое непосредственное значение не только для теории, но и для практики разрешения конфликтов, поскольку позво­ляет поставить вопрос об удовлетворении той или иной потребности в зависимость от ее места в иерархии, а вместе с ней — о «глубине» решения возникшей  на этой почве коллизии.   

 В  плане принципиального  разреше­ния  конфликтов  на почве потребностей вообще, базовых  в особенности важное значение имеет и вопрос об их насыще­нии  в процессе реализации, удовлетворения. Согласно К. Митчелу, любая потреб­ность имеет определенный диапазон насы­щения, приемлемый  для конфликтующих сторон[46]. При этом у каждой потребности есть свой порог насыщения, ниже которо­го уровень удовлетворения оказывается не­достаточным для достижения  взаимопри­емлемого соглашения  между ними. Если конфликтующие   стороны  учитывают это обстоятельство, у них появляется возмож­ность разрабатывать вариативные решения конфликта, исходя из различных уровней насыщения  потребностей. В этой связи актуальной становится проблема частич­ной заменяемости одних потребностей на другие. Митчел пытается скомбинировать идеи делимости и взаимозаменяемости по­требностей, для того, чтобы конфликтую­щие  стороны в процессе поиска адекват­ных средств удовлетворения своих потреб­ностей и основанных на них интересов по­лучили возможность для договоренностей об  определенном ypoвнe их насыщения. Например,   некоторое снижение уровня безопасности может  быть принято в об­мен на более благоприятные возможности творческого развитии. Тем самым возни­кает возможность значительно расширить стратегический диапазон управления кон­фликтными   ситуациями, получить свободу маневрирования, сопоставления несколь­ких решений, различных по своей ради­кальности и конечному результату.    

Важное  значение в русле концепции  разрешения конфликтов на основе теории  человеческих потребностей приобретает и  вопрос об их динамике, также оживленно  обсуждаемый зарубежными исследователя­ми. Акцентируя на нем внимание, Д. Дэвис  подчеркивав что если основные физичес­кие потребности составляют основание ие­рархии, то периферийные могут изменять­ся более гибко относительно отдельных  личностей и социальных групп[47]. Поэто­му частые иерархии потребностей могут  варьировать и иметь различную  продолжительность. Приоритеты удовлетворения потребностей с течением времени могут изменяться таким образом, что потребно­сти, прежде считавшиеся фундаменталь­ными, будут оставаться ненасыщенными, тогда как другие, представлявшиеся зави­симыми  и второстепенными,  станут для социальных субъектов наиболее значимы­ми и требующими  незамедлительного на­сыщения.  Как  правило, такие пересмо­тры  достаточно сжаты во  времени, но они наглядно демонстрируют, что иерар­хия потребностей динамична и может из­меняться под влиянием окружающей  сре­ды.   

 Сходную позицию занимает и И. Галтунг, который развивает идею пластичной природы потребностей и их иерархии, де­терминируемых  социальной и культурной средой[48]. Согласно его мнению, универ­сальную иерархию  потребностей постро­ить невозможно, потому что человечество очень сильно   отличается во всех сво­их культурных  проявлениях. В  отличие от Д. Дэвиса, Галтунг показывает, что в определенных условиях, например, «пол­ной депривации», неудачи в удовлетворе­нии основных материальных потребностей приведут к сходных  моделям поведения различных  социальных групп. С  другой стороны, если  окружающая среда распо­лагает средствами удовлетворения немате­риальных  потребностей, то среди пред­ставителей различны; культур и даже  в рамках одной культуры в выборе потреб­ностей может быть проявлена значитель­ная гибкость. Различные социальные груп­пы  могут иметь собственные приоритеты удовлетворения потребностей. В зависимо­сти от обстоятельств люди могут изменить порядок приоритетов и пожертвовать од­ними  потребностями ради удовлетворения других. Они  могут отдать жизнь за сво­боду и  идентичность в такой ситуации, где физическое  выживание   не является доминирующей   потребностью конкретных индивидов. Но  в других случаях они, на­оборот, готовы пожертвовать свободой и идентичностью  в обмен на безопасность и благосостояние.    

Все это еще раз доказывает тщетность установления какой-либо линейной» иерархии потребностей для всего человече­ства. При этом Галтунг не отрицает воз­можность частных иерархий для конкрет­ных социальных групп в определенный пе­риод времени и в условиях определенной окружающей  среды.    

В отношении динамики  потребностей и их иерархии Митчел обращает внимание на то, что значимость, порядок и интен­сивность восприятия потребностей изме­няются не только под давлением внешних обстоятельств, но и в зависимости от воз­раста людей, приобретенного социального опыта и  т. д. Например, в один пери­од времени  более значимой может быть потребность в любви, а в другие периоды более значимой станет потребность в иден­тификации. Могут быть и другие варианты изменений,  когда определенные потреб­ности полностью  уходят из жизненного опыта социальных групп.    

В целом относительно происходящей в зарубежной литературе полемики мож­но заключить, что, хотя еще не сложился общий  консенсус по вопросам динамики потребностей и их иерархии, все более ши­рокое признание приобретают следующие важные положения:    

1)      потребности и иерархии потребно­стей изменяются во времени и в связи с определенными  обстоятельствами;     

2) различные группы   людей могут иметь различные  иерархии потребностей и собственное восприятие потребностей.    

Динамическая концепция   потребно­стей  предполагает значительно большее разнообразие приемов  и тактик прими­рения сторон, чем жесткое противопоста­вление компромиссного «урегулирования» и абсолютного «разрешения» проблемы.    

Еще  одна важная дискуссионная про­блема связана в настоящее время с тем, что среди сторонников общей теории разреше­ния  социальных конфликтов  существует ряд исследователей, которые в ее осно­ву  кладут не сами по себе потребности, а средства и способы их удовлетворения. Для большинства  из них аксиомой пред­ставляется положение  о том, что сами по  себе потребности  не могут служить источником  конфликтов,  они нейтраль­ны  по  отношению  к  любой  связанной с  ними  конфликтной  ситуации. Целесо­образность данного подхода аргументиру­ется тем, что не потребности как таковые являются причиной социальных конфлик­тов, а выбор  способов их удовлетворе­ния.    

Концепция, выдвигающая  удовлетво­рение потребностей в качестве основы тео­рии разрешения конфликтов, также содер­жит  большое количество дискуссионных вопросов. Среди них наиболее важными являются вопросы о природе и разновид­ностях способов удовлетворения потреб­ностей, об их роли в теории разрешения конфликтов.   

Одной  из центральных проблем, сти­мулирующих  дискуссию,  можно  назвать проблему  альтернативных способов удо­влетворения базовых потребностей. При­верженцы   данного  подхода отклоняют идею  «единственного ключевого способа удовлетворения потребностей» и выдви­гают  положение о возможности замеще­ния  одного способа удовлетворения по­требности на другие (например, потреб­ность творчества может насыщаться инте­ресной работой или игрой на музыкальных инструментах). При этом  они отмечают, что  определенные человеческие потреб­ности могут быть насыщены  различными «удовлетворителями» (по крайней мере их ограниченным  числом), и эти вариации становятся более разнообразными по мере продвижения  к периферийным  потребно­стям. Поскольку не все способы удовлетво­рения в равной степени насыщают  опре­деленную  потребность, предложена идея о существовании  иерархии «удовлетворителей», которые с различной степенью эф­фективности могут обеспечить те или иные потребности. В этой связи некоторые те­оретики  используют понятие «частичных удовлетворителей», которые менее полно насыщают   потребности по сравнению  с тем, что пытаются достичь конфликтую­щие  стороны. В подобных случаях очень важно  просчитать, являются ли найден­ные варианты удовлетворения достаточны­ми для заключения полного соглашения на длительный срок.    

Проблема  эффективности механизма удовлетворения потребностей продуциру­ет базовый  вопрос относительно приро­ды  и ранга способов удовлетворения. Не­обходимо  разобраться, какие потенциаль­ные способы удовлетворения потребностей имеются  в распоряжении, какие «удовлетворители» и с какой степенью эффектив­ности насыщают  определенные потребно­сти.    

Различные варианты способов удовле­творения, рассматриваемые в существую­щей  за рубежом литературе, пока не да­ют четкой картины  по этим вопросам. В одно и то же время определенные спосо­бы удовлетворения потребностей в разной социальной среде могут иметь различные последствия, в одних случаях содействуя насыщению   потребностей, в других  — нет. Определенные способы удовлетворе­ния потребностей, используемые в одной и той же социально-культурной среде, но в разное время, также могут иметь различ­ные последствия.    

Отсюда следует, что в каждом  кон­кретном  случае необходимо  исследовать следующие вопросы:     

1)      какой ряд удовлетворителей счита­ется традиционно применимым  в опреде­ленной культуре;     

2)      какие новые удовлетворители мо­гут быть успешно присоединены к этому ряду, чтобы расширить  возможность на­сыщения  потребностей и разрешения кон­фликта.    

Несмотря на то, что в концепции спо­собов удовлетворения потребностей мно­гие вопросы остаются открытыми и требу­ют дальнейшей разработки, данный подход в теоретическом отношении имеет то бес­спорное преимущество, что в нем находит решение проблема культурной и историче­ской обусловленности способов и средств удовлетворения потребностей (в то время как вопрос о диалектике «универсально­сти» и изменчивости базовых человечес­ких потребностей все еще остается откры­тым). Принцип   социокультурной детер­минации  дает новое историко-культурное измерение проблеме разрешения конфлик­тов и поиску новых стратегических альтер­натив.   

Наиболее плодотворными в этой связи представляются упомянутые выше концеп­ция пластичной природы  потребностей и их удовлетворителей Д. Галтунга, ситуа­ционный  подход к анализу потребностей О. Надлера, идея определенных диапазонов и порога насыщения потребностей К. Митчела.

 

9. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов.  О системном подходе к изучению конфликтов

Системный  подход — это направление методологии научного познания и социальной практики, в основе которого лежит рас­смотрение объектов как систем. Он ориентирует конфликтолога на раскрытие целостности конфликта как явления, на поиск в нем всех основных многообразных типов связей и сведение их в единую теоретическую картину, максимально разносторонне и глубоко отражающую реальные конфликты.    Системный  подход исторически пришел на смену широко распространенным в  XVII—XIX вв. концепциям механицизма.

Он разрабатывался в интересах исследования сложных, многоуровневых, иерархических, развивающихся объектов. Такие объекты трудно изучать, опираясь только на принципы  развития  всеобщей связи, конкретно-исторический подход и др. Конфликт относится к такому классу явлений, в исследовании которыx крайне желательно использование системного подхода или  хотя бы его элементов.     

Принцип системного подхода предполагает:

·        Рассмотрение изучаемого явления как системы, как отграниченного множества взаимодействующих элементов.  

·        Определение состава, структуры, организации элементов и  частей системы, обнаружение ведущих взаимодействий меж­ду ними.  

·        Выявление  внешних  связей системы, выделение  из них      главных.  

·        Определение функции  системы, ее места и роли среди дру­гих систем.  

·        Обнаружение  закономерностей и тенденций развития сис­темы.   

Системный подход наряду с общей теорией систем составляет  методологическую и теоретическую основы системного анализа.     

При  исследовании конфликтов  целесообразны следующие  основные  виды системного анализа: системно-структурный, системно-функциональный,  системно-генетический и  системно- информационный.

Системно-структурный анализ конфликта заключается в рас­ смотрении  его как целого, состоящего из системы подструктур,  которые  в свою очередь состоят из элементов, не разлагаемых на  подструктуры. Он включает в себя этапы:

определение пространственно-временных и содержательных границ конфликта как целого;

выявление возможно большего числа подструктур и элементов, составляющих структуру конфликта;

группирование элементов в обоснованное число подструктур; установление иерархии подструктур и элементов, в которой нижние уровни  подчинены высшим;

выявление  всех основных связей и отношений между элементами, подструктурами и конфликтом в целом.

Структура конфликта имеет «матрешечное»  строение и на сегодняшний день изучена в самом общем виде.

Системно-функциональный анализ конфликта состоит в опре­делении внешних проявлений его свойств в системе отношений того социума или психики, в которых конфликт развивается, а также выявлении характера воздействия и способов воздействия одних элементов и подструктур конфликта на другие (подр

Системно-генетический анализ конфликта нацелен на иссле­дование движущих  сил эволюции, развития и динамики кон­фликтов. Он состоит в раскрытии обусловленности конфликтов факторами макро- и микросреды, зависимости от субъективного мира  участников конфликта, определении  иерархии причин, порождающих  конфликты.

Системно-информационный анализ конфликта заключается в выявлении роли информации и ее функций в зарождении, разви­тии и завершении конфликтов. Он состоит в анализе закономер­ностей информационного обмена между основными  подструкту­рами  конфликта, динамики когнитивных процессов в психике оппонентов и других участников конфликта, основных факторов, влияющих  на полноту и объективность информационных моделей конфликтной ситуации у ее субъектов.

На основе четырех основных видов системного анализа вы­деляются  три дополнительных   вида, имеющих   теоретико-прикладное значение.

Системно-ситуационный анализ конфликта —  один из перспективных научных методов эмпирического исследования кон­фликтов. При  системно-ситуационном анализе конфликт рас­сматривается как социально обусловленная и динамичная сис­тема, не сводимая к простой сумме своих элементов, обладающая структурой, в которой свойства элемента определяются его местом  в  этой структуре. В  качестве единицы  системно-ситуационного анализа конфликта  используется конфликтная  ситуация, имеющая определенные содержательные и динамиче­ские  характеристики, временные и пространственные границы.  С. помощью  ретроспективного анализа создается «банк» кон­фликтных  ситуаций. Он позволяет, применяя методы математи­ческой статистики, выявить ряд зависимостей и тенденций, закономерностей развития конфликта, на основе которых делают­ся обобщения и предлагаются рекомендации. В основе метода лежит идея системно-ситуативного анализа деятельности, предложен­ного психологом Б.Я. Швединым [97] (подробнее см. гл. 12).

Одним  из важных видов системного анализа конфликта явля­ется междисциплинарный анализ. Его необходимость вызвана уни­кальностью конфликта как явления, исследованием которого за­нимаются  одиннадцать наук. Междисциплинарный анализ требу­ет, чтобы при изучении конфликта в рамках одной науки конфликтолог максимально полно использовал знания, полученные в  остальных десяти частных конфликтологических науках.

Взаимное  ознакомление с результатами исследований кон­фликта в различных науках позволит по-новому, более системно  подойти к решению  внутринаучных проблем. Объединение уси­лий  представителей различных наук, по нашему мнению, явля­ется сегодня наиболее простым, дешевым и эффективным спо­собом  достижения кардинального прогресса в изучении кон­фликта. Без качественного скачка в изучении социальных кон­фликтов трудно надеяться на успех в их управляемом разреше­нии.

Еще  одним  видом  системного анализа является системно- содержательное описание конфликта, которое и рассматривается  далее.

10. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов. Универсальная понятийная схема описания конфликта

Системный  подход к исследованию конфликта предполагает определение общей для различных наук понятийной схемы его описания. Разработка собственного понятийно-категориального аппарата, постоянное его развитие, приведение в соответствие с практикой —  одна из важнейших  задач конфликтологической теории. Развитие общей и частных теорий конфликта выражает­ся главным образом  в расширении и углублении понятийных схем описания этого явления, в переходах от одних понятий к другим, фиксирующим   более глубокую сущность  конфликта, ранее не изученные его стороны.

В каждой из отраслей конфликтологии разработаны и разви­ваются свои понятийные схемы описания конфликта. Их каче­ство определяется временем и интенсивностью  исследования конфликта в той или иной науке. Конфликт как самостоятель­ное явление в социологии изучается с 1924 г., а в военных нау­ках — с 1988 г. Интенсивность изучения проблемы конфликта, которую  формально  можно  определить числом  публикаций, влияет на состояние понятийно-категориального аппарата разных отраслей конфликтологии. Кроме того, существенные отличия в понятиях вызваны спецификой  того предмета, который представители различных наук выбирают в общем объекте исследования - конфликте.

В  психологии впервые понятийная  схема описания была предложена, социальным  психологом Л.А. Петровской … Эта схема включала четыре категориальные группы, характеризую­щие  социально-психологический уровень анализа конфликта: структура конфликта, его динамика, функции и типология. В последующем  А.Я. Анцупов расширил схему до семи групп понятий: сущность; генезис конфликта; классификация; функ­ции; структура; динамика; методы изучения конфликта. Затем им же была предложена система, включающая одиннадцать по­нятийно-категориальных групп описания конфликта. Для  всех наук, изучающих конфликт,  можно  предложить следующий  вариант понятийно-категориальной схемы его, описания. Она  включает одиннадцать основных  категориальных групп: сущность; классификация; структура; функции; эволюция; генезис; динамика; информация в конфликте; предупреж­дение; завершение конфликта диагностика и исследование.

11. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов,  Этапы анализа конфликтов

Многовековая  история науки показывает, что сам процесс изучения любого явления имеет свою логику и состоит из не­скольких этапов. Знание конфликтологом этапов изучения кон­фликтов, соблюдение требований логики научного исследования позволят ему повысить результативность работы. Известно во­семь основных этапов научного анализа конфликтов (рис. 9.5).

 

 

Рис. 9.5. Основные этапы изучения конфликтов [105]

 

1. Составление программы, которая представляет собой дос­таточно подробное, всестороннее и завершенное теоретическое обоснование методологических подходов и мето­дических приемов анализа интересующего конфликтолога        явления. Программа  — стратегический документ изучения, его обязательный начальный этап. Она играет очень        важную  роль в достижении поставленных  конфликтоло­гом целей (В. Ядов).     

2. Определение конкретного объекта изучения (выборка). Конфликтолог, как правило, не может изучить все множество конфликтов, которое является носителем интересующего ; его аспекта конфликтного взаимодействия. Если, например, его интересует состояние конфликтности взаимоотношений  сотрудников в  организации, то он просто не имеет возможности  изучить все взаимоотношения между всеми без исключения сотрудниками. Да это и не нужно делать для того, чтобы представить истинное положение дел. Состояние конфликтности взаимоотношений в органи­зации можно достаточно объективно оценивать, изучая их в нескольких структурных подразделениях организации.

Все множество конфликтов, которое является объектом изучения ‘ и теоретически должно быть изучено, образует генеральную совокупность. В нашем примере  генеральную совокупность составляют   взаимоотношения между всеми сотрудниками организации.

Выборка — часть генеральной совокупности, которая реально   изучается. В рассматриваемом примере выборку составляют те   конкретные структурные подразделения, в которых конфликтолог   реально анализирует состояние конфликтности взаимоотношений. Очевидно, с одной стороны, для получения достоверной информации выборка должна по объему как можно меньше  отличаться от генеральной совокупности. С другой стороны, в интересах максимального сокращения времени, которого потребует изучение, а также материальных затрат выборка должна быть наименьшей.

Важным   свойством выборки является ее репрезентативность, (т.е. способность воспроизводить характеристики генеральной совокупности. Определение выборки —  ответственный этап в  изучении конфликтов. Если нет научного обоснования выборки, то полученные на произвольной выборке данные  могут только ; исказить истинное положение дел. Чтобы этого не случилось, выборка должна моделировать свойства генеральной совокупности возможно более полно и учитывать ее характеристики, су­щественные для решения поставленных в ходе изучения задач.    

3. Разработка методики анализа конкретного вида конфликтов. Методика  представляет собой систему методов  и процедур, используемых в процессе изучения конфликтов. Она должна  соответствовать целям и задачам изучения, обеспечивать получение достаточно полной и достоверной информации.

4. Пробное изучение конфликтов на небольшой выборке, оценка достоверности  получаемой  информации,  доработка  программы  и методики. Практика изучения  конфликтов показывает, что трудно сразу разработать такую методику, которая позволила бы в полном объеме решить все задачи изучения. Невозможно сразу предусмотреть все организационные проблемы; особенности поведения изучаемых людей в ходе исследования; понимание адресованных к ним вопросов; побочные факторы, которые могут оказать значительное влияние на результаты, и способы их нейтрализации; достаточно точно определить силы, средства и вре­мя, необходимые для изучения; выявить возможные трудности в обработке данных и другие проблемы. На все эти вопросы можно  получить ответ только в практике самого изучения. Вот почему необходимо пробное исследование. Оно позволяет заранее выявить наиболее «узкие» места и устранить их. Пробное изучение дает возможность повы­сить достоверность полученной информации, уточнить и даже выдвинуть новые гипотезы, проверить организационную процедуру анализа, дать предварительную оценку эффективности  приемов качественного и количественного анализа полученной информации.

5. Сбор первичной конфликтологической информации сопрово­ждается контролем достоверности и надежности получае­мых данных. На этом этапе важно как можно более полно реализовать программу анализа, изучить все то, что пла­нировалось подвергнуть изучению, не допустить искажения собираемой информации.

6. Качественная и количественная обработка собранных данных проводится в соответствии с выдвинутыми гипотеза­ми, а также может выходить за их рамки. На данном этапе основным  методом  является содержательный теоретический  конфликтологический анализ. Значительно расши­ряет его возможности обоснованное и грамотное исполь­зование математических методов, компьютерной техники.

7. Анализ и объяснение полученных результатов заключается в   систематизации собранных  и обработанных данных, по­  строении на этой основе описательной и объяснительной   модели  исследуемого аспекта конфликтного взаимодейст­вия. Объясняя  полученные результаты, важно избежать   негативного влияния  установок, сформировавшихся  до   исследования.  Если  полученные  факты   противоречат   ожидаемым,  то необходимо не отбрасывать их, а менять.   Выдвинутые  гипотезы и повторно  проверять факты. На   этом  этапе желательно  установить систему факторов,   влияющих   на развитие изучаемого конфликта, вскрыть   наиболее существенные закономерности в его динамике.

8. Обоснование и формулировка выводов, практических рекомендаций завершают процесс исследования. Для повыше­ния  эффективности работы конфликтолога на этом этапе   необходимо  использовать не только информацию, полу­ченную   в ходе исследования, но и, опираясь на свой   опыт, учитывать знания, имеющиеся по данной проблеме   во всех отраслях конфликтологии.

 

12. А.Я. Анцупов, А.И. Шипилов. Программа конфликтологического
исследования

Каждый  из рассмотренных в предыдущем параграфе этапов важен для достижения конечной цели анализа: получения новых существенных и достоверных знаний о конфликтном взаимодействии, выработки на их основе практических рекомендаций, которые реально улучшили  бы  конструктивное регулирование 'конфликтов. Тем не менее сегодня качество изучения в первую очередь определяется добросовестностью его программы. Недос­таточно добросовестно разработанная программа изучения неиз­бежно приведет к ложным  выводам, даже  если конфликтолог  будет отлично действовать на всех остальных этапах. Это вызы­вает необходимость более подробного рассмотрения  порядка «разработки программы исследования конфликтов. Опыт показывает, что составление программы нередко вызывает наибольшие затруднения у конфликтолога. И это естественно. Ведь четкая формулировка проблемы, логический анализ понятий, выдвиже­ние гипотез и  составление плана изучения требуют большой вдумчивости и кропотливой работы, важность которой, на пер­вый взгляд, можно недооценивать (В. Ядов). Программа представляет собой изложение основных задач, ме­тодологических предпосылок и гипотез, анализа тех или иных яв­лений (процессов) в конфликтном  взаимодействии с указанием правил, процедуры и логической последовательности операций по проверке гипотез.    

Программа  изучения наиболее фундаментально разработана в социологии и обычно включает в себя сформулированные резуль­таты теоретической проработки вопросов, указанных на рис. 9.6.

2.      Методологическая часть

 

Рис. 9.6. Программа изучения конфликтного взаимодействия [105]

Обоснование и формулировка проблемы анализа. Конфликтолог должен  выбирать для изучения реальные проблемы, имеющие наибольшее значение для познания и регулирования конфликтов. Это обусловлено важностью проблемы конфликта для жизни че­ловека и общества; необходимостью быстрого развития конфликтологии; малым числом профессиональных конфликтологов.

В процессе формулировки проблемы необходимо стремиться к тому, чтобы в ней получили как можно более точное отраже­ние и сама проблемная ситуация, и реальное противоречие, оп­ределяющее  ее. При этом важно избегать постановки мнимых, решенных   и  второстепенных проблем. Проблема  не должна быть  слишком широкой. Если не удается сразу достаточно четко и ясно  сформулировать проблему, то это может быть сделано в дальнейшем  по мере разработки других частей Программы. Изу­чать несколько проблем в рамках одного исследования обычно нецелесообразно.

Определение объекта и предмета исследования. Конфликтологическая проблема не существует сама по себе, а всегда предполага­ет  своего носителя — людей, социальные группы, их деятельность, с которыми она неразрывно связана. Следовательно, объ­ектом изучения для конфликтолога обычно выступают отдельные люди и  группы различного уровня. Четкое выделение объекта способствует правильному определению предмета  анализа. Последний  включает в себя те стороны и свойства объекта, которые в   наиболее  полном  виде  выражают   изучаемую  проблему  (скрывающееся в ней противоречие).

Определение цели изучения. Конечной целью изучения должно быть познание конфликтов и выработка практических рекомен­даций,  направленных на их конструктивное регулирование. Поэтому и ценность анализа определяется не объемом выполненной работы, а реальной пользой, которую изучение принесло для решения задач, стоящих перед конфликтологией. 

Логический анализ основных понятий предполагает точное, ^всестороннее объяснение их содержания и структуры и уяснение  на этой основе соотношения тех элементов и свойств изучае­мого  конфликта, поочередный  анализ которых дает целостное с представление о его состоянии.

При  изучении, например, конфликтных  взаимоотношений среди работников заводского цеха логический анализ основного  понятия «конфликтные  взаимоотношения» предполагает опре­деление того, какие именно  взаимоотношения  считать кон­фликтными,  какие самые «мелкие» нарушения отношений меж­ду работниками мы уже относим к конфликтным, т.е. установ­ление «границ» конфликтных  взаимоотношений. Кроме  того, необходимо четко определить, каково должно быть содержание взаимоотношений  для того, чтобы считать их конфликтами. Важно выявить структуру понятия конфликтных взаимоотноше­ний, их виды, т.е. проанализировать те понятия, которые входят в  его структуру. Необходимо  выявить основные  факторы, влияющие  на наличие и характер конфликтных взаимоотноше­ний как явления в целом.   

Таким образом, процесс логического анализа основных по­нятий состоит из двух этапов:

 • выявление главных сторон  предмета изучения наиболее     полным и точным определением его сущности;

• выявление совокупности подчиненных понятий, на которые     «раскладывается» основное понятие.   

Предварительный  системный анализ объекта изучения на данном этапе разработки программы, который тесно связан с предыдущим,  состоит в том, что конфликтолог должен помимо логического анализа основных понятий осуществить предвари­тельный  системно-структурный,  системно-функциональный, системно-генетический и  системно-информационный   анализ объекта исследования.

Выдвижение рабочих гипотез. «Гипотеза — это система умо­заключений, посредством которой на основе ряда факторов де­лается вывод о существовании объекта, связи или причины яв­ления, причем этот вывод нельзя считать абсолютно достовер­ным». Предварительное выдвижение гипотез может предопреде­лить внутреннюю  логику всего процесса изучения. Грамотно сформулированные  гипотезы подсказывают правильный выбор объекта анализа, повышают его оперативность, определяют в общих чертах методики, которые целесообразно использовать. Исследование, проводимое без достаточно проработанных гипо­тез, обычно малоэффективно, поскольку конфликтолог в этом случае не имеет четкого представления о том, какие конкретно связи он хочет установить. Выявить важные связи и отношения здесь помогает только случай.

Вместе с тем важно, чтобы при всей своей четкости гипотезы не сковывали мысли конфликтолога, заранее не предопределяли итоговые результаты его работы. Их формулируют однозначно, избегая расплывчатых понятий.    

Определение задач исследования конфликтов включает в себя  поиск ответов на его основные вопросы: каковы пути и средства  решения проблемы? Каковы  цели, достигаемые на промежуточных этапах анализа? 

Составление принципиального (стратегического) плана изуче­ния  необходимо для эффективной работы  на следующих после  составления программы этапах. Уже в начале изучения важно  представлять весь ход его до получения конечного результата  хотя бы в общих чертах. В процессе предварительного планиро­вания можно  выявить проблемы, которые легко решить в начале  исследования, но трудно или вообще невозможно в ходе него.  

Набросок основных процедур сбора и обработки первичных данных призван решить практически те же задачи, что и предварительное планирование. Отличие заключается в том, что здесь  Предварительно планируется порядок сбора и анализа первич­ной конфликтологической информации.  Это важно для определения выборки и разработки методики конкретного исследова­ния.      

Даже та сравнительно  краткая характеристика программы,  ^которую мы   рассмотрим, показывает, что ее составление —  'сложное и  ответственное дело. Практика показывает, что на   разработку программы уходит гораздо больше времени, чем на   проведение самого исследования. Однако жалеть сил на это не   следует, так как тщательно продуманная программа исследова­ния —  непременное условие осуществления его на высоком на­учном уровне [105].     

После разработки программы  изучения конфликтного взаи­модействия и определения эмпирических объектов исследования| (выборки) конфликтолог приступает к разработке методики про­  ведения конкретного исследования, которое базируется на знании и   умении применять на практике методы конфликтологии.

Раздел 2.

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ КОНФЛИКТА

 

 

Глава 4.  Что такое конфликт?

13. Р. Дарендорф. Элементы теории социального конфликта

В то время как общее объяснение структурной подоплеки всех социальных конфликтов невозможно, процесс развертывания конфликтов из определенных состояний структур, по всей вероятности, применим ко всем их различным формам. Путь от устойчивого состояния социальной структуры к развертывающимся социальным конфликтам, что означает, как правило, образование конфликтных групп, аналитически проходит в три этапа (которые при наблюдении форм организации, начиная приблизительно с политических партий, различаются эмпирически, т.е. не всегда четко).

Само исходное состояние структуры, т.е. выявленный каузальный фон определенного конфликта образует первый этап проявления конфликта. На основе существенных в каждом случае структурных признаков в данном социальном единстве можно выделить два агрегата социальных позиций, «обе стороны» фронта конфликта... Эти агрегаты представителей социальных позиций не являются пока в точном смысле социальной группой; они являются квазигруппой, т.е. одним только обнаруженным множеством представителей позиций, предполагающим их сходство, которое не нуждается в осознании ими.

Но такие «предполагаемые» общности фактически имеют исключительное значение. Применительно к структурным конфликтам мы должны сказать, что принадлежность к агрегату в форме квазигруппы постоянно предполагает ожидание защиты определенных интересов. ...Латентные интересы принадлежат социальным позициям; они не обязательно являются осознаваемыми и признаваемыми представителями этих позиций: предприни­матель может отклоняться от своих латентных интересов и быть заодно с рабочими; немцы в 1914 г. могли вопреки своим ролевым ожиданиям осознавать симпатию к Франции...

Второй этап развития конфликта состоит тогда в непосредственной кристаллизации, т.е. осознании латентных интересов, организации квазигрупп и фактические группировки. Каждый социальный конфликт стремится к явному выражению вовне. Путь к манифестированию существующих латентных интересов не очень долог; квазигруппы являются достижением порога организации групп интересов. При этом, конечно «организация» не означает одно и то же в случае «классового конфликта», «конфликта ролей» или конфликта в области международных отношений. В первом случае речь идет об организации политической партии, союза, в последнем, напротив, более об экспликации, проявлении конфликтов. При «ролевом конфликте» можно говорить об организации участвующих элементов только в переносном смысле. Тем не менее конфликты всегда стремятся к кристаллизации и артикуляции.

Разумеется, кристаллизация происходит при наличии определенных условий. По меньшей мере, в случаях классовых конфликтов, конфликтов по поводу пропорционального представительства и конфликтов, связанных с меньшинствами, ими являются «условия организации». Чтобы конфликты проявились,  должны быть выполнены определенные технические (личные, идеологические, материальные), социальные (систематическое рекрутирование, коммуникация) и политические (свобода коалиций) условия. Если отсутствуют некоторые или все из этих условий, конфликты остаются латентными, пороговыми, не переставая существовать. При известных условиях — прежде всего, если отсутствуют политические условия организации — сама организация становится непосредственным предметом конфликта, который вследствие этого обостряется. Условия кристаллизации отношений конкуренции, международных и ролевых конфликтов должны изучаться от­дельно.

Третий этап заключается в самих сформировавшихся конфликтах. По меньшей мере, в тенденции конфликты являются столкновением между сторонами или элементами, характеризующимися очевидной идентичностью: между нациями, политическими организациями и т.д. В случае, если такая идентичность еще отсутствует..., конфликты в некоторой степени являются неполными. Это не означает, что такие противоречия не представляют интереса для теории конфликта; противоположность существует. Однако в целом каждый конфликт достигает своей окончательной формы лишь тогда, когда участвующие элементы с точки зрения организации являются идентичными.

Социальные конфликты вырастают из структуры обществ, являющихся союзами господства и имеющих тенденцию к постоянно кристаллизуемым столкновениям между орга­низованными сторонами. Но очевидно, что источники родственных конфликтов в различных обществах и в разнос время отнюдь не одинаковы. Конфликты между правительством и оппозицией выглядели в Венгрии в 1956 г. иначе, чем в Великобритании; отношения между Германией и Францией в I960 г. иначе, чем в 1940-м; отношение немецкого общества к на­циональным и религиозным меньшинствам было в 1960 г. другим, нежели в 1940-м. Таким образом, формы социальных конфликтов изменяются; и теория социального конфликта должна дать ответ на вопрос, в каких аспектах можно обнаружить такие изменения формы и с чем они связаны. Это вопросы переменных и факторов вариабельности социальных кон­фликтов.

Что касается переменных социальных конфликтов, или границ, в которых они могут изменяться, то две кажутся особенно важными: интенсивность и насильственность. Конфликты могут быть более или менее интенсивными и более или менее насильственными. Допускается, что обе переменные изменяются независимо друг от друга: не каждый насильственный конфликт обязательно является интенсивным, и наоборот.

Переменная насильственности относится к формам проявления социальных конфликтов. Под ней подразумеваются средства, которые выбирают борющиеся стороны, чтобы осуществить свои интересы. Отметим только некоторые пункты на шкале насильственности: война, гражданская война, вообще вооруженная борьба с угрозой для жизни участников, вероятно, обозначают один полюс; беседа, дискуссия и переговоры в соответствии с правилами вежливости и с открытой аргументацией — другой. Между ними находится большое количество более или менее насильственных форм столкновений между группами — забастовка, конкуренция, ожесточенно проходящие дебаты, драка, попытка взаимного обмана, угроза, ультиматум и т.д. и т.п. Международные отношения послевоенного вре­мени предоставляют достаточно примеров для дифференциации насильственности конфликтов от "духа Женевы», через «холодную войну» по поводу Берлина, до «горячей войны» в Корее.

Переменная интенсивности относится к степени участия пострадавших в данных конфликтах. Интенсивность конфликта больше, если для участников многое связано с ним, если таким образом, цена поражения выше. Чем большее значение придают участники столкновению, тем оно интенсивнее. Это можно пояснить примером: борьба за председательство в футбольном клубе может проходить бурно и действительно насильственно; но, как правило, она означает для участников не так много, как в случае конфликта между предпринимателями и профсоюзами (с результатом которого связан уровень зарплаты) или, конечно, между «Востоком» и -'.Западом» (с результатом которого связаны шансы на выживание). Очевидные изменения индустриальных конфликтов в последнее десятилетие безусловно заключаются в снижении их интенсивности... Таким образом, интенсивность означает вкладываемую участниками энергию, и вместе с тем — социальною важность определенных конфликтов.

В этом месте должен стать полностью ясным смысл взятого за основу широкого определения конфликта. Форма столкновения, которая в обыденном языке называется «конфликтом» (впрочем, как и так называемая «классовая борьба») оказывается здесь только одной формой более широкого феномена конфликта, а именно формой крайней или значи­тельной насильственности ( и, возможно, также интенсивности). Теперь постановка вопроса теории изменяется на более продуктивную: при каких условиях социальные конфликты приобретают более или менее насильственную, более или менее интенсивную форму? Какие факторы могут влиять на интенсивность и насильственность конфликта? На чем таким образом, основывается вариабельность социальных конфликтов применительно к выделенным здесь переменным? Наша цель — не определение строгих и основательных ответов на эти вопросы; мы обозначим лишь некоторые области значимых факторов, дальнейшее изучение которых представляет собой нерешенную задачу социологии конфликта.

Первый круг факторов вытекает из условий организации конфликтных групп, или манифестирования конфликтов. Вопреки часто выражаемому предположению, полное манцфестирование конфликтов всегда уже является шагом к их ослаблению. Многие столкно­вения приобретают свою высшую степень интенсивности и насильственности тогда, когда одна из участвующих сторон способна к организации, есть социальные и технические условия, но организация запрещена и, таким образом, отсутствуют политические условия. Историческими примерами этого являются конфликты как из области международных отношений (партизанские войны), так и конфликты внутри общества (индустриальные конфликты до легального признания профсоюзов). Всегда наиболее опасен не до конца доступ­ный для понимания, только частично ставший явным конфликт, который выражается в революционных или квази-революционных взрывах. Если конфликты признаются как таковые, то часто с ними не так много связано. Тогда становится возможным смягчение их форм.

Еще более важным, особенно применительно к интенсивности конфликтов, кажется круг факторов социальной мобильности. В той степени, в которой возможна мобильность — и прежде всего между борющимися сторонами, интенсивность конфликтов уменьшается, и наоборот... Чем сильнее единичное привязано к своей общественной позиции, тем интенсивнее становятся вырастающие из этой позиции конфликты, тем неизбежнее участники привязаны к конфликтам. Исходя из этого можно представить тезис, что конфликты на основе возрастных и половых различий всегда интенсивнее, чем на основе профессиональных различии, пли что, как правило, конфессиональные столкновения интенсивнее, чем региональные. Вертикальная и горизонтальная мобильность, переход в другой слой и миграция всегда способствуют снижению интенсивности конфликта.      

Одна из важнейших групп факторов, которые могут влиять на интенсивность конфликтов, заключается в степени того, что можно спорно обозначить как социальный плюрализм, а точнее — как напластование или разделение социальных структурных областей. В каждом обществе существует большое количество социальных конфликтов, например, между конфессиями, между частями страны, между руководящими и управляемыми. Они могут быть отделены друг от друга так, что стороны каждого отдельного конфликта как таковые представлены только -в нем; но они могут быть напластованы так, что эти фронты повторяются в различных конфликтах, когда конфессия А, часть страны О и правящая группа перемешиваются в одну большую -сторону». В каждом обществе существует большое количество институциональных порядков — государство и экономика, право и армия. воспитание и церковь. Эти порядки могут быть относительно независимы, а политические, экономические, юридические, поенные, педагогические и религиозные руководящие группы — не идентичны: но возможно, что одна и та же группа задает тон во всех областях. В степени, в которой в обществе возникают такие и подобные феномены напластования, возрастает интенсивность конфликтов; и напротив, она снижается в той степени, в какой структура общества становится плюралистичной, т.е. обнаруживает разнообразные автономные области. При напластовании различных социальных областей каждый конфликт означает борьбу за все; осуществление экономических требований должно одновременно изменить политические отношения. Если области разделены, то с каждым отдельным конфликтом не так много связано, тогда снижается цена поражения (и при этом интенсивность).

Эти три области факторов, которые были здесь очень бегло обозначены, дополняет еще одна, касающаяся насильственное™ социальных конфликтов: их регулирование (…)

14. М.Дойч. Некоторые определения

Здесь будет полезно дать определения некоторым ключевым терми­нам... Конфликт возникает

при столкновении несовместимых действий. Несовместимые действия могут возникнуть у индивида, в группе, в нации; такие конфликты называются внутриличностными, внутригрупповыми или внутринациональными. Они могут также возникать между двумя или более персонами, группами или на­циями; такие конфликты называются межличностными, межгрупповыми или международными. Несовместимым называется действие, кото­рое предотвращает, мешает, вмешивается или каким-либо иным образом делает менее вероятным или менее эффективным другое действие.

Термины соперничество и конфликт зачастую используются как синонимы, что неверно. Хотя соперничество приводит к конфликту, не все стадии конфликта могут быть названы соперничеством. Соперничество подразумевает противоположность целей участвующих сторон, причем с увеличением шансов одной из сторон на достижение цели уменьшаются шансы другой. В конфликте, развившемся из соперниче­ства, несовместимые действия проистекают из несовместимости целей. Тем не менее, конфликт может возникнуть и при отсутствии явной противоположности целей. Так, если муж и жена спорят о методах лечения комариных укусов своего ребенка, это не означает противопо­ложности их целей — их цели как раз сходны. Это различение между конфликтом и соперничеством представляет собой не просто теорети­ческие изыскания, оно весьма важно в отношении темы, лежащей в основе данной книги. В частности, конфликт может произойти в коопе­ративной или сопернической среде, а процесс разрешения конфликта в значительной мepe зависит от этой среды.

Данная работа изучает психологические (связанные с восприятием) конфликты, т.е. конфликты, которые существуют психологически для участвующих сторон. Однако это не означает, что восприятие всегда верифицировано, или, наоборот, имеющая место несовместимость — лишь плод восприятия.

Возможность того, что природа конфликта может быть неверно понята, означает, что возможность возникновения конфликта может быть определена по непониманию или нехватке информации. Таким образом, возникновение или невозникновение конфликта никогда не нахо­дятся в точной зависимости от реального положения вещей. Кроме того, что существует возможность недопонимания, еще одна причина со­стоит в воздействии психологических факторов на определение кон­фликта. Конфликт также определяется теми ценностями, которые испо­ведуются его участниками. Даже классический пример конфликта — трое голодных мужчин на плоту с ограниченным запасом еды — мо­жет потерять свой смысл, если хотя бы один из них исповедует такие социальные или религиозные ценности, которые намного сильнее чув­ства  голода или инстинкта самосохранения.

Вкратце суть вышесказанного состоит в том, что ни возникновение конфликта, ни его результаты не являются в полной мере детермини­рованными объективными условиями. Это означает, что судьба участников конфликта не всегда определяется внешними условиями. Воз­можность развития конфликта по конструктивному или деструктивному пути, таким образом, подвержена влиянию даже при наименее бла­го­приятных условиях. Точно так же даже при наиболее благоприятных условиях психологический фактор может повести конфликт по де­структивному пути. Важность «реального» конфликта нельзя отрицать, тем не менее психологический процесс восприятия и оценивания также «реален», и он приводит к превращению объективных условии в ощу­щение конфликта.

 

15. М.Дойч,  С.Шикман.  Конфликт: социально-психологическая перспектива

Мы  живем в период истории, когда конфликты по поводу природных ресурсов, по-видимому, заметно усилились и когда водородные бомбы  и другие виды оружия массового уничтожения могут разрушить цивилизацию"…, - пишут профессор пси­хологии Колумбийского университета Мортон Дойч  и консультант по стратегическим вопросам Сити банк Шула Шикман   (США)  в статье "Конфликт: Социально-психологическая перспектива".    

Они предлагают обзор теорий и исследований о конфликте, пытаясь развеять некую «ауру неизбежной деструктивности», окру­жающую  представление о конфликте, и выдвигают, ряд предложе­ний по регулированию конфликтов на международном и межгрупповом уровнях.    

Социально-психологический подход позволяет рассматривать процессы, связанные с конфликтами, и использовать данные лабо­раторных исследований для анализа конфликтов больших масшта­бов. Социально-психологические исследования конфликта за послед­ние 25 лет в основном проходят в форме экспериментальных игр. Исследователи пытаются найти ответы на три основных  вопроса: 1) условия развития деструктивного и конструктивного процессов конфликта; 2) наилучшая стратегия и тактика в конфликте; 3) определяющее  для достижения соглашений.    

Конструктивный и деструктивный пути конфликта зависят от характеристик его предмета: размера, ригидности, централизованности, взаимоотношения с  другими проблемами, уровня осознан­ности. Конфликт нарастает, если: 1) увеличиваются конкурирующие группы; 2) это конфликт по поводу принципов, прав или личнос­тей; 3) разрешение конфликта образует значимый прецедент; 4) конфликт воспринимается как выигрышно-проигрышный   (win-loose);  5) взгляды и интересы партий не связаны; 6) конфликт плохо определен, неспецифичен, расплывчат.    

Ригидность может  зависеть или от самого предмета конфлик­та, или от отношения к нему партий. Ригидность увеличивается, если партии не желают рассматривать альтернативы, утверждаются на своих позициях, рассматривают отход от позиций как унижение или потерю чести.    

Чем  больше тема конфликта затрагивает самооценку, образ, честь, репутацию или впасть сторон, тем более он централизован, соответственно увеличивается и интенсивность конфликта. Решение достигается быстрее, если все вопросы рассматриваются вместе, чем если они рассматриваются  последовательно.    

Конфликт, который не осознается вследствие подавления и перемещения, сложнее поддается разрешению, однако его осозна­ние не ведет автоматически к разрешению, если его избегают. Избегание является защитой от конфронтации, но оно мешает эф­фективному разрешению  проблемы. Избегание может привести к перемещению  проблемы в другую область, что уменьшает возмож­ность разрешения. Различают три типа мотивационных ориентации: кооперативную - позитивная заинтересованность в благосостоянии партнера; индивидуалистическую и конкурентную. Исследования показали большую эффективность кооперативной ориентации, чем индивидуалистической и тем более конкурентной.    

Процесс коммуникации тесно связан  с указанными ориентациями. Конкурентная ориентация делает коммуникацию неэффективной, вводящей в заблуждение, бессвязной, приводит к использованию шпионажа, снижает доверие к информации, предоставленной другой стороной, повышает вероятность неверного понимания.    

Коммуникация  может в зависимости  от ориентации либо уве­личить координацию, либо усилить конкуренцию. Доступность каналов коммуникации не гарантирует их использование и улучшение результатов переговоров. Такие факторы, как мотивационные ори­ентации и влияние третьей партии, определяют, будут ли коммуникационные каналы использоваться и каким образом.    

Участники деструктивного конфликта вовлекаются в паутину защитных  и наступательных маневров, которые, вместо того что­бы улучшить  их ситуацию, делают их все более беззащитными. Процесс  конфликта сам обеспечивает свое продолжение и развитие. Ключевыми  элементами  этого процесса являются.     

1. Анархическая социальная ситуация, возникающая при от­сутствии условий для порядка и взаимного доверия, что делает невозможным  «рациональное поведение». Этой ситуацией объясня­ется современная проблема безопасности, когда государства стре­мятся  увеличить свою безопасность и благосостояние, не принимав в расчет  безопасность других государств. Так, для достижения военного превосходства США  разработали и испытали водородную бомбу  вместо соглашения о запрещении подобных испытаний, что впоследствии привело к развертыванию гонки ядерных вооружений. В  результате безопасность США не только не увеличилась, но ока­залась под угрозой, так же как и международная безопасность. Выходом  из подобных циклических ситуаций может быть лишь раз­витие взаимного доверия и социальной регламентации.

2. Конкурентная ориентация проявляется, когда стороны конф­ликта рассматривают свои отношения с позиции выигрыша-проигрыша, в результате конфликт имеет тенденцию продолжаться и нарастать. Коммуникация  сторон развивается порочным путем, увеличивается возможность  неверного понимания, усиливаются предшествующие стереотипы и ожидания. Решение конфликта кажется возможным  лишь путем превосходства, внимание смещается от насущных, проблем к абстрактным  вопросам власти ради власти.     

3. Внутренние конфликты. Злокачественные конфликты развива­ются потому, что внутренние причины конфликтующих партий требую ют поддержания конкурентного процесса. Существует множество  внутренних причин, для которых внешние конфликты являются выхо­дом: оправдание внутренних проблем, перемещение враждебности вовне, отвлечение. Нет сомнения, что международные конфликты с участием США  выполняют  важные внутренние функции современного управления.     

4. Формирование неверных представлений, снижение уровня коммуникаций, развитие враждебных отношений - типичный эффект конкуренции - может привести к усилению и продолжению конфлик­та.    

5. Непродуманные  действия часто имеют место в конфликтных ситуациях, что может привести к развитию и продолжению конфлик­та.     

6. Самооправдывающие  пророчества. Еще Р.Мертон отмечал, что конфликты часто продолжаются вследствие превращения ложных концепций в истинные. Лжепророк обычно приводит существующее положение вещей в доказательство того, что он был прав с самого начала.    

Один из возможных  подходов к ликвидации конфликтов состоит в ряде последовательных шагов, действий и взаимных уступок в направлении уменьшения конфликта. Другим методом являются прин­ципиальные переговоры. Метод состоит из четырех элементов: отделение людей от проблем, фокусировка на проблемах, а не на прин­ципах, создание ряда возможных решений и опора на объективные критерии, а не на партийные позиции.   

Участие третьей партии также может ограничить развитие конфликта. Воздействие третьей партии должно быть направлено на выработку норм честности, социальной ответственности, равенства уступок и на поиск альтернативных позиций.

Довольно много теоретических исследований посвящено пробле­ме выигрыша  в конфликте. Иногда наиболее выгодной позицией является демонстрация незнания предпочтений партнера. Партнеру, имитирующему  незнание интересов оппонента, легче их игнориро­вать, и на практике он часто добивается большего. Такая тактика работает чаще в асимметричной ситуации. «Твердость в переговорах» определяется как набор притязаний высокого уровня, высоких тре­бований и предложение незначительных уступок. Сторонники этой тактики утверждают, что так можно снизить уровень притязаний оппонентов и увеличить свои преимущества. Противники утвержда­ют, указывая на факты, что такой подход вынуждает и оппонента прибегать к той же тактике.

Что до метода «угроз и обещаний», то исследования показывают, что обещания увеличивают вероятность соглашения, а использова­ние угроз уменьшает эту возможность. Более того, использующие обещания  воспринимаются как более честные партнеры, а использование угроз часто вызывает враждебность. Результаты в значи­тельной степени зависят от легитимности. Не легитимированное использование угроз и обещаний, как правило, увеличивает сопро­тивление,    

Принуждение  может вызвать положительный эффект, однако со временем  он обходится слишком дорого. Несмотря на негативные эффекты угроз, враждебность и ответные угрозы  могут  и не воз­никнуть. Целесообразность использования этого метода зависит от следующих факторов: легитимности, системы доверия, честности, точности оценки всех элементов, оценки всех выгод и затрат.    

О  достижении соглашений между конфликтующими  сторонами существует две группы концепций; 1) предполагается, что восприя­тие наилучшей альтернативы  играет ведущую роль в достижении соглашений, а конечный результат переговоров, как правило, пред­ставляет собой такой пункт, от которого, по представлению одно­го  из партнеров, другой никогда не откажется; исследования час­тично  подтверждают эту точку зрения; 2) существует предположе­ние, что в достижении соглашений ведущую  роль играет принцип «дистрибутивной справедливости», т.е. распределение в зависимос­ти  от затрат и участия. Если этот принцип нарушается, это вызы­вает  психологическое сопротивление и негативную эмоциональную реакцию.

В  заключение авторы делают следующие выводы: 1) общая  не­ верная тенденция состоит в оценке конфликтов как выигрышно-про­игрышных, хотя таковыми являются лишь немногие; 2) если кон­фликт не является  выигрышно-проигрышным, следует выработать  кооперативную ориентацию решения проблем, которая бы концентри­ровала внимание на интересах партий, а не на позициях; 3) следу­ет пытаться установить честный, открытый, основанный на взаим­ной ответственности процесс коммуникации, для того чтобы партии  могли выражать и формировать мнение об интересах друг друга;  в последние годы разработана социально-психологическая техника, которая способствует установлению такого процесса коммуникации и снижению вероятности неверного понимания: 4) следует выраба­тывать широкий набор возможных решений, для чего существуют специ­альные психологические методики, способные увеличить разнообразие, новизну и широту альтернативных возможностей; 5) следует выра­батывать отчетливое сознание норм, правил, процедур и тактик, способных поддерживать "честные переговоры"  и ослабить эффектив­ность «нечестных трюков» и не допускать превращения конфликтов в деструктивные процессы…

Глава 5. Функции конфликта

16. М.Дойч. Функции конфликта

Главный вопрос касается тех условий, которые определяют возможность конструктив­ных или деструктивных последствий конфликта. Подход состоит в ис­следовании различных уровней конфликта с целью определить какие-либо ключевые параметры, могущие пролить свет на различные ситуа­ции конфликта с тем, чтобы далее изучить их в лабораторных условиях.

Центральная мысль этого исследования состоит в допущении, что конфликт имеет потенциальную персональную и общественную цен­ность.

Конфликт имеет множество позитивных функций. Он предотвраща­ет стагнацию, стимулирует интерес и любопытство, выступая в роли медиатора, с помощью которого артикулируются проблемы, находятся та решения, служит основой социальных и персональных изменений. Конфликты часто являются частью процесса тестирования и оценки кого-либо, и могут быть весьма полезными для исследователя, если какая-либо сторона конфликта полностью использует свои возможности. Плюс ко всему, конфликт четко разделяет различные группы и этим способствует установлению групповой и персональной идентификации; внешний конфликт часто приводит к внутреннему сплочению. Более того, как полагает Козер, в «нецентрализованных группах и свободных обществах конфликт, направленный на разрешение трений между противниками, часто играет стабилизирующую и интегративную роль. По­зволяя четкое и ясное выражение противоречащих требований, эти со­циальные системы получают возможность усовершенствовать, свою структуру путем исключения источников трений. Множественные кон­фликты, которые они (эти системы) испытывают, помогают им избавиться от источников внутреннего антагонизма и добиться сплоченности. Эти системы снабжают себя, путем институционализации конфликта, важным стабилизирующим механизмом.

Вдобавок к этому внутригрупповой конфликт часто вдыхает новую жизнь в существовавшие нормы или приводит к возникновению новых. В этом смысле социальный конфликт выступает в роли механизма для установки норм, соответствующих новым условиям. Такое поведение выигрышно для гибких обществ, потому что создание или усовершенствование норм придает им жизнеспособность в новых условиях. Такой механизм отсутствует в жестких системах: подавляя конфликт, они по­давляют предупредительный сигнал, что в конце концов приводит к ка­тастрофическим последствиям.

Внутренний конфликт может также служить средством выяснения относительной силы противоположных интересов, позволяя создать механизм для сохранения или изменения внутреннего баланса сил. По­скольку возникновение конфликта символизирует отказ от существо­вавших взаимоотношений внутри системы, то в результате выяснения соотношения сил в ходе конфликта устанавливается новый баланс, и взаимоотношения продолжаются на новой основе».             .

Я специально сделал упор на позитивных функциях конфликта и привел их исчерпывающий список, поскольку конфликт часто рассмат­ривается как зло, как будто это обязательно психопатология, социаль­ный беспорядок или война. Поверхностное понимание психоаналити­ческой теории с ее упором на «принцип удовольствия», теории ограни­чений, упирающей на избегание трений, и диссонансной теории с ее озабоченностью насчет избегания диссонансов может привести к вы­воду, что психологической утопией может быть бесконфликтное суще­ствование. Тем не менее очевидно, что люди стремятся к конфликту, участвуя в спортивных состязаниях, посещая театры, читая романы, вступая в интимные отношения или занимаясь интеллектуальной дея­тельностью. К счастью, никому не грозит перспектива бесконфликтно­го существования. Конфликты не могут быть ни полностью исключены, ни даже подавлены надолго.

17. Л. Козер . [О функциях конфликта в взаимоотношениях людей]

Конфликт сплачивает группу

Конфликт служит для установления и сохранения идентично­сти и линий разграничения между группами и сообществами. 

Конфликт с другими группами способствует установлению  и утверждению идентичности группы в границах, охраняющих  ее от окружающего мира.  

Взаимная враждебность и антагонизм, превратившиеся в  норму поведения, сохраняют социальное разделение и систе­му стратификации общества. Подобный антагонизм предотвращает постепенное исчезновение границ между подгруппами социальной системы, а сами подгруппы приобретают определенные оппозиции в различных ее подсистемах.

В социальных структурах обеспечивающих значительные возможности социальной мобильности, стремление низшего слоя к образу жизни высшего так же вероятно, как и обоюдная враждебность. Враждебные чувства низшего слоя часто принимают форму мести, при которой враждебность смешивается с тяготением к ценностям высшего слоя. Подобные структуры предрасположены к множественным конфликтам, поскольку, как позже будет рассмотрено, частота возникновения потенциальных конфликтов имеет прямую зависимость от степени близости взаимоотношений.

Между конфликтом и враждебными или антагонистическими отношениями должно делаться различие. Социальный конфликт всегда обозначает социальное взаимодействие, в то время как отношения или чувства являются лишь предпосылкой для действий. Такие предпосылки в конечном итоге не обязательно приводят к конфликту; вид и степень легитимизации власти и статусов в обществе – ключевые переменные, влияющие на возможность его возникновения.

 

Функции конфликта, сохраняющие группу, и важность институтов,
 играющих роль предохранительных клапанов

Теперь, с учетом всего вышесказанного, мы можем пере­формулировать утверждение Зиммеля: 1) конфликт не всегда  дезорганизует взаимоотношения, внутри которых он возникает; зачастую конфликт необходим для их поддержания. Не  находя путей выражения враждебности по отношению друг к  другу, члены группы могут почувствовать крайнее угнетение и  разорвать отношения. Конфликты благодаря высвобождению  ими удерживаемых враждебных чувств способствуют поддержке  взаимоотношений; 2) социальные системы предусматривают  создание специальных институтов, канализирующих враждебные и агрессивные чувства. Эти образования, действующие  подобно предохранительным клапанам, помогают сохранять  систему, предотвращая возможный конфликт или ослабляя его  разрушительный эффект. Они предоставляют объекты-заме­нители, но которые вымещаются враждебные чувства, а также  средства разрядки от напряжения. «Предохранительные клапаны», таким образом, удерживают враждебность от ее обращения на вызывающий ее объект. Но такие замещения влекут за собой определенные издержки, как для индивида, так и для социальной системы: ослабление устремления, нацеленного на переустройство системы для лучшего  соответствия ее изменяющимся условиям, а также сдерживаемое напряжение индивида, что создает внутренний потенциал для разрушительного взрыва.

 

Конфликт реалистический и нереалистический

Сказанного, по всей видимости, достаточно для объяснения необходимости в разграничении реалистического и нереалистического типов конфликта.

B каждой социальной системе заключены источники реалистического  конфликта постольку, поскольку люди сталкиваются в борьбе за ограниченный статус, власть и ресурсы и проявляют верность к несовместимым ценностям. Распреде­ляйте статуса, власти и ресурсов, хотя и регулируется нормами системами распределения ролей, до некоторой степени продолжает  быть объектом противостояния. Реалистические конфликты  возникают тогда, когда столкновение людей, преследующих  свои цели, вызвано фрустрацией их потребностей  и надежд  на  будущее благополучие.   

Нереалистические конфликты возникают из-за чувств депривации    и фрустрации, появляющихся в процессе социализации,  и, позднее, из-за ролевых обязательств, налагаемых на человека в зрелом возрасте, или, в ином случае, как мы увидели при рассмотрении предыдущих постулатов, изначально реалистический конфликт, свободное развитие которого было ограничено, преобразуется в нереалистический. В то время как первый тип конфликта направлен непосредственно против агентов фрустрации и от него ожидаются определенные результаты, то второй тип заключается в ослаблении напряжения путем агрессивных действий, направленных против меняющих­ся объектов. Первый тип конфликта видится участникам средством достижения реалистических целей, но от этого средство  можно отказаться, если для достижения тех же целей существу­ют более эффективные возможности. Второй тип конфликта  такого выбора не оставляет, поскольку удовлетворение возни­кает непосредственно в ходе совершения агрессивных действий.

 

Конфликт и враждебность людей

<…>Чтобы объяснить социальный конфликт, одного существо­вания агрессивных или враждебных побуждений недостаточ­но. Ненависть, равно как и любовь, нуждается в объекте. Кон­фликт может происходить только при взаимодействии субъекта и объекта; это всегда предполагает наличие отношений.  

 Реалистический конфликт должен сопровождаться враж­дебностью  и агрессивностью. В психологическом смысле «напряженные отношения» не всегда соответствуют конфликтному поведению. Кроме того, бывает «полезно» испытывать ненависть к противнику. Пропагандисты рассчитывают, что подобные  чувства повысят эмоциональную вовлеченность в конфликт и  тем самым укрепят готовность довести борьбу до конца.

Основная же роль посредника…видится в том, что он отвлекает в конфликтной ситуации внимание от элементов агрессивности, вызванных нереалистическими причинами, и желает представить соперникам возможность реалистического подхода к их сталкивающимся в данном вопросе интересам.

 

Враждебность в тесных социальных отношениях

…мы можем сказать, что антагонизм обычно присутствует в близких отношениях в качестве составного элемента. Согласующиеся и сталкивающиеся мотивации могут переплетаться в реальных отношениях до такой степени, что их разделение послужит лишь целям классификации и анализа, в то время как сами отношения в действительности обладают цельной специфической природой.

Можно говорить о том, что в структуре мотивации при близких отношениях, характеризующихся тесным взаимодействием и вовлечением всех аспектов личности их участников, присутствует существенная доля амбивалентности,   поскольку эмоциональное участие состоит из неразрывно переплетенных позитивных и негативных ощущений.

 

Чем теснее отношения, тем острее протекает конфликт

…можно заключить, что конфликт носит более эмоциональный и радикальный характер в тех случаях когда он возникает в ситуации близких отно­шений. Сосуществование единения и оппозиционности в та­ких отношениях содействует особой остроте конфликта. Чем    больше стороны, между которыми вспыхивает вражда, вовле­чены во взаимоотношения, тем более глубокой и жестокой    будет их реакция.

В конфликтах, происходящих в группах с тесными связя­ми, одна сторона ненавидит другую тем сильнее, чем боль­шую  угрозу единству и идентификации группы она в ней    ощущает.

Большее участие в деятельности группы и большая вовлеченность  личностных аспектов делают также более вероят­ным резкое конфликтное поведение и, следовательно, вызывает    более жесткую реакцию на проявления нелояльности. Имен­но поэтому напряженный конфликт и верность группе являют­ся двумя сторонами одних и тех же отношений.

Анализируя данный постулат Зиммеля, мы установили, что враждебные чувства вероятнее всего возникают в тесных от­ношениях и, если в таких отношениях возникает конфликт, то он развивается весьма интенсивно. Но из этого не обязатель­но следует, что при более тесных отношениях конфликты будут происходить чаще.

 

Влияние и роль конфликта в групповых структурах

Конфликт может служить для удаления элементов, вносящих раскол в отношения, и для восстановления единства, в той мере, в какой конфликт ослабляет напряженность между враждующими, он играет стабилизирующую роль и становится интегрирующим компонентом в отношениях. Однако не все конфликты выполняют позитивные функции, а лишь те из них, цели, ценности или интересы которых не вступают в противоречие с основными положениями, разделяемыми группой.

Группы с гибкой структурой и общества открытого типа, допуская конфликты, создают предохранительный механизм против столкновений, ставящих под угрозу согласие по основным вопросам, и тем самым минимизируют опасность расхождений в области ключевых ценностей. Взаимозависимость враждующих групп и пронизанность таких обществ всевозможными конфликтами, «скрепляющих социальную систему в одно целое», предотвращает распад по линии одного крупного раскола.

 

Конфликт как показатель стабильности отношений

Отсутствие конфликтов нельзя рассматривать как показатель прочности и стабильности отношений. Конфликтное по­ведение может характеризовать стабильные отношения. Тес­ный характер отношений порождает многочисленные конф­ликтные ситуации, но если участники не уверены в прочности своих отношений, они будут избегать столкновений, опасаясь, что конфликт поставит под угрозу продолжение их контактов. Когда близкие отношения характеризуют частые конфликты, а не накапливание враждебных и амбивалентных чувств, мы можем  с уверенностью рассматривать такую ситуацию как показатель стабильности отношений, при условии, что подоб­ные столкновения вряд ли затронут согласие по основным вопросам.

Во вторичных отношениях, в которых мы можем изначально рассчитывать на меньшую напряженность конфликтов вслед­ствие частичного участия, присутствие конфликтов можно расценивать как свидетельство существования механизма, играющего роль балансира.

 

Конфликт с внешними группам как
фактор усиления внутригрупповых связей

Конфликт с другой группой ведет к мобилизации усилий членов группы и, следовательно, к усилению сплоченности группы. Будет ли этот процесс сопровождаться централизаци­ей, зависит как от природы конфликта, так и от типа группы. Централизация  с большей вероятностью происходит в случае военного конфликта и в дифференцированных структурах, требующих значительного разделения труда. 

Представляется, что деспотизм связан с недостатком спло­ченности; он необходим для ведения военных действий в том случае, если внутригрупповая солидарность недостаточна, чтобы мобилизовать усилия членов группы.

В группах, вовлеченных в борьбу с внешним врагом, появление и централизации, и деспотизма одновременно зависит как от системы общих ценностей, так и от структуры группы, сложившейся до возникновения конфликта.

Общественные системы, испытывающие недостаток социальной солидарности, могут с большой вероятностью распасться перед лицом внешнего конфликта, хотя иногда деспотизм может укрепить их единство.

 

Конфликт с другой группой определяет структуру группы

 и соответствующую реакцию на внутренний конфликт

Группы, втянутые в продолжитель­ную борьбу с внешним противником, стремятся быть нетерпимыми к любым внутренним отклонениям. Они нетерпимы даже к ограниченным отклонениям от группового единства. Такие  группы часто приобретают черты, свойственные сектам: они проводят отбор в свои члены, руководствуясь особыми харак­теристиками, и потому демонстрируют тенденцию к ограни­ченному размеру и выдвигают требование полного участия. Их социальная сплоченность зависит от полного участия во всех сторонах жизни группы и усиливается, когда группа ут­верждает свое единство, выступая против уклонистов. Един­ственный способ, которым они могут воспользоваться при раз­решении проблемы раскола, это вынужденный или доброволь­ный уход уклонистов.   

Группы, которые не ведут продолжительную борьбу с вне­шним врагом и организованы по принципу церкви, обычно не выдвигают никаких особых требований для полного вовлече­ния своих членов и с большей вероятностью увеличивают свою численность. Такие группы способны успешно противо­стоять внешнему нажиму, демонстрируя гибкость своей струк­туры, в рамках которой они оставляют пространство для «при­емлемого конфликта».

 

В поисках врага

Жестко организованные борющиеся группы действитель­но могут находиться в осознанном или бессознательном поиске врагов для поддержания своего единства и внутрен­ней сплоченности. Такие группы действительно могут приду­мать внешнюю угрозу при ее отсутствии в реальности. При наличии определенных условий воображаемые  опасности несут ту же объединяющую группу функцию, что и реальные угрозы.  

Создание образа внешнего врага или его изобретение усиливает социальную сплоченность, которой угрожают внут­ренние процессы. Сходным образом при наличии внешней опасности обнаруженный  или выдуманный  уклонист мо­жет  поддержать структуру группы. Подобные механизмы поиска козла отпущения будут присутствовать, в частно­сти, в тех группах, в структуру которых входит реалистический конфликт.   

Существуют меняющиеся  соотношения  между преуве­личением реальной угрозы, сосредоточением внимания на действительном противнике и явной выдумкой угрожающе­го объекта.

  

Конфликт связывает антагонистов

Конфликт может положить начало новым типам взаимо­действия между соперниками, даже если до этого они не имели отношений между собой. Происходит он также в среде норм, которые предписывают, в какой форме конфликт должен акту­ализироваться. Конфликт действует как стимул для создания новых правил, норм и институтов, действуя, таким образом, как социализирующий агент для обеих противоборствующих сторон. Более того, конфликт заново утверждает забытые нормы, интенсифицируя этим общественную жизнь.  

Конфликт, как стимул для создания и модификации норм, создает возможность приспособить взаимоотношения к изме­нившимся условиям.

 

Заинтересованность в единстве врага

Ввиду преимуществ, которые при преследовании некоей цели предоставляет объединенная организация, можно пред­положить, что каждая сторона должна желать отсутствия един­ства у соперника. Это, однако, не всегда верно. Если между двумя антагонистами существует относительный баланс сил, то объединенная группа предпочитает иметь дело с объединен­ным  противником.   

Профсоюзы  часто предпочитали контакты с объединения­ми работодателей, чем с их отдельными представителями. Только при заключении сделок с организациями работодате­лей рабочие могут чувствовать уверенность в том, что резуль­таты их борьбы не подвергнутся риску от действий отдельных лиц; и точно так же работодатели будут стремиться иметь дело с: рабочими организациями, способными контролировать своих «непослушных» или самоуправных членов. В борьбе с разрозненной группой врагов зачастую можно добиваться отдельных побед, но значительно реже достигать убедитель­ных  результатов при установлении стабильных отношений. Этим объясняется несомненный  парадокс, когда  каждый из оппонентов может рассматривать преимущество своего врага как свое собственное преимущество.

 

Конфликт устанавливает и поддерживает баланс сил

Конфликт заключается в проверке сил противодействую­щих сторон. Согласие между ними возможно только в том слу­чае, если каждый осведомлен о сравнительной силе обеих сто­рон. Однако, как ни парадоксально это может показаться, та­кая информация часто может быть получена только при помощи самого конфликта, так как другие инструменты для проверки сил соперников могут показаться непригодными. Следова­тельно, борьба может стать необходимым инструментом, из­меняющим  основы силовых отношений для избежания неус­тойчивости.  

Выводы, сделанные нами несколькими страницами раньше, мы получим иным путем: вместо того чтобы быть разрушитель­ным и разобщающим  явлением, конфликт на самом деле явля­ется средством поддержания баланса в обществе, а стало быть, поддержания его в действующим состоянии.

 

Конфликт создает союзы и коалиции

Борьба может соединять вместе индивидуумов и группы, не   связанных какими-либо отношениями. Коалиции и временные   союзы в большей степени, чем постоянные и сплоченные группы, будут являться результатом конфликтов, в которых затрагива­ется, в первую очередь, прагматические интересы участников. Улаживание отношений такого рода с большей вероятностью должно происходить в гибких системах, нежели в жестких, так как в жестких сообществах сдерживаемый конфликт, если он |асе же происходит, стремится к большей интенсивности и, сле­довательно, имеет более «идеологизированный» характер. Коалиции и союзы структурируют индивидуалистическое общество предотвращают его атомизацию и последующий распад.    

Объединяющий  характер конфликта проявляется более  драматически, когда между коалициями и инструментальными  союзами достигается согласие перед лицом общего конку­рента или общей угрозы. Минимальный уровень объединения  присутствует при формировании коалиции для целей оборо­ты. В этом случае для каждой отдельной группы альянс отражает самое элементарное выражение потребности самосох­ранения.

Чем    больше различий в культуре и структуре имеют объе­диненные элементы, тем меньше у них сможет найтись общих интересов. Уже из-за того, что объединение не основывалось на взаимном притяжении, происходящем из общих характеристик сторон, смысл объединения ограничится лишь коалицией и самыми необходимыми задачами.

 Большинство коалиций между уже существовавшими группами, особенно между многочисленными, или значительно отличающимися друг от друга, формируются только для оборо­нительных целей, по крайней мере, так думают сами участники, вступающие в альянс. Создание альянса, даже без цели его  участия в конфликте, для других групп может видеться угрожающим  и недружественным актом. Само это убеждение в то же время приводит к созданию новых союзов и коалиций, стиму­лируя, таким образом, дальнейшую дифференциацию и интег­рацию социальной жизни.

18. Л. Козер. Функции социального конфликта

Конфликт внутри группы может способствовать ее сплочению   или восстановлению единства в том случае, если последнему угрожают вражда или антагонизм членов группы. Вместе с тем далеко, не все разновидности конфликта благоприятны для внутригрупповой  структуры, равно как не во всякой группе могут найти применение  объединяющие функции конфликта. Та или иная роль конфликта во   внутригрупповой адаптации зависит от характера вопросов, составляющих  предмет спора, а также от типа социальной структуры, в   рамках которой протекает конфликт. Однако виды конфликтов и ти­пы социальных  структур сами по себе не являются независимыми переменными.     

Внутренние  социальные конфликты, затрагивающие только такие   цели, ценности и интересы, которые не противоречат принятым ос­новам внутригрупповых отношений, как правило, носят функциональ­но-позитивный характер. В тенденции такие конфликты содействуют   изменению внутригрупповых  норм и отношений в соответствии с на­сущными  потребностями отдельных индивидов или подгрупп. Если   же противоборствующие стороны  не разделяют более тех ценностей,   на которых базировалась законность данной системы, то внутренний   конфликт несет в себе опасность распада социальной структуры.     

Тем  не менее сама социальная структура содержит гарантии   единства внутригрупповых отношений перед лицом конфликта: это   институциализация конфликта и определение степеней допустимости. Станет ли социальный конфликт средством стабилизации внутригруп­повых отношений и согласования противоположных требований сто­рон или он окажется чреватым социальным взрывом, ответ на этот   вопрос зависит от характера социальной структуры, в условиях ко­ торой развивается конфликт.   

В социальной структуре любого типа всегда имеется повод для (конфликтной ситуации, поскольку время от времени в ней вспыхивает конкуренция отдельных индивидов или подгрупп по поводу дефи­цитных ресурсов, позиций престижа или отношений власти. Вместе  с тем социальные структуры отличаются друг от друга дозволенны­ ми способами выражения  антагонистических притязаний и уровнем  терпимости в отношении конфликтных ситуаций.    

Группы, отличающиеся  тесными внутренними связями, значитель­ной частотой интеракций и высоким уровнем личностной отвлечен­ности, имеют тенденцию к  подавлению конфликтов. Частые контак­ты между  членами таких групп придают большую насыщенность  эмоциям любви  и ненависти, что в свою очередь провоцирует рост враждебных  настроений. Однако реализация враждебности осознается как угроза сложившимся  близким отношениям; это обстоятельст­во влечет за собой подавление негативных эмоций и запрет на их  открытое  проявление. В группах, где индивиды находятся в тесных  отношениях  друг с другом, происходит постепенная аккумуляция, а  следовательно, и усиление внутренних антагонизмов. Если в группе,  которая  ориентирована на предотвращение откровенных демонстра­ций  ненависти, все же вспыхивает социальный конфликт, он будет   особенно острым по двум причинам. Во-первых, потому, что этот   конфликт явится не только средством разрешения проблемы, послу­  жившей  для него непосредственным поводом, но и своеобразной по­пыткой  компенсации за все накопившиеся обиды, которые до сих   пор не получали выхода. Во-вторых, потому, что всеохватывающая   личностная вовлеченность индивидов в дела группы приведет к мо­билизации всех эмоциональных ресурсов, которыми они располагают. Следовательно, чем сплоченнее группа, тем интенсивнее ее внутрен­ние конфликты. Полнота личностной вовлеченность в условиях подавления настроений враждебности угрожает в случае конфликта самим   (истокам внутригрупповых отношений.      

В группах с частичным индивидуальным участием вероятность   разрушительного действия конфликта уменьшается. Для групп тако­го  рода типичной будет множественность конфликтных ситуаций.   Эта  особенность сама по себе служит препятствием для нарушения   внутригруппового единства. Энергия индивидов оказывается распы­ленной  в самых разных направлениях, что мешает ее концентрации   на  уровне какой-либо одной взрывоопасной ситуации, чреватой рас­   колом всей системы. Далее, если невозможна аккумуляция враждеб­ных эмоций и, напротив, имеются все шансы для открытого их про­   явления в целях вероятного снижения напряженности, конфликтная    ситуация обычно ограничивается ее ближайшим источником, т.е. не ведет к возрождению заблокированного антагонизма. Конфликт исчерпывается «фактами по данному делу». Можно поэтому решиться    утверждать, что интенсивность конфликта обратно пропорциональна    его социальной неоднородности.     

До  сих пор мы обсуждала только внутренние социальные конфликты. Теперь нам придется коснуться конфликта внешнего, поскольку конфликтные отношения с другими группами или намерение вступить в такие отношения существенно влияют на внутригрупповую струк­туру. Группы, которые поглощены непрерывной внешней борьбой, обычно претендуют на абсолютную личностную  вовлеченность своих членов, с тем чтобы внутренний конфликт привел в действие весь их энергетический и эмоциональный потенциал. Поэтому такие груп­пы отличаются нетерпимостью  к более чем однократному нарушению внутреннего единства. Здесь существует ярко выраженная тенденция к подавлению внутренних конфликтов. Если же такой конфликт все-таки возникает, он ведет к ослаблению группы путем раскола или насильственного удаления инакомыслящих.   

Группы, не втянутые в постоянный внешний конфликт, реже тре­буют  от своих членов всей полноты их личностного участия. Как правило, такие группы отличаются гибкостью структуры и внутрен­ним равновесием - в значительной мере благодаря множественности конфликтных ситуаций. В условиях структурной гибкости неоднород­ные внутренние конфликты постоянно накладываются друг на друга, предотвращая тем  самым глобальный раскол группы в каком-либо одном направлении. Индивиды вынуждены  одновременно участвовать в нескольких самых "разных конфликтах, ни один из которых не пог­лощает полностью  их личностных ресурсов. Частичное участие в массе конфликтных ситуаций выступает в роли механизма, поддер­живающего  равновесие внутригрупповой структуры.   

Таким  образом, в свободно структурированных группах и откры­тых обществах конфликт, который нацелен на снижение антагонисти­ческого напряжения, выполняет функции стабилизации и интеграции внутригрупповых отношений. Предоставляя обеим сторонам безотла­гательную возможность для прямого  выражения противоборствующих требований, такие социальные системы могут изменить свою структуру и элиминировать источник недовольства. Свойственный им плюрализм конфликтных ситуаций позволяет искоренить причины внутреннего разобщения и восстановить социальное единство. Благодаря терпимости в отношении социальных конфликтов и попытке институализации такие системы получают в свое распоряжение важный механизм  социальной стабилизации. Кроме того, конфликт внутри группы часто содействуют появлению новых социальных норм или обновлению существующих. С  этой точки зрения социальный конфликт есть способ адекватного приспособления социальных норм к изменившимся обстоятельствам. Общества с гибкой структурой извлекают из конфликтных ситуаций определенную пользу, поскольку конфликты, способствуя возникновению и изменению социальных норм, обеспечивают существование этих обществ в новых условиях. Подобный  корректирующий механизм вряд ли возможен  в жестких системах: подавляя конфликт, они блокируют специфический предупредительный сигнал и тем самым  усугубляют опасность социальной катастрофы.

Внутренний конфликт может также служить средством для опре­деления взаимного соотношения сил защитников антагонистических интересов, превращаясь в механизм поддержания или изменения внутреннего баланса сил. Конфликтная ситуация равноценна наруше­нию прежнего соглашения сторон. В ходе конфликта выявляется ре­альный потенциал каждого из противников, после чего становится возможным  новое равновесие между ними и возобновление прежних отношений на этой основе. Социальная структура, в которой есть место для конфликта, может легко избежать состояний внутренней неустойчивости или модифицировать эти состояния, изменив существующее  соотношение позиций власти.

Конфликты с одними членами группы ведут к коалициям или союзам  с другими. Посредством этих коалиций между некоторыми членами  группы конфликт способствует снижению уровня социальной изоляции или объединению таких индивидов и групп, которые в противном  случае не связывали бы никакие иные отношения, кроме обоюдной  ненависти. Социальная структура, которая запускает плю­рализм  конфликтных ситуаций, обладает механизмом соединения сто­рон, до тех пор изолированных, апатичных либо страдающих взаим­ной антипатией, для вовлечения их в сферу социальной активности. Подобная  структура содействует также возникновению множества союзов  и коалиций, преследующих множество перекрещивающихся целей, что, как мы помним,  предотвращает объединение сил по какой-либо одной линии раскола.   

Поскольку союз  и коалиция оформились в ходе конфликта с дру­гими группами, этот конфликт в дальнейшем может служить в ка­честве разграничительной линии между коалициями и их социальным  окружением. Тем самым  социальный конфликт вносит вклад в струк­турирование более широкого социального окружения, определяя положение разных подгрупп внутри системы и распределяя позиции  власти между ними.    

Не  все социальные системы с частичным  индивидуальным учас­тием допускают свободное выражение  противоборствующих притяза­ний. Социальные системы отличаются  друг от друга уровнем толе­рантности и институализации конфликтов; не существует таких об­ществ, где любое антагонистическое требование могло бы проявить­ся беспрепятственно и незамедлительно. Общества располагают спо­собами  канализации социального недовольства и негативных эмоций,  сохраняя при этом целостность тех отношений, в рамках которых  развился антагонизм. Для этого нередко используются социальные   институты, выполняющие функции "предохранительных клапанов'. Они  предоставляют  замещающие  объекты для "переадресовки" настроений  ненависти  и средства для 'освобождения' агрессивных тенденций.   Подобные 'отдушины' могут  служить как для сохранения социальной   структуры, так и для поддержания индивидуальной системы безопас­ности. Однако и в том и в другом случае им будет свойственна   функциональная незавершенность. Препятствуя изменению отношений в изменившихся обстоятельствах, эти институты могут дать лишь частичный или мгновенный  регулирующий эффект. Согласно некото­рым  гипотезам, потребность в институализированных социальных 'клапанах' увеличивается, вместе с ростом ригидности социальных систем, т.е. вслед за распространением запретов на непосредственное выражение антагонистических требований. Институциализированные предохранительные системы меняют  направление конфликта и исход­ную цель его субъектов. Последние не стремятся более к достиже­нию специфического результата, т.е. к разрешению конфликтной си­туации, которая их не удовлетворяла, предпочитая снизить социаль­ное напряжение, порожденное этой ситуацией.

Глава 6 . Структура конфликта

19. Выбор стратегий в конфликтных ситуациях (тест К.Томаса)

Вопросы

I.          а) Иногда я предоставляю возможность другим взять на себя ответственность за решение спорного вопроса.

б) Прежде чем обсуждать то, в чем мы расходимся, я стараюсь обратить внимание на то, в чем оба согласны.

II.         а) Я стараюсь найти компромиссное решение.

б) Я пытаюсь уладить конфликт с учетом всех интересов другого человека и моих собственных.

III.       а) Обычно я настойчиво стремлюсь добиться своего.

б) Иногда я жертвую своими собственными интересами ради ин­тересов другого человека.

IV.       а) Я стараюсь найти компромиссное решение.

б) Я стараюсь не обращать внимания на чувства другого человека.

V.        а) Улаживая спорную ситуацию, я постоянно ищу поддержку у другого.

б) Я стараюсь сделать все, чтобы избежать бесполезной напря­женности.

VI.       а) Я стараюсь избегать неприятностей.

б) Я стараюсь добиться своего.

VII.      а) Я стараюсь отложить решение спорного вопроса, с тем чтобы со временем решить его окончательно.

б) Я считаю возможным в чем-то уступить, чтобы добиться дру­гого.

VIII.а) Я обычно настойчиво стремлюсь добиться своего.

б) Я прежде всего стараюсь определить, какие интересы затро­нуты и какие вопросы являются спорными.

IX.       а) Думаю, что не всегда стоит волноваться из-за каких-то воз­никших разногласий.

б) Я предпринимаю усилия, чтобы добиться своего.

X.        а) Я твердо стремлюсь добиться своего.

б) Я пытаюсь найти компромиссное решение.

XI.       а) Я стремлюсь ясно определить то, в чем состоят все затро­нутые интересы и спорные вопросы.

б) Я стараюсь успокоить другого, главным образом сохранить наши отношения.

XII.      а) Зачастую я избегаю занимать позицию, которая может вы­звать споры.

б) Я даю возможность другому в чем-то остаться при своем мне­нии, если он идет мне навстречу.

XIII.     а) Я предлагаю среднюю позицию.

б) Я настаиваю, чтобы все было сделано по-моему.

XIV.    а) Я сообщаю другому свою точку зрения и спрашиваю о его взглядах.

б) Я пытаюсь аргументировано обосновать свою позицию и пре­имущество своей точки зрения.

XV.      а) Я стараюсь успокоить другого и сохранить наши отноше­ния.

б) Я стараюсь сделать все необходимое, чтобы избежать напря­жения.

XVI.    а) Я стараюсь не задеть чувств другого.

б) Я обычно пытаюсь убедить другого в преимуществах моей по­зиции.

XVII.   а) Я обычно настойчиво стремлюсь добиться своего.

б) Я стараюсь сделать все, чтобы избежать бесполезной напря­женности.

XVIII.  а) Если это сделает другого счастливым, я дам ему возмож­ность настоять на своем.

б) Я дам другому остаться при своем мнении, если он пойдет мне навстречу.

XIX.    а) Прежде всего я пытаюсь определить то, в чем состоят все затронутые интересы и спорные вопросы.

б) Я стараюсь отложить спорные вопросы, с тем чтобы со вре­менем решить их окончательно.

XX.      а) Я пытаюсь немедленно преодолеть наши разногласия.

б) Я стараюсь найти наилучшее сочетание выгод и потерь для нас обоих.

XXI     а) Ведя переговоры, стараюсь быть внимательным в обра­щении к другому.

б) Я всегда склоняюсь к прямому обсуждению проблемы.

XXII.   а) Я пытаюсь найти позицию, которая находится посере­дине между моей и другого человека.

б) Я отстаиваю свою позицию.

XXIII.  а) Как правило, я озабочен тем, чтобы удовлетворить же­лания каждого из нас.

б) Иногда предоставляю другим взять на себя ответственность за решение спорного вопроса.

XXIV.  а) Если позиция кажется ему очень важной, я стараюсь идти ему навстречу.

б) Я стараюсь убедить другого пойти на компромисс.

XXV.   а) Я пытаюсь убедить другого в своей правоте.

б) Ведя переговоры, я стараюсь быть внимательным к интересам другого.

XXVI.  а) Я обычно предлагаю среднюю позицию.

б) Я почти всегда стремлюсь удовлетворить интересы каждого из нас.

XXVII. а) Я зачастую стремлюсь избежать споров.

            б) Если это сделает другого человека счастливым, я дам ему воз­можность настоять на своем.

XXVIII. а) Я обычно настойчиво стремлюсь добиться своего.

б) Улаживая ситуацию, я обычно стремлюсь найти поддержку у другого.

XXIX.  а) Я предлагаю среднюю позицию.

б) Думаю, что не всегда стоит волноваться из-за возникающих разногласий.

XXX.   а) Я стараюсь не задеть чувств другого.

б) Я всегда занимаю такую позицию в споре, чтобы мы совместно могли достигнуть успеха.

Опросник можно применять как для группы, так и для отдельных лиц.

Обработка результатов. Полученные данные сопоставля­ются с таблицей, в которой дан ключ к ответам.

Ключ для опросника К. Томаса

 

20. М. Дойч. Обзор «переменных», влияющих на ход конфликта

[...] Рассматриваем ли мы конфликт между профсоюзом и руководством предприятия, между народами, между мужем и женой или между детьми, мы должны знать:

1. Характеристики конфликтующих сторон (их ценности и мотивации, их устремления и цели, их психопатические, интел­лектуальные и социальные ресурсы для ведения или разрешения конфликта; их представления о конфликте, включая концепцию стратегии и тактики, и т.д.). Для конфликтующих сторон, также как и для конфликтующих детей, было бы полезно знать, что стороны рассматривают как выгоду или достижение цели, а что будет рассматриваться как потеря или поражение. Как для отдельных индивидов, так и для целых народов осознание имеющихся инструментов для ведения или разрешения конфликта и собственного умения пользоваться ими необходимо для прогнозирования и понимания хода конфликта. Важно также знать, возник ли конфликт между равными (двумя мальчиками) или неравными (взрослым и ребенком), между частями целого (двумя штатами) или между частью и целым (штатом Миссисипи и США), или между целыми (СССР и США).

2. Предысторию их взаимоотношений (отношение друг к другу, взаимные стереотипы и ожидания, включая их представ­ление о том, что противоположная сторона полагает о них самих, в особенности степень полярности их взглядов по системе «хорошо — плохо» и «заслуживает доверия — не заслуживает доверия»). Будь то конфликт между Египтом и Израилем, профсоюзом и руководством предприятия или между мужем и женой, он будет зависеть от их предыдущих взаимоотношений и существующих отношений друг к другу. Муж или жена, потерявшие веру в благонамеренность друг друга, вряд ли смогут прийти к соглашению, эффективность которого будет ставиться в зависимость от взаимного доверия.    

3. Природу того, что привело к конфликту (его границы, жестокость,  мотивационную ценность, определение, периодич­ность и т.п.). Основа или основания конфликта между народами, группами или индивидами могут быть «диффузными» и обобщенными, как в идеологическом конфликте, или определенными и ограниченными, как в конфликтах по поводу обладания чем-либо; причина конфлик­та может быть важной или второстепенной для конфликтующих сторон; они может предполагать возможность компромисса или полное подчи­нение одной стороны другой.

4. Социальную среду, в которой возник конфликт (различные институты, учреждения и ограничители; уровень поощрения или сдерживания в зависимости от выбранной стратегии и так­тики ведения или разрешения конфликта, включая природу соци­альных норм и институциональных форм для регулирования кон­фликта) . Индивиды, так же как и группы или народы, могут оказаться в такой социальной среде, в которой существует незначительный опыт конструктивного разрешения конфликта и отсутствуют институты или нормы, призванные поощрять мирное разрешение возникших споров. Безусловно, среда, в которой действуют народы, более насыщена по­добными институтами и нормами, чем та, в которой находятся отдель­ные индивиды или группы.

5. Заинтересованные стороны (их отношение к конфликтую­щим сторонам и друг к другу, их заинтересованность в тех или иных результатах конфликта, их характеристики). Многие конфликты разгораются на фоне повышенного внимания общественности, и ход конфликта в значительной мере может зависеть от того, как, по мнению участников конфликта, будут реагировать заинтересованные стороны и как они будут реагировать на самом деле. Так, США в свое время провозгласили, что, кроме всего прочего, одной из целей войны во Вьетнаме является оказание моральной поддержки «борцам за сво­боду» во всем мире. Конфликт на Ближнем Востоке усугубляется гон­кой вооружения, которая ведется не без участия третьих сторон. Точно так же конфликт между индивидами или различными группами может обостриться или погаснуть в зависимости от желания конфликтующих «сохранить лицо» или предстать в выгодном свете перед третьей сто­роной, или от угроз со стороны третьих сторон.

6. Применяемые конфликтующими сторонами стратегию и тактику (оценивание и/или изменение преимуществ, недо­статков и субъективных возможностей и попытки одной из сторон оказать влияние на представление другой стороны о преимуществах или недостатках первой посредством тактики, которая может варьироваться по таким измерениям, как легитимность — нелегитимность, по соотношению использования, позитивных и негативных стимулов, таких как обещания и поощрения или угроза наказания, свобода выбора — принуждения, открытость и надежность связи, обмен информацией, уровень доверия, типы мотивов и т.д.). На эти темы писали исследователи «феномена» сделок и мирных соглашений. [...] Очевидно, что такие процессы, как достижение сделок, взаимное влияние, связь, возникают как между народами, так и между отдельными индивидами. Значение таких процессов, как принуждение, убеждение, шантаж и давление, доверительность или симпатизирование, одинаково полезно и для тех, кто собирается заниматься консультированием родителей, и для тех, кто нанимается консультированием королей.

7. Результаты конфликта для его участников и заинтересо­ванных сторон (выгоды или потери, связанные с непосредствен­ным предметом конфликта, внутренние изменения у участников конфликта, связанные с их участием в конфликте, долгосрочные перспективы взаимоотношений между участниками конфлик­та, репутация участников в ходе конфликта у различных заин­тересованных сторон). Действия, предпринимаемые в ходе кон­фликта, и их результаты обычно оказывают влияние на конфликтую­щих.

Динамика межличностного, межгруппового или международного конфликта, видимо, имеет схожие характеристики и зависит от таких процессов, как «самосбывающиеся пророчества», предубеждения или невольные обязательства. Например, похоже, что как для групп, так и для отдельных индивидов самосбывающиеся пророчества приводят к враждебности в отношении другой стороны в ответ на проявление враждебности в отношении себя, вызванное ожиданиями враждебнос­ти первой стороны. Точно так же группы, как и отдельные индивиды, склонны рассматривать свои действия в отношении противоположной стороны как более оправданные и «добронамеренные», чем действия другой стороны в отношении себя.

Все вышесказанное, касающееся конфликтов различных типов с участием индивидов, групп, организаций или целых народов, не озна­чает, что механизмы или возможности получения информации, приня­тия решений и действия одинаковы. Индивид не сможет совершить ошибки «группового сознания»; тем не менее нельзя игнорировать тот факт, что как народы, так и отдельные индивиды обладают способнос­тью действовать, хотя и не могут совершать те или иные действия; стра­на (народ) может объявить войну, человек — нет; человек может влю­биться, а страна(народ)— нет.

В задачу данной работы не входит подробное объяснение концеп­ции, лежащей в основе предположения о целесообразности рассматри­вать межличностные, межгрупповые и международные конфликты при помощи одинаковых понятий, однако было бы полезно уяснить, что мой подход является социально-психологическим. Вот некоторые ключе­вые моменты социально-психологического подхода.

1. Каждый участник социального взаимодействия реагирует на дру­гого с учетом собственных оценок другого, которые могут не совпадать с реальностью.

2. Каждый участник социального взаимодействия, осознавая сте­пень информированности другой стороны, подвергается влиянию собственных ожиданий действий другой стороны, а также своего воспри­ятия поведения другой стороны. Эти оценки могут быть, а могут и не быть точными; способность стать на место другого и предсказывать его. действия не является значительной ни в межличностных, ни в международных кризисах.

3. Социальное взаимодействие не только может быть инициировано различными мотивами — оно может породить новые и погасить старые. Оно не только детерминированное, но и детерминирующее. В процессе понимания и объяснения предпринятых действий возникают новые ценности и мотивы. Более того, социальные взаимодействия делают их участников более восприимчивыми к внешним моделям и примерам. Так, например, личность ребенка во многом формируется за счет его взаимодействия с родителями и сверстниками и с людьми, с которыми он себя идентифицирует. Точно так же на государственные институты одной страны могут оказать сильное влияние ее взаимодействия с институтами другой или существующие там модели функционирования.

4. Социальное взаимодействие происходит в социальной среде — в семье, в группе, в общине, в стране, в цивилизации,— которая выработала технику, символы, категории, правила и ценности, подходящие! для взаимодействия людей. Таким образом, чтобы понять суть происходящего при социальных взаимодействиях, необходимо рассматривать их в более общем социальном контексте.

5. Хотя каждый участник социального взаимодействия, будь то группа или индивид, представляет собой сложную систему взаимодействующих подсистем, он может действовать как целое. Принятие решения индивидом или группой может вызвать внутреннее противоречие между различными интересами и ценностями по поводу контроля над действием. Внутренняя структура и внутренние процессы присущи всем социальным единицам (хотя у индивидов они менее заметны)…

21. Х.Корнелиус, Ш.Фэйр. Картография конфликта

Приходилось ли вам иметь дело с проблемой, вызвавшей у вас такие чувства:

• Я в смятении. Я никак не могу разобраться в про­исходящем.

• Я застрял. Я не вижу никакого выхода из проблем­ной ситуации.

• Тут слишком много взаимодействующих факторов. С чего мне начать?

• Я чувствовал, что что-то еще происходило, но не знал что.

• Ситуация безысходная — мы просто не сошлись!

• Какое невнимание! Как человек может вести себя так?

B такие минуты вам необходимо прибегнуть к .. картографии конфликта. Карта дает нам четкое отображение того как вещи расположены по отношению друг к другy , она дает нам также возможность увидеть многое, что в противном случае могло бы ускользнуть от нашего внимания. Таким образом, до  того как  вы броситесь на приступ, начертите карту конфликта. Вы  можете сделать это наедине, с близким другом, с другими уча­стниками конфликта и, что особенно полезно, в ходе специальных встреч, направленных на поиск решений (…)

Этап 1. В чем проблема?

Опишите проблему в общих чертах. На данном этапе нет нужды глубоко вдаваться в проблему или пытаться найти выход из нее. Если вопрос касается, например, того, что на работе кто-то не «тянет лямку» вместе со всеми, его можно отобразить под общей рубрикой «распределение нагрузки». Если речь идет о столкновении личностей и отсутствии доверия, проблема может быть отражена руб­рикой «общение». В семье проблема с мытьем посуды или беспорядком в комнатах детей может быть отражена руб­рикой «мытье посуды» или «работа по дому». Не волнуйтесь пока, если это не полностью

отражает суть пробле­мы,— важно определить саму природу конфликта, ото­бражением которого вы займетесь. Не определяйте проблему в форме двоякого выбора противоположностей «да или нет», «так или этак». Оставьте возможность на­хождения новых и оригинальных решений.

 

Этап 2. Кто вовлечен?

Решите, кто является главными сторонами конфликта. Вы можете внести в список отдельных или целые команды, отделы, группы или организации (т.е.продавцы, секретарши, директора, клиенты, народ, правительство и т.д. ). В той  мере, в которой вовлеченные в конфликт люди имеют ка­кие-то общие потребности по отношению к данному конф­ликту, их можно сгруппировать вместе. Смесь групповых и личных категорий также приемлема.

Если вы намечаете карту для определения соотноше­ния между числом учеников и преподавателей для школ, в нее будут вовлечены учителя, ученики, дирек­тор, отдел просвещения, родители и, быть может, ваши депутаты и средства массовой информации. Внутренняя проблема может задевать только первые три группы.

Если вы составляете карту конфликта между двумя со­трудниками в конторе, вы можете включить в нее этих Ве­ру и Петра, объединив остальных сотрудников в одну группу; или, возможно, вам придется включить всех пои­менно и добавить в список имя начальника отдела.

 

Этап 3. Каковы их подлинные потребности ?

Теперь вам следует перечислить основные потребности и опасения для каждого из главных участников связан­ные с данной проблемой. Вы должны выяснить мотива­цию, стоящую за позициями участников  данном вопросе. Поступки  людей и их установки вызваны их желаниями и стоящими за ними мотивами; мы стремим­ся к тому, что приближает удовлетворение наших по­требностей, и избегаем того, что мешает этому.

Графически отображая наши потребности и опасения, мы расширяем кругозор и создаем условия для более широкого круга потенциальных решений, доступных после окончания этого процесса.

Потребности

Мы пользуемся этим термином в его широком смысле — он может означать желания, ценности, интересы и вообще все, что может казаться важным для человека. Вы можете просто спросить участников: «В отношении к проблеме ... в чем заключаются ваши/их главные потребности?» Вы можете задать этот вопрос себе, другому участнику или о другом лице или стороне. В числе потребностей могут быть: постоянная работа, приносящая удовлетворение: уважение; признание и понимание: прибранный дом, пись­менный стол: позволение держать вещи в беспорядке: за­конность и респектабельность сделки.

Иногда одна и та же потребность относится к не­скольким или даже всем группам. В таком случае мо­жет быть полезным привести эту потребность под всеми рубриками, чтобы показать наличие общих интересов у всех участников.

Иногда попытки отвлечь людей от заготовленных ими решений и перенести их внимание на рассмотрение по­требностей сталкиваются с их сопротивлением. В таком случае полезно задать наводящие вопросы вроде: «Ваш ответ на проблему заключается в том, что мы должны сделать то-то и то-то. Что это вам даст?» Их ответ на этот вопрос сможет послужить указанием на их невысказан­ные потребности. Иногда процесс картографии конфлик­та сходит с пути, если один из участников начинает обсуждать свою сторону проблемы во время обсуждения опасений и потребностей другого участника. Вы можете прервать это отклонение от темы, вежливо спросив его, нельзя ли занести затронутую потребность или опасение под соответствующую рубрику на карте. Вы можете за­тем продолжить процесс, попросив, если это возможно те­перь, вернуться к тому месту, где остановились ранее.

Опасения

Речь здесь может идти об озабоченности, опасениях, тре­вогах. Вам не нужно обсуждать, насколько они реальны, до того как вы нанесете их на карту. К примеру, у вас могут быть опасения по поводу чего-то, что представляется ва­шему рациональному сознанию чрезвычайно маловероят­ным; тем не менее опасения не отступают, как бы ожидая  своего признания. Их важно иметь на карте. Одно из важ­ных преимуществ этого процесса — возможность выска­зать и отразить на карте иррациональные страхи.

Опасения могут включать следующие категории:

• Провал и унижение

• Боязнь оплошать

• Финансовый крах

• Возможность быть отвергнутым или нелюбимым

• Потеря контроля

• Одиночество

• Быть подвергнутым критике или осуждению

• Потеря работы

• Низкая зарплата

• Неинтересная работа

• Опасение, что вами будут командовать

• Переплата за покупку

• Опасение, что все придется начать сначала.

 Используйте категорию опасений для выявления моти­ваций, не всплывающих при перечислении потребно­стей. Например, для некоторых людей легче сказать, что они не терпят неуважения, чем признаться, что они нуждаются в уважении.

Перечисление реальных потребностей и опасений

Важно помнить, что мы должны сосредоточиться на по­требностях и опасениях всех сторон, пока карта не будет готова полностью. Не позволяйте отвлекать себя в сторону для обсуждения последствий, побочных вопросов («А как насчет?» и т. п.) и тем более решений. Если группа настаи­вает на временном отходе в сторону, зафиксируйте этот побочный вопрос на отдельном куске бумаги. Упорно настаивайте на ответах на вопрос:«Каковы ваши потребности и каковы опасения?» Иногда вам придется отсеивать гото­вые решения преподносимые как потребности. В процессе создания карты о курении (см. карту 1) ведущий спросил: «Что им требуется?» — на что получил ответ: «Замер по времени перерывов для всех». Это уже готовое решение. Потребность, которая скрывалась за ним, может быть от­ражена чем-то вроде: «справедливое распределение рабо­чей нагрузки».

Если кто-то в группе делает замечание относительно того, что им что-то не нравится или является неудов­летворительным, приложите усилия к тому, чтобы уз­нать, что скрывается за этим замечанием и как его мож­но перефразировать в опасение или потребность.

Например, в ответ на замечание: «Совещания — про­сто потеря времени. Они всегда затягиваются», вы мо­жете спросить: «Что вам необходимо?» — «Меньше те­рять времени на совещания». Вы можете также спросить: «Чего вы опасаетесь?» — «Нехватки времени на исполнение моей работы». Это делает вопрос более широким и помогает избежать бесплодных дискуссий о том, длятся ли совещания слишком долго и если да, то почему. Старайтесь охватить все реальные потребности и опасения людей в отношении совещаний, не вдаваясь в философские дискуссии на эту тему.

Когда вам приходится описывать нужды и опасения лиц или групп, не принимающих участия в этом процессе, важ­но обеспечить, чтобы занесенные категории отражали их, реальные нужды и опасения так, как они выразили бы их 1 сами. Например, если вы считаете, что женщина, посто­янно опаздывающая на работу, нуждается в большей пунктуальности. это всего лишь ваше мнение. На деле она может нуждаться в продлении обеденного перерыва; помощи в уходе за детьми, в квартире, которая была бы расположена ближе к месту работы, или даже помощи с распределением времени. Не просите: «Они нуждаются в большей "терпимости!» Подобное заявление отражает скорее вашу потребность в признании и уважении. Оно вполне правомерно, но записать его нужно под вашей, а не под их рубрикой. Быть может, им необходимо получить что-то от вас до того, как вы получите их уважение. Быть может, им необходимо ваше мнение или какая-либо ин­формация. Естественно, они тоже могут нуждаться в большем уважении или признании с вашей стороны. Если вам вдруг придет в голову новая потребность, учтите воз­можность того, что они также могут испытывать ее.

Для крты лучше всего использовать большой кусок бума­ги. Если вы имеете дело с группой, прикрепите лист на доске или положите его на видном месте. Пользуйтесь достаточ­но толстыми карандашами или мелом. Полезно пользо­ваться различными цветами: одним для отображения проблемы и участников, другими для нужд и опасений. Тем не менее нам известны случаи первоклассных карт, нари­сованных на бумажной салфетке в обеденный перерыв в столовой огрызком карандаша!

Вы можете наскоро составить мысленную карту пе­ред тем, как заступите на новую работу или вселитесь к кому-то; перед началом отпуска с друзьями: до об­суждения сделок или соглашений — т. е. в любом слу­чае, касающемся личных или деловых отношений. Не ждите, пока вы будете иметь дело с конфликтом — старайтесь предупредить его возникновение. К картам можно прибегнуть при составлении планов. Например, если вам надо запланировать неизбежное сокращение расходов, предварительное начертание карты при уча­стии всех сторон может помочь не только претворению планов в жизнь, но и их сознательному принятию.

Карту можно создать и наедине. Естественно, иногда вам придется всего лишь догадываться о намерениях дру­гих сторон, однако сам этот процесс приведет к расшире­нию вашего кругозора. Вы, возможно, отметите для себя те места, которые требуют дополнительной информации, что позволит вам задать более целенаправленные вопросы другим до того как вы начнете обдумывать решения.

Вы можете создавать карту с участием других. Это можно делать на работе, дома или во время групповых мероприятий, в которых вы принимаете участие. Очень просто сказать: «Давайте представим себе картину си­туации, более наглядно, до того как мы пойдем дальше. Давайте зафиксируем потребности и опасения каждого в отношении этого предприятия». Карты могут помочь делу при:

• Близких отношениях

• Подготовке к деловым переговорам

• Переговорах, зашедших в тупик (см. карту 1)

• Разделе имущества и вопросе о том, на чьем попе­чении останутся дети в случае развода или разрыва сожительства

• Трудностях в отношениях группы, или на рабочем участке, или при наличии в них «трудного человека» (см. карту 3)

• Семейных затруднениях

• Создании рекламных объявлений

• Фракционных трениях (см. карту 2)

• Совещаниях по планированию

• Предстоящих переменах (например, при планирова­нии или претворении в жизнь новой политики или постановлений в крупных организациях)

Составление карты — взгляд в будущее. Вы создаете ее потому, что вы хотите наметить реальные альтерна­тивы. Применяйте карту к актуальным ситуациям, а не к тем, которые уже были разрешены и не подлежат об­суждению. Например, бесцельно составлять карту о ситуации с курением, если не курить на рабочем месте уже принято. Можно, однако, составить карту волную­щих кого-то последствий этого решения. Быть может, некурящие начинают роптать по поводу длительности перекуров, которые устраивают для себя курильщики за пределами рабочего места.

Не сбивайтесь с курса во время составления карты. В том случае, если вы часто отвлекаетесь в стороны, равно как и при появлении важных и непредусмотрен­ных ранее вопросов, вы можете прибегнуть ко второй карте. При составлении карты по поводу перерывов для курения может встать вопрос о загрязнении воздуха или полов, требующий отдельной карты.

Зачастую нам кажется, что, если мы имеем дело с конфликтующими сторонами (как, например, при вопро­се о продвижении по службе), подобное столкновение интересов лучше не вытаскивать наружу. Однако в большинстве случаев утаивание трудностей в конечном счете рискованнее, чем их вскрытие. Выявление про­блемы в контексте нужд и опасений, связанных с ней, 'нередко помогает выявлению новых альтернатив.

Люди, которых обычно считают «трудными», имеют тем не менее нужды и опасения, поддающиеся отображению на карте. Подобное отображение поможет вашему общению с ними. Когда мы говорим о «столкновении характеров», мы нередко подразумеваем на деле, что не знаем, что движет этими  людьми, и признаем, что наши обычные приемы общения недейственны в данном случае.

 

Всегда возвращайтесь к потребностям. Может случиться, что вы получите от ваших оппонентов ответ, ра­дикально отличающийся от полученного ранее. Быть может, вам придут на ум пути удовлетворения их потребностей, о которых вы ранее и не подозревали, а ваша карта может подсказать вам новые и оригинальные решения. Строптивость подростка может скрывать страх того, что он отвергнут родителем. Быть может, предназначенный специально для него поход в кино или театр убедит их в вашей привязанности и одновременно решит проблемы поведения.

Негативное отношение к вам сотрудника может проявиться на карте как неудовлетворенная потребность в признании. Вы можете откликнуться на нее похвалой в его адрес на следующем заседании вашего коллектива.

 

Как читать вашу карту

§         Ищите новую информацию и новое понимание — что-то незамеченное или недопонятое вами ранее. Карта помогает вам увидеть ситуацию глазами дру­гого человека.

§         Ищите общую «точку опоры» — общие потребности или интересы.

§         Ищите общую точку зрения и поддерживайте общие ценности или идеи, разделяемые всеми участниками. В карте 2 некурящие указали на желательность «не иметь лишней нагрузки», в то время как курильщики поддержали необходимость «продолжения нормаль­ной работы». Обе группы рассматривали «нормальное течение работы» как часть их общих устремлений.

§         Совмещайте различные ценности и перспективы. Какие ценности и идеи могут стать частью общих взглядов, поскольку они важны для одной из сто­рон? Для некурящих важно поддержание чистоты на дорожках (отсутствие окурков), но это немало­важно и для курящих. В идеале общие взгляды должны быть достаточно широкими для охвата ими индивидуальных ценностей всех сторон. Например, для родителя важно, чтобы ребенок выполнял до­машние задания, в то время как для ребенка важно иметь время для игр. Общие ценности должны включать в себя как то, так и другое.

§         Ищите скрытые устремления, такие, как индивиду­альные блага, получаемые одной стороной при определенных вариантах решений. Очень часто это может быть всего лишь стремление спасти свою репутацию или престиж. Выведите эти скрытые устремления как дополнительные нужды и опасения на карте.

§         Ищите наиболее трудные участки, требующие неот­ложного внимания.

§         Ищите наметки. Чего вы не знали раньше, что тре­бует более подробного рассмотрения теперь?

§         Ищите и стимулируйте предпосылки выигрыша для всех. Опознайте элементы, важные для какой-то стороны, особенно если ваша уступка в этом плане не связана с большими жертвами.

§         Ищите основу для взаимного выигрыша всех сторон.

§         Предлагайте решения, включающие элементы выиг­рыша для всех.

Проанализируйте вышеприведенные замечания сами и обсудите их со всеми участниками. Затем запишите вопросы, требующие внимания. Вы готовы теперь к следующему этапу — выработке вариантов решений .

Процесс картографии конфликта имеет следующие пре­имущества:

• Он ограничивает дискуссию определенными фор­мальными рамками, что помогает обычно избежать чрезмерного проявления эмоций. Люди могут поте­рять самообладание в любой момент, однако во время составления карты они склонны сдерживать себя.

• Он создает групповой процесс, в ходе которого возможно совместное обсуждение проблемы.

• Он представляет людям возможность сказать, что им нужно.

• Он создает атмосферу эмпатии и признает мнение людей, считавших ранее, что они были не поняты.

• Он позволяет вам яснее увидеть как собственную точку зрения, так и точку зрения других.

• Он придает систематический характер взглядам каждой стороны на проблему.

• Он наталкивает на новые направления в выборе решений.

22. «Международная тревога» о мотивационном плане поведения конфликтующих сторон

Позиции,   ценности,  цели,  проблемы,   интересы  и потребности.  Все эти слова используются при обсуждении конфликта. При анализе конфликта важно использовать эти слова более точно. Их значения перекрывают друг друга, но они  не означают одно и то же:   

* позиции  - являются формальными, официальными  и обычно гласными. По  сути, это - требования. Позиции   могут часто включать  "понимание  сторонами ситуации и  их роли в  ней, делаемый  исход и сценарий  на  будущее"; "позиции" нередко заявляют о "ценностях" в качестве аргумента. Позиции стороны в скрытой форме содержат  те роли, которые приписываются  ею другим сторонам.  

* ценности - самые существенные (базовые) качества, которые считаются наиболее важными  и  могут быть использованы  для подкрепления "позиций". Например, ценность самоопределения и независимости может  быть высказана  в виде  требований  со стороны коренного населения, чья историческая территория была разделена границами нескольких государств.   

* цели   -  это   специфические   моменты,  о   которых конфликтующие стороны говорят, что хотят их добиться, и обычно они являются частью "позиции".  

* проблема   - это то, в чем, по словам каждой из сторон, заключается конфликт (например, доступ к земле  или другим ресурсам, контроль в руках военных, избирательные права и т.д.)  

* интересы  - это то, чего стороны действительно хотят, и что является мотивацией, стоящей за  "позицией". Например, одна сторона может вступить в  конфликт, провозглашая "позицию", которая предусматривает   поддержку  суверенных  государств против деспотического соседа, но имеет необъявленный скрытый интерес в сохранении своего собственного доступа к ресурсам региона. Выражение интересов может  отличаться от подхода к требованиям, сформулированным в позиции. Предполагается, что "интересы"  не  представляют собой   основных  человеческих потребностей и поэтому могут быть предметом переговоров, как бы горячо стороны ни старались их отстаивать.    

* потребности  -  это фундаментальные, основные  условия человеческого существования. Как таковые, они не могут быть предметом переговоров. В этом смысле, "потребности", лежащие в  основе конфликта, рассматриваются как первичная реальность, о них обычно не заявляют или их скрывают.  

Конфликты могут быть подвергнуты анализу путем определения позиций, ценностей, целей, проблем, интересов и потребностей, имеющих  отношение к этим конфликтам, а затем путем сравнения их применительно к каждой стороне конфликта. 

Другой, более простой анализ концентрируется на определении различий между  потребностями, интересами и позициями. Часто очень полезно  выявление того, каковыми  являются основные потребности сторон, вовлеченных в  конфликт. Чтобы показать потребности  и   интересы,  схема  может   быть  составлена различными способами.

Рисунок 0‑1

23. Санкт- Петербургская конфликтологическая школа об ''анатомии'' конфликта

Структурные элементы

Для того чтобы анализировать структуру конфликта, выделим несколько важнейших его составляющих.

А) Конфликтующие стороны

В конфликте участвуют, как минимум, две конфликтующие стороны («конфликтанты»)  отдельные индивиды или целые группы (бывают многосторонние конфликты — между тремя и более сторонами, но мы их рассматривать не будем). Кроме того, в конфликте могут быть замешаны и другие участники — сочув­ствующие (той или другой стороне), провокаторы (подстрекате­ли), примирители, консультанты, невинные жертвы (извест­но: «когда паны дерутся, у хлопцев чубы трещат»).

Конфликтологу, желающему разобраться в каком-либо конкрет­ном конфликте, необходимо, прежде всего, обратить внимание на социальные и психологические характеристики конфликтантов. Под социальными характеристиками здесь понимаются принадлежность к тому или иному слою общества или общественной группе, профес­сия, служебное положение, социальная роль, авторитет и пр. Психо­логические характеристики — это свойственные человеку личност­ные черты. Эти черты часто во многом определяют и возникновение, и протекание, и результаты конфликта. Есть «трудные» люди, «кон­фликтные» личности, с которыми нелегко найти общий язык, что создает в отношениях с ними напряженность, могущую легко перей­ти в конфликт. <…>

Б) Зона разногласий

Конфликт возникает только тогда, когда есть зона разногласий — предмет спора, факт или вопрос (один или несколько), вызвавший разногласия. Зона разногласий не всегда легко распознаваема. Не­редко участники конфликта сами не очень четко ее представляют. Бывает, что им кажется, что весь «сыр-бор» разгорелся из-за какого-то пустяка, в котором стоит только одному из спорщиков уступить, и конфликт будет исчерпан. А на самом деле оказывается, что этот пу­стяк является лишь внешним выражением или случайным и мало­значительным с виду проявлением более глубинных расхождений, которые остаются для конфликтантов неосознанными. Дело затруд­няется еще и тем, что границы зоны разногласий подвижны. Они в ходе конфликта могут расширяться и сужаться. Конфликтанты часто, например, начинают дискутировать по какому-то делу, но в пылу полемики «переходят на личности» — ив результате к рас­хождениям по делу добавляются еще расхождения по поводу оценки поведения, манеры речи и вообще морального облика друг друга. Зона разногласий разбухает, в ней загораются все новые и новые очаги спора. Наоборот, когда конфликтанты достигают согласия по како­му-то пункту, зона разногласий, естественно, стягивается. При лик­видации всех расхождений она исчезает.

В) Представления о ситуации

Каждый из участников конфликта составляет свое представле­ние о ситуации, сложившейся в зоне разногласий и охватывающей все связанные с ней обстоятельства. Эти представления, очевидно, не совпадают. Конфликтанты видят дело по-разному — это, соб­ственно, и создает почву для их столкновения. Конфликт прорас­тает на этой почве, когда по крайней мере один из двоих воспримет ситуацию как проявление недружелюбия, агрессии или неправиль­ного, неправомерного образа мыслей и действий другого.

Чехов однажды встретился с преступником, который убил совер­шенно незнакомого человека, сидевшего с ним за одним столом в рес­торане. «За что же ты его?» — спросил Чехов. — «Да он так противно чавкал, что я не выдержал», — ответил убийца. Видимо, у погибшего было представление, что его манера еды не заслуживает столь сурово­го наказания. Но, к несчастью, у убийцы оказалось другое представ­ление об этом.

Необходимо отметить следующее весьма существенное обстоя­тельство. Никто не знает, как представляет себе данную ситуа­цию другой, пока тот не сообщит об этом. Но для возникновения конфликта не имеет значения ни то, действительно ли ситуация такова, какой ее видят, ни то, верно ли судят вовлеченные в нее люди об образе мыслей друг друга. Тут вступает в действие прин­цип, сформулированный социологом У. Томасом  («теорема Томаса»): ''Если ситуация определяется как реальная, она равна по своим последствиям''.

Применительно к конфликту это значит: если человек считает конфликтную ситуацию реальной, то это влечет реальные конфлик­тные последствия. Иначе говоря, если кто-то полагает, что вступил в конфликт, то он и на самом деле оказывается в конфликте. А тот, с кем он конфликтует, может даже не подозревать, что находится в конфликтных отношениях. В приведенном примере несчастный, оказавшийся рядом с убийцей, вероятно, и не представлял себе, что в какой-то момент в мыслях его соседа ситуация за столом была оп­ределена как конфликтная и что, следовательно, он попал в конф­ликт, да еще столь острый, что он приведет к смертельным послед­ствиям. Но его сосед счел ситуацию конфликтной и последствия это­го стали реальными.

Г) Мотивы

Почему два человека представляют себе одно и то же по-разно­му? Для этого должны быть какие-то причины. Таких причин можно назвать много, но все они, в конечном счете, ведут к тому, что у каждого человека складывается свой комплекс установок, по­требностей, интересов, мнений, идей и т. д., на основе которого он воспринимает и оценивает все, с чем сталкивается. На этой основе у него возникают и соответствующие мотивы — стремления, по­буждения к действиям, направленным на реализацию его устано­вок, потребностей и т. д. Мотивы могут быть как осознанными, так и неосознанными. Но и в том, и в другом случае они самым существенным образом влияют на отношение человека к важным для него вещам.

Мотивация определяет процесс, который психологи называют формированием цели[1]. Цель выступает как мысленно представля­емый результат, которого индивид хотел бы в данной ситуации достичь.

Бывает, что человек формирует реально недостижимые цели. Тогда у него возникают внутриличностные конфликты.

«Человек, поставленный перед необходимостью выбрать один из двух объектов, может выбрать один из них и, уже приняв решение, вос­принимать второй объект как имеющий значительно более высокую цен­ность (post-decision conflict). Возможен также конфликт вследствие того, что человек любит или восхищается двумя индивидами, которые не тер­пят или ненавидят друг друга... Возможны также конфликты познава­тельного характера, когда человек сталкивается с информацией, про­тиворечащей сложившимся у него взглядам, и т. д.»[1]

Возможно и то, что человек формирует несовместимые цели. В этом случае процесс их формирования принимает форму борь­бы между конкурирующими мотивационными тенденциями: одна из них создает у человека положительное отношение к объекту, стремление приблизиться к нему, овладеть им, а другая — отри­цательное отношение к объекту, стремление его избежать. Это ведет к следующим трем типам внутриличностных конфликтов:

«1 — конфликт реакций типа "приближение—приближение", когда субъект, подобно Буриданову ослу, никак не может выбрать один из двух страстно желаемых им предметов; 2 — конфликт типа "избегание—избегание", когда субъект хотел бы избежать и Сциллы, и Харибды; 3 — конфликт типа "избегание—прибли­жение", когда объект одновременно и притягивает и отталкива­ет субъекта»[1].

Если у двух людей их представления о какой-либо ситуации вступают в противоречие, и возникают разногласия по поводу ка­ких-то важных для них вопросов, то их мотивы, соответственно, тоже расходятся. То есть, в данной ситуации стремления, жела­ния этих людей не совпадают, оказываются несовместимыми.

«Например, случай, когда два человека претендуют на один-един­ственный и неделимый объект (два человека соперничают из-за любви к одной и той же особе); или случай, когда двое стремятся избежать одного и того же объекта в ситуации, когда по крайней мере одному из них придется его иметь (выговор, который должно получить одно из двух ответственных лиц); или случай, когда одно из двух лиц (супружеская пара) желает объект, а другое отвергает его (например, ребенка)[1].

Конфликтологу далеко не всегда легко понять мотивы, кото­рыми руководствуются кофликтанты. Люди нередко скрывают подлинные мотивы своего поведения, а то и сами их как следует не понимают и искренне заблуждаются относительно них. Одна­ко для конфликтолога очень важно разобраться в мотивах, стрем­лениях, желаниях конфликтантов, потому что иначе невозмож­но ни понять их поведение, ни повлиять на него так, чтобы напра­вить ход конфликта к конструктивному и обоюдоприемлемому завершению.

Д) Действия

Когда у людей есть зона разногласий, есть различные представ­ления о ситуации, возникающей в связи с существованием этой зоны, есть противоречащие друг другу, одновременно неосуще­ствимые мотивы и цели, — то, естественно, эти люди начинают вести себя так, что их действия сталкиваются. Действия каждой стороны мешают другой стороне достичь своей цели. Поэтому они оцениваются последней как враждебные или, по меньшей мере, некорректные. В свою очередь, эта другая сторона предпринима­ет противодействия, которые у первой точно так же получают не­гативную оценку. В таком столкновении направленных против друг друга действий и противодействий, собственно говоря, и зак­лючается реальное протекание конфликта. Если конфликтолог по­является, когда конфликт в полном разгаре, то первое, что откры­вается его взору, — это действия конфликтантов. Конфликт по­добен айсбергу: действия образуют его «надводную», лежащую на поверхности часть, в отличие от «подводной», скрытой от непос­редственного наблюдения части, — зоны разногласий, представ­лений конфликтантов о сложившейся ситуации, мотивов и целей их поведения. Конфликтологу необходимо увидеть за видимыми реальными проявлениями конфликта его невидимые, скрытые в головах людей, глубинные корни.

Нередко эта задача затрудняется еще тем, что не все действия конфликтующих сторон демонстрируются напоказ. Конфликтанты могут скрывать какие-то свои действия и друг от друга, и вообще от постороннего взора. Конфликтологу необходимо иметь это в виду.

Основными видами действий одной из конфликтующих сторон, которые другая оценивает как конфликтные, враждебные, направ­ленные против нее, являются:

·        создание прямых или косвенных помех для осуществления планов и намерений данной стороны;

·        невыполнение другой стороной своих обязанностей и обя­зательств;

·        захват или удержание того, что, по мнению данной сторо­ны, не должно находиться во владении другой стороны (на­пример, установка сундука в общем коридоре коммуналь­ной квартиры);

·        нанесение прямого или косвенного вреда имуществу или репутации (например, распространение порочащих слухов);

·        унижающие человеческое достоинство действия (в том чис­ле словесные оскорбления и оскорбительные требования);

·        угрозы и другие принуждающие действия, заставляющие человека делать то, что он не хочет и не обязан делать;

·        физическое насилие.

При этом те, чьи действия воспринимаются как конфликтные, могут сами так не считать и даже не подозревать, что действуют «против» кого-то. Им эти действия могут казаться вполне нормаль­ными или случайными, или просто необдуманными. Зачастую при откровенном разговоре это становится ясным для другой сторо­ны, и напряженность в отношениях спадает. Но иногда никакие оправдания не рассеивают убеждение другой стороны, что дей­ствия были намеренно враждебными, специально направленны­ми против нее. И в оправданиях она видит лишь фальшь и хит­рость, что еще более ухудшает отношения.

В конфликтной ситуации действия одной стороны оказывают существенное влияние на другую сторону. Это влияние состоит не только в том, что другая сторона терпит какой-то ущерб, но и в том, что она, в свою очередь, начинает планировать и предпри­нимать ответные действия. Поведение одного конфликтанта вызывает соответствующие изменения в поведении другого. Таким образом, конфликтующие стороны так или иначе воздействуют друг на друга.

Гроссмейстер Н. Крогиус рассказывает, что многие соперники М. Таля, отнюдь не склонные к риску, в партиях с ним вдруг меняли привычный образ действий и сами ниш на обострение борьбы. «Помню, — пишет он о себе, — во время игры я не мог дать ясный отчет, почему от партии к партии жертвую Талю пешки и вызывают комбинационные бури на доске. Анализируя потом указанные партии и свое состояние, я не мог объяснить принятые решения иначе, нежели результатом заразительного воз­действия крайне острой игры Таля и его возбужденного облика»….

24. М. М. Лебедева.  Стадии и фазы развития конфликта:
его разрешение и эскалация

 

Конфликтные  отношения,  кризис, вооруженный конфликт   часто рассматриваются как стадии конфликта, в рамках которых   его развитие идет по на растающей. При этом кризисная точка, как таковая, может вообще отсутствовать.

Некоторые исследователи вместо этих стадий называют дру­гие. Например, американский ученый К. Райт, один из первых,   кто стал заниматься проблемами конфликтологии, выделил сле­дующие  стадии в развитии конфликта: 1) осознание различий в   целях; 2) возрастание напряженности; 3) оказание давления без   применения силы для разрешения конфликта; 4) вооруженное ре­шение конфликта. Причем две последних стадии он рассматрива­ет как конфликт в узком смысле этого слова. В свою очередь   Д. Прюитт и Дж. Рубин сравнивают «жизненный цикл» конфликта с развитием сюжета в пьесе, состоящей из трех действий.

В первом действии определяется суть конфликта, во втором он достигает своего максимума, а затем и пата, наконец в третьем   действии происходит спад конфликтных отношений.

Независимо от того, какие конкретно стадии выделяются в   конфликте, многие авторы склонны рассматривать его развитие   как состоящее из двух фаз:

• латентной фазы, на которой конфликт имеет скрытый ха­рактер;

• фазы открытого конфликта, когда его участники начинают реализовывать свои цели.

С латентной (скрытой) фазой связано наличие у сторон проти­воречий в потребностях, интересах или ценностях. Однако, если   они приступают к конкретным действиям по реализации своих  взаимоисключающих   целей, то конфликт переходит в новую, открытую фазу. При этом «спусковым крючком» для начала действий может оказаться самое незначительное событие.     

Главное для урегулирования конфликта в первой фазе — устранить саму возможность дальнейшего усиления конфликта и ис­пользовать превентивные меры с тем, чтобы не допустить насилия. Обычно конфликт, который находится в открытой фазе своего развития, труднее поддается урегулированию.

Возможны  различные варианты развития конфликта во вре­мени. На рис. 2 показаны некоторые из них. Кривая А характерна для развития кризиса. Он начинается резким обострени­ем отношений. Однако дойдя  до определенной точки, напря­женность спадает. Стороны находят мирное решение проблемы. Примерно  так развивался Карибский кризис. Но возможно, что за кризисной точкой последуют вооруженные столкновения (кривая А'). Один из наиболее распространенных вариантов развития конфликтных  отношений, не переходящих, однако, в вооружен­ную борьбу, описывается кривой В. Сначала конфликт развивает­ся постепенно  (кривая имеет относительно пологий характер), но затем, как и первом случае, участники урегулируют его мирными средствами. Кривая С, напротив, отражает процессы, типичные для затяжных вооруженных конфликтов. Сначала конфликт раз­вивается медленно (хотя возможно и внезапное развитие конфликт­ных отношений),  затем, перейдя в стадию вооруженного проти­востояния (иногда употребляют выражение «вооруженная стадия конфликта»), он приобретает волнообразный характер: то ослабе­вает, то усиливается. При этом высокий уровень враждебности между участниками   может держаться довольно долго, часто года­ми (например, в Нагорным Карабахе, в Югославии), а то и деся­тилетиями (конфликт на Ближнем Востоке). Процесс ослабления напряженности также идет не «линейно», а сопровождается рез­кими  вспышками  ухудшения отношений  сторон. Наконец, на  Кривой Д показан цикличный конфликт, в котором отношения   сторон находятся в рамках определенного «коридора», но не переходят в стадию военных действий. Здесь также за улучшением  отношений следует новый цикл их ухудшения. Такой характер   имели, например, отношения между Востоком и Западом в период «холодной войны».  

Очевидно, что на практике каждый конфликт имеет свою «кривую изменений». Знание динамики развития конкретного конфликта позволяет точнее «поставить диагноз», а значит, и воздействовать на него с целью урегулирования.

Усиление  конфликта, или, иными словами, его развитие по  нарастающей, может идти двумя путями: либо за счет его расшире­ния (т.е. развития конфликта по «горизонтали»), либо за счет эс­калации (развития его по «вертикали», что связано с обострением  конфликтных  отношений). Часто оба этих процесса идут одновременно, что еще в боьшей мере усиливает конфликт.

Расширение конфликта может происходить в случае:    

• вовлечения новых участников (классическим примером мо­жет служить конфликт между Австрией и Сербией в отно­шении Боснии и Герцеговины в 1914 г., послуживший началом первой мировой войны);      

• появления новых проблем спора (начавшись, например, с территориальных разногласий, конфликт перекидывается и     на другие сферы взаимоотношений или конфликты между        центральными властями и регионами часто начинаются с        требований культурной автономии, а затем — политической        самостоятельности);     

• дифференциации (под разбивки и углубления) тех вопросов, по которым уже велся спор.

В последних двух случаях наблюдается расширение предмета спора, в первом — расширение числа участников.

Во время «холодной войны» было довольно типичным расши­рение локальных конфликтов путем вовлечения в них других стран,   представителей блоков. Так, исследователь И. Кенде, проанализи­ровав 98 международных, этнических и т.п. конфликтов с 1945 по   1970 гг., пришел к заключению, что в 63% из них было внешнее вмешательство. Расширение конфликта за счет новых участников  (это могут быть ранее нейтральные стороны, посредники, великие  державы и т.п.) — одно из наиболее опасных явлений, всегда чреватых превращением локального конфликта в региональный и даже  в глобальный.    

Эскалация конфликта подразумевает увеличение враждебных  действий сторон по отношению друг к другу. Она часто сопровож­дается нерациональным поведением, импульсивностью, алогичнос­тью, блефом. Сам термин «эскалация» был введен в широкий оборот после второй мировой войны. Как противоположное ему ис­пользуется понятие «деэскалация», означающее уменьшение враждебных действий.

 Один  из примеров эскалации — развитие конфликта между  Аргентиной  и Великобританией в начале 80-х годов по поводу  Фолклендских (Мальвинских) островов, которые находятся вбли­зи Аргентины и на которые претендовали одновременно Аргенти­на и Великобритания. Достаточно веских оснований относитель­но того, кому должны принадлежать эти острова, нет, хотя начи­ная с прошлого века большинство населения островов составляли  британцы. В 1982 г. президент Аргентины столкнулся с экономичес­кими и политическими проблемами. Вторжение на острова рассмат­ривалось им как способ усиления национальных чувств и демон­страция силы своего правительства. Аргентинцы, во-первых, пере­ оценили собственные силы, во-вторых, неправильно определили по­зицию  американцев, полагая, что коль скоро в то время админи­страция Рейгана рассматривала Аргентину как своеобразный «мост»  для улучшения отношений с Латинской Америкой, то США не вы­ ступят против вторжения. В-третьих, Аргентина неверно оценила  возможную  реакцию англичан и не предполагала, что они будут в  буквальном  смысле слова сражаться за эти острова. На самом деле  М. Тэтчер, по иронии судьбы также столкнувшись с экономичес­кими  и политическими проблемами внутри своей страны, заняла  жесткую  позицию по вопросам островов с аналогичной целью —  усиление  национальных чувств. В результате конфликт довольно  быстро  вылился в вооруженное противостояние стран

Эскалация конфликта может  осуществляться в двух формах.   Во-первых, как интенсификация враждебных действий, т.е. сто­роны  предпринимают те же самые действия в отношении друг друга,   но значительно чаще (например, чаще следуют угрозы и обвине­ния); во-вторых, как усиление враждебного характера действий,  „ когда за претензиями следуют обвинения, затем угрозы и т.д. Обычно оба процесса идут одновременно. Следствием эскалации явля­ется поляризация участников конфликта, пропасть между которы­ми еще больше увеличивается.     

На  межгосударственном уровне по мере эскалации конфликта   стороны предпринимают действия, как правило, в следующем порядке: обмен нотами; взаимные обвинения; отзыв послов для «кон­сультаций»; снижение уровня дипломатических представительств;  предупреждение о серьезности намерений; угроза экономического  бойкота и эмбарго; интенсивная пропаганда внутри страны и за ру­бежом, направленная против другой стороны; частичный или пол­ный экономический бойкот и эмбарго; разрыв дипломатических  отношений; отдельные ненасильственные военные действия (в том  числе частичная или полная мобилизация); запрещение контактов  между гражданами; полное прекращение отношений с другой стра­ной; отдельное и ограниченное применение силы и, наконец, при­менение военной силы, которая по своему характеру может быть  весьма разнообразной в зависимости от конкретного конфликта.

Конечно, прохождение всех этих «фаз снижения уровня отно­шений» не обязательно. При эскалации события могут разворачиваться очень быстро, за угрозами сразу же следовать вооруженные  действия. Исследователи В.-Д. Эбервайн и Т. Гусак, проанализи­ровав 638 конфликтов XX столетия (по 1976 г.), показали, что только  4% из них закончились обвинениями и угрозами; в 27% использо­вались различные меры принуждения без вооруженного вмеша­тельства (блокады, эмбарго, бойкот); в 31% случаев было приме­нено оружие, но потери сторон были небольшими (до 1000 чело­ век) и, наконец, 16% конфликтов закончились войнами.

Каков механизм эскалации конфликта?  Существуют четыре  группы факторов, влияющих на эскалацию конфликта:

• взаимодействие сторон;     

• внутренние процессы, происходящие с каждым участником       конфликта;

• взаимовлияние первой и второй групп факторов (внутрен­них процессов и взаимодействия участников между собой);

• влияние третьих стран на конфликт.

Д. Прюитт и Дж. Рубин описали две модели эскалации кон­фликта, обусловленные взаимодействием участников. В первой  модели, получившей название «нападение—защита», на требова­ния, предъявляемые одной из сторон, другая отвечает действиями,  направленными  на сохранение статус-кво. Невыполнение ранее  выдвинутых требований и фактический отказ от решения пробле­мы порождает выдвижение новых, более жестких требований. По  этому сценарию шло, например, развитие конфликтов между цент­ральными властями и республиками Советского Союза в конце  80-х — начале 90-х годов. Требования во всех случаях (Молдавия,  Прибалтийские республики и др.) выдвигались по нарастающей: сначала речь шла о культурной автономии, в частности развитии  национального языка, затем об экономической самостоятельнос­ти и лишь после этого официально выдвигалось требование выхо­да из состава СССР. Действия же центральных властей были на­правлены прежде всего на то, чтобы сохранить существующее положение. Хотя в тактическом плане они имели весьма хаотичный  характер: от принятия требований после долгих и изнурительных дебатов до попыток подавить выступления силой. В целом же все  это вело к эскалации конфликтных отношений.

Вторая модель, предполагает, что усиление враждебных реак­ций следует поочередно примерно в равной степени как от одной,  так и от другой стороны конфликта. Иными словами, на предъяв­ленные требования (или обвинения) другой участник выдвигает  ответные, более жесткие. Затем следует очередная серия еще более  враждебных действий. Конфликт развивается спиралеобразно. Это  наиболее типичный вариант эскалации. Его истоки, по мнению Д. Прюитта и Дж. Рубина, в том, что стороны пытаются «наказать»  ) друг друга. Часто, даже если конфликт начинает развиваться как  «нападение—защита», он, не будучи урегулирован, переходит к ва­рианту «нападение—нападение» и в конце концов нередко выли­вается в вооруженные столкновения.    

Вторая группа факторов, обусловливающих эскалацию конфлик­та, связана с внутренними процессами, происходящими с каждым  из участников. Эта модель эскалации получила название «струк­турных изменений». К их числу относятся:

• зависимость политических деятелей от принятых ими ранее решений;

• экономические, психологические и социальные изменения, возникающие в обществе (на уровне масс и на уровне правящей элиты) в результате конфликта (эти изменения будут подробнее рассмотрены в следующем параграфе).

Политическим деятелям, если они однажды взяли курс на силовое решение конфликта, сложно отступить от него. Начало, а затем   прекращение боевых действий без достижения результатов ведет к   дискредитации лиц, ответственных за принятие решения. В резуль­тате лидеры становятся пленниками собственных действий и оказы­ваются в так называемых эскалационных ловушках, выбраться из которых очень сложно. Весьма характерный пример подобного пове­дения приводит американский исследователь Р. Джервис. Он пи­шет, что премьер-министр Японии в ответ на американское требо­вание вывести войска из Китая, прозвучавшее незадолго до нападения на Пёрл-Харбор, сказал, что они вложили в это слишком много  средств и сил (в том числе за 4 года были потрачены десятки милли­ардов йен, более 100000 человек было убито и ранено), а поэтому  они любым способом должны получить удовлетворительный резуль­тат. Аналогичные свидетельства, правда относительно другого кон­фликта, приводит М. Дойч. Он отмечает, что предыдущие решения  обязывали США  к продолжению военных действий во Вьетнаме.

И внутренние факторы, и конфликтное взаимодействие сторон доказывают взаимное влияние друг на друга и тем самым усилива­ют конфликт. В результате, как показал К. Митчелл, развитие кон­фликта приобретает одновременно циклическую и спиралеобраз­ную  форму: один конфликт может стать основой для другого, но уже с более высоким уровнем противостояния сторон .

На усиление конфликта могут оказывать влияние не только его  непосредственные участники, но и стороны, которые хотя прямо и  не вовлечены в конфликт, но по сути являются его косвенными участ­никами. Поддерживая того или иного прямого участника конфликта  политическими, экономическими, а часто и в военными средства­ ми, они тем самым ведут к эскалации конфликтных отношений.

25. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа о динамеке конфликта

Чтобы понять динамику конфликта, необходимо рассмотреть, во-первых, его энергетику, и во-вторых, процесс его развития.

 

1. Энергетика  конфликта

 

Причины и стимулы

Всякий конфликт может существовать лишь постольку, по­скольку люди затрачивают энергию на поддержку его существо­вания. Костер конфликта горит потому, что люди подбрасывают в него «дрова» — отдают ему время, душевные силы, здоровье, и иногда и всю жизнь. И чем больше они это делают, тем выше энер­гетика конфликта, его накал.  

Прекратить любой конфликт, вообще говоря, очень просто: надо лишь перестать им заниматься. Но это невозможно, когда в зоне разногласий оказываются жизненно важные для челове­ка ценности. Не отстаивать их — значит исковеркать себя, свою личность и свою жизнь. Однако каждый из нас, наверное, наблю­дал конфликты, на которые люди расходовали явно больше энер­гии, чем того заслуживала суть дела. Такие конфликты вспыхи­вают и пылают страстями, хотя их вполне можно было не начи­нать или погасить в любое время. Это касается и больших социальных конфликтов. Никакая война не может тянуться бес­конечно, она все равно обречена закончиться. Зачем нужно было Англии и Франции вести самую долгую в истории человечества «Столетнюю  войну» (она продолжалась даже больше века — 116 лет), вместо того, чтобы сразу решать разногласия не на по­лях сражений, а за столом переговоров, раз все равно рано или поздно дело кончится этим? В конце концов, все конфликты рано или поздно как-то завершаются. Что же заставляет людей раз­дувать пламя конфликта вместо того, чтобы искать средства его тушения?  

Следует различать объективные и субъективные факторы, дей­ствие которых толкает людей в конфликт.

Объективные факторы — это реально существующие в дей­ствительности обстоятельства. Они связаны, главным образом, с условиями бытия, а также с некоторыми существенными соци­ально-психологическими особенностями личности или социаль­ной группы, реально имеющимися в данное время и не поддаю­щимися  изменению за короткий срок.

К условиям бытия, порождающим  конфликты, относятся, например, социальное неравенство, классовые противоречия в обществе, конкурентные отношения на рынке. Конфликты внутри организаций и между организациями часто вызывают­ся такими условиями, как ограниченность ресурсов, недостаточ­но четкое распределение ответственности, обязанностей и пол­номочий, плохие коммуникации (что ведет к дефициту, утрате в искажению информации, несогласованности действий). Объек­тивными факторами, связанными с особенностями личности или социальной группы, являются, например, образование, уровень квалификации, интеллектуальное развитие, диапазон способно­стей и возможностей личности, ее глубинные, стержневые по­требности и установки. Различия в этих качествах нередко ве­дут к взаимному непониманию и распаду контактов, а несоот­ветствие этих качеств требованиям дела — одна из наиболее типичных  причин служебных (да не только служебных) конф­ликтов.

Действие объективных факторов, связанных с личностными особен­ностями психики индивидов, с их потребностями и установками, пре­        красно показано в басне Крылова: «Лебедь рвется в облака. Рак пятится назад, а Щука тянет в воду». Если здесь «в товарищах согласья нет», то повинна в этом их природа, которую не переделаешь.»На лад их дело не пойдет, и выйдет из него не дело, только мука» не потому, что они не хотят, а потому что они в принципе, по своей природе, не могут вступить в согласие и тянуть воз в одном направлении. В реальной жизни случаи, когда Лебеди, Раки и Щуки в человечьем обличий впрягаются везти один воз, очень часты.

Наличие объективных факторов, вызывающих столкновение жизненно важных  потребностей, интересов, целей индивидов или групп, делает конфликт неизбежным. Другое дело, в каких формах он будет протекать.

Если обстоятельства объективно таковы, что стороны про­сто не могут существовать, не вступая в противодействие друг с другом, то мирное взаимодействие невозможно. Борьба стано­вится тут средством выявления сильнейшего. Она может завер­шиться либо полным  разрывом отношений между сторонами (уходом одной из них), либо коренным изменением их в ходе борьбы, либо уничтожением одной из сторон. Когда борьба идет «не на жизнь, а на смерть», люди, даже осознавая свою обре­ченность на поражение, не прекращают ее. Но это, как подчеркивает Дарендорф, не значит, что в таких ситуациях надо отказываться от всяких попыток ввести конфликт в мирное рус­ло, в рамки норм и правил, обеспечивающих его более спокойное протекание и создающих возможность регулирования его мир­ными  средствами. Задача конфликтолога тут подобна задаче вра­ча, который продолжает бороться за жизнь больного, пока есть хоть капля надежды.

Объективные факторы конфликта очень разнообразны. Под­робнее о них говорится при рассмотрении различных типов конф­ликтов в последующих главах, и мы не будем здесь на них больше останавливаться.

Субъективные факторы представляют собою стимулы к кон­фликтным   действиям, обусловленные иллюзорными, кажущи­мися обстоятельствами. Люди искаженно воспринимают ситуа­цию, в которой они находятся, и в их воображении реальные об­стоятельства принимают несвойственный им в действительности  характер или рисуются такие обстоятельства, которых в данной  ситуации на самом деле вообще нет. Но, согласно «теореме Томаса», последствия этого вполне реальны. Иллюзорные пред­ставления об обстоятельствах возбуждают страсти и стимули­руют конфликтные  действия в не меньшей мере, чем реальные  обстоятельства. Иллюзии становятся причинами, генерирующими конфликт, и стимулами, поддерживающими и усиливающи­ми его.

Взглянув на зону разногласий повнимательней, можно обнаружить, что в ней есть объективные, действительные пункты разногласий и окутывающее их облако субъективных искажений действительного состояния дел.

Но и объективные, и субъективные факторы выступают как причины  и стимулы, побуждающие людей вступать в конфлик­ты. Если электрическая лампочка зажигается и горит только тог­да, когда получает энергию от реального источника тока, то энер­гетика конфликта рождается и подпитывается как из реальных, так и из воображаемых источников.

Иллюзии есть у всех. Когда два субъекта имеют разные пред­ставления об одном и том же, то каждый из них думает, что пред­ставление другого иллюзорно. И часто совершенно неясно, чья точка зрения более правильна. Поэтому любое представление мо­жет быть названо иллюзией, если кто-то считает его иллюзорным. Стало быть, иметь иллюзии — это нормально. Так уж мы устрое­ны, что не можем жить без иллюзий.

Есть несколько типичных иллюзий, заставляющих людей под­брасывать «дрова» в огонь конфликта.

Иллюзия «выигрыша—проигрыша»

Когда возникают стремления к двум несовместимым, одно­временно не осуществимым целям (как в душе одного человека, так и у двух разных людей или групп), то складывается впечат­ление, что приходится выбирать только одно из двух: либо — либо, по пословице: «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». Если речь идет об индивидах или группах, пре­следующих несовместимые цели, то это означает, что каждая из них либо выигрывает, либо проигрывает, и третьего тут не дано. Люди начинают бороться за победу, эмоциональный накал борь­бы растет, появляются воодушевляющие лозунги типа «Победа во что бы то ни стало», «победа любой ценой». Но фактически во многих случаях или даже, можно сказать, почти всегда есть и другие варианты кроме «выигрыша—проигрыша». Может быть и «проигрыш—проигрыш»,  и «выигрыш—выигрыш»[1].  Иллю­зия, что существует только альтернатива выиграть или проиг­рать, ведет к обострению конфликта до такой степени, что выиг­рыш достается слишком дорогой ценой или даже победа уже не дает выигрыша.

Пример из нашей повседневности: На небольшой железнодорожной станции у билетной кассы выстраивается очередь. Ждут сообщения о на­личии свободных мест на прибывающем поезде. Двое мужчин спорят, кто перед кем стоит. Спор разгорается все жарче. В это время кассир объявляет о наличии свободных мест. Очередь облегченно вздыхает: всем хватит. Но спорщики уже вошли в азарт борьбы. Они хватают друг дру­га за грудки и выкатываются из очереди. Борьба переходит в драку. Им        кричат: «Ваша очередь подходит!» Но они не слышат. Подходят новые люди, берут оставшиеся билеты. Драчуны, наконец, унимаются. Но —   увы! — уже поздно: билеты кончились... В результате — «проигрыш - проигрыш»!

Иллюзия «самооправдания»   

Мы предубеждены в пользу самих себя. Мы склонны оправды­вать собственное поведение, преувеличивать наши добрые дела и преуменьшать дурные стороны наших скверных поступков, а то и вовсе не признаваться в них. Это касается как индивида, так и груп­пы. «Мы — хорошие»: наш образ жизни, наши взгляды, наши дей­ствия лучше, чем у «них» — у тех, кто нас не одобряет. А ведь со стороны эти наши предубеждения могут оцениваться как ложные.

Иллюзия «плохого человека»   

Тот, кто говорит или действует не так, как нам бы хотелось, вызывает у нас негативную реакцию. Если его поведение нарушает наши интересы, то к нему возникает неприязнь. Мы считаем его скверным человеком — злым, безнравственным, тупым и пр. Это тоже может относиться не только к индивиду, но и к группе. «Они — плохие»: их образ жизни, взгляды, действия хуже, чем наши.

Иллюзия «зеркального восприятия»   

Эта иллюзия как бы сочетает в себе две предыдущих. У двух сторон, сталкивающихся по какому-то поводу, возникает удиви­тельно симметричное, как в зеркале, восприятие друг друга. Доб­родетели, которые каждая приписывает себе, очень сходны. И по­роки, которые каждая находит у противника, тоже. Зеркальное сходство наблюдается и в опасениях насчет другой стороны, и в аргументах, с помощью которых каждая сторона оправдывает себя и обвиняет противную сторону (например, наши демократы и коммунисты в предвыборной борьбе призывают голосовать за себя, потому что... — дальше они могут общим хором: «только мы последовательно отстаиваем интересы народа»).    Вот хорошая подборка «зеркальных» цитат из выступлений руководителей СССР и США во времена «гонки вооружений»[1]:

 

Тезисы	Президент США	Ген. секретарь ЦК КПСС
Мы— за взаимное разоружение	«Больше, чем чего бы то ни было, мы хотим совместно с ними уменьшить количество вооружений». (Нью-Йорк Таймс, 15.06.1984)	«Мы не стремимся к... военному превосходству над ними; мы хотим прекращения, а не продолжения гонки вооружений». (Правда, 12.03.1985)
Мы должны избегать разоружения, пока другая сторона вооружается	« Мы отказываемся становиться слабее, пока наши потенциальные противники остаются привержены своим империалистическим замыслам». (Нью-Йорк Тайме, 18.06.1982)	«Наша страна не стремится к [ядерному] превосходству, но и не допустим, чтобы такое превосходство было достигнуто другой стороной». (Правда, 12.03.1985)
В отличие от нас, другая сторона стремится к военному превосходству	«Для советских лидеров мир не является подлинной целью; скорее их цель — попытаться расширить свою сферу влияния, используя военную силу ». (Нью-Йорк Таймс. 28.06.1984)	«Главным препятствием — весь ход женевских переговоров убедительно об этом свидетельствует — является попытка США и их союзников достичь превосходства в военном отношении». (Правда, 13.01.1984)

 

«Зеркальное восприятие» приводит к тому, что логик С. И. Поварнин[1] называл «двойной бухгалтерией». «Все почти люди склон­ны более иди менее к двойственности оценок: одна мерка для себя и для того, что нам выгодно или приятно, другая — для чужих людей, особенно людей нам неприятных, и для того, что нам не по душе». Когда кто-то разносит слух — эта сплетня; а когда это же делаем мы — это сообщение интересных новостей друзьям. Когда ваш ребенок ударил нашего, то это форменное хулиганство, а ког­да наш ударил вашего — так он же еще маленький! Подобную «двойную бухгалтерию» Вл. Соловьев усматривал в суждениях на­ционалистов, сеющих рознь между народами: существует, писал он, такое понимание национальной идеи, которое напоминает от­вет готтентота миссионеру, спрашивавшему его, знает ли он раз­личие между добром и злом. «Конечно, знаю, — отвечал готтен­тот.  Добро — это когда я украду чужой скот и чужую жену, а зло — когда у меня украдут». Эта «готтентотская мораль», как называл такой способ рассуждении Вл. Соловьев, до сих пор используется при обосновании своих позиций враждующими сторо­нами в межнациональных конфликтах.

 

Баланс сил

Во внутриличностном конфликте — например, при борьбе мотивационных тенденций в душе человека — вероятнее победа той из них, которая имеет более высокий энергетический уровень. Но в межличностных  и межгрупповых  конфликтах дело обстоит сложнее. Чем больше энергии вкладывают конфликтанты в борь­бу, тем жарче разгорается конфликт. Однако весь ход конфликта в его исход зависят не только от энергетического уровня усилий каждого конфликтанта. Если один из них отдает конфликту го­раздо больше страсти, чем другой, это отнюдь не значит, что его победа более вероятна. Другой с легкостью, с минимальными уси­лиями может одержать верх, если баланс сил складывается с яв­ным перевесом в его сторону.   

Что составляет «силу» конфликтанта? В простейшем случае — скажем, в столкновении с хулиганом — это может быть физичес­кая сила. Однако уже холодное или огнестрельное оружие дает пе­ревес сил в пользу более физически слабого, но вооруженного чело­века. А когда стычка с хулиганом кончается его арестом и судом, то большая сила оказывается у того, на чьей стороне закон. В пра­вовом поле сила закона является решающей. Но, как известно, эта сила далеко не всегда оказывается направленной на защиту пра­вых и невинных людей. Есть сила знакомства, сила денег, сила взят­ки, сила «крыши», и эти силы сплошь и рядом успешно конкури­руют с силой закона. В трудовых конфликтах сила конфликтанта — это сила позиции, которая обеспечивается, прежде всего, его слу­жебным  статусом (положением, должностью, правами и полномо­чиями). И хотя подчиненный, если на его стороне закон, может выиграть конфликт, но чтобы поставить силу закона себе на пользу, ему надо приложить немало энергии. Поэтому столь популярна у нас циничная, но не беспочвенная поговорка: «Ты начальник — я дурак, я начальник — ты дурак». Но немалое значение имеет и сила  авторитета, репутации, умений и знаний. Сила позиции определя­ется по-разному в разных социальных условиях. В демократическом обществе позиция конфликтующей стороны тем сильнее, чем  больше она пользуется поддержкой общественного мнения, тогда,  в тоталитарных режимах общественное мнение бессильно.

Распространено мнение, что такие факторы, как физическая  мощь, богатство, связи, высокий чин и т. п., автоматически обес­печивают непреодолимое превосходство в силах. Однако это не так.  Одним из эффективных средств, с помощью которых можно про­тивостоять этим факторам, является информация. Примерами  здесь могут служить многие случаи, когда с помощью компрометирующей информации  («компромата») рушились карьеры вид­ных политиков или доводились до краха гигантские корпорации.  Информация —  это огромная сила. Не случайно в наше время за  владение информацией повсюду идет острая борьба.   

Всех факторов, которые могут стать силой, обеспечивающей  преимущество в конфликте, не перечислить. Однако для выбора  способа действий в конфликте имеет значение не «абсолютная ве­личина» этой силы, а соотношение, баланс сил.

Баланс сил в ходе конфликта может меняться. И одним из направлений конфликтной борьбы являются действия, нацеленные  на подрыв сил противной стороны. Динамика конфликта во мно­гом определяется тем, как конфликтанты создают и используют  перевес сил в свою сторону.    

Стремление решить спор с «позиций силы» обычно выражается  в ультиматумах, угрозах, насильственных действиях с целью до­ биться от противника подчинения и принудить его делать то, что  от него требуется. Нередко при этом стороны блефуют, создавая  видимость силы, которой у них на самом деле нет. Поэтому объек­тивная оценка баланса сил играет в конфликте очень важную роль.

 

Процесс развития конфликта

В процессе своего развития конфликт проходит несколько ста­дий. Эти стадии не являются обязательными — возможно, что какие-то из них в ходе конфликта «проскакиваются». По-разно­му складывается продолжительность стадий. Но последователь­ность их в любых конфликтах одна и та же.  

1. Предконфликтная ситуация.

Это положение дел накануне конфликта. Иногда оно может быть совершенно благополучным, и конфликт тогда начинается внезапно, под воздействием какого-то внешнего, случайно вторг­нувшегося в эту ситуацию фактора (например, в комнату неожи­данно вошел посторонний человек и устроил скандал). Но чаще всего на этой стадии уже существуют какие-то предпосылки для конфликта (даже в вышеприведенном примере — это, скажем, сама возможность появления в комнате постороннего человека). <…>

Бывает, что на предконфликтной стадии имеется достаточно  сильная напряженность в отношениях, но она остается подспуд­ной и не выливается в открытые конфликтные столкновения. По­добное положение может сохраняться довольно долго. Его назы­вают потенциальным, или латентным (скрытым) конфликтом.

2. Инцидент.

С него, собственно, и начинается конфликт. Инцидент — это  первая стычка конфликтантов. Он выступает как завязка конф­ликта. Если в предконфликтной стадии конфликт находился  в эмбриональном, утробном состоянии, то теперь он появляется  на свет. Нередко инцидент возникает как будто по случайному по­воду, но на самом деле такой повод является последней каплей,  которая переполняет чашу. У Дюма д'Артаньян, выехавший из от­ чего дома, всю дорогу сознавал, что он выглядит смешным на дряхлом коне желтоватой масти, и «не менее десяти раз на день хва­тался за эфес своей шпаги». Его случайная стычка с графом Рош­фором была не столь уж случайна: если бы не подвернулся  Рошфор, д'Артаньян схватился бы с кем-то другим.

Есть «предел терпимости» напряжения, своего рода энергети­ческий барьер. Когда энергия раздражения, медленно накапли­вавшаяся на предконфликтной стадии, прорывает этот барьер, тогда любой мельчайший повод, как искра, зажигает пламя кон­фликта. <...>

Конфликт, начавшийся с инцидента, может вместе с ним и за­ кончиться. В одних случаях так происходит потому, что конфликтанты расстаются, чтобы больше не встречаться (например, пере­бранка пассажиров в городском автобусе). В других случаях кон­фликт исчерпывается инцидентом,  так как конфликтантам  удается в ходе инцидента разрешить свои разногласия. Особый  случай — «острый конфликт, представляющий собою стычку  противников, в которой один угрожает другому физической рас­ правой и даже смертью (например, нападение бандита, захват тер­рористами заложников). Такой конфликт может завершиться  в инциденте потому, что инцидент приведет к гибели одной из сто­рон. Но при «нормальном» ходе развития конфликта после инци­дента наступает следующая его стадия.

3.Эскалация.

 На латинском scala — лестница. В фазе эскалации конфликт «шагает по ступенькам», реализуясь в серии отдельных актов — действий и противодействий конфликтующих сторон. <[…>

Эскалация может быть непрерывной — с постоянно возраста­ющей степенью напряженности отношений и силы ударов, кото­рыми обмениваются конфликтанты; и волнообразной, когда на­пряженность отношений то усиливается, то спадает, периоды ак­тивной конфронтации  сменяются  затишьями и временным улучшением отношений.

Эскалация также может быть крутой, быстро вздымающейся до крайне резких проявлений враждебности; и вялой, медленно разгорающейся, а то и долго держащейся примерно на одном уров­не. В последнем случае имеет место хронический (затяжной) кон­фликт. который надолго задерживается на этой стадии — года­ми, а в общественных отношениях (например, классовых, между­народных) десятилетиями или столетиями, и, возможно, так и не выходит за ее пределы. Иногда при этом он постепенно переходит на спад и иссякает сам собой.  

4.  Кульминация.

Эта стадия наступает тогда, когда эскалация конфликта приво­дит одну или обе стороны к действиям, наносящим серьезный ущерб делу, которое их связывает, организации, в которой они сотрудни­чают, общности, в составе которой они живут, или, при внутриличностном конфликте, ставящим под угрозу целостность личности.

Кульминация — это верхняя точка эскалации. Она обычно выра­жается в каком-то «взрывном» эпизоде (отдельном конфликтном акте) или нескольких следующих подряд эпизодах конфликтной борьбы. При кульминации конфликт достигает такого накала, что обеим или, по крайней мере, одной из сторон становится ясно, что продолжать его больше не следует. Кульминация непосредственно подводит стороны к осознанию необходимости прервать как даль­нейшее обострение отношений, так и усиление враждебных дей­ствий и искать выход из конфликта на каких-то иных путях.<…>

Эскалация не обязательно заканчивается кульминацией. Не­редко стороны начинают предпринимать меры по угашению кон­фликта, не дожидаясь, пока он дойдет до кульминационного взры­ва. Здесь тоже имеет значение «предел терпимости» конфликтан­тов. При превышении этого предела они устают от конфликта, им «надоедает» конфликтовать, и возникает желание как-то уладить разногласия. Предчувствие, что «добром это не кончится», настра­ивает их перейти к поиску путей улаживания конфликта, минуя кульминацию.   

В затяжном конфликте момент кульминации долго не насту­пает. В одних случаях конфликт при этом постепенно угасает. Но в других случаях оттяжка кульминации обходится очень до­рого: в процессе затянувшейся эскалации накапливается высокий  «энергетический потенциал» негативных эмоций, не находящий разрядки в кульминации; и когда, наконец, момент кульминации  приходит, выброс всей этой энергии способен произвести самые  ужасающие  разрушения. Такого рода кульминация — это еще  один вариант острого конфликта.

Конфликтологу стоит иметь в виду, что иной раз целесообразно  вызвать столкновение сторон, способное стать кульминационным концом затянувшейся эскалации, — чтобы, во-первых, избе­жать более опасных форм кульминации, и во-вторых, побудить конфликтующие  стороны задуматься над последствиями даль­нейшего развития конфликта и поисками способов его завер­шения.

Глава 8. Особенности вооруженного конфликта. Конфликты и насилие. Конфликты и войны

26. «Международная тревога» о насильственном конфликте и его трансформации в мирное русло

Порог насилия

В развитии  конфликта может  быть  достигнут  рубеж, когда  прорывается  насилие.  Чем  дольше   конфликт   развивается  негативно, тем больше вероятность того, что порог насилия будет достигнут (…)

 

Последствия насильственного конфликта

Насильственное  выражение    конфликта,  включая  войну, приводит к огромным разрушениям и страданиям. Например:  

* в 165-ти войнах (1945-1992 гг.) было убито 23 миллиона человек  и  намного  больше  ранено   (под "войнами"  здесь понимаются  насильственные  конфликты,  в которых  ежегодно погибает более  1000 человек, и участвуют правительственные силы);   

*  для   гражданских   лиц   опасность  стать   жертвам насильственного конфликта в четыре раза выше, чем для военных;    

* процент жертв среди гражданского населения возрос до 80-90%, по сравнению с 50% в 1950-х гг.;    

* как прямой или  опосредованный результат войн только в Африке в 1994 г. погибло полмиллиона детей;    

 во всем мире за последнее десятилетие в результате войн было убито два миллиона детей, и от 4-х до 5-ти миллионов детей стали инвалидами, 12 миллионов потеряли кров, более 1 миллиона стали сиротами или были разлучены с родителями, и 10 миллионов получили травмы;

* в 1993 г. 42 страны вели 52 крупномасштабные войны и еще в 37 странах имело место политическое насилие;   

* среди стран, в которых имели место войны и политическое насилие, 65 относится к категории развивающихся.  

 

 Источники: SIPRI Yearbook 1995; UNICEF State of the World Children 1996; UN Project on the Impact of Armed Conflict on Children, November  1995; UNDP Human Development Report 1994    

Статистика смертей, непосредственно вызванных войнами  и насильственными конфликтами  - это лишь самая заметная часть страданий. Последствия насильственного конфликта для здоровья, жилищных  условий, сельского хозяйства, системы образования, для сплоченности  семей, общин  и стран  с трудом  поддается измерению,  но  они  могут быть значительны и  существовать длительное время.   

"Смертельные   случаи  -  только часть  людских   потерь: значительно больше людей  ранены, и материальный ущерб  еще больше усугубляет потери здоровья или жизни опосредованный либо отсроченным  во времени образом. Только в результате пяти войн в 1980-х гг. в Уганде, Мозамбике, Анголе, Афганистане и войне  между Ираном  и Ираком)  17 миллионов людей покинуло  родные места, более 7 миллионов из них были изгнаны или бежали в другие  страны.  Некоторые  страны   оказались буквально дезинтегрированными как функционирующие   общества... другие  находятся  на грани дезинтеграции..."     

Источник: Ян Дусэ (\an Doucet, Wars. MET  Report (London,  Medical Educational Trust, 1991)).    

Эта статистика    и  информация   являются  обобщениями  последствий насильственных конфликтов. Но  в случае каждого  конфликта могут быть свои последствия. Может быть полезно на  семинарах и встречах пойти дальше общей статистики, упомянутой  выше,  и привести примеры   того, как последствия различных  конфликтов отличаются друг от друга.   

Последствия каждого конфликта могут существенно отличаться  также для различных групп, вовлеченных в него и испытавших его  воздействие. На семинарах, а иногда во время переговоров между  конфликтующими  сторонами  полезно определить эти различия.  Например, последствия конфликта, который пережила женщина,   отличаются от таковых для мужчин.

 

Альтернативы насилию

(…)* Качество детальной подготовки к действиям будет главным фактором, определяющим его возможный исход.   

* Внутренняя подготовка участников как личностей, единство их целей  и действие их как группы  будут иметь первостепенное значение    

* Участники  должны  подсчитать  вероятные  и возможные издержки  их действий и быть готовы к ним как морально, так и практически.   

Чтобы  иметь рациональные обоснования  для ненасилия как активной  альтернативы   насилию,  участникам  может   быть предложено      обдумать      нижеследующие      замечания, предоставленные  одним из  фасилитаторов для стимулирования размышлений  и дискуссии:   

* Приверженность ненасилию  предполагает наличие веры, не обязательно религиозной, в позитивный потенциал человека, как индивидуальный, так и коллективный. Это убеждение в том, что каждый  имеет  потенциал добра и сознание, на которое можно влиять, что каждый  человек требует уважения, даже если его поведение  не заслуживает этого, что уважение к себе и другим обладает  величайшей силой для позитивных перемен, в то время как насилие в любой форме ведет к разрушению и еще большему насилию.    

* Философия  ненасилия основана на понимании того, что исход действия  будет отражать природу этого действия, что, по сути дела,  действие само по себе  является результатом. Когда мы действуем или  отвечаем на действие в насильственной форме, мы увековечиваем  насилие и  делаем  жертвой  и себя, и других. Напротив, когда мы  не используем насилие, наши действия уже составляют,  пусть малую,  часть процесса  становления новых отношений  или его направление. Уважение, следовательно, должно  руководить и нашими целями, и процессами их достижения.   

 * Борьба  за преодоление насилия связана с риском понести ущерб.    Если  в  насильственной  борьбе   ущерб  наносится  противнику, то в ненасильственных действиях ущерб принимается  участниками   ненасильственных действий   как   неизбежное  последствие их убеждений.     * Цель ненасильственной борьбы  - покончить с насилием  и  несправедливостью, а не одержать  победу над противником, и  добиться   результата, который   отвечает   фундаментальным потребностям всех заинтересованных сторон, открывая тем самым путь к долгосрочному примирению.  

Разработка  стратегии

Трансформация конфликта из насильственного в ненасильственное русло требует определенной стратегии.

 

Модель "Айсберг" для решения проблем в конфликте

 

Источник: Диана  Франсис, адаптировано  из работы  Тома Лейндорфера  и Сью Бауэре (Torn Leindorfer and Sue Bowers)   

Эта диаграмма  - один  из  путей к  пониманию  того, что необходимо   для разрешения   конфликта. Решение,   которое является приемлемым для  всех сторон, обозначено в диаграмме как всеобъемлющее  решение. Решение  - в верхушке айсберга, возвышающейся  над  водой, - является результатом в основном невидимой  подготовительной работы, которая изображена  как находящаяся под водой и начинается следующим образом:    

1. Утверждение - основа  для трансформации  конфликта  означает  самоуважение  и уважение  к  другим,  включая  их потребности, права и идентичность.    

1.      Конструктивное общение является следующим шагом.  Это построено (и позволяет строить) на уважении к себе и другим Ниже  описано, что требуется для нормального общения.  

2.      Сотрудничество, достигнутое  благодаря уважению    и конструктивному  общению,  является следующей   стадией,  в которой конфликтующие стороны становятся способными работать вместе, когда причина или содержание конфликта воспринимается как  общая  проблема,  требующая  одинакового восприятия  и совместных действий. 

Эта  стадия в трансформации   конфликта требует  средств анализа и воображения. Об использовании анализа уже говорилось выше  в этом разделе. Столь же необходимо и воображение, чтобы сопереживать с другими сторонами и понимать их, чтобы открыть новые  идеи для реализации насущных потребностей всех сторон. Воображение  позволяет  создать новые  возможности, сделать новый  выбор. Длительный и/или сильный конфликт часто ведет к бескомпромиссным  позициям, из которых можно представить себе только крайние выходы  (например, или полное поражение  или окончательная  победа). В  этих  случаях важно  переключить внимание  с позиций к  насущным интересам и  потребностям и представить  себе  множество  разнообразных  путей  для  их удовлетворения. 

Дополнительные детали о стадиях и процессах, упомянутых на диаграмме "Айсберг", приводятся  ниже  под   заголовками: переговоры, фасилитация, посредничество, и то, что необходимо для   сохранения мирного  соглашения  после  того, как  оно достигнуто.

Нормальное, конструктивное общение важно на любой стадии. Прямые переговоры между сторонами конфликта, если они вообще случаются, происходят на довольно ранней стадии цикла развития конфликта. Вероятность их уменьшается по мере  того, как конфликт продолжается и увеличивается потребность в помощи третьей стороны, такой, как фасилитация или посредничество. Участие народа в процессах миротворчества может продолжаться на протяжении  всего цикла  развития. Наконец, есть важные вопросы, относящиеся к периоду после соглашения, связанные с обеспечением  устойчивого мира   и его  опоры  в социальных структурах.

27. К. Райт. [О природе и типологии вооруженных конфликтов]

Цивилизация предполагает переход культурой определенного порога возможностей идеологического конструирования, эконо­мической эффективности, политической организации и распро­странения идей в символической форме. Этот уровень развития предусматривает изобретательность, разделение труда, законода­тельство, способное видоизменяться; наконец, возможность вы­бора альтернатив при решении назревших проблем. Правило, ко­торое раньше диктовало в каждой данной ситуации единственно возможную линию поведения, теперь оказывается подчинено здра­вому смыслу.

Этот выбор альтернативных решений предусматривает их обя­зательную сверку с фундаментальными ценностями. Конечно, и в примитивных культурах есть подобные ценности и системы цен­ностей, но выражены они в конкретных нравах и потому не спо­собны служить к их исправлению. В цивилизациях фундаменталь­ные ценности представляют собой субъективные устремления над, поверх, свыше конкретных правил и ритуалов; они способны слу­жить к их улучшению либо изменению.

Как различать конкретные цивилизации друг от друга во вре­мени и пространстве?.. Представители конкретной цивилизации в каждое конкретное время могут относиться к различным языкам, этносам, политическим, экономическим, социальным и культур­ным институтам и системам ценностей...

Каждая цивилизация отличается от других уникальным сочета­нием фундаментальных ценностей, в которые верят ее носители, и обычно выраженных в конкретной религии. Вместе с тем удоб­ным свидетельством, определяющим географические пределы ци­вилизации, являются рубежи, лимитирующие свободу и частоту передвижения людей, заключения браков, обмена товарами и тех­ническими достижениями, распространения религиозной и науч­ной информации и пропаганды, а также политического призна­ния и дипломатического сотрудничества. Территория, внутри ко­торой таких барьеров очень мало, охватывает единую цивилизацию.

Определить начало и конец развития конкретной цивилизации бывает весьма затруднительно, поскольку сами цивилизации по­стоянно видоизменяются...

Цивилизация проходит четыре последовательные стадии раз­вития: 1) героический период выдвижения нового социального идеала, 2) период потрясений и длительных войн, внутренних и внешних, 3) период стабильности и сплочения подчас в мировое государство-империю, 4) период усталости, упадка, потери веры.

Этим этапам соответствует преобладание приоритетов рели­гии, политики, экономики, изящных искусств.

[Трехступенчатая схема исторической эволюции человечества (дикость—варварство—цивилизация), а также фазы развития самих цивилизаций находили свое соответствие в общей типологии военных кон­фликтов. На стадии дикости военные столкновения были довольно примитивны и по существу мало чем отличались от той борьбы за су­ществование, которая идет в животном мире. Но по мере своего раз­вития и «старения» любая цивилизация становится менее воинствен­ной и агрессивной. Выделяется четыре этапа в этом процессе.

На первом, «героическом», этапе истории каждой цивилизации в противоборстве с недружественной природной и социальной средой в культуре общества формируется новый социальный идеал;

цивилизация рождается в борьбе за свое выживание и развитие и чаще всего в обстановке гражданской или межгосударственной войны. Героический период отличают масштабные миграции, смелые социальные эксперименты, честолюбивое руководство и военный энтузиазм.

На втором этапе, в период потрясений, в полной мере воплоща­ются все те проблемы и противоречия, что наметились на первом этапе. Наступает время испытаний и катастроф; разрушение и стро­ительство противоречиво переплетаются в оформлении нового ми­рового порядка в виде серии внешних и внутренних войн.

На третьем этапе, относительной стабильности, оформляется глобальный баланс сил, а цивилизация устраивается в виде либо системы государств, либо универсального государства—«мировой» империи.

На четвертом этапе, упадка, цивилизация начинает испытывать «усталость», в людях слабеет вера и верность идеалам, государство бюрократизируется и подавляет человека. Верхушка погрязает в рос­коши и праздности, все более паразитируя, а недовольные массы скло­няются к новым религиозным учениям. Объединяются и активизиру­ются все внутренние и внешние силы, которые А. Тойнби обобщенно определяет как внешний и внутренний «пролетариат», состоящий из людей, недовольных сложившимся порядком вещей, лишенных возрос­ших благ цивилизации. И под их натиском рушится сложившийся строй, порядок, что может привести к гибели цивилизации в целом.

На всех этапах истории цивилизаций в конфликтах их носителей присутствовали элементы религиозной, политической, экономичес­кой и социокультурной борьбы. Им соответствовали: проповедь, про­паганда, конкуренция и насилие. Преобладание одного из этих начал не исключало значение всех остальных. И, что особенно важно, любой из четырех типов внутри либо межцивилизационного противобор­ства был чреват обострением до уровня вооруженного конфликта, т.е. войны. Поэтому отнюдь не случайно военное искусство, хотя и" подспудно и противоречиво, срасталось с геополитикой как мироустроением, регуляцией межгосударственных отношений. Степень зрелости цивилизаций К. Райт видит в уровне изощренности геополити­ки как стратегии выживания и развития, будь то научная теория или; политическая практика. Типология «цивилизованных» войн как раз и приближает нас к выявлению характера и возможностей геополити­ки разных обществ в различные времена.                    

Войны, бесспорно, были и подчас остаются важнейшими историческими экзаменами государств, народов, цивилизаций на выживание и развитие. Чтобы оценить в этом плане возможности конкретного общества, следует сначала выявить его способность к ведению войны. Хотя военная активность на четырех этапах развития цивили­зации неодинакова (максимальна на втором этапе — в период поли­тических потрясений, минимальна на третьем—социально-экономи­ческой стабилизации), она находила выражение в интенсивности во­енных действий, характере армии, операций и целей войны, обосно­вании правомерности вооруженного насилия. По мере развития ци­вилизации армии становились все многочисленнее и абсолютно, и относительно численности населения, войны становились все затратнее и приносили все больше издержек, их интенсивность возрастала, а средняя продолжительность падала. Охватывая все большие про­странства, войны оставляли все меньше безопасных мест для граж­данского населения. Поэтому возникала необходимость более четко отличать войну от мира и к тому же расценивать саму войну как явле­ние все более аномальное.

Цивилизации разных типов отличаются степенью и характером своей воинственности. Воинственность находит выражение в крова­вых религиозных ритуалах, жестоких видах спорта и зрелищах, агрессивности, выражающейся в частоте прибегания к войне, военной мо­рали, находящей свое выражение в дисциплине армии и народа; в степени централизации власти и ее деспотичности.

К. Райт показывает, что воинственность конкретных народов объяс­нялась не какими-то их генетическими свойствами, а сложным комп­лексом конкретно-исторических обстоятельств — внутренних и вне­шних. Воинственность цивилизации обусловлена специфическим сочетанием социальных, политических, религиозных и военных инсти­тутов, это конкретно-историческая система средств и способов адап­тации к не самым благоприятным условиям внешней среды. Это оз­начает, что воинственность никак нельзя объяснять отдельными и ча­стными причинами. Ее степень во многом зависит от привычки к же­стокости, закрепленной кровавыми ритуалами и играми, частоте ак­тивных вторжений в ходе колониально-имперских или межгосудар­ственных войн, силе политического деспотизма, территориальной и функциональной концентрации власти.

К. Райт проводит различия между «доцивилизованными» и «ци­вилизованными» войнами. Примитивные общности воевали между собой в основном по этнобиологическим причинам и противоречиям, и если примитивные войны первобытных людей влияли на ход истории почти незаметно, то войны цивилизованные определяются как «исторические» не столько потому, что запечатлены в письменных памятниках, сколько потому, что существенно ускоряют исторические перемены. К. Райт вообще считает первичной функцией войны именно обеспечение стадиальной преемственности в развитии цивилизации. Наряду с этим войны способствовали распространению одних культур за счет подавления, вытеснения, ассимиляции других. Совсем не случайно более широко и успешно распространялась, как правило, культура более воинственных цивилизаций. Напротив, внутри конкретных цивилизаций элементы культуры более успешно распространялись мирными средствами: торговля, образование, усилия путешественников.

Роль войны внутри цивилизаций была иной. Как и в первобытном обществе, мобилизация для войны способствовала сплочению народа. Напротив, укреплению статус-кво внутри цивилизации войны, как выясняется, не способствовали: от них обычно больше и чаще выигры­вали сторонники перемен. Вот почему сторонники статус-кво стреми­лись прибегать к мирным средствам убеждения, пропаганды, экономи­ческого контроля. В процессе оформления цивилизаций одни сред­ства заменялись другими. Так, если империи создавались военным путем, то стабилизировались и устраивались они мирными средствами.

«Цивилизованные» («исторические») войны велись и ведутся обыч­но на уровне духовном за абстрактные социальные символы религии, культуры и права, чем и объясняется столь высокая и неординарная роль «символического» насилия в войне. При этом в политике и стра­тегии цивилизованных народов способность вести войну (и вести ее вполне успешно) намного важнее для утверждения под «солнцем» мировой политики, чем конкретные победы в той или иной войне. Между тем войны тем и отличаются от более элементарных конф­ликтов, что ведутся за ценности, далеко превосходящие непосред­ственные интересы участников.

Изъян большинства цивилизаций и методов ведения ими «циви­лизованных» войн состоит, по К.Райту, в том, что религиозные, полити­ко-правовые, экономические взгляды эклектически соединялись в военных доктринах вместо выдвижения цельного учения о жизненно важных приоритетах, основных исторических интересах государств.

Важное отличие «цивилизованных войн» К. Райт видит в том, что они опирались на идеологию. Эта идеология воплощалась в виде представлений о праве войны и законах войны, которые отражались в военной доктрине. В этой доктрине религиозно-этические и эконо­мические приоритеты цивилизации соединяются с политико-право­выми приоритетами государства; те и другие используются для объяс­нения и оправдания войны. Военная доктрина двуедина. Ее первый компонент составляет сумма религиозно-этических и философских представлений о конкретных условиях допустимости войны — о пра­ве на войну и о допустимых средствах ведения войны. Второй компонент военной доктрины регламентирует право конкретных лиц и со­циальных институтов на ведение войны; этим правом максимально ограничиваются рамки частных войн, им наделяются практически ис­ключительно правители суверенных государств.

Как это ни странно на первый взгляд, подчеркивает К. Райт, излиш­няя воинственность конкретных цивилизаций указывает на их несораз­мерно меньшую долговечность по сравнению с цивилизациями более миролюбивыми. Для последних война—лишь крайнее средство, тогда как для первых—зачастую главное средство, если не самоцель полити­ки. Не менее важен вывод К. Райта о том, что милитаризм парадоксаль­ным образом, но неотвратимо ведет к деградации военного искусства и боевого потенциала вооруженных сил, государства и общества в це­лом. Происходит это опять же из-за слабости концептуальной базы цивилизации, неумения правильно определить и «взвесить» ценност­ные приоритеты борьбы за историческое существование, правильно соизмерить их с наличными силами и возможными издержками пред­стоящей борьбы. От уровня развитости и совершенства самосознания в вопросах войны и мира в первую очередь зависит ее не просто дол­говечность, но самая способность ее исторического бытия.

Запаздывание в переходе от завоевания к миротворчеству, пере­ход разумных пределов в завоеваниях быстро оборачивались началом конца империи, а то и всей цивилизации как целого. Политико-страте­гические реалии, включая чисто военные, начинали работать против завоевателей. Лишь на ранних стадиях новая цивилизация и новая империя в силу культурного превосходства пользовались преимуще­ствами наступления перед обороной. Но затем, и довольно скоро, вы­равнивание культурного уровня противостоящих сторон давало про­тивнику преимущество уже в обороне. Выравнивание сил сторон и усиление средств обороны неизбежно вело к взаимному материаль­ному истощению, и войны оказывались все разрушительнее, не только и не столько для материальной части воюющих армий, сколько для морали общества и стабильности его институтов. Значит, для циви­лизации война становилась средством саморазрушения...

Именно те цивилизации, в развитии и самосохранении которых война как таковая не играла ведущей роли, оказались истинными дол­гожительницами. Наиболее наглядный пример тому— китайская ци­вилизация, поистине бессмертная уже добрых три тысячи лет. На­против, цивилизации воинственные (античная, вавилонская, ранняя арабская, турецко-османская) оказались весьма недолговечными; к ним К. Райт относит и ныне существующую внешне благополучную западную цивилизацию. Длительная, последовательная, углубленная эволюция любой цивилизации достигается не войной, а творческими порывами, усилиями не Александра Македонского, Юлия Цезаря или Наполеона, а скорее Аристотеля, Архимеда, Августина, Галилея.<…>

К. Райт выделяет четыре причины дезинтеграции и крушения ци­вилизаций: катастрофа, завоевание, коррупция и конверсия. Катаст­рофа чаще всего постигает примитивные общества; природные, а также и социальные катастрофы не раз служили причиной гибели цивилизации (например, крито-микенской). Катастрофы—это результат внезапных, шоковых перемен, превышающих возможности адаптации общества.

Завоевание может проявляться в негативных последствиях конф­ликта или конкуренции, играя немалую роль в переменах на всех стади­ях жизни цивилизации. Завоевание может быть мирным или военным. Его возможные результаты — видоизменение и гибель цивилизации.

Коррупция — медленное, подспудное, но глубокое и объемное разложение цивилизации; совокупность экономических, политичес­ких, социокультурных перемен, ведущих к ее упадку. Коррупция про­является в колебаниях демографических процессов, росте неравен­ства в распределении общественного богатства, крайностях соци­альной дифференциации. Перемены в этих сферах накапливаются подспудно и незаметно подтачивают стабильность общества.

К конверсии К.Райт относит культурно-идеологическое воздей­ствие в процессе пропаганды или образования. Благодаря такому воздействию состояние общества меняется до такой степени, что равновесие нарушается и цивилизация подвергается разрушению.]

28. А.Рапопорт. Истоки насилия: подходы к изучению конфликта

<…>…наука о войне и мире имеет столько же оснований претендовать на  статус академической дисциплины, как и любая традиционная отрасль  гуманитарного знания. Сегодня, кaк никoгдa пpeжде в истории, общество нуждается в обобщении накопленных знаний о приро­де насилия, в разработке, специальной науки о способах разрешения социальных конфликтов. Цель книги состоит в том, чтобы стимулировать осмысление феноменов насилия и агрессии с разных теоретических позиций.

Беды современного человечества, поставившего себя на грань  ядерного самоубийства, в значительной степени вызваны его отста­ванием в вопросах  "'просвещения"', т.е. освобождения от иллюзий и  предрассудков благодаря практическому применению научного знания. Традиционные  парадигмы, в рамках которых человечество и  его политические лидеры продолжают мыслить о насилии  и конфликте, неадекватны новым условиям  социального бытия. В эпоху  ядерного оружия рассуждения  о последней войне, которая положит  конец  всем войнам в истории, теряют свою метафоричность и превращаются  в букварное  предсказание тотальной гибели цивилизация.    

Без  сомнения, война является сегодня наиболее опасным из  всех возможных  типов конфликта (социальных, культурных, межличностных, внутрипсихических). Однако ее анализ предполагает детальное изучение всех прочих разновидностей проявления насилия. Поэтому одной из методологических установок <…> является,  стремление "связать войну с иными формами конфликта и даже дру­гими формами  человеческой деятельности. Еще один прин­цип, <…>, состоит в оптимальном сочетании требования объективности изложения различных позиций с правом на    их субъективную моральную оценку.  <…>

Психологический подход к проблеме насилия включает несколько    уровней анализа: эволюционно-биологическую (или генетическую)   интерпретацию насилия, поведенческую (бихевиористскую) модель   агрессии и социопсихологическую классификацию аттитюдов враж­дебности. Для сторонников эволюционно-генетической позиции прин­ципиальное значение имеет вопрос о том, является ли агрессия инс­тинктивной формой поведения, которую человечество унаследовало от своих животных предков (или, в терминах дарвиновской теории    естественного отбора, обладает ли готовность к конфликту эволю­ционной ценностью выживания). Опираясь на работы известного    австрийского этолога  КЛоренца, Рапопорт выдвигает  ряд аргумен­тов против эволюционной теории насилия в ее 'генетической' разно­видности в лице социобиологии. Данные этопогии, в частности ра­боты  Лоренца, свидетельствуют о поразительном сходстве форм внутривидовой враждебности животных и агрессивного поведения людей. Отсюда напрашивается соблазнительный своей легкостью вывод о врожденном или инстинктивном характере агрессивных импульсов человека. Между тем в биологии и этологии термин «инстинкт» обладает вполне конкретным «техническим» значением: он служит для обозначения совокупности однозначно запрограммированных действий животных в определенных, жестко очерченных ситуациях..<…>  Согласно  Лоренцу, жизнедеятельностью животных управляют четыре основных побуждения: голод, половое влечение, страх и агрессия. Однако, оставаясь ученым-естествоиспытателем, Лоренц не торопился ставить знак равенства между агрессивностью человека и животных. Не случайно его основной труд, известный в англоязычных странах под названием ''Об агрессии'', в немецком оригинале именовался ''Das sogenannte Böse'' (‘’О так называемом зле’’). <…>

Если факт эволюционной преемственности в поведении человека и животных не вызывает сомнений, то вовсе не однозначно обратное утверждение, т.е. истолкование ''ритуальных'' действий животных одного вида в сугубо человеческих терминах агрессии и насилия. Испытывает ли хищник ненависть к своей жертве, является ли его поведение реализацией побуждения к агрессии или оно продиктовано всего лишь потребностью в утолении голода? Эти и подобные вопросы свидетельствуют о том, что оправданный эволюцией переход некоторых животных к хищничеству не может служить аргументом в пользу эволюционных преимуществ агрессивного поведения. Более того, данные этологии не подтверждают, что  именно склонность к конфликту, а не готовность к кооперации получили преимущественное закрепление в ходе естественного отбора. <….>

Анализ «внутривидовой агрессии в эволюционном пространстве» позволяет сделать выводы: а) данные этологии не подтверждают тезис свойства животных; вторая способна сохранять и приумножать та­кие формы  интеллектуальных, технических и коммуникативных при­обретений человечества, которые ведут к его собственной гибели; б) социобиологическая точка зрения, претендующая на роль преемницы дарвинизма, упускает из виду принципиальное различие биологической и социальной форм эволюции; первая с необходимостью направлена на отбор и генетическое закрепление только тех функциональных изменений, которые, безусловно, повышают адаптивные свойства животных; вторая способна сохранять и приумножать такие формы интеллектуальных, технических и коммуникативных приобретений человечества,, которые ведут к его собственной гибели; в) даже в том случае, если "побуждение к агрессии" и обладало какой-либо ценностью выживания в эволюционной истории животных, в человеческой истории оно сохраняется лишь в виде атавизма, который "не является более источником или движущей силой насилия'’

В основе бихевиористской трактовки  агрессии лежит отказ от рассмотрения ее в качестве спонтанного проявления человеческой природы. В соответствии с общеметодологическим представлением бихевиоризма о психологии как строгой науке, лишенной философ­ских спекуляций, агрессивное поведение интерпретируется здесь исключительно в терминах реакции индивида на тот или иной внеш­ний раздражитель. "Реактивные" теории конфликта предполагают вычленение  наблюдаемых условий его развития и последующее их (изучение путем воссоздания в лабораторном эксперименте. Наиболь­шей  популярностью среди подобных теорий пользуется концепция ДжДолларда,  согласно  которой "агрессия всегда есть следствие фрустрации"… Последователи Долларда провели серию экспе­риментов  с целью верификации исходной гипотезы. Все они строи­лись по  единому принципу: испытуемый подвергался фрустрации в  наблюдаемых условиях, затем ему предоставлялась возможность проявить  свою агрессивность в той или иной форме. Контрольный  эксперимент содержал тот же набор условий и действующих лиц,  за исключением фактора фрустрации. Результаты экспериментов  позволили сделать немало социально значимых выводов. Было уста­новлено, что степень агрессивности индивида, преследующего опре­деленную цель, повышается по мере того, как фактор фрустрации  (препятствие в достижении цели) приближается к моменту овладе­ния желаемым. Это  наблюдение было истолковано как психологичес­кое обоснование известного явления, когда инициатором социально­го возмущения выступают  не обездоленные, а средние слои общест­ва. Другой вывод состоял в констатации так называемого "эффекта  катарсиса", т.е. психологической разрядки, наступающей вследствие  действий, замещающих  реальное проявление насилия (возможность  высказаться, сочинить рассказ, выразить свое отношение к похоже­му  герою киносюжета и т.п.). Было высказано предположение  о целесообразности использования эффекта катарсиса для реорганизации социально опасных поведенческих реакций. Однако последую­щая  серия экспериментов показала, что в макросоциальных усло­виях подобная реорганизация приносит лишь иллюзию разрядки,  так как  смена объекта агрессии не приводит к изменению конфликт­ной ориентации поведения.  

В ряде социально-психологических экспериментов верифицировались теории социального научения, базирующиеся на принципах  стадиального развития психики Ж Лиаже и Л.Колберга. Наблюдения свидетельствовали о том, что в процессе социального науче­ния даже самые  маленькие участники экспериментов не просто ко­пировали совокупность действий взрослого, а имитировали изменение его характера в конкретных ситуациях. Ситуационная специфика ока­залась также важнейшей  детерминантой поведения и в тех экспери­ментах, где выявлялась степень добровольного  подчинения автори­тету, призывавшему испытуемого  к насильственным действиям  в от­ношении третьего лица.

В целом бихевиористский анализ насилия и конфликта позволяет увидеть ограниченность спекулятивно-философской интерпретации че­ловеческой природы как "изначально доброй" или "заведомо злой". "Если  можно говорить о врожденных склонностях человеческого су­щества, то наиболее сильной из них будет, вероятно, его готовность овладеть теми или иными образцами поведения путем социаль­ного научения" …

Осмысление феноменов насилия и войны в терминах аттитюдов враждебности базируется на известной социопсихологической анти­тезе "мы"  и "они", когда средством внутри групповой сплоченности выступает  преимущественно негативное восприятие членов определен­ной аутгруппы. Сопоставляя различные социокультурные типы дихо­томии  "мы" и "они" … Рапопорт приходит к выводу, что ее последней исторической формой является национа­лизм. Утвердившись в   качестве европейской политической истории после Великой французской революции, национализм оставался важ­нейшим  эмоциональным  катализатором развития международных  отношений  вплоть  до  изобретения термоядерного оружия. В ядерную  эпоху  он теряет свою   эффективность как  средство манипуляции  сознанием народов. Прежний социопсихологический ме­ханизм мобилизации массовой  ненависти предполагал сознательное или неосознанное культивирование "образа врага", чьи разнообраз­ные  "пороки" угрожали стабильности собственных национальных добродетелей. В условиях опасности ядерного коллапса, когда речь идет о выживании человечества  как такового, риторика торжествую­щего добра и повергнутого зла становится бессмысленной. Несмот­ря на пропагандистские усилия сверхдержав, "противник" является сегодня врагом только по определению; "в таком контексте эмоция враждебности не играет более существенной роли"…

Психологические "измерение" проблемы насилия свидетельству­ет о том,  что агрессивность не может рассматриваться как исчер­пывающая   причина социального конфликта. Недостаток большинства теорий насилия состоит в том, что их отправной точкой оказывается индивид вне его социального и идеологического окружения. Соответственно ценность психологических гипотез и рекомендаций "на­ходится в критической зависимости от их связи с другими подхода­ми к изучению поведения человека"…

Обращаясь к идеологическим аспектам социального конфликта, автор подчеркивает, что в условиях ядерной угрозы квинтэссенцией проблемы является роль идеологии в эскалации глобального противостояния СССР и США как двух сверхдержав, которые определяют сегодня не только судьбы других народов и государств, но и судьбу цивилизации в целом. С этой точки зрения основная задача исследователя состоит в аналитической проверке известного пропагандистского тезиса о ''столкновении идеологий'' как конечной причине возможного ядерного конфликта между Востоком и Западом.

В первую очередь необходимо уточнить содержание самого термина ''идеология''. Анализируя работы Маркса и Маннгейма, Рапопорт приходит к следующему заключению. Понятие идеологии служит для обозначения некоторого "мыслительного субстрата" кото­рый составляет фундамент, объединяет и пронизывает собой разнообразные "когнитивные основания", используемые для организации верований и убеждений людей в различных сферах их социального опыта. Возможны  различные  классификации исторических форм идео­логии в зависимости от собственных идеологических установок клас­сификатора. <…>) Другой отличительной чертой идеологии служит иерархическая организация системы цен­ностей с той или иной ценностной доминантой, вокруг которой кон­центрируется вся интеллектуальная и социальная деятельность ее адептов. Яростная приверженность, почти болезненная одержимость "базовой ценностью" бытия  и познания составляет третью особен­ность  идеологии. 

Исторической  ценностной доминантой американской идеологии, .. взятой в ее рафинированном  варианте, является идеал индивидуальной свободы,  сопряженный с культом частной собственности. Инди­видуальная  свобода в данном случае понимается как свобода само­определения, которая "отождествляется с врожденным потенциалом человеческой природы, позволяющим  каждому самостоятельно решать, что делать  и кем быть"… Экономической основой такой интерпретации свободы  послужила теория "свободного рынка" Ада­ма  Смита,  защищавшего принцип государственного невмешательст­ва  и свободу самореализации в экономике; ее политической рацио­нализацией  стала философия английского либерализма, восходящая к  идеям Локка и Спепсера.

Исторические  корни тождества свободы и собственности, полу­чившего  неявное закрепление в Декларации независимости США,  следует искать в специфике становления американского гражданско­го общества, которое не имело развитой традиции классовой борь­бы. Благодаря системе рабства и широким  возможностям экстенсивного развития в первые десятилетия существования США  свободное население страны избежало массовой пролетаризации, типичной для социальной истории Европы времен промышленной революции. Наем­ная рабочая сила рекрутировалась из рядов прибывающих эмигран­тов, вплоть до начала 30-х годов Америка не знала политически объединенного рабочего движения. Важнейшей чертой американского этноса Рапопорт считает устойчивую ориентацию на приобретение собственности, которая в условиях высокой социальной мобильности сменила  в сознании американцев европейский идеал впадения соб­ственностью по праву рождения… Неосознанная "идентификация свободы со свободой делать деньги" была исторически оправданным  триумфом экономического индивидуа­лизма над обветшалой политикой ограничений абсолютных монархий - триумфом,  которым не без оснований гордились отцы-основатели США.  Потрясения "великой депрессии" показали уязвимость эконо­мического  принципа государственного невмешательства; искренняя вера в свободу частного предпринимательства постепенно сменилась примитивным  культом собственности. 

Политическим эквивалентом  общества свободного предпринима­тельства является модель демократического государственного уст­ройства. Связи экономически независимых индивидов в сфере политики основаны на тех же принципах "обменных отношений", что и "свободный  рынок" Адама Смита. Обменные  отношения выступают здесь  как способ взаимодействия различных социальных групп, чле­ны  которых имеют близкие политические интересы. Согласно аме­риканским  социологам Дж.Буханану и Дж.Таллоку - авторам извест­ной модели  политической организации США", - реконструкция аме­риканской идеологической системы нуждается в "метафизическом допущении  методологического индивидуализма". С этой точки зре­ния единицей измерения социальной реальности выступает индивид с  его интересами и устремлениями. Противоположная (органическая) модель  общества приписывает последнему как "целому" такие пара­метры,  которые превосходят сумму индивидуальных способов су­ществования' и являются "более реальными", чем составляющие это целое  отдельные индивиды. Органическое видение мира, т.е. пред­ставление  о свободе индивида только как о его свободе внутри не­которой  коллективной целостности, присуще советской (или социа­листической) модели идеологии. Ее ценностным ориентиром являет­ся идеал коллективной свободы, сопряженный с культом борьбы.     

Реконструируя историко-теоретическую эволюцию идеала кол­лективной  свободы, Рапопорт прослеживает постепенное "снижение образа"  — процесс, аналогичный описанной выше метаморфозе "аме­риканской  мечты". Социалистический культ борьбы восходит к Марксовой теории исторического материализма. Для Маркса историчес­ким субъектом коллективности выступало государство, охранявшее как "общечеловеческие" интересы и ценности одних классов в ущерб другим. Историческая борьба классов с неизбежностью приведет к отмиранию  государства и созданию бесклассового общества свобод­ных индивидов. Поэтому путь к царству свободы мыслится в марк­сизме только как путь социальной революции. У Ленина "ментальность борьбы", свойственная идеологической парадигме марксизма, охватывает преимущественно  сферу философской рефлексии. Его "Ма­териализм и  эмпириокритицизм" представляет собой интеллектуаль­ную квинтэссенцию большевистского принципа классовой поляриза­ции. Своего апогея этот принцип достигает в эпоху Сталина, когда идея борьбы  постепенно проникает во все сферы социальной и част­ной жизни.

Ярчайшей  особенностью социалистической догмы является крити­ка буржуазного идеала  "обменных отношений" как суррогата под­линной  свободы. С марксистской точки зрения "обменные отноше­ния" и порожденная ими  идеология камуфлируют истинную суть бур­жуазного  социального строя, который на самом деле руководствует­ся тем  же принципом "угрозы", что и все предшествовавшие ему общественные  системы. Социалистическая же идеология проповеду­ет истинно свободное общество, организованное на принципах "люб­ви" и экономической  стабильности.    

Очевидная несхожесть двух идеологий не должна вводить в заб­луждение  по поводу истинной роли идеологической конфронтации как фактора  "холодной войны". Резюмируя изложенное, Рапопорт подчер­кивает  ошибочность распространенного мнения о преимущественно идеологической природе возможного ядерного конфликта между  СССР и  США.  Если "идеологическое обращение" есть процесс и результат  глубокой интериоризации определенного мировоззрения, то такого рода  идеология не принимается в расчет профессиональными полити­ками; еще менее действенна она на уровне массового сознания. Раз­мышляя   об идеологических аспектах военного противостояния сверх­ держав, следует иметь в виду "идеологию, вплетенную в ткань  повседневной жизни". Именно этой идеологии и с той и с другой  стороны присуща порочная тенденция к искажению, передергиванию,  доведению до абсурда своей же собственной системы ценностей.  Идеологическая "зацикленность" на собственных догмах наносит  гораздо больший ущерб двусторонним отношениям  сверхдержав, чем  представление в ложном свете идеологических постулатов противни­ка. Примером идеологии абсурда как следствия "зацикпенности" на  идее борьбы за коллективную свободу могут служить процессы над  диссидентами, гонения на верующих, цензурные запреты и тому подобные явления, противоречащие правам и свободам граждан, зак­репленным в Конституции СССР.  В США   выражением идеологичес­кого абсурда является "технолатрия", или культ экономического и  технического могущества Америки как гаранта ее победы в 'звезд­ных войнах". И в том и в другом случае не содержание противо­ борствующих идеологий как таковое, а их риторический суррогат  активизирует "образ врага", блокируя возможные пути сотрудничест­ва и поиск потенциальных союзников. Что же касается различий  в понимании свободы, то американский и советский варианты ее  интерпретации не столько противоречат, сколько дополняют друг  друга, составляя, таким Образом, предпосылку для выработки ино­го толкования свободы, более адекватного новым историческим ус­ловиям .

      Существует и другая, не менее ошибочная крайность в оценке идеологических аспектов политической конфронтации. Это известные  теории деидеологизации как закономерности постиндустриальных об­ществ. Согласно Д.Беллу, послевоенная история Америки свидетель­ствует о постепенном разочаровании в борьбе за социальные идеа­лы и наступлении эпохи политического прагматизма. Близкую мысль  о "конце идеологии как фактора политики" отстаивает Х. Моргентау, один из создателей американской школы политического реализма.  По его мнению, движущей силой политического поведения на между­народной арене является национальный интерес, понимаемый как  фактор силы. Отношения и интересы силы  образуют сферу, независимую от экономических, религиозных или моральных аспектов социальной жизни. Изменение национальных интересов влечет за собой  смену политического курса, в которой не участвуют ни мораль, ни  идеология. Сфера политики всегда реалистична, прагматична и сиюминутна. Идеология не только не является важнейшим спутником  истории, она не может даже служить оправданием политических  действий, так как последние подчиняются только собственной логике и соображением национального могущества. Сторонники модели  политического реализма полагают, что теория международных отношений, исключающая фактор идеологии и концентрирующая внимание  на балансе сил я национальных интересов, будет способствовать по­литике мира. Тем не менее эта теория, как и концепция Белла,  лишний раз подтверждает наблюдение  Маркса, что носитель идео­логия не всегда осознает себя таковым. Концепции деидеологизации фиксируют реальный аспект постиндустриального общества — факт "изношенности" прежних идеологий, но при этом их авторы  сами не  покидают критикуемых идеологических пределов. В эпоху  ядерного оружия, когда угроза тотального истребления делает бес­смысленным  применение силы для защиты  национальных интересов,  идеология политического прагматизма не может быть  действенной.

Переходя   к анализу стратегических теорий конфликта, Рапопорт   подчеркивает принципиальное отличие этого "измерения" войны от   идеологической и психологической ее интерпретаций. Последние рас­сматривают участников конфликта в качестве некоторого объекта,   который подвергается воздействию внешних и внутренних факторов,   детерминирующих эскалацию конфликтной ситуации. Стратегическая   точка зрения позволяет увидеть процесс развития и разрешения кон­фликта изнутри - глазами его субъектов. Здесь на первый план   выдвигаются действия субъектов конфликта, способствующие  (или препятствующие) его  рациональному ведению. Стратегический  подход, таким образом, акцентирует проблему рациональности как фактора разрешения конфликтной ситуации. Поскольку понятие страте­гии в самом общем  его толковании можно охарактеризовать как   определенную философию войны, то основной вопрос, на который   должен ответить исследователь стратегических теорий конфликта, -  это вопрос о том, способствует ли данный тип мышления рационали­зации военных действий в ситуациях военного противостояния.   

Для осмысления проблемы  "рациональность и война" Рапопорт использует  общую теорию игр как один из вариантов более широкой  теории принятия решений. Основанием для выбора именно этой тео­рии в качестве модели разрешения конфликтных ситуаций послужили,   во-первых, ее математический характер, т.е. выделение строгой   логической структуры различных ситуаций конфликта безотноситель­но к их генезису, последствиям или психологическим компонентам;   во-вторых, распространенное среди профессиональных военных стра­тегов мнение, что общая теория игр, являясь нормативной теорией   конфликта, дает ключ к рациональному овладению ситуацией в случае военных столкновений. Сопоставив варианты поведения индивидов в игровых конфликтах разных типов, автор приходит к следующим  выводам: а) математическая теория конфликта свидетельствует   об ограниченности однозначного прочтения термина "рациональ­ность"; математический анализ усложнявшихся игровых конфликтных ситуаций влечет за собой построение многоступенчатой иерар­хии рациональностей разных типов, где каждый высший уровень   предполагает пересмотр рациональности низшего типа; смена условий конфликта влечет за собой смену уровня рациональности; б) прин­ципиальная ценность теории игр как обшей теории конфликта состоит не в прагматической (нормативной), а в критической ее направленности, что позволяет выявлять типичные ошибки стратегического типа мышления;  в) одной из таких ошибок является убеж­денность военных профессионалов в возможности совершенствования   военной стратегии на базе математической теории конфликта; меж­ду тем  поправки, вносимые в эту теорию социальными и идеологи­ческими особенностями конкретного конфликта; т.е. его реальным   историческим  содержанием, радикально изменяют "предписанный"   уровень рациональности и поведение действующих лип; выбор типа стратегической рациональности обусловлен в первую очередь социо­логическими факторами.       

С разработкой математической теории конфликта косвенно свя­зан и другой аспект проблемы "рациональность и война" — процесс так называемой "интеллектуализации войны", т.е. разработки все более изощренных стратегических концепций военных действий (на­пример, стратегии "звездных войн"). Историческое развитие военного искусства включало два взаимосвязанных направления - создание новых видов вооружений и теоретическое совершенствование “искуства войны”. Изобретение ядерного оружия должно было бы  означать конец стратегического "прогресса", поскольку в услови­ях ядерной угрозы совершенствование стратегии уничтожения выг­лядит явным абсурдом. Однако как это ни парадоксально, для многих теоретиков войны эпоха ядерного оружия стала поистине ренессансом военной науки. Число публикаций военных профессионалов, занятых тщательным математическим  анализом и прогнозированием стратегической специфики грядущих ядерных столкновений, растет   из года в год. Теоретические усилия стратегов "звездных войн"    создают впечатление все большей рационализации военной науки,    выхода ее на новый теоретический виток. На самом деле "интеллектуализация войны" представляет собой обратный процесс "иррационализации мышления", которое заставляют "мыслить о немыслимом". Цель военных интеллектуалов, рассуждающих об особеннос­тях второй, третьей, n-ной ядерной войны, состоит в разведении    теоретического обоснования и реальных последствий стратегичес­ких новаций. <…>  

Системный анализ войны  базируется на методологических уста­новках общей теории систем. Эта теория содержит обобщение ос­новных принципов "системного взгляда на мир", т.е. представления о мире как устойчивой совокупности (целостности) взаимосвязан­ных  частей, которая сохраняет самотождественность независимо от изменения входящих в нее элементов. Рапопорт выделяет две разновидности общей теории систем, которые представляют интерес с точки зрения "науки о мире и конфликте. Это организмическая нематематическая системные  модели. Математическая парадигма    исходит из дефиниции системы как последовательности состояний    целого, каждое из которых в свою очередь детерминировано опре­деленными свойствами тех или иных избранных переменных. Поскольку известны характеристики выбранных переменных и законы, управляющие связями  между этими переменными, постольку сис­тема считается полностью описанной, т.е. может быть строго оп­ределена (предсказана) траектория ее движения или динамика ее  развития. Изоморфность (аналогичность) математических систем устанавливается, таким образом, чисто аналитически.

Тот же принцип аналогии используется и при построении организмических системных моделей, где каждый элемент целого упо­добляется отдельным частям живого организма. Здесь аналогии  устанавливаются путем "узнавания". Общими для обеих разновид­ностей системной теории являются понятия целостности, взаимо­ связанности и аналогии. Познавательная ценность системного миро­воззрения состоит в отказе от однолинейной трактовки каузаль­ности и признании факта, множественности причинных взаимодействий.  

Сопоставляя математические и организмические модели, автор  склоняется к мысли, что последние, несмотря на их неизбежный  редукционном и тенденцию к антропоморфизму, могут служить бо­лее адекватным средством анализа социальных феноменов, вклю­чая войну. Главный недостаток математических системных моде­ лей составляет высокая степень абстракции, которая не позволяет  увидеть конкретную специфику конкретных событий. Одной из пер­вых попыток математического моделирования специфических факто­ров войны была концепция английского метеоролога Л .Ричардсона.  который в 1962   г. достроил системную модель гонки вооружений,  Ричардсон надеялся использовать эту модель для прогнозирования  военных конфликтов по аналогии с разработкой научно обоснован­ных прогнозов погоды. Сравнительному анализу подлежали такие  понятия, как уровень доброй воли и степень враждебности в отношениях между государствами. Поскольку математическое моделирова­ние предполагает операции с величинами, которые могут быть выражены количественно, то в качестве переменных (или количественных аналогов миролюбия и враждебности) были избраны соответст­венно объем торгового оборота между странами и размерами их  бюджетных ассигнований на вооружение. Полученная кривая гонки  вооружений в 1909-1913   гг. в странах - участницах первой миро­ вой войны позволила сделать однозначный вывод о неизбежности  военного столкновения между ними. Однако дальнейшая разработка  модели Ричардсона оказалась бесперспективной (в частности, эта  модель не подтвердила с необходимостью факт второй мировой  войны). Последующие работы в этой области показали, что вопре­ки гипотезе Ричардсона о взаимном стимулировании наращивания  вооружений и роста угрозы нападения гонка вооружений и совершен­ствование военной техники в значительной мере самодостаточны,  т.е. обладают внутренними, имманентными предпосылками ускорения. Серьезную проблему для построения математических моделей  военных конфликтов представляет также критерий отбора исходных  переменных  (параметров и индексов). "Окончательными" нередко  считаются такие параметры, которые подтверждают выдвинутую  ги­потезу.

Некоторые  исследователи, отказавшись от идеи непосредствен­ной функциональной зависимости между "детерминантами войны", обратились к понятию математической корреляции и использованию  статистических закономерностей. Так, Дж.Сингер и М.Смолл попытались вычислить вероятность военных действий в зависимости от  вступления (невступления) государств в коалиции друг с другом.  Сравнив два исторических периода (1815-1899  и  1900-1945),  они пришли к заключению  о прямо противоположной роли этого фак­тора в эскалации военных конфликтов в XIX  и XX  вв. Неодноз­начные результаты были  получены также при сопоставлении степе­ ни "'готовности к войне" и уровня милитаризации экономики. Метод  корреляции, таким образом, позволяет выявить лишь вероятные кау­зальные связи, которые нуждаются в дальнейшем  объяснении. В  целом математические  системные модели войны обладают преиму­щественно эвристической ценностью, т.е. способствуют более кор­ректной формулировке проблемы; прогностические же их функции  весьма ограничены.

Организмические системные  теории позволяют увидеть феномен  войны в ином ракурсе - не как повторяющееся событие социальной  истории, а в виде субсистемы или института, возникшего внутри  человеческого сообщества и развивающегося вместе с ним. В та­ кой интерпретации в понятие войны помимо непосредственных дей­ствий на поле боя включается вся полнота социальной деятельнос­ти (технической, экономической, организационной, интеллектуаль­ной), необходимой для функционирования этой субсистемы. 0тличительной чертой войны как социального института (независимо от  конкретных исторических деталей) является организация массового  насилия. Смене исторических типов войны соответствовала в об­щих чертах эволюция социальных систем; институт войны успешно  адаптировался к менявшимся условиям  "окружающей среды". Общая тенденция совместной эволюции социального организма и его  военной субсистемы состояла в постепенной "демократизации" и  "технократизации" войны. Примитивный демократизм племенных  войн, где каждый участник сражался с личным врагом за общие  цели выживания, сменился в ранних рабовладельческих империях  кастовыми привилегиями  профессионально обученных военных. Евро­пейские "кабинетные войны" ХVIII  в. осуществлялись уже руками  вооруженных наемников; цели этих войн, а порой и сам факт воен­ных действий оставались неведомыми и безразличными  для основ­ ной массы подданных  воюющих  монархов. Великая французская ре­волюция, ознаменовавшая конец европейского абсолютизма, снаб­дила институт войны патриотическим и нравственным измерением,  одновременно расширив его социальную базу до размеров всего  гражданского населения страны. В XIX  в. представление о патрио­тизме стало более объемным;  справедливая, освободительная вой­ на трактовалась уже как борьба народа за свою свободу, культу­ру и национальное своеобразие.  

Первая и вторая мировые  войны, принятые военными теоретиками за образец войны в цивилизованном обществе, отличались не бывалой масштабностью и жестокостью; это была "тотальная мобилизация обществ, нацеленных на взаимное уничтожение"…Нарастание массовости военных действий сопровождалось ускоре­нием военно-технического прогресса и дегуманизацией института войны. С изобретением дистанционных способов уничтожения, поз­воляющих поражать невидимого противника, эмоциональный фактор  войны - личная ненависть к врагу - превратился в атавизм. По­мерк прежний образ благородного и храброго, выносливого и силь­ного воина, "боевой дух" уступил место примитивному милитаризму, когда война перестала быть средством, превратившись в само цель.

Эпоха ядерного оружия с ее колоссальными военными расхода­ми обнажила паразитический характер военной субсистемы, кото­рая утратила в наши дни какие-либо социально значимые функции. Существование  военного истеблишмента в обеих сверхдержавах под­держивается сегодня усилиями пропаганды и ложными  стереотипа­   ми массового сознания. Наиболее распространенный из них - это    миф о  необходимости растущих военных арсеналов для безопаснос­ти и экономического благополуия общества. Однако в ядерную эпо­ху тезис "вооружении в целях обороны и устрашения противника"    выглядит  нелепым. Если обычные исторические виды вооружений    были  эффективным фактором воздействия на противника, который    посягал на чужую  территорию и чужую собственность, то ядерное  оружие, являющееся  по своей природе оружием тотального уничто­жения, уже не  может никого "защитить". В условиях гонки воору­жений  любое "оборонительное" нововведение (типа СОИ) немедлен­но превращается  в свою противоположность, провоцируя ответные    действия противника. На ложной посыпке основан также вывод о "благоприятных"  социальных последствиях милитаризации экономики.    Военное  производство не создает каких-либо материальных цен­ностей помимо  "ценности уничтожения". Лишившись всякой рациональной  внешней цели, институт войны представляет собой сегодня  аналог раковой опухоли, которая, имитируя жизнедеятельность    организма, разрушает этот организм  с помощью его же собствен­ных  клеток.        

В заключительном разделе книги Рапопорт обращается к проб­леме сохранения и упрочения мира. Одним из популярных средств    решения  этой проблемы являются идеология и практика пацифизма…      

Основу пацифизма составляет убеждение в том, что насильственные действия способны лишь увеличить общую сумму мирового зла, порождая замкнутый круг ответного насилия. Крайние формы пацифистского отрицания насилия ставят под сомнение даже правомерность личной самообороны, оспаривая нравственную ценность инстинкта самосохранения. Существующие типы пацифизма можно классифицировать по разным основаниям, не всегда исключающим  друг друга. Возможны  личный и социальный пацифизм, религиоз­ное неприятие войны или этическое ее осуждение, пацифизм священника, ученого, врача. Личный пацифизм, как правило, выражает    негативное отношение к войне, которое продиктовано нравственной    или религиозной системой ценностей индивида, его жизненной фило­софией. Пацифизм личности может быть равноценен отказу от со­циальных способов ненасильственного противостояния военной сис­темы (непротивленческая позиция Толстого) либо служить пред-  посыпкой объединенных действий по элиминации насилия (идеоло­гия гандизма и практики сатьяграхи). Социальный или политический пацифизм обычно является следствием аналитического подхода    к феноменам насилия и войны; он отличается меньшим моральным    ригоризмом и не столь категоричен в своих идеологических требованиях. Примером раннего религиозного политического пацифиз­ма может служить деятельность  основанного в 1828  г. Американ­ского общества мира. Члены этого общества были убеждены в    праве личности на свободу выбора между добром (ненасилием) и    злом. Объединение нравственных усилий 'по выбору добра" способ­ствовало перерастанию абстрактного христианского пацифизма в    политическую позицию, повлекшую за собой конкретные действия    против военных мероприятий правительства.     

В  политической практике XX в. проявления чистого пацифизма, требующего истинной жертвенности, жесткой самодисциплины и    глубокого нравственного обращения, крайне редки. Более популярен в  наши дни такой вариант пацифизма, как ненасильственное сопротивление, которое предполагает особую "технику" борьбы против военной угрозы. Главная цель ненасильственного сопротивления - это демонстрация нравственного превосходства над противником,    доказательство бесперспективности вооруженных действий и провокаций со стороны "агрессора".

Диапазон  ненасильственных действий такого рода достаточно    велик (акты политического самосожжения, движения гражданского    неповиновения, голодовки, бойкоты и т.п.). В небольших демокра­тических государствах эффективна пацифистская тактика гражданского несотрудничества, т.е. отказ от поддержки любых действий правительства, чреватых эскалацией военной напряженности (вплоть до требования полного уничтожения государственных вооруженных сил). Гражданское несотрудничество является реальной альтернативой  стратегии "ядерной обороны".

Другой вариант современной тактики ненасильственного сопро­тивления можно назвать избирательным  пацифизмом. Этот вид пацифизма подразумевает организованное выступление против какой-   либо конкретной войны (движение американцев против войны во Вьетнаме) или  конкретного вида оружия (антиядерное движение уче­ных, врачей, деятелей церкви). Избирательный пацифизм способст­вует попутному антивоенному "просвещению" гражданского населе­ния - просвещению, которое незаметно выходит за рамки частных    обвинений в адрес отдельных инициаторов военных событий или    создателей новых видов вооружений. Вне чисто политической сферы пацифисты выступают активными поборниками антивоенного социаль­ного просвещения, участвуют в разработке и внедрении различных проектов и программ в рамках "исследований мира"( peace  research).

Проблемное поле "исследований мира" достаточно широко. Оно включает функционирование системы международных отношений, за­рождение конфликтных и кризисных ситуаций, формирование психологических установок и аттитюдов, осмысление экономического, политического, футурологического измерений социальной жизни. Рeace research, таким образом, является междисциплинарной областью исследований и требует совокупных усилий специалистов различных  гуманитарных областей. Цель этих усилий в первую оче­редь практическая - создание специфической "инфраструктуры ми­ра", которая будет антиподом существующей организационной струк­туры  гонки вооружений.

29. А. Стивенс. Корни войны в перспективе архетипической
концепции К.Юнга

Автор…рассматривает причины происхождения войн, их психологические и биологические корни и источники, привлекая для объяснения психоаналити­ческую теорию архетипов К. Юнга, данные биологических и социальных  наук, антропологии, политики. На основании подробного анализа он при­ходит к заключению, что корни агрессией войны скрыты в глубине человеческой психики. Агрессия, так же как и сексуальные влечения, является древним инстинктом человечества. Война, вскрывая самое лучшее  и худшее в нас, способствует нашей самореализации. Она мобилизует наши глубинные источники любви, сострадания, самопожертвова­ния, сотрудничества и одновременно порождает ненависть, жесто­кость, разрушение. Она временно устраняет конфликты, существую­щие в обществе, возрастает сплоченность сообщества, значимость  каждого ее члена, повышается способность его членов ко всеобщей  идентификации, люди временно освобождаются от рутины и ответственности.     

Психиатр А.Стор отмечает, что люди, утратившие смысл  жиз­ни, испытывающие неудовлетворенность, почти с религиозным чувст­вом подчиняют себя единой воле, отдаются разрушительному поры­ву. Об универсальности войн говорят сухие цифры статистики, констатирующие, что в период с 1500, по 1860 г. на каждый год мира приходилось 13 лет войны. История человечества есть история  его войн. Еще  в Древнем  Риме возник столь известный теперь лозунг “Хочешь мира - готовься к войне». Война и мир сменяют  друг друга, как фазы Луны, с таким же постоянством и неотвратимостью  природного закона. Они неразрывны, как тепло и холод, день и ночь, порядок и хаос. Длительные периоды мира связаны с  сублимацией и репрессией воинственности, которая тем не менее находит свой выход в мирной жизни в возрастающем количестве фильмов, пропагандирующих культ насилия и жестокости, росте   преступности и др. В  мифологии, в естественнонаучных, психологических и социальных учениях Дарвина, Маркса, Фрейда мир пред­стает как  результат  борьбы  различных  начал, противополож­ных сил. Это борьба видов в животном мире, борьба различных    экономических и социальных систем, борьба его и самости, суперэго и бессознательного, разума и чувства.      

В основании всех жизненных  явлений лежит единый универсаль­ный принцип взаимодействия противоположных начал, конфликт есть    универсальная характеристика мира, его движущая сила, источник развития, динамические полярности могут находиться только в двух    состояниях: конфликта и равновесия. Конфликт между государствами, нациями, отдельными людьми есть лишь частный случай действия всеобщего закона. З.Фрейд утверждал, что сама человеческая личность является продуктом борьбы принципа удовольствия и прин­ципа реальности. В биологии выражением этого закона служит ме­ханизм гомеостазиса. Все существующие политико-экономические    объяснения причин возникновения войн являются лишь рационализациями  императивного древнего опыта человечества, закона универсу­ма. Существуют два основных подхода к  рассмотрению человечес­кой природы: один утверждает, что человек есть существо рацио­нальное, а всплеск агрессии и жестокости возникает как нетолерантная реакция на жизненные обстоятельства; другой утверждает изначальную иррациональную  природу человека, для которого акты насилия и агрессии являются природными и естественными. Пред­ставителями первого направления являются французские философы   и мыслители эпохи просвещения (Руссо, Бюффон), рассматривающие   человеческое сознание и психику как tabula rasa, формирую­щиеся прижизненно. Они считали, что реформы и совершенные социальные институты с неизбежностью приведут к уничтожению войн. Второе направление получило свое развитие в английской   философии ХУП  в. (Т. Гоббс) и далее в немецкой романтической  философии, в трудах Ницше, Фрейда. Представители второго направления  предприняли попытку более глубинного взгляда на человеческую психику. 0ни рассматривали воинственные проявления человека не как патологию и отклонение в его природе, а как естественное состояние, диктуемое его собственной природой. Война есть   единство рационального и иррационального, когнитивного и аффек­тивного, она является результатом взаимодействия многих перемен­ных. Для нее справедливы основные принципы гомеостазиса: саморегуляция, целенаправленность, наличие положительной и отрицательной обратной связи. Мы склонны рассматривать войну, как зло и стремиться к миру, не предполагая, что это есть противоположные   фазы единого динамического процесса, цепь которого состоит в удержании человечества в состоянии экологического равновесия.

Cуществуют психологические объяснительные механизмы возникновения  агрессии. Основы враждебного и дружелюбного отношения к миру закладываются уже  в детстве. Через привязанность и любовь к матери, дающей ребенку защиту и покровительство, формируется,    выражаясь словами Э.Эриксона, "базовое доверие к миру", оно рождает доброжелательность и миролюбие. Различение "своих" и    "чужих" формируется уже в младенческом  возрасте, оно существу­ет у шестимесячного младенца, когда по отношению  к "своим" ре­бенок проявляет позитивные эмоции, встречает их улыбкой, при общении с "чужими" он плачет, стремится избегать контактов. Все   "чужие"  и "посторонние" рассматриваются им как потенциальные    носители опасности и вызывают защитное агрессивное поведение.   На протяжении всей  последующей жизни  человек стремится принадлежать какой-либо определенной группе и противостоит другим. То,  насколько прочно сформировалось доверие к миру, определяет дальнейшее поведение человека в нем: будет ли оно агрессивным или   миролюбивым.

Существование врожденной агрессивности подтверждают нейропсихологические исследования, которые утверждают, что, подобно всем млекопитающим мы наделены природными механизмами  агрессии  и ее контроля обеспечивающими  эффективность организма в    экстремальных физических условиях. <…>

В природе все устроено разумно. Все имеет свой смысл  и значение, в том числе и агрессия, являющаяся необходимым условием выживания  любого животного вида в мире, где ведется постоянная борьба за более благоприятные условия, территории, источники пищи, за власть, за доминантность, за лидерство. Агрессия обеспечивала селективное воспроизведение. Она, генетически закрепляясь,  служила условием естественного отбора, где   все слабое и недееспособное элиминировалось. Агрессия связанная с доминантностью и социальным  превосходством, приводила к выделению лидеров внутри каждой группы, их задача состоит в объединении сообщества,   выработке и принятии решений, поддержании дисциплины. Агрессия к    особям своего вида всегда была выражена слабее, чем к особям    любого другого вида, что диктовалось биологическими соображения­ми  сохранения вида. Одновременно формировалась и внутригрупповай    кооперация, обеспечивающая наиболее эффективные условия защиты от врагов, охоты и борьбы с особями иных  групп. Таким  образом, биологический шови­низм,  эволюционируя, перерастал в социальный, В человеке живет    бессознательная установка делить людей на "своих' и "чужих", по­тенциальных  друзей и врагов. Интересно, что латинское слово “nostis", от которого происходит английское слово «враждебность»  hostility) , переводится как  «посторонний», чужой". На  определенном этапе развития человеческого вида, когда для разли­чий и  делений внутри одного вида уже нет биологических оснований  и предпосылок, возникают, как указывал Э.Эриксон, псевдовиды,  имеющие культурные языковые, религиозные, территориальные и  политические различия. Биологически сформированная и закреплен­ная потребность делить мир на "своих" и "чужих" порождает ра­сизм, национализм, войны. Оперируя, юнгианскими понятиями "вой­на" и "мир" являются архетипическими структурами человеческого  бессознательного. Юнг определял архетипы "как психологический  "сгусток" родового опыта, но не сам опыт". Ж.Моно, французский молекулярный биолог, высказал аналогичную мысль о том, что "все  формы человеческого поведения происходят не из его индивидуального опыта, а из опыта, сформированного эволюционно накопленно­го видом homo  sapiens,     умножаемого  на каждом  этапе разви­тия. Архетипы так же универсальны, как те биологические основания, на которых они образуются, они есть универсальный субстрат  человеческой психики, духовное наследие человечества, сформирован­ное в ходе эволюции. Архетипы являются не только биологически  детерминированными, но и трансперсональными по своей природе.  Они передаются через время, расы, культуры, определяя индивиду­альные и коллективные формы поведения. <…>

<…> Архетипы действуют как ''врожденные программы'', обеспечивая адаптацию организма к меняющимся внешним и внутренним условиям, они задают наиболее вероятные формы поведения, ''валентные'' направления, создавая тем самым наиболее благоприятные условия для их обучения. Таким образом, агрессивность - это часть нашего биологического арсенала. Поэтому ошибочны утверждения, рассмат­ривающие  агрессивность как результат индивидуального изучения, как простую реакцию  индивида на неудовлетворенные потребности. За последние 35-50 тыс. лет человек по своей биологической сути практически не изменился: геноцид, Гитлер и Пол Пот, террор Сталина мало отличаются по своей жестокости и механизму возникновения от племенных войн бурунди, воинственности Чингиз-Хана, Тамерлана и Атиллы. И хотя теперь мы считаем наше общество цивилизованным, мы нисколько не гуманнее наших предков, управляемых древними бессознательными импульсами. Сама история человечества подтверждает биологическую значимость агрессии. <…> Отсутствие явно выраженной враждебности не говорит о том, что ее нет в действительности. Она лишь находится в латентной форме и не проявлена.

Нельзя  согласиться с точкой зрения Лоренца, утверждающего,  что агрессия имеет сипу инстинктивного побуждения, которое долж­но быть непосредственно реализовано. Такие формы открытого  проявления агрессии свидетельствуют лишь о патологии. В норме  агрессия всегда зависит от стимула и включается в целостную  структуру человеческого поведения. Например, объединение молодых  людей для совершения совместных агрессивных действий в банду  является не проявлением инстинкта, а активацией архетипических  диспозиций. Ряд авторов усматривают в подобной архетипической  гипотезе обоснования войн определенный биологический фатализм,  который обеспечивает человечеству алиби и развязывает ему руки.  С  точки зрения этих авторов уничтожение возможных  разногласий  и их причин должно привести к уничтожению самих войн. Это утверждение, хотя и является логичным, не отражает психологичес­ких особенностей человеческой природы, которая не всегда следует законам логики и рацио. Человек, движимый архетипическим опытом  всегда будет находить причины логичные и нелогичные. Та­ким образом, ни концепции Т. Гоббса и К. Лоренца об инстинктивной  природе агрессии, ни концепции Д. Локка и А. Монтегю о ее принуди­тельном характере, который диктуется внешними обстоятельствами  и  неудовлетворенностью человеческих потребностей, не могут  вскрыть ее истинной природы. Они пытаются дать лишь наиболее  рациональные объяснения агрессии.   

Существуют  многочисленные попытки дать определение понятию «война». Одним из возможных  определений может быть следующее: война   есть предрасположенность людей, объединяясь в  группы, использовать организованное насилие против членов других групп. Из необходимости компенсировать свои, анатомические  несовершенства, стремления усовершенствовать собственную физи­ческую природу человек вынужден был  развивать различные формы вооружении: от примитивных каменных до мощных современных.  Человек использовал свой интеллектуальный потенциал для разра­ботки принципов военного искусства - его стратегии и тактики.  Разработка оборонительных и наступательных средств вооружения  была включена  в замкнутый гомеостатический цикл, сформирован­ный под воздействием трех архетипических компонентов: враждебности, защиты, нападения. Именно этот цикл явился основанием  для возникшей в будущем  гонки вооружения. Но создание дистан­ционного оружия явилось особым шагом  в истории человечества,  так как в этом случае перестают действовать естественно-человеческие ингибиторы агрессии (жалость, сострадание, эмпатия), и  таким образом  процесс вышел из-под естественно-природного кон­троля. А.Вайда предложил теорию, объясняющую происхождение  войн. Она содержит следующие утверждения:     

-           снижение жизнеобеспечивающих  ресурсов в расчете на каж­дого индивида приводит к неудовлетворению потребностей и росту  внутригрупповой напряженности;     

-           при возрастании уровня напряженности до критической от­ метки разрядка достигается за счет организации и ведения воен­ных действий против враждебных групп;     

-           людские потери, контрибуции, завоевание новых территорий  снижают плотность населения, повышают обеспеченность жизненно  важными  ресурсами, уменьшают внутригрупповую напряженность.

Война в эволюции человечества выполняла ряд функций: обеспечивала экологический баланс, служила социально-регуляторным  механизмом, организуя процессы социального структурирования, общества (содействовала развитию кооперации, дисциплины, социальной организованности), обеспечивала социализацию индивидов; в обществе, демонстрируя преимущества социальной субординации  и подчинения индивидуальных интересов интересам группы; способствовала  социальной интеграции; путем селективного отбора обеспечивала эволюцию человеческого мозга и развитие цивилизации.   

Многие  социологи, психологи, политологи склонны отрицать,  что в основе современной войны лежит изначальная природная  агрессивность человека. Например, Р.Х.Джекобс пишет, что люди,  убивающие друг друга, применяющие современную  технологию и да­ же вовсе не видящие своего врага в лицо, выказывают вовсе не  агрессию, а покорность и послушание. Но ведь агрессия может  находить выход не только непосредственно в актах насилия. Она  может  выражаться и символах или рационализироваться. Война  теперь начинается не на полях сражений, а в головах людей. К. фон  Клаузевитц, видный германский военный деятель, отметил фунда­ментальное единство трех составных частей феномена войны: на­силия, воображения и разума. Задача активной подготовки войны состоит в активации и актуализации комплекса агрессии. Это за­трагивает когнитивный, социальный, эмоциональный и нейропсихический уровни функционирования. Юнга интересовал вопрос о акти­вации архетипического комплекса, потенциально существующего в структурах коллективного бессознательного. Он предположил, что это может  происходить в соответствии с законами ассоциации, выделяя  ассоциации по смежности и ассоциации по сходству.   Инди­вид, согласно закону ассоциаций по смежности, попадает в ситуа­цию, которая имплицитно содержит характеристики архетипического образования. Таким образом, происходит активизация групп ассоции­рованных  идей, связанных общим аффектом. Они существуют в ин­дивидуальном  бессознательном в виде архетипического  комплекса.

Существующие   в истории обряды инициации у мальчиков-под­ростков  служили как бы первой ступенью в активизации комплекса агрессии. Они имели и другую функцию. У мальчиков в период мужания  резко возрастала гормональная активность (секреция тестостерона, в частности), что приводило к сексуальной активности и  агрессии. Он мог представлять определенную угрозу существующей социальной иерархии. Таким образом, практики инициации по­зволяли канализировать эту энергию в социально приемлемые формы   (дисциплина, групповое единство). В современном обществе  обряды инициации как таковые отсутствуют, но обязательная воин­ская повинность обеспечивает те же самые архетипические этапы:  сепарация от семьи, период проверок и испытаний, обучение и овла­дение военным искусством, возмужание, инкорпорация в общество  мужчин. Здесь воспитываются  такие черты, как преданность и вер­ность группе, групповая солидарность и единство, самодисциплина,  подавляется индивидуализм и  конконформизм. На психологическом уровне это выражается  в разрушении материальной идентификации  и создании новой — идентификации с ролью мужчины  как гражда­нина и воина. Культивирование маскулинных черт, таких, как вы­носливость, агрессивность, сипа, в категориях юнгианской психологии выражается  в подавлении "души', архетипического женского  начала в мужчине  и усилении эгоинтеграции с маскулинным архе­типом.  Таким  образом, целью армейской подготовки является подавление критичности мышления  и активизации глубинных бессозна­тельных   паттернов поведения (покорность, принадлежность к группе).     

Отмечается,  что ненависть и любовь тесно связаны между со­бой. Христианство, формируя христианскую мораль, пыталось раз­ вести  их, определяя дьявола как носителя зла внешней и враждеб­ной по  отношению к человеку силы. Позднее Фрейд выделил особую  структуру бессознательного – «Оно», являющуюся  источником сек­суальных  и агрессивных импульсов. Юнг определил ее как «тень».  Важным   в понимании враждебности и любви как форм поведения  является    понятие «суперэго» (или моральный комплекс в терми­нах  Юнга). Суперэго  как совокупность моральных стандартов, эти­ческих  норм и правил, существующих в данной культуре, представляет собой архетипический компонент психики, формирующийся или активизирующийся родителями  в детях. В индивидуальном сознании эта инстанция осуществляет роль внутреннего родителя, строго кон­тролирует и подавляет запрещаемые обществом  агрессивные и сек­суальные желания, которые  остаются вытесненными и существуют как динамические компоненты. На военной службе происходит на­правленное контролируемое высвобождение этих импульсов. В сол­дате активизируется архетип "героя", позволяющий осуществить переход от юности к патернальности. По юнгианскому принципу об­ратимости противоположностей развитие архетипа маскулинности приводит к распространению противоположного архетипа феминности. Разрушение  материального комплекс» оставляет незаполненное про­странство, которое во что бы то не стало должно быть заполнено. Любовь  в этом случае выступает как реализация необходимости.    

Отмечается, что любое  социальное сообщество может существо­вать в двух различных состояниях: релаксации и мобилизации (объединение под властью авторитета во имя выполнения определен­ных целей и задач). Переход от состояния релаксации к состоянию мобилизации обусловлен глубинными интрапсихическими  изменениями в структурах коллективного бессознательного. Определяя возможные механизмы,  Уоллес говорит о "высвобождающих стимулах: различ­ного рода символах, пробуждающих  коллективные чувства агрессии, страха. Архетипические механизмы, лежащие  в основе процессов мо­билизации, активизируются через подражание, обучение, опыт. При этом значимыми  являются такие феномены, как власть авторитета, подчи­нение лидеру, где .диадическая связь авторитет-подчинение выступа­ет как выражение архетипической системы родитель-ребенок, где родитель и авторитет являются образцами для подражания. Анализ эксперимента Мильграма,  исследующего подчинение авторитету, по­зволяет выявить характерные  особенности этого явления. Человек, подчиняющийся  власти авторитета, снимает с себя ответственность за принятие решения. Авторитет становится для него источником мо­рального закона, проекцией его «суперэго», возникают родительские отношения. На уровне описания психических процессов переход от состояния мира к состоянию войны характеризуется прорывом репрессируемых  подсознательных импульсов.  "Ego"   не  может устоять перед их натиском. Юнг говорил в этом случае об архетипе "одержимости",  когда индивидуальные чувства, аттитюды претерпе­вают  радикальное изменение. Происходит обращение моральных и материальных  ценностей. Обсуждая рациональные или иррациональ­ные  пусковые, механизмы в развязывании войн, можно обратиться к  Ницше, который выделял существующее  иррациональное стремле­ние к власти. Фрейд говорил о движущей сипе сексуальных желаний. В  человеке существуют как сексуальные желания, так и стремление к  власти, агрессии, которая является средством их удовлетворения. Поэтому  надо стремиться к достижению сбалансированного состояния подсознательных влечений, желаний и установлению гибкого  контроля над ними.    

Переход  от состояния мира к состоянию войны характеризуется  следующими  этапами: восприятием угрозы при столкновении меж­ групповых интересов; неудачными попытками урегулировать разногласия дипломатическим путем; растущим недоверием; поиском и  активизацией псевдовидовых различий; проекцией "тени" (в терми­нах Юнга), включением "высвобождающих  стимулов" (пропаганды  и агитации), растущим воинственным энтузиазмом, дальнейшей  эскалацией напряженности и началом военных действий, победой  одной стороны и поражением другой, мирными переговорами и уста­новлением мира.

Стремясь к вечному и последнему миру, человечество с неиз­бежностью   возвращается к войне. Подобный закон действует в лю­бом обществе. Ошибочны взгляды тех, кто утверждает, что войны  есть результат амбициозных устремлений королей, монархов, прави­телей. Только демократические формы правления несут миру избавление. История показывает обратное - установление демократичес­ких режимов всегда сопровождалось самыми  жестокими и кровавы­ми войнами (Великая французская революция). Ошибочны также и  утверждения марксистов, усматривающих  экономические и социаль­ные причины войн в существовании капиталистической системы, где  ведется постоянная борьба за источники сырья, рынки сбыта.  Таким  образом, обосновывается необходимость социализма, устанавливающего  братство и солидарность трудящихся.    

Маркс  выделял три типа войн: войны между капиталистически­ ми и  социалистическими государствами, войны между капиталисти­ческими государствами, антиколониальные освободительные войны.  Для войн между  социалистическими государствами, с его точки зре­ния, не существует никаких объективных социальных и экономичес­ких предпосылок. Но недавние события в Афганистане, Армении,  Грузии, Прибалтике, в странах восточного опока опровергают этот тезис.

Существует "медицинский" взгляд на проблему войн. В соответ­ствии  с ним война рассматриваете я как проявление социальной болезни  общества, так как здоровые люди неагрессивны, а здоровые сообщества невоинственны. Таким образом, война есть патологическое состояние общества, один из симптомов его болезни. Однако  эта теория  упускает из рассмотрения три существенных фактора:  универсальный характер войн, биологическую функцию агрессии и отсутствие какого-либо удовлетворительного определения или критерия  того, какое общество можно считать "'здоровым".     

Ошибка  всех перечисленных теорий заключается в игнорировании   действующего архетипического механизма, а также в том, что дол­гое время ключом к  решению проблемы  войн являлся анализ культу­ры, а не биологии.

Юнг  проводит различие между архетипическими образами, моти­вами, поведенческими паттернами и собственно архетипическими структурами, чтобы избежать возможных  обвинений в ламаркизме, который утверждал возможность  генетического закрепления индиви­дуального онтогенетического опыта. Юнг, отвергая эти взгляды, от­мечал, что архетипические образы, идеи, формы поведения сами не наследуются. Наследуется лишь архетипическая предрасположенность к их возникновению и выражению, способность к речи и прямохождению. Существует определенная архетипическая иерархия: инактивация архетипа может иметь большие или меньшие  последствия для человека. Так, например, инактивация материального архетипа мо­жет привести к серьезным пичностным  нарушениям  в развитии. В то же время  инактивация архетипа агрессии не оказывает столь от­рицательного воздействия на развитие человека. Во многом степень актуализации архетипа определяется условиями той культурной среды, в которой развивается индивид.    

Но цели и задачи человека должны определяться не пассивным принятием архетипической обусловленности, его "эго" должно не пассивно развиваться под воздействием побуждающей самости, а уметь сознательно сопротивляться постоянно действующей императив­ной силе. Но может ли человек изменить свою  биологическую приро­ду и существующие архетипы, научиться управлять их энергией? Для устранения агрессивности, утратившей на данном этапе свое эволю­ционное значение, могут использоваться новые продуктивные формы ее канализации, воспитания и образования, а в будущем - биотехно­логии, генной инженерии. Но при этом сразу же возникнет множест­во этических, нравственных, социальных и политических проблем, Уничтожив агрессивность, не уничтожим пи мы  тем самым  способ­ность человека к творчеству, его стремление к самореализации?

Глава 9. Чем и как завершается конфликт?

30. Л. Козер. Завершение конфликта.

Некоторые социальные процессы являются конечными, это значит, что они определяются своим преходящим характером, а спосо­бы  их завершения институционально предписаны. С заключением  брачного союза заканчивается период ухаживания; завершением формального образования является достижение цели обучения, ознаменованное выпускными экзаменами или торжественным актом. другие социальные процессы, такие, как дружба или любовь, не имеют чёткой точки завершения. Следуя  закону социальной инерции,  они продолжают  действовать, до тех пор пока их участники не предложат ясных условий их прекращения. К такого рода процессам относится социальный конфликт. Если, например, в игре правила ее ве­дения  одновременно включают и правила окончания, то в социальном  конфликте непременно должна быть установлена четкая договорен­ность между соперниками относительно его завершения. В том слу­чае, когда не достигнуто никаких взаимных соглашений к некоторо­му моменту борьбы, ее окончание становится возможным лишь  как следствие гибели по крайней мере одного из противников. Это значит, что завершение конфликта содержит в себе ряд проблем, которые не свойственны конечным процессам.

Различные  типы конфликтов можно классифицировать в соответствии со степенью их нормативной регуляции. На одном конце кон­тинуума можно  поместить полностью институализированные конфлик­ты (типа дуэли), тогда на его противоположном конце окажутся аб­солютные  конфликты, цель которых состоит не во взаимном урегу­лировании спора, а в тотальном истреблении противника. В конфликтах второго типа согласие сторон сведено к минимуму, борьба  прекращается только в случае полного уничтожения одного или обоих соперников. По словам А.Шпейера, мир, завершающий абсолютную войну, устанавливается уже в отсутствие врага.      

Разумеется, конфликты такого рода особенно изнурительны и дорогостоящи, по крайней мере для противников, обладающих при­мерным  равенством сил. Если соперники стремятся избежать "игры с нулевой суммой очков», исходом которой может быть либо окончательная победа, либо столь же безусловное поражение любой из  сторон, они обоюдно заинтересованы в создании механизмов, способ­ных привести к обусловленному завершению борьбы. В действитель­ности большинство конфликтов оканчивается раньше, чем побежден­ная сторона будет полностью разбита. Выражение "стоять до послед­него', как правило, оказывается только фразой. Сопротивление в  принципе всегда возможно, до тех пор пока в лагерях враждующих    сторон остается хотя бы по одному воину. Тем не менee схватка обычно прекращается задолго до наступления этого момента. Так происходит потому, что соперники договариваются относительно условий завершения конфликта.

Если абсолютные конфликты практически не допускают никаких соглашений по поводу их окончания, некоторым разновидностям высоко институализированных конфликтов присущи специфические точки завершения. Символические концовки дуэлей, испытаний огнём и водой и прочих состязательных видов борьбы служат их концентрирующим  началом н придают им характер игры, автоматически определяя финал конфликта. Здесь подсчитываются очки, устанавливается линия финиша, фиксируется условно допустимая степень повреждений. Когда сумма очков достигает определенного числа, когда доказана  та  или иная разновидность причиненного ущерба или пересечена финишная  черта, конфликт оказывается исчерпанным, а его результат очевидным как для победителя, так и для побежденного.

Если конфликт институализирован не полностью, оценка сравнительной силы сторон оказывается нелегкой задачей, так что потерпевший может  и не согласиться с фактом своего поражения либо  вообще не знать о нем. Поэтому оба соперника, стремясь избежать лишних усилий, заинтересованы в том, чтобы момент выигрыша  или пик борьбы, который делает невозможным дальнейшее  предвосхище­ние победы, были бы обозначены как можно  более четко. Окончание конфликта становится в этом случае проблемой, которую должны решать оба оппонента.

Завершение конфликта представляет собой социальный процесс,   который, хотя   и обусловлен намерениями противников, все же не может быть выведен  из них непосредственно. По Замечанию Г.Зиммеля, это специфическое предприятие не принадлежит ни миру, ни войне, подобно тому как не принадлежит не одному из берегов соединяющий их мост. Исход конфликта, без сомнений, связан и с целями участников, и с теми средствами, которые они используют. Его длительность и интенсивность будут зависеть от устремлений оппонентов, от имеющихся в их распоряжении ресурсов, наконец, от времени и усилий, которые потребуются для выработки окончатель­ного решения. Тем не менее завершение конфликта, т.е. достижение согласия по вопросу о том, что следует считать истинным решением проблемы, выдвигает на первый план такие факторы, которые  не cвязaны напрямую с действиями сторон и должны быть поэтому  рассмотрены отдельно.

Завершение всех видов конфликтов (за исключением абсолютных) предполагает обоюдную активность соперников. Поэтому данный   процесс нельзя трактовать как одностороннее навязывание волн бо­лее сильного партнера более слабому. Вопреки соображениям здра­вого смысла решающий  вклад в окончание конфликта вносит не толь­  ко тот, кто, вероятно, останется в выигрыше, но и тот, чей проигрыш уже предрешен. Как отмечает Г.Калахан, войну навязывает победитель, но мир наступает благодаря усилиям потерпевшей стороны.   Следовательно, чтобы понять мотивы заключения мира, надо принять   во внимание точку зрения побежденного война будет длиться до   тех пор пока последний не пойдет на мировую. Иначе говоря, не­  отъемлемым  элементом победы  оказывается готовность проигравшего пойти на уступки. Недвусмысленное  признание своего поражения   служит в данном случае доказательством истинной силы. Подобные   действия Зиммепь назвал настоящим подарком побежденного  своему  более удачливому сопернику, а способность делать подарки как известно, является критерием подлинной  независимости.

Если, таким  образом, н победитель и побежденный вносят равный вклад в дело завершения конфликта, они вынуждены заключить  между собой некоторое соглашение. Как убедительно показал   Т. Шеплинг, признания друг   друга и взаимных уступок. Этот тезис   применим не  только для характеристики ведения конфликта, но в   его завершения. Для того чтобы погасить конфликт, стороны долж­ны  заключить договор относительно норм и правил, которые позволят определить взаимное соотношение сил. Общность интересов вы­нуждает соперников принять такие правила, которые усиливают их  зависимость друг от друга в самом процессе отстаивания антагонистических целей. Договоренности подобного рода способствуют самоликвидации конфликта в той мере, в какой принятые правила соблюдаются, конфликт институализируется и приобретает черты   состязательной борьбы, о которой говорилось выше.  

Соглашения, в которых четко зафиксированы цели противников и  оговорен момент  будущего исхода борьбы, уменьшают длительность конфликта. Раз одна из сторон добилась своей целина другая приняла этот факт  как знак своего поражения, конфликт исчерпан. Чем жестче очерчен предмет спора, чем очевиднее признаки,   знаменующие  победу, тем больше шансов, что конфликт будет лока­лизован во времени и пространстве. В этой связи уместно вспом­нить известный афоризм Дюркгейма:  «Чем более человек имеет,   тем более он желает, ибо удовлетворение потребностей порождает новые желания, не насыщая прежних». Пределы, положенные «аппетитам» сторон их взаимной договоренностью, придают нормативно- конечный характер процессу, который как таковой не обладает спо­собностью к самоограничению.  

Иллюстрацией к сказанному могут служить примеры  из истории  тред-юнионизма. Ограниченные цели борьбы его экономического  крыла содержали в себе не только возможности для урегулирования  спорных вопросов, но и наглядные признаки наиболее удобных мо­ментов для завершения схватки. Что же касается сторонников ре­волюционного синдикализма, то для них окончание забастовки всег­да представляло мучительную проблему. Поскольку цель последних  состояла не в улучшении капиталистического порядка изнутри, а в  его ниспровержении, постольку они не могли согласиться на такой  финал борьбы, который означал победу с точки зрения экономичес­кого тред-юнионизма. Стратегия революционного синдикализма за­ ведомо обрекала себя на провал, так как с этих позиций никакой  исход забастовка не мог считаться приемлемым разрешением  конфликта, если он не означал уничтожения капитализма. Невосприим­чивые к свидетельствам относительного успеха, игнорирующие вся­кие попытки к примирению адепты революционного синдикализма не  способны были использовать даже завоеванные ими частичные пре­ имущества. Как это ни  парадоксально, в данном случае именно  слабая сторона требовала безусловного подчинения от своего силь­ного оппонента, провоцируя тем самым продолжение борьбы до пол­ного истощения сил.    

Приведенный пример  показывает тесную связь между тем  или  иным  исходом борьбы и специфическими целями ее участников. Чем  ограниченнее их устремления, чем меньше жертва, требуемая от оппонента, тем больше вероятность, что побежденная сторона будет  готова уступить свои позиции. Следует постепенно подводить про­ игравшего соперника к решению, что заключение мира будет для  него более выгодно, чем продолжение войны. Подобное решение  значительно облегчается в тех случаях, когда требования победите­ля не выглядят чрезмерными. Если желания последнего строго огра­ничены, как, например, в случае русско-японского конфликта 1905г.  или испано-американской войны, то процесс примирения оказывает­ся относительно легким. Как только японцы преуспели в своем намерении приостановить продвижение русских на Дальний Восток, их  цель была достигнута и они смогли позволить себе предпринять  первые шаги в сторону мира, обратившись к Рузвельту с просьбой  о посредничестве. Аналогичным образом США, разбив испанский  флот и овладев Кубой, не были заинтересованы в дальнейших воен­ных действиях против Испании на материке.

И все-таки независимо от действий потенциального победителя,  способствующих скорейшему завершению конфликта, последнее олово  остается за побежденным. Что же в таком случае заставляет проигравшего признать свое фиаско? Здесь решающую роль играет не  столько объективная ситуация, но и соответствующее ее восприятие,  так как только оно может принести столь желанную констатацию  проигрыша. Как пишет Клаузевиц, если мы хотим подчинить сопер­ника нашей воле, нам следует поставить его в такое положение,    которое покажется ему более тягостным, чем требуемая нами жерт­ва, Это элегантное изречение тем не менее лишается смысла, если  не будут определены критерии, руководствуясь которыми противник  сможет в действительности оценить сложившуюся ситуацию. Разные  противники могут иметь разные мнения по поводу тяжести своего  положения или цены требуемой жертвы. Оценки подобного рода  крайне трудны и не сводимы исключительно к рациональным сообра­жениям или расчету. Их выбор значительно облегчается, если под  рукой есть доступные символические ориентиры, позволяющие овла­деть ситуацией.     

Во всех тех случаях, когда война строго локализована (как,  например, военные действия в ХУШ  в.), то или иное очевидное со­бытие  - штурм крепости, преодоление естественного барьера и т.п. - служит для соперников символом успешной реализации намерений одного из них. Последующие уступки потерпевшей стороны означают .  полное и окончательное разрешение спорного вопроса. Если же нет  таких  ориентиров, доступных восприятию обоих противников, завер­шение  конфликта осложняется.     

Природа символических ключей-ориентиров может существенно  варьироваться. Следовательно, вероятный победитель должен распо­лагать точными  сведениями о том, какие именно символы его оп­понент расценит как свидетельства своей неудачи. Если стопина  государства олицетворяет для его граждан само существование на­ции, то падение столицы будет воспринято как поражение с после­ дующими  уступками победителю. Так, падение Парижа в 1871  и в.   1941  гг. символизировало для большинства французов окончание   войны, несмотря на то, что Гамбетта собрал новые значительные   силы  в провинции, а де Голль призывал к продолжению борьбы из   Лондона. Только относительно небольшое число французов отказа­  лось принять падение Парижа как знак военного поражения нации.   Менее централизованные народы, для которых столица не обладает   столь большим символическим значением, не воспринимают захват   главного города страны как решающее событие войны. Претория и   Блумфонтен сдались англичанам в 1900  г. Тем не менее к боль­шому  удивлению британцев, сопротивление буров не прекращалось   еще в течение двух лет. Британцы не могли понять, что для буров,   занятых преимущественно  сельским трудом, именно обширные сель­скохозяйственные угодья, а не города, являются символом нации.   Для  буров война закончилась лишь тогда, когда постоянная нехват­ка  фуража, тяжелые условия и грабежи противника уничтожили их   лошадей. Для человека, выросшего в седле, утрата лошади с неиз­бежностью  означает поражение. Точно так же разграбление Вашинг­тона  в 1812 г. не воспринималось американцами как свидетельство   национальной катастрофы: символом национальной независимости, с их точки зрения, являлась не федеральная столица, а бескрайние  просторы Америки.  В других случаях символ неудачи вообще может  быть не  связан с захватом территории, а ассоциироваться, например,  с гибелью  или пленением харизматического вождя.   

В структуре неприятельского лагеря указатели—ориентиры пред­ставлены как значимые  символы поражения и победы. Поэтому для  обеих сторон чрезвычайно важно обладать более подробными сведе­ниями об отличительных особенностях социальной структуры и сим­волах противника. Когда в кромешной тьме сталкиваются две абсо­лютно незнакомые  армии, их обоюдное невежество мешает им дого­вориться, прежде чем силы обеих окажутся на пределе.

Способность использовать в схватке символические знаки пора­жения или победы оппонента зависит не только от знания его орга­низационной структуры, но и от внутренней динамики своего собст­венного лагеря. Внутренняя борьба может послужить препятствием  для признания той или иной совокупности событий в качестве недву­смысленного  символа неудачи. Даже в том случае, если факт пора­жения признается большинством, вполне вероятно, что меньшинство  будет no-прежнему  отстаивать возможность дальнейшего сопротив­ления. Отдельные группы могут прийти к заключению, что лидеры,  принимающие  решения и согласившиеся положить конец конфликту,  предали общее дело. Обширный материал для разногласий внутри  каждого  из враждующих лагерей содержит также условия заключе­ния мира, тем более что в зависимости от переменчивой фортуны, эти условия получают новые и новые трактовки на разных этапах  развития конфликта. Партии могут принципиально расходиться в  оценке того или иного события как имеющего решающее  или случай­ное значение для исхода борьбы. Противоборство внутренних группировок будет тем глубже и ожесточеннее, чем менее интегрирована социальная структура. В интегрированных структурах внутреннее  несогласие возбуждает и усиливает энергию групп, но если расхож­дения по поводу адекватности тех или иных действий затрагивают  глубинные пласты общих верований, символы победы и поражения  также могут  оказаться различными для разных групп.     

В крайне поляризированных социальных системах, где внутрен­ние конфликты разных типов накладываются друг на друга, единое  прочтение ситуации и общность восприятия событий всеми членами  системы  вряд ли вообще возможны. В условиях когда группа или  общество раздираемы враждой лагерей вне всякой объединяющей  цели, заключение мира становится почти невозможным, так как ни  одна из внутренних партий не желает принять определение ситуации,  предложенное другими. В подобных обстоятельствах предпосылкой  для  заключения внешнего мира является урегулирование внутренних  споров, а также пересмотр и окончательное определение баланса  сил между  враждующими группировками. После Февральской революции в России Временное правительство, находясь под постоянным  давлением крепнувшей партии большевиков, было не в состоянии ни продолжать войну, ни достойно завершить ее. Как только большевики захватили власть, возобладало их понимание ситуации, и мир в Брест-Литовске стал реальностью.

Если  социальная структура не подвергается столь сильным по­трясениям и расколам, то и в этом случае для нее будет характер­но неизбежное размежевание сил, а именно расхождение между соци­альной перспективой лидеров и точкой зрения масс. Несовпадение позиций подчинения и авторитета требует от стоящего во главе значительных усилий, для того, чтобы массы согласились с его интер­претацией событий. На первых этапах конфликта лидер призван убе­дить идущих за ним  в оправданности их жертвы, т.е. в том, что борьба ведется во имя будущего благополучия всех слоев общества, а не только его верхушки. Точно так же в дальнейшем лидер дол­жен  доказать своим соотечественникам, что признание проигрыша продиктовано интересами всего общества, а не только соображения­ми вождей.  Чтобы сделать поражение приятным, требуется, видимо, не меньше  усилий, чем для того, чтобы стала желанной война.   

Характерное  отличие лидеров от ведомых не исчерпывается раз­ным  качеством их социальной перспективы; оно включает также уровень  оценочных суждений, так как лидер обязан быть более рацио­нальным  в своей интерпретации последствий конфликта и относитель­ных  преимуществ своей стороны. Вождь, который предвидит неудачу раньше,  чем она станет достоянием массового сознания, должен разработать специфическую  стратегию убеждения своих соотечест­венников: выгоднее будет такое толкование проигрыша, которое представит  его как по крайней мере частичную победу. Достаточ­но часто  возникает необходимость остудить пыл тех, кто следует за вождем,  доказав им, что пережитое ими как поражение есть  "на самом деле" частичная победа.

Разногласия внутри вражеского лагеря по поводу адекватного определения ситуации снова выдвигают на первый план важность символических  ориентиров. Если лидер хочет облегчить тяжесть поражения, он должен призвать на помощь свое умение манипулировать системой символов, посредством которой массы ориентируются в текущих событиях. Например, в конфликтах между рабочими  и администрацией многие события, которые кажутся несущественны­ ми  постороннему наблюдателю, могут нести высокий эмоциональный  заряд для его участников. Возобновление работы несколькими за­бастовщиками  или, наоборот, успех демонстрации, или поддержка  официальных лиц и органов печати, выражающих общественное мне­ние, — все эти события могут иметь символическое значение для  участников конфликта, т.е. способствовать возвращению к работе  либо, напротив, укреплению надежды на скорую победу. Вот почему  так важно  для лидера умело оперировать символами, которые фор­мируют  массовое восприятие событий. Организатор забастовки должен знать, как закончить борьбу в удобный момент. Однако это  знание окажется бесполезным, если он не сумеет передать его рядовым участникам забастовки. Этот процесс нередко означает преимущественное разъяснение массам сути одержанных ими частичных    побед, с тем чтобы отвлечь их внимание от переживания относитель­но неудач.

Из подобных действий и складывается компромисс. В действи­тельности компромисс, который многим рядовым участникам борьбы видится как "предательство вождей", обусловлен иной структурной   позицией лидера по сравнению с ведомыми — позицией, которая по­зволяет воспринимать ситуацию во всей ее целостности, недоступной массам. Более того, роль лидера требует постоянных манипуля­ций внутригрупповыми точками напряжений, для того чтобы сохра­нить единство группы в неблагоприятных обстоятельствах. Эти ма­нипуляции лидера будут оправданы даже в том случае, если дости­жение общегрупповой цели потребует жертвы. Используя терминоло­гию  Парсонса, можно сказать, что "поддержание системы" может    иногда осуществляться путем снижения качества исполнения задачи.

Большинство конфликтов действительно оканчивается компромиссом, где достаточно трудно определить относительные преимущест­ва той или иной стороны. Следовательно, необходимо различать    между собой желание заключить мир и  готовность признать себя побежденным: очень часто в наличии оказывается только первое. Стремление сторон к миру может  быть вызвано очевидной невоз­можностью достичь цели или непомерной ценой успеха, или, в более    общей, форме, осознанием меньшей привлекательности продолжения    конфликта по сравнению с его мирным исходом. Во всех этих си­туациях противники вряд ли будут склонны признать свое поражение,    несмотря на явные усилия найти выход из такого положения, при    котором никому не удается полностью одержать верх. В таком слу­чае соперники вынуждены испробовать путь компромисса. Обсужде­ние возможности компромисса, который положит конец призрачной    погоне за победой, предполагает адекватную оценку наличного поло­жения вещей. Такой оценке, в свою очередь, будет способствовать    наглядность и доступность показателей взаимного соотношения сил,    о которых шла речь выше. С  этой точки зрения одна из ключевых  функций посредника состоит в облегчении доступности этих показа­телей для враждующих сторон. Способность соперников вести пере­   говоры зависит от того, насколько совпадают присущие им системы    символов; общность символов обеспечивает тождество оценок в сло­жившихся условиях. Таким образом, символы победы и поражения   самым непосредственным  образом связаны с процессом преодоления    ситуаций, когда в равной мере невозможны ни полный выигрыш,    ни абсолютный проигрыш.

До тех пор, пока соотношение сил участников конфликта не получило своей оценки, трудно дать соответствующую характеристику   (потенциалу каждого из них. Если же такая оценка достигнута, взаимное согласие становится возможным. Переосмысление сложившейся ситуации в ходе борьбы нередко высвечивает такие ее аспекты,   которые прежде оставались в тени. Соглашению сторон способству­ют четкие критерии оценки текущих условий. Возможность такого  мира, который лишит обоих соперников преимуществ победителя, за­висит также от единства мнений по вопросу о взаимном соотноше­нии  сил. Не меньшую роль играет здесь умение договаривающихся  сторон красиво подать новое понимание ситуации своим соотечественникам. Так, во время корейской войны США  не только избрали  своим символическим рубежом  Корейский перешеек, но сумели убе­дить и противника, и собственных граждан в своей решимости удер­жаться там во что бы то ни стало. Когда было пролито достаточно  крови и обеим сторонам стало ясно, что победа любой из них будет  стоить слишком дорого, противники сели за стол переговоров. Они  стремились к компромиссному решению, которое было бы  основано  на реальном балансе политических и военных сил и выглядело убедительным в глазах обоих народов. Как отметил Б.Х.Миддел-Харт,  мир как выход из тупиковой ситуации, когда оба оппонента отдают  должное силе друг друга, всегда предпочтительнее мира, заключен­ного вследствие обоюдного истощения ресурсов.    

Таким  образом, сопоставительная оценка потенциалов противни­ ков действительно очень часто становится возможной только в хо­де конфликта. Тем не менее период взаимных мучений будет гораз­до короче, если в распоряжении сторон имеются наглядные свиде­тельства-символы, которые позволяют четко обозначить тот или  иной исход борьбы и соотношение ресурсов ее участников. Когда  процесс применения этих символов высоко институализирован, продолжительность и интенсивность конфликта уменьшаются. Поэтому  изучение символов, которые побуждают к компромиссу или даже  признанию своего краха, не менее ценно, чем осмысление символи­ческих стимулов к войне.

31. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа. О цене конфликта и цене выхода из него

(…) Цена конфликта (Цк) для каждой из конфликтующих сторон складывается из суммы трех величин: 1) затраты (Э) энергии, времени и сил на конфликтную деятельность; 2) ущерб (Д), наносимый недружелюбными действиями другой стороны; 3) потери (С), связанные с ухудшением общей ситуации (развал общего дела из-за плохого взаимодействия сторон и несогласование их усилий, беспорядок, застой, утрата общественного престижа и т.д.):

Формула 1:

Цк = Э+Д+С

Цену конфликта, в принципе, можно перевести в денежное выражение, но обычно она выступает как интуитивное понятие. Нестрогость интуитивно улавливаемой цены конфликта не мещает тому, чтобы сравнивать ее с другой интуитивно оцениваемой величиной – ценой выхода из конфликта.

Цена выхода из конфликта (Цвк) – это разность между утратами (У), с которыми сапряжен этот выход из конфликта (утрата каких-то приобретений, статуса, перспектив; затраты на реорганизацию, нахождение новых возможностей; уступки другой стороне; и т.п.) и приобретениями (П), которые даст выход (освобождение сил для другого поля деятельности; открытие новых возможностей, и пр.):

Формула 2:

Цвк = У-П

Если приобретения П больше, чем утраты У, то выгода от прекращения конфликта очевидна. Однако приобретения обычно представляются неясными  и гипотетичными, что значительно снижает их оценку, тогда как утраты отчетливо зримы и поэтому оцениваются высоко. Вот почему неудивительно, что гораздо чаще встречается иной вариант: утраты представляются больше приобретений. В этом случае целесообразно сопоставить Цк и Цвк. Если Цк < Цвк, т.е. выход из конфликта дается слишком дорогой ценой, то попытки продолжить конфликтную борьбу еще имеют смысл. Если же Цк > Цвк, то наоборот, «дешевле» прекратить конфликт, чем расходовать средства на его продолжение.

Таким образом, сравнение цены конфликта и цены выхода из него позволяет рационально решить вопрос: стоит ли продолжать конфликт, учитывая дальнейшее возрастание его цены, или же выгоднее прекратить его. Однако для принятия окончательного решения надо еще, вдобавок, учесть два важных обстоятельства. С одной стороны, нужно взвесить шансы на победу в конфликтной борьбе и оценить преимущества, которые принесет победа. Здесь остается простор для любителей риска. Они могут решить бороться дальше в надежде на победу и большой выигрыш, оставив в стороне рациональные доводы. Но Если риск представляется неоправданным, то при Цк > Цвк есть все основания искать путь к прекращению конфликта. А с другой стороны, необходимо принять во внимание, что цена выхода из конфликта может сильно меняться в зависимости от условий, на которых выход осуществляется. Это подводит к необходимости договариваться с другой стороной с целью найти способ улучшить эти условия и понизить тем самым цену выхода из конфликта.

Для конфликтолога – практика понятие цены конфликта и цены выхода из конфликта – это рабочие инструменты, с помощью которых очерчивается выбор наилучших перспектив развития конфликтной ситуации. Конфликтующие стороны, как правило, настолько втягиваются в борьбу друг с другом, что она кажется единственно возможным способом бытия. Они  начисто забывают о других возможностях, упускают из виду, что могут добиться большего и жить лучше, если выйдут из конфликтной борьбы. <…> Когда конфликтолог, сталкиваясь с подобным ''уходом в борьбу'', настраивает конфликтующие стороны на рациональный подход к подсчету и сравнению цены конфликта и цены выхода из него, это нередко отрезвляет страстно увлеченных борцов ''за победу во что бы то ни стало''.

Завершение конфликта иногда достигается просто потому, что конфликтанты устают враждовать, привыкают друг к другу и приспосабливаются к сосуществованию. Проявив достаточную терпимость они, если контакты между ними неизбежны, постепенно приучаются не придавать особого внимания неприятным чертам поведения другой стороны, не наступать ей на ''больную мозоль'', находя вместе с тем способы отстаивания своих основных интересов. Многое здесь зависит от житейской мудрости конфликтантов, их способности понять, что можно жить в мире, не требуя друг от друга полного согласия взглядов и привычек.

Однако гораздо чаще завершение конфликта удается достичь только посредством специальных усилий, направленных на его разрешение. Такие усилия могут потребовать немалого искусства и большой изобретательности…

 

Раздел 3.

ОСОБЕННОСТИ КОНФЛИКТОВ  В РАЗЛИЧНЫХ СФЕРАХ

СОЦИАЛЬНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ

 

 

Глава 10. Межличностные конфликты

32. Санкт-Петербургская конфликтологическая  школа  о межличностных конфликтах

 

ОСОБЕННОСТИ   МЕЖЛИЧНОСТНЫХ   КОНФЛИКТОВ

Едва ли  среди нас найдутся те, кому ни разу в жизни не пришлось    участвовать в каком-то конфликте. Иногда человек сам стано­вится инициатором конфликта с одним или несколькими из окру­жающих  его людей, иногда он оказывается вошедшим с кем-то в конфликт неожиданно для самого себя и даже против собственно­го желания. Нередко бывает и так, что обстоятельства заставляют человека втягиваться в конфликт, разгоревшийся между другими людьми, и ему приходится волей-неволей выступать то ли в каче­стве арбитра или примирителя спорящих сторон, то ли в роли за­щитника одной из них, хотя, может быть, ему не хочется ни того, ни другого. Во всех ситуациях такого рода можно заметить два вза­имосвязанных аспекта. Первый — это содержательная сторона конфликта, т. е. предмет спора, дело, вопрос, вызывающий разно­гласия. Второй же — это психологическая сторона конфликта, свя­занная с личностными особенностями его участников, с их личны­ми взаимоотношениями, с их эмоциональными реакциями на при­чины конфликта, на его ход и друг на друга. Вот эта-то вторая сторона и является специфической чертой межличностных конфликтов — в отличие от конфликтов социальных, политических и др.

В таком конфликте люди сталкиваются друг с другом непосред­ственно, лицом к лицу. При этом у них возникают и поддержива­ются напряженные отношения. Они втягиваются в конфликт как личности, проявляют в нем черты своего характера, способностей, других индивидуальных свойств и особенностей. В конфликтах проявляются потребности, цели и ценности людей; их мотивы, ус­тановки и интересы; эмоции, воля и интеллект. Перефразируя из­вестную пословицу, можно с полным основанием утверждать: « Ска­жи мне, кто твой противник, и я скажу, кто ты». Участники конф­ликта по-своему, а следовательно, по-разному воспринимают и  трактуют конкретную ситуацию столкновения. По-разному они ви­дят и способы выхода из конфликта.

Если говорить о реальных межличностных конфликтах, то наи­более очевидными их проявлениями выступают взаимные обвине­ния, споры, нападки и защита. Каждый участник конфликта при  этом стремится самоутвердиться, удовлетворить свои потребности,  достичь своих интересов. Это касается всех сфер и широкого спектра  человеческого взаимодействия: от сексуальных отношений до распределения материальных благ и сохранения духовных ценностей.

Конфликт может начаться в связи каким-то одним конкретным  поводом, но затем постепенно разрастаться и захватить самые раз­ личные стороны отношений между людьми. При этом в межличнос­тных конфликтах часто эмоциональная сторона затмевает содержа­ тельную. Так нередко протекают, например, семейные конфликты.<…>

В реальной жизни, когда возникают межличностные конфлик­ты и мы живем среди них, встречаются самые разные отношения к этому весьма сложному явлению. Одни считают, что любой конф­ликт — зло, и его необходимо всячески избегать: предупреждать, предотвращать, устранять и т. д. Другие указывают, что конфлик­ты окружают нас повсеместно и, следовательно, просто неизбеж­ны, а потому с ними надо смиряться. Третьи придерживаются мне­ния, что в конфликтах имеется некоторое позитивное, конструк­тивное начало, и утверждают, что, как минимум, следует извлекать пользу из их результатов, а то и даже специально проектировать конфликты, чтобы получить полезные результаты. Кто тут прав? Скорее всего, это зависит от конкретных обстоятельств и поведе­ния участников конфликта.

Можно хотя бы снижать негативные последствия бурных стол­кновений, а во многих случаях даже использовать заложенную в них энергетику взаимодействия людей в конструктивном плане. Это достигается на основе использования разработанных в конфликтологии и других науках техник и технологий, таких, например, как медиация.

 

ВЗАИМОСВЯЗЬ  МЕЖЛИЧНОСТНЫХ  КОНФЛИКТОВ
С ВНУТРИЛИЧНОСТНЫМИ  И ГРУППОВЫМИ

Межличностные конфликты тесно связаны с другими типами конфликтов. Очень часто межличностные конфликты вытекают из внутриличностных: противоречивые личностные тенденции внутри самого человека ведут к столкновениям с другими людь­ми . Часто человек, не находя ответа на волнующие его проблемы, начинает думать, что в этом виноваты другие люди, заг­навшие его в затруднительное положение. В результате он начи­нает вести себя (действовать, высказываться) неадекватно. Он  может выдвигать к окружающим несправедливые, но кажущие­ся ему справедливыми претензии, приставать к другим людям,  предъявлять к ним неопределенные и неоправданные требования.  Контактирующие с ним люди не очень представляют причины та­ кого, порой совершенно непонятного, поведения, а если оно нару­шает какие-либо их интересы, то вступают с ним в конфликт. Та­ким образом, внутриличностный конфликт перерастает в межлич­ностный.   

Наряду с этим межличностные конфликты включены в столк­новения и другого уровня — межгрупповые, межинститупиональные и другие групповые конфликты. Когда возникают разногла­сия и столкновения между группами людей, члены каждой из кон­фликтующих групп обычно начинают воспринимать членов другой  группы как своих противников. Противопоставление по принципу  «Мы—Они»  переносится с отношений между группами на личные  отношения. В таких случаях межгрупповой конфликт становится  почвой для зарождения и развития межличностных конфликтов<…>

С другой стороны, межличностные конфликты могут разрас­таться и затрагивать других людей. К участникам конфликта нередко примыкают поддерживающие их сторонники. А когда кон­фликт разгорается вокруг вопроса, решение которого как-то сказывается на посторонних лицах или целых организациях, то они тоже начинают принимать в нем участие. В результате конфликт, начавшись как межличностный, становится групповым. <…>

Указанные типы конфликтов: внутриличностные (ВЛК), меж­личностные (МЛК) и межгрупповые (МГК) — вытекают друг из друга и обусловливают друг друга, образуют некую кольцевую структуру…

 

ПРИЧИНЫ   МЕЖЛИЧНОСТНЫХ  КОНФЛИКТОВ

Во всяком межличностном конфликте существуют, как мини­мум, два участника и определенная конкретная ситуация их вза­имодействия, в которой происходит начальный инцидент и раз­виваются его последствия.

Для выявления причин конфликтов нужен всесторонний и глубокий анализ как действий, позиций и психологических осо­бенностей его участников, так и обстоятельств, возникающих в ситуации их взаимодействия.

Увидеть непосредственные причины и источники межлично­стных конфликтов можно, обратившись к базовым потребностям человека. Здесь имеются в виду потребности в пище, сексе, при­вязанности, безопасности, самоуважении, справедливости, добро­те и др. Когда они подавляются или появляется угроза их удов­летворению, тогда продуцируется напряжение и возникают кон­фликты  между людьми.  В этом случае человек усматривает в поведении тех, кто, по его мнению, наносит ему ущерб, прояв­ление агрессивности, эгоизма, категоричности или превосходства над собой<…>

Конфликтологи, обращаясь к движущим силам и мотивации межличностных конфликтов, различают ресурсные и ценностные конфликты…

Ресурсные конфликты связаны с распределением средств жиз­недеятельности (материальных средств, территории, времени и т. д.). В организациях, например, нередко возникают межлично­стные конфликты по поводу распределения премиального фонда между сотрудниками.   

Ценностные конфликты разворачиваются в области взаимо­исключающих культурных стереотипов, верований и убеждений, оценок и отношений. Примером могут служить встречающиеся в современных условиях конфликты в семьях из-за различных ценностных ориентации у родителей и детей. Конфликты меж­ду супругами в семьях часто основаны на половом диморфизме (различиях в восприятии и реагировании) мужчин и женщин…

Немалую роль в межличностных конфликтах играет иррациональная мотивация, которая особенно усиливается в условиях со­временного кризисного ра звития общества. Иллюстрацией слож­ности человеческих взаимоотношений, порождающих конфлик­ты, причины которых трудно объяснить на основе обычной логики, являются «игры», описанные в книгах Э. Берна[1]. Играми Берн называет такие формы общения людей, в которых кто-то из участников руководствуется скрытым и даже неосознаваемым мо­тивом получить какой-то психологический или социальный «выигрыш».<…>

В реальной жизни такой сценарий может обрастать другими и еще более извилистыми сюжетами. Но что характерно для конф­ликта, возникающего и развивающегося по этому сценарию? Здесь жена совершает несколько операций, создающих и обостряющих конфликтную ситуацию: 1) обольщение и неадекватная реакция иа него; 2) отталкивание и смирение; 3) провокация и реакция на нее; 4) отталкивание и скандал.   

Конкретные причины межличностных конфликтов чрезвычай­но разнообразны. Трудно дать их исчерпывающую классифика­цию — сколько школ и авторов, столько и подходов к решению этой задачи. Причины конфликтов можно классифицировать по различным основаниям. Так, по мнению Н. В. Гришиной[1], причи­ны конфликтов могут быть сведены к трем группам: во-первых, само содержание взаимодействия (совместной деятельности); во-вторых, особенности межличностных отношений; в-третьих, личностные особенности участников. При других основаниях классификации ниточников конфликтов выделяют ценности взаимодействия, ин­тересы участников, средства реализации целей, потенциал участ­ников, правила взаимодействия и управления.   

Представляется целесообразной классификация, выделяющая следующие группы основных причин конфликтов:

1) ограниченность ресурсов — их качественная и количественная    сторона;   2) различные аспекты взаимозависимости (полномочия, власть,    задания и другие ресурсы; в приведенном выше примере —    это взаимозависимость в удовлетворении сексуальных потреб­ностей);

3) различия в целях;

4) различия в представлениях и ценностях;

5) различия в манере поведения и жизненном опыте;

6) неудовлетворительные коммуникации;

7) личностные особенности участников столкновений.   

Данная классификация хороша тем, что позволяет понять ис­точники конфликтов и ту сферу, где они существуют.   

На практике при анализе конфликтов весьма полезным ока­зывается подход, предложенный В. Линкольном[1]. Он выделяет причинные факторы  конфликтов, которые подразделяются на пять основных типов: информационные, поведенческие, отноше­ний, ценностные и структурные.    

1. Информационные факторы — связаны с неприемлемостью информации для одной из сторон.

В качестве информационных факторов могут выступать:    

§         неполные и неточные факты, включая вопросы, связанные       точностью изложения проблемы и истории конфликта;    

§         слухи, невольная дезинформация;    

§         преждевременная информация и информация, переданная с опозданием;

§         ненадежность экспертов, свидетелей, источников информации или данных, неточность переводов и сообщений средств массовой информации;

§         нежелательное обнародование информации, которая может оскорбить ценности одной из сторон, нарушить конфиден­циальность и даже оставить неприятные воспоминания;   

§         интерпретация использованного языка, выражений типа       «приблизительно», «существенно», «намеренно», «чрез­   мерно», и т. п.;    •  посторонние факты, спорные вопросы законодательства, правил, порядка действий, стереотипов и т. п.    

2. Поведенческие факторы — неуместность, грубость, эгоис­тичность, непредсказуемость и другие характеристики поведения,  отторгаемые одной из сторон. В межличностных отношениях наи­более типичными поведенческими факторами, вызывающими  конфликтные ситуации, являются:    

•  стремление к превосходству;    

•  проявление агрессивности;   

 •  проявление эгоизма.

В качестве поведенческих факторов могут выступать случаи, когда кто-либо:

• угрожает нашей безопасности (физической, финансовой, эмоциональной или социальной);

• подрывает нашу самооценку;

• не оправдывает положительных ожиданий, нарушает обе­щания;

• постоянно отвлекает нас, вызывает стресс, неудобство, дискомфорт, смущение;

• ведет себя непредсказуемо, грубо, преувеличенно и вызывает страх.

3. Факторы отношений — неудовлетворенность от взаимодей­ствия между сторонами. Часто такая неудовлетворенность порож­дается не только уже сложившимся взаимодействием, но и непри­емлемостью для одной из сторон предложений относительно его  дальнейшего развития.

Важнейшими факторами отношений являются:     

•  вклад сторон в отношения, баланс сил в отношениях;     

•  важность отношений для каждой из сторон;

•  совместимость сторон в плане ценностей, поведения, личных или профессиональных целей и личного общения;    

•  различия в образовательном уровне, классовые различия;    

•  история отношений, их длительность, негативный осадок от       прошлых конфликтов, уровень доверия и авторитетности;    

•  ценности групп, к которым принадлежат стороны, и их дав­ление на отношения сторон.    

4. Ценностные факторы — относятся принципы, которые провозглашаются или отвергаются, которых мы придерживаем­ся и которыми пренебрегаем, о которых забываем или сознатель­но и даже намеренно нарушаем; принципы, следования которым другие ожидают от нас, а мы от других.   

Ценности могут различаться по силе действия и по важности. Они обычно описываются как:    

•  личные системы верований и поведения (предрассудки, предпочтения, приоритеты);

•  групповые (в том числе профессиональные) традиции, ценности, нужды и нормы;

•  способы действия и методы, свойственные отдельным ин­ститутам, организациям и профессиям;    

•  религиозные, культурные, региональные и политические       ценности;    

•  традиционные системы убеждений и связанные с ними ожидания: представления о правильном и неправильном,  о плохом и хорошем; способы и методы оценки уместности, эффективности «справедливости», «практичности», «реалистичности»; отношение к прогрессу или переменам,   к сохранению старого, к «статус-кво».

5. Структурные факторы — относительно стабильные обсто­ятельства, существующие объективно, независимо от нашего же­лания, которые трудно или даже невозможно изменить. Они тре­буют для преодоления больших ресурсов: материальных, физических, интеллектуальных и т. п. Это, например, такие факторы, как закон, возраст, линии подотчетности, фиксированные даты, время, доходы, доступность техники и других средств.

Любой межличностный конфликт развертывается на фоне структурных факторов, которые являются «внешними» по отно­шению к нему, но существенно влияют на его ход. В качестве по­добных факторов выступают:    

•  власть, система управления;   

•  политические партии и течения:    

•  различные социальные нормы;    

•  право собственности;    

•  религии, системы правосудия, статус, роли, традиции,       «правила игры» и другие стандарты поведения, включая       этические нормы;    

•  географическое положение, добровольная (вынужденная)       изоляция или открытость, а также частота и интенсивность контактов сообщества с внешним миром.   

Приведенная классификация помогает не только понять источ­ники конфликтов, но и наметить способы разведения столкнув­шихся интересов, т. е. пути, ведущие к разрешению конфликтов. Отнесение конкретных конфликтов к тому или иному типу позво­ляет принимать первичные меры к их устранению. Так, напри­мер, в случае возникновения конфликтов на основе нехватки ин­формации достаточно обеспечить ее поступление, и столкновение будет снято.

 

КЛАССИФИКАЦИЯ   МЕЖЛИЧНОСТНЫХ  КОНФЛИКТОВ

Для практической работы с конфликтами целесообразно не толь­ко выделять причины, но и классифицировать конфликты по раз­личным основаниям. Это возможно сделать, например, а) по сфе­рам существования; б) по своему эффекту и функциональным послед­ствиям; в) по критерию реальности или истинности—ложности.

а) По сферам существования конфликты делятся на: деловые,    семейные, имущественные, бытовые и др.

Типичными примерами здесь могут быть конфликты между подчиненными и начальниками — управленцами, владельцами (вертикальные), между сотрудниками в организации (горизон­тальные). В современных условиях в России часты конфликты в деловой сфере из-за нечеткого распределения ответственности, полномочий, различных ожиданий. <…

Вместе с тем отметим, что столкновения различных позиций и точек зрения отдельных людей или групп в процессе совмест­ной деятельности практически неизбежны. Типичны для предпри­ятий и организаций следующие конфликты:    

•  Конфликты между менеджерским персоналом и подчинен­ными (вертикальные) по поводу способов управления и       выполнения функциональных обязанностей;

•  Конфликты  между персоналом (горизонтальные) в связи      - с принятием новых членов, распределением работ, оплатой       труда и т. д.;

•  Конфликты между самими управленцами при определении       целей, способов и направлений совместной деятельности. Это тесно связано с личностными особенностями, кадровыми перестановками, практикой морального и материального стимулирования, влиянием внешней среды, Особую важ­ность для понимания природы конфликта здесь имеет анализ мотивов деятельности людей в данной организации: что удерживает их, удовлетворены ли они способами управления, получаемыми ресурсами, своими карьерными  перспективами, тем, как рядовые члены участвуют в принятии решений, и т. д.

б) По своему эффекту и функциональным последствиям конф­ликты бывают: конструктивные (функциональные) и деструк­тивные (дисфункциональные). Обычно в конфликтах конст­руктивная и деструктивная стороны сосуществуют, как две    стороны у монеты. Указанные типы конфликтов различаются    тем, какая из этих сторон преобладает.

Конструктивная сторона межличностных конфликтов состо­ит в том, что они могут вести к прояснению взаимоотношений меж­ду сторонами и нахождению способов улучшения как поведения, так и личностных качеств участников конфликта.

Конструктивные последствия межличностных конфликтов могут проявиться, например:    

§         в создании общности людей, причастных к решению про­блемы;    

§         в расширении сферы сотрудничества на другие области;    

§         в том, что скорее происходит процесс самоосознания, прояснения собственных интересов и интересов партнера.  

 Деструктивная  сторона межличностных конфликтов про­является тогда, когда один из оппонентов прибегает к нравствен­но осуждаемым методам борьбы, стремится психологически по­давить партнеров, дискредитируя и унижая его в глазах окру­жающих.  Обычно это вызывает яростное сопротивление с другой стороны, диалог сопровождается взаимными оскорблениями, ре­шение проблемы становится невозможным, разрушаются межлинностные отношения, наносится вред здоровью. Очень часто конфликты  подобного рода возникают на работе. Существует специальный термин — «моббинг», означающий буквально: при­теснение, преследование, грубость, нападки и придирки, кото­рые зачастую носят скрытый характер. По некоторым данным, только при приеме на работу 3-4% нанимающихся подвергают­ся моббингу…<…>

При деструктивном конфликте наблюдается:    

•  поляризация оценочных суждений партнеров;    

•  стремление к расхождению исходных позиций;    

•  стремление принудить партнера к невыгодному для него       решению;    

•  обострение конфликта;    

•  желание уйти от исходной проблемы;    

•  болезненные формы разрешения конфликтной ситуации.

Деструктивное разрешение конфликта обычно имеет три негативных следствия:

Во-первых, даже если кажется, что вы выиграли, а ваш парт­нер проиграл, то на самом деле это далеко не всегда так. Чаще все­го страдают обе стороны.   

Во-вторых, взаимоотношения становятся в будущем напря­женными, переживается чувство негодования и обиды хотя бы одной из сторон. При этом участник, чувствующий себя в проиг­рыше, нередко обвиняет себя в том, что неумело вел себя в конф­ликте, а потому и проиграл. Это снижает его самоуважение и са­мооценку.   

В-третьих, неспособность к взаимному удовлетворению раз­решить межличностные проблемы является вредной для обеих участников потому, что не только не дает возможности разрешить содержательные проблемы между сторонами, но и отрицательно влияет на здоровье конфликтующих.

в) По критерию реальности или истинности—ложности, со­гласно М.Дойчу, выделяются следующие типы конфликтов[1]:   

«подлинный» конфликт, который существует объективно и воспринимается адекватно;   

«случайный» или «условный» конфликт, зависящий от легко изменяемых обстоятельств, что не всегда осознается сторонами;   

«смещенный» конфликт — когда имеется в виду явный конф­ликт, за которым скрывается другой, невидимый конфликт, ле­жащий  в основе явного;   

«неверно приписанный» конфликт — между сторонами, оши­бочно понявшими друг друга и неверно истолковывающими про­блемы;   

«латентный» (скрытый) конфликт, который должен был бы произойти, но которого нет, поскольку по тем или иным причи­нам он не осознается сторонами;   

«ложный» конфликт — когда отсутствуют объективные осно­вания конфликта и последний существует только в силу ошибок восприятия и понимания.<…>

Глава 11. Семейные  конфликты

33. К. Левин. Предпосылки супружеских конфликтов

 

ГРУППА И ЛИЧНОСТЬ

А. Социальная группа как фундаментальная детерминанта  жизненного пространства.

Супружество  — это групповая ситуация, и, сле­довательно, оно обладает всеми существенными ха­рактеристиками  групповой жизни. Таким  образом, проблемы  человека как брачного партнера следует рассматривать как производную от отношений  меж­ду человеком и его группой.    

1. Группа и ее отношение к другим группам.   

Сегодня повсеместно принято считать, что груп­па —  это нечто большее, а если быть более точны­ми, нечто иное, чем сумма ее членов. Она обладает своей собственной структурой, у нее есть свои цели, она вступает в определенные отношения  с другими группами. Сущность группы —  это не сходство или различия между ее членами, а их взаимозависимость. Группу можно  охарактеризовать как «динамическое целое»; это означает, что изменения  в состоянии любой  из частей целого изменяют  состояние всех остальных частей этого целого. И степень взаимоза­висимости членов группы варьирует от неструктури­рованной  «массы» до  тесного единства. Это зави­сит, помимо прочих факторов, от размера и органи­зации группы, а также от степени близости отноше­ний между  членами группы.  

 А)  Исследуемая социальная  группа может  быть частью более широкой  группы. Супруги С (рис. 10а) обычно являются  частью большой семьи Сем, а эта большая  семья сама  по себе  может  быть частью общины  или народа.    

Б) Человек обычно  является членом не одной, а нескольких более или менее пересекающихся друг с другом групп. Он может быть членом профессиональ­ной группы Пр  (рис. 106), политической партии Пол, клуба Кл, и так далее. Потенциал любой из этих групп, то есть то, насколько поведение человека обусловлено его членством в этой группе, может быть различным у разных групп, к которым он принадлежит.

 

 

 

 

 

Рис. 10а. Супружеская группа как часть    более широкой группы:

Ж         — жена;     

М         — муж;    

С          —  супружеская группа;    

Сем     —  большая семейная группа;   

О         —  община

 

 

Рис. 106. Человек как представитель нескольких пересекающихся  групп:

 

А          —  личность;

Сем     —  семья;             

Пр        —  профессиональная группа;             

Кл        —  клуб

Пол      —  политическая партия

Для  одного человека бизнес может  быть более важным,  чем  политика; для другого  будет иметь более высокий потенциал политическая партия. По­тенциал различных  групп, к которым  принадлежит человек, зависит от имеющейся ситуации. Когда че­ловек находится дома, потенциал семьи обычно выше, чем в тот момент, когда он работает в своем офисе. Супружество   обычно имеет  высокий  потенциал в индивидуальном мире  человека, или, как можно еще выразиться, в его жизненном пространстве.    

2.  Что означает для человека группа.  

А) Группа как почва для функционирования  лич­ности. Направление развития  личности и скорость этого развития, ее готовность бороться или же под­чиняться, и другие столь же важные характеристики ее поведения зависят от устойчивости почвы, на ко­торой она стоит, и от целостного ощущения безопас­ности. Группа, к которой принадлежит человек, — это одна из наиболее значимых  составляющих этой поч­вы. Если человек испытывает сомнения, связанные с членством в какой-то группе, или же  если позиция человека в группе неустойчива, его жизненное прост­ранство будет отличаться нестабильностью.   

Б) Группа как средство для реализации целей. С раннего детства человек привыкает использовать груп­повые  отношения (например, свои отношения  с ма­терью  или с семьей) как средство для осуществле­ния  каких-то физических   или социальных  целей. Позднее  важным  фактором  его достижений  стано­вится престиж  группы (семьи, университета, клуба), к которой он принадлежит,  окружающие  рассматри­вают его как часть этой группы.  

В) Личность  как часть группы. Изменение  жиз­ненных  обстоятельств личности в значительной сте­пени непосредственно зависит от изменений группы, к которой он  принадлежит. Нападки  на его группу, возвышение  или упадок его группы  означают и на­падки на него самого, улучшение или ухудшение его позиции. Как представитель группы  он обычно раз­деляет те идеи, которые характерны для его группы.   

Г) Группа как жизненное пространство. Наконец, груп­па является для человека частью того жизненного про­странства, в котором он существует. Достижение или сохранение определенного статуса или позиции внутри группы — одна из жизненно важных целей человека. Его статус в группе, пространство свободного движения вну­три ее и тому подобные групповые характеристики име­ют важное значение в формировании жизненного прост­ранства личности. И нам хорошо известно, как много значит супружество в жизненном пространстве человека.

 

Б. Адаптация  человека к группе

1. Групповые потребности и индивидуальная свобода.    Принадлежность  к определенной  группе вовсе не означает, что человек должен  полностью соответст­вовать целям, правилам, а также стилю жизни и мышления группы. У человека есть и свои собственные цели. Ему необходимо иметь внутри группы достаточ­ное пространство свободного движения, чтобы реали­зовывать эти личные цели и удовлетворять свои ин­дивидуальные желания. Проблему адаптации и эффек­тивного функционирования в группе можно  рассмат­ривать с точки зрения отдельного человека следую­щим  образом: возможно ли достаточное удовлетворе­ние личных  потребностей без угрозы потерять член­ство к статус в группе? Если пространство свободно­го движения  личности в группе чересчур мало, ины­ми  словами, если его независимость от группы недо­статочна, он будет несчастлив; слишком: интенсивная фрустрация  заставит его: покинуть группу или даже постараться разрушить ее, если она слишком жестко ограничивает свободное движение своих членов.     

2. Способы совмещения индивидуальных  и  груп­повых  потребностей.    

То, каким образом  должна  быть  осуществлена адаптация человека к группе, зависит от специфики группы, от его позиции в группе, от характера чело­века (и особенно —  от степени независимости, кото­рая  нужна ему, чтобы чувствовать себя счастливым).    

Существует множество вариантов того, как мож­но  примирить  индивидуальные и групповые  нужды. Ограничения,  налагаемые группой, могут  оставлять человеку мало  или много свободы. Ограничения мо­гут  быть либо основаны на демократическом  согла­шении  между  членами группы, либо навязаны  авто­ритарным режимом.

 

ОСОБЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ СУПРУЖЕСКОЙ ГРУППЫ

Специфика  супружеской группы  в данной куль­туре зависит от национальности, расы, рода профес­сиональной деятельности и социального класса. Кроме того, несомненно, существуют значительные вариации в структуре супружества. И тем не менее, опреде­ленные свойства являются характерными  для боль­шинства супружеских групп в нашей  культуре. При рассмотрении супружеских конфликтов  следует об­ратить особое внимание на следующие моменты.

А. Маленький  размер группы

Супружеская  группа С состоит из двух взрослых членов: мужа М  и жены  Ж  —  и, возможно, одного или нескольких детей PI, P2, РЗ (рис. 11). Вследствие малочисленности группы, каждое движение одного из ее членов будет оказывать сильное влияние на всех прочих  ее членов, а также  на состояние  группы. Иными  словами, малочисленность группы существен­но увеличивает взаимозависимость ее членов.

Рис. 11. Супружеские группы:

С —  супружеская группа;   

М  -- муж;    Ж  — жена;   

Р1, P2, РЗ —  дети

 

Б. Группа затрагивает центральные    области личности

Супружество очень тесно связано с основными жиз­ненными  проблемами и  центральными областями лич­ности, с ее ценностями, фантазиями, ее социальным и экономическим статусом. В отличие от всех прочих спо­собов формирования групп, брак связан не просто с тем или иным  аспектом личности, но со всем ее физичес­ким и  социальным  бытием. С  этой характеристикой супружеской группы напрямую  связана и следующая.

В. Тесные отношения между членами группы

Люди  могут устанавливать различные «социальные дистанции» (готовность просто жить в одном городе — это характеристика большей социальной дистанции, чем готовность сидеть вместе за обеденным столом). Готов­ность вступить в брак можно расценивать как стремле­ние установить минимальную социальную дистанцию. И действительно, брак предполагает готовность допустить партнера в те виды деятельности и ситуации, которые остаются закрытыми для всех прочих людей. Супруже­ская жизнь подразумевает постоянную физическую бли­зость до момента прекращения сексуальных отношений. Она  предполагает тесные отношения в периоды болез­ни и совместное переживание многих других ситуаций, как правило, скрытых от третьих лиц,   

Каждая  из упомянутых  выше характеристик  обу­словливает высокую  степень взаимозависимости. Их объединенное  влияние порождает  одно из наиболее интегрированных   социальных  образований.  А это означает, с одной  стороны,  высокую  степень так называемой  идентификации  с группой и  готовность оставаться в этой группе; с другой  стороны, боль­шую   сенситивность по  отношению   к недостаткам партнера  и своим собственным.

 

СУПРУЖЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ

 

А. Общие предпосылки конфликта

Экспериментальные исследования личности и груп­пы показали, что одним из самых важных факторов частоты конфликтов и эмоциональных срывов является общий  уровень напряжения, на котором существу­ет личность или группа. Приведет  ли к возникнове­нию  конфликта то или иное событие, в значительной степени зависит от уровня напряжения  личности или социальной атмосферы  группы. Среди  причин напря­жения  следует особо отметить следующие:    

1. Степень удовлетворенности потребностей лично­сти. Неудовлетворенная потребность означает не толь­ко то, что определенная область личности находится в напряжении,  но и то, что человек как целостный организм  также пребывает в состоянии напряжения. Это особенно характерно  для базовых потребностей, таких как потребность в сексе или безопасности.   

2. Величина пространства свободного движения лич­ности. Слишком ограниченное пространство свободного движения обычно приводит к усилению напряжения, что было  убедительно доказано в исследованиях гнева и экспериментах по созданию демократической и автори­тарной групповой атмосферы. В авторитарной атмосфе­ре напряжение гораздо выше, и его результатом обыч­но бывает либо апатия, либо агрессия (рис.12).

- недоступный регион

 

Рис. 12. Напряжение в ситуациях фрустрации и узкого пространства свободного движения.

Л- личность;

Ц – цель;

Пр – пространство  свободного движения;

a, b, c, d -  недоступные области;

С лц – сила, направленная на личность в направлении достижения цели.

 

3. Внешние барьеры. Напряжение или конфликт за­частую приводят к тому, что человек пытается поки­нуть неприятную ситуацию. Если это возможно, то на­пряжение будет не слишком сильным. Если же человек недостаточно свободен, чтобы покинуть ситуацию, если ему мешают  какие-то внешние барьеры или внутренние обязательства, это с высокой вероятностью приведет к возникновению сильного напряжения и конфликта.   

4. Конфликты  в жизни  группы зависят  от того, насколько  цели членов  группы  противоречат друг другу, и от того, насколько  члены  группы готовы принимать  позицию партнера.

 

Б. Общие положения, касающиеся  супружеских конфликтов

Мы  уже отмечали, что проблема адаптации челове­ка к группе может  быть сформулирована следующим образом: может ли  человек обеспечить себе в группе пространство свободного движения, достаточное для удовлетворения его личных потребностей, и при этом не мешать  реализации интересов  группы? Учитывая специфические  характеристики супружеской  группы, обеспечение адекватной частной сферы внутри группы представляется особенно сложным делом. Группа имеет маленький  размер; отношения между  членами  груп­пы очень тесные; самая сущность брака заключается в том, что личности приходится допускать другого чело­века в свою частную  сферу; затронуты центральные области личности и само ее социальное бытие. Каж­дый  член группы особенно чувствителен ко всему, что расходится с его собственными потребностями. Если мы представим совместные ситуации как пересечение этих областей, то увидим, что супружеская группа характе­ризуется тесными взаимоотношениями (рис. 13я). Груп­па, члены  которой имеют менее  тесные, поверхност­ные  взаимоотношения, представлена на рис. 136. Мож­но отметить, что члену группы, представленной на ри­сунке 136, гораздо проще  обеспечить свою  свободу  для удовлетворения собственных нужд, не прекращая при этом достаточно поверхностных отношений с дру­гими членами  группы. И мы  видим, что ситуация в супружеской группе с большей частотой и вероятнос­тью будет приводить к возникновению конфликтов. И, учитывая тесноту отношений в такого рода группе, эти конфликты  могут стать особенно глубокими и эмоци­онально переживаемыми.

 

 

Рис. 13. Степени тесноты взаимоотношений между  членами различных  групп:

а — тесные взаимоотношения;       

б — поверхностные  отношения;       

С — супружеская группа;       

М —  муж;       

Ж —  жена;      

А1, А2, A3, Л4 — личности, поддерживающие поверхностные взаимоотношения;

ц — центральная область личности;       

с — средняя область личности;       

п — периферическая область личности

 

В. Ситуация потребности

1. Разнообразие и противоречивость потребностей, удовлетворяемых в браке. Существует множество потребностей, реализации которых  люди  обычно ожидают от супружеской жизни. Муж  может ожидать, что его жена будет ему одновременно возлюбленной, товарищем, домохозяй­кой, матерью, что она будет распоряжаться его до­ходами или же сама зарабатывать деньги для содер­жания  семьи, что она будет представлять семью в социальной жизни сообщества. Жена может ожидать, что ее муж будет ее возлюбленным, товарищем, кор­мильцем семьи, отцом и рачительным хозяином дома. Эти  столь разнообразные функции, исполнения ко­торых  ожидают  друг от друга брачные  партнеры, часто предполагают совершенно  противоположные виды деятельности и черты характера. И они далеко не всегда могут быть совмещены в одном человеке. Неспособность к выполнению  одной из этих функций может  привести к состоянию неудовлетворенно­сти важнейших  потребностей, а следовательно, к постоянно  высокому уровню напряжения в жизни супружеской группы.

Какие именно потребности являются доминирую­щими, какие полностью удовлетворяются, какие удов­летворяются частично, а какие не удовлетворяются вообще —  все это зависит от особенностей личнос­ти супругов и от особенностей  среды, в которой существует эта супружеская группа. Очевидно, что существует неограниченное количество моделей, со­относящихся с различной степенью удовлетворенно­сти и важности тех или иных потребностей. Манера реагирования партнеров на эти разнообразные соче­тания удовлетворения потребностей и фрустрации — эмоции или разум, борьба или принятие — еще боль­ше  увеличивают разнообразие  условий, имеющих принципиальное - значение для понимания конфликтов между  конкретными супругами.  

Есть и  еще два момента, касающиеся  природы потребностей, которые стоит упомянуть  в связи с супружескими конфликтами. Потребности провоциру­ют напряжение не только тогда, когда они не удов­летворены, но и тогда, когда их реализация привела к перенасыщению. Чрезмерное количество консумматорных действий приводит к перенасыщению не толь­ко в сфере  телесных потребностей, таких как секс, но также и  в том, что касается потребностей собст­венно психологических —  таких как игра в бридж, кулинария, социальная активность, воспитание детей и т. д. Напряжение, возникающее вследствие перена­сыщения,  ничуть не менее  интенсивно и не  менее эмоционально, чем то, что является результатом фрустрации. Таким образом, если количество консумматорных  действий, необходимых каждому  из партне­ров для  удовлетворения той или иной потребности, не совпадает, эту проблему решить не так уж просто. В этом случае невозможно ориентироваться на более неудовлетворенного партнера, поскольку тот  объем действий, который требуется ему для реализации по­требности, может оказаться чрезмерным для партне­ра, чья потребность не так велика. В отношении ряда потребностей, таких как танцы или иная социальная активность, менее удовлетворенный  партнер может начать искать удовлетворения  на стороне. Однако зачастую, особенно когда речь идет  о сексуальной потребности, это не может не сказаться самым ката­строфическим образом  на супружеской жизни.   

Мы   уже  отмечали, что вероятность  серьезных конфликтов  возрастает в тех случаях, когда затро­нуты  центральные  области личности. К несчастью, любая  потребность становится более центральной в том случае, когда она не удовлетворена или  же ее удовлетворение привело к перенасыщению;  если же она удовлетворена  в адекватном объеме, она стано­вится менее  важной и переходит в  разряд перифе­рических. Иными словами, неудовлетворенная потреб­ность, как правило, дестабилизирует ситуацию, и это, несомненно,  увеличивает вероятность конфликта.    

2.  Сексуальная потребность.    Когда  речь идет о супружеских  отношениях, то общие  характеристики потребностей  имеют особую значимость в отношении секса. Нередко можно встре­тить утверждения  о том, что  сексуальные отношения биполярны, что они  одновременно означают и сильную привязанность к другому человеку, и обла­дание им. Сексуальное желание и отвращение тесно связаны между  собой, и одно с легкостью  может перейти в другое, когда сексуальный голод удовле­творяется или наступает пресыщение. Едва ли мож­но ожидать  того, что у двух разных людей будут совершенно  одинаковыми ритм сексуальной  жизни или манера сексуального удовлетворения. Кроме того, многим женщинам  свойственны периоды повышенной нервозности, связанные с менструальным циклом.   

Все эти факторы  могут привести к возникнове­нию более или  менее серьезных конфликтов, и не­обходимость взаимной адаптации не вызывает ника­ких сомнений. Если в этой сфере не будет достиг­нут определенный баланс, обеспечивающий достаточ­ное удовлетворение потребности обоих  партнеров, стабильность брака окажется под вопросом.   

Если расхождение партнеров не слишком  велико и брак для  них обладает достаточной позитивной ценностью, то в конечном счете баланс все-таки бу­дет достигнут. Таким образом, наиболее важным фактором, обусловливающим  как супружеское счас­тье, так и супружеские конфликты, является пози­ция и значение брака внутри жизненного простран­ства мужа и жены.    

3. Потребность в  безопасности.   

Я мог бы особо отметить еще одну дополнитель­ную потребность (хотя у меня есть сомнения отно­сительно того, можно ли считать это  «потребнос­тью»), а именно  потребность в безопасности. Мы уже говорили о том, что одна из наиболее сущест­венных общих  особенностей социальной группы — это обеспечение  человеку основы существования, «почвы под  ногами». Если эта основа неустойчива, человек будет чувствовать себя незащищенным и на­пряженным.  Люди обычно очень чувствительны даже к малейшему  увеличению неустойчивости их соци­альной почвы.

Не  вызывает сомнения тот факт, что супружеская группа как социальная основа существования играет в жизни  человека наиглавнейшую  роль. Супружеская группа представляет собой  «социальный  дом», где человека принимают и защищают  от невзгод внешнего мира, где ему дают понять, насколько он ценен как личность. Именно этим можно объяснить, почему жен­щины  так часто воспринимают недостаточную искрен­ность и финансовую несостоятельность мужа как при­чины несчастья в браке. Даже супружеская неверность не влияет на представление о ситуации и стабильность общей  социальной почвы столь же сильно, как отсут­ствие доверия. Недостаточное доверие к супругу при­водит к общей неопределенности ситуации.

 

Г. Пространство свободного движения

Достаточное пространство свободного движения внутри группы —  необходимое условие для реализа­ции потребностей человека и его адаптации к груп­пе. Недостаточное пространство свободного движе­ния приводит, как мы уже  отмечали, к возникнове­нию  напряжения.    

1. Тесная взаимозависимость  и пространство свободного движения.   

Супружеская группа относительно немногочислен­на; она предполагает общие дом, стол и постель; она затрагивает самые глубинные области личности. Прак­тически каждое действие одного из членов супруже­ской группы так или иначе отражается на другом. А это, естественно, означает кардинальное сужение пространства свободного движения.    

2. Любовь и пространство свободного движения.    Любовь, по совершенно понятным причинам, обыч­но бывает  всеобъемлющей, простирается на все об­ласти жизни  другого человека, на его прошлое, на­стоящее и  будущее. Она влияет на все сферы дея­тельности, на его успехи в бизнесе, на его отноше­ния с  окружающими  и так далее. На рис. 14 представлено влияние, которое оказывает любовь жены на жизненное пространство мужа  за пределами су­пружеских отношений.   

Очевидно, что свойство любви быть всеобъемлю­щей представляет непосредственную угрозу для ос­новного условия  адаптации личности  к группе, а именно на достаточное пространство частной жиз­ни. Даже  в том случае, когда супруг или супруга относится к тем или иным  аспектам жизни  своего партнера с заинтересованностью и симпатией, он или она лишает его тем самым определенного простран­ства свободного движения.

 

 

 

Рис. 14. Жизненное пространство мужа:

Пр —  профессиональная жизнь;             

Мк  — мужской  клуб;             

Дх —  домашнее хозяйство;            

От  — отдых;            

Д —  дети;             

Соц —  социальная жизнь;             

Оф  — дела в офисе;             

Иг —  спортивные игры

Заштрихованная часть рисунка обозначает области, на которые в той или иной степени влияет жена. Пространство свободного движения мужа (не заштрихованная часть) сужено вследствие чрезмерно большого интереса жены к жизни мужа.

В определенном отношении  супружеская ситуация только усугубляет проблемы, возникающие вследствие любви. Обычно  членство в группе предполагает, что только определенный тип ситуаций будет общим для всех членов группы и что взаимное принятие необхо­димо только в отношении  определенных характерис­тик человека. Например, если человек вступает в де­ловую ассоциацию, достаточными качествами будут его честность и определенные способности. Даже в кругу друзей вполне допустимо обеспечивать наличие толь­ко тех  ситуаций, которые позволяют раскрываться принимаемым   сторонам личности членов группы, и избегать тех ситуаций, которые проживать вместе не хочется. История двух семей, которые тесно и край­не дружелюбно  общались  между  собой до тех пор, пока не решили провести летние каникулы вместе, а после  этих каникул прекратили  всяческие отноше­ния, — это типичный пример  того, как среда, лиша­ющая  людей  уединения, может  разрушить дружбу. Супружество предполагает как необходимость прини­мать и приятные, и неприятные качества партнера, так и готовность к постоянному  тесному контакту.   

То,  насколько человек нуждается в  уединении, зависит от особенностей его личности. Это зависит также  и от значения, которое придается супружест­ву в жизненном  пространстве обоих супругов.

 

Д. Значение супружества в жизненном простран­стве личности

1.  Супружество как помощь  или помеха.    Давайте,  сравним жизнь  холостяка и  женатого мужчины.  Жизненное  пространство холостяка опре­деляют конкретные  основные цели Ц (рис. 15в). Он пытается  преодолеть препятствия, которые мешают ему достичь цели.   

После  женитьбы многие цели остаются без изме­нения, так же как и те препятствия, которые нужно преодолеть для достижения этих целей. Но теперь, как члену супружеской пары (рис. 156), ответственному, к примеру, за ее содержание, ему приходится преодо­левать существующие препятствия, уже будучи  «об­ремененным  семьей». А это может только усугублять трудности. И если препятствия станут слишком слож­ны для  преодоления, само по себе супружество мо­жет обрести негативную валентность; оно станет лишь помехой на пути мужчины.  С другой стороны, семья может  оказать серьезную помощь в преодолении пре­пятствий. И это относится не только к финансовой помощи  со стороны жены, но и ко всем видам соци­альной жизни. Можно отметить, что сегодняшние дети, с экономической точки зрения, —скорее тяжкая ноша, чем помощники, хотя, например, дети фермера до сих пор приносят большую  пользу в ведении хозяйства.

 

 

Рис. 15. Различия в преодолении препятствий:

а - холостяк;      

б - женатый  мужчина;      

С - супружеская группа;      

М - мужчина;     

Ж - жена;      

Д -  дети;      

Ц - цель;  

Пр —  препятствие;  

ПЗ —  преодолимая зона;  

НПЗ —  непреодолимая зона;   

3 — зона, преодоление которой облегчается после женитьбы;  

Слц  —  сила, действующая на личность   в направлении достижении цели.

 

2. Домашняя  жизнь  и активность вне дома.    Разница в значении супружества для обоих парт­неров может  выражаться и в различных ответах на вопрос «Сколько часов в день вы посвящаете домаш­ним делам?» Зачастую муж  говорит о том, что про­водит вне дома больше  времени, чем жена, чьи ос­новные интересы связаны, как правило, с домашним хозяйством и детьми. У женщин часто имеется более глубокий интерес к личности и личностному разви­тию, чем у мужчин, которые уделяют больше внима­ния так называемым  объективным достижениям.   

В представленной на рис. 16 ситуации муж стре­мится уменьшить объем совместной семейной деятель­ности СД,  а жена —  увеличить этот объем; в том, что касается объема  сексуальных отношений  СО, зависимость обратная.   

Реальное время, затраченное на домашние дела, отражает  баланс  сил, результирующих  интересы

 

 

Рис. 16. Конфликты, связанные с объемом       совместной деятельности:

ДЖ  —  деятельность жены;

ДМ  —  деятельность мужа;

СД  —  совместная семейная деятельность;

ЛЖ  —  деятельность жены, в которой не участвует муж;

ЛM  —  деятельность мужа, в которой не участвует жена;

СО  —'сексуальные отношения;

Сж  —  силы, соотносящиеся с желаниями жены;

См  —  силы, соотносящиеся с желаниями мужа

 

мужа  и жены. Если расхождение  между потребно­стями партнеров слишком велико, скорее всего, бу­дет иметь место более или менее постоянный кон­фликт. Подобные  расхождения могут возникать и в отношении  времени, затрачиваемого на определен­ную  деятельность, например, на развлечения или социальную активность.    

3. Гармония  и разночтения в оценке значения супружества.    

Конфликты  обычно не становятся достаточно се­рьезными до тех  пор, пока представления супругов о значении супружества являются более или менее согласованными.   

Как правило, люди совершенно по-разному оце­нивают супружество. Зачастую для жены брак пред­ставляется чем-то более важным или более всеобъ­емлющим, чем для мужа. В нашем  обществе профес­сиональная сфера обычно  более  важна для мужа, нежели для жены, и следовательно, удельный вес всех прочих жизненных  сфер снижается.   

Бывает, что для обоих супругов брак — это не­кая промежуточная, вспомогательная ступень, сред­ство достижения  определенной цели, такой как со­циальное влияние и  власть. Или же  супружество представляется самоцелью, основой для воспитания детей или просто совместного проживания. К вос­питанию  детей  различные люди  также  относятся по-разному.   

И  нет ничего страшного в том, что супруги име­ют различное представление о значении брака. Само по себе это не обязательно ведет к конфликту. Если жена  более заинтересована в воспитании детей, она больше  времени проводит дома. Это не противоре­чит интересам мужа и даже может приводить к боль­шей  гармонии в их отношениях. Расхождение инте­ресов порождает  проблемы лишь в том случае, ког­да разные  задачи, которые стремится решить каж­дый  из супругов в браке, не могут быть реализова­ны  одновременно.

 

Е. Пересекающиеся группы

В современном обществе каждый человек являет­ся членом множества групп. Муж и жена тоже  час­тично принадлежат к разным  группам, которые мо­гут иметь противоречащие друг другу цели и идео­логии. Не так уж  редко бывает, что супружеские конфликты  возникают  вследствие принадлежности супругов к этим пересекающимся группам, да и об­щая атмосфера семейной жизни  не в последней сте­пени обусловливается характером этих групп.   

Очевидно, что эта проблема становится значимой в том  случае, когда муж и  жена принадлежат  к различным национальным  или религиозным группам, либо к слишком разным социальным или экономиче­ским классам. Многое из того, что мы обсуждали в связи с потребностями и значением брака, верно и в отношении  групповой  принадлежности, поскольку многие из потребностей человека обусловлены именно его принадлежностью к определенным  группам: де­ловым, политическим и так далее.   

Ниже  мы подробно рассмотрим лишь два примера.    

1.  Супруги и родительские семьи.   

Молодожены   нередко сталкиваются с трудностя­ми, возникающими  вследствие сильной привязаннос­ти партнеров к  своим родительским семьям. Теща может  воспринимать своего  зятя просто как еще одного члена своей семьи, или же каждая из двух родительских семей может попытаться привлечь мо­лодоженов на свою сторону. Такая ситуация может привести к конфликту, особенно в том случае, если с самого  начала между  семьями не установились достаточно дружественные отношения.   

Вероятность конфликта  между мужем  и  женой уменьшается, если потенциал их членства в супру­жеской группе выше, чем  потенциал их членства в прежних  группах, поскольку в этом случае супруже­ская группа будет действовать как единое целое. Если же связь с родительской семьей остается достаточно.

 

 

 

Рис. 17. Супружеская группа как единое целое и как часть    более крупной  семьи:

М  —  муж;    

Ж  —  жена;    

РСМ   — родительская семья мужа;     

РСЖ   — родительская семья жены;     

С  — супружеская группа;     

См —  сила, действующая на мужа в направлении   его родительской семьи;     

Сж —  сила, действующая на жену в направлении   ее родительской семьи.

 

сильной (рис. 17), то поступки мужа и жены будут в значительной степени обусловлены их членством в различных группах, и вероятность конфликта возра­стет. Именно это, по всей видимости, имеется в виду в расхожем совете для молодоженов «не жить слиш­ком близко к своим  родителям».    

2. Ревность.   

Ревность — это одна из самых распространенных проблем, она встречается уже у детей; ревность мо­жет быть сильной даже в том случае, когда для нее нет совершенно никаких  оснований. Эмоциональная ревность частично базируется на ощущении того, что на чью-то «собственность» претендует кто-то дру­гой. Учитывая большую степень перекрытия сфер (см. рис. 13я) и тенденцию любви быть  всеобъемлющей, становится вполне понятно, что это чувство легко возникает между людьми, находящимися в очень тес­ных отношениях.

Интимное  отношение одного из партнеров к тре­тьему лицу не только делает его «потерянным» для второго партнера, но и у  второго партнера, кроме всего прочего, появляется ощущение,  что какая-то часть его собственной частной, интимной жизни ста­новится известной  этому третьему лицу. Позволив брачному  партнеру доступ в свою  частную  жизнь, человек вовсе не намеревался сделать ее доступной для всех других людей. Отношение партнера с треть­им лицом  воспринимается как брешь в преграде, за­крывающей  чью-то интимную  жизнь от окружающих.   

Важно четко понимать, почему ситуации такого рода могут быть по-разному восприняты партнерами. На рис. 18я представлено жизненное пространство мужа. Его дружба с третьим лицом (Др) может вырасти из каких- то деловых отношений.

Рис. 18 Различное значение, придаваемое мужем и женой одному и тому же событию в их жизненном пространстве:

а - жизненное пространство мужа;       

б  - жизненное пространство жены;        

C - супружеская область;       

Б - деловая сфера жизни мужа;       

К - клубная жизнь мужа;      

 До - домашняя  жизнь;

Д - общение с детьми;       

Се - сексуальные отношения между  мужем и женой;       

Со - социальная активность мужа и жены;       

Др - дружба  мужа  с третьим лицом.

В жизненном пространстве мужа область «дружба мужа с тре­тьим лицом» не пересекается с «областью супружества», что является характерным отличием жизненного пространства жены.

 

Она может стать довольно важ­ной для него лично, но тем не менее все равно оста­ваться в его деловой сфере Б, или, по крайней мере, за пределами его супружеской области С. Таким образом, муж  не видит  противоречия между  своей  семейной жизнью  и отношениями  с третьим лицом: супружество не теряет ни одной из своих областей, и сосуществова­ние этих двух связей не приводит к возникновению кон­фликта. Ту же самую  ситуацию жена может  представ­лять себе совершенно иначе. В ее жизненном простран­стве (рис. 18б.) вся жизнь мужа включена в семейные отношения, и особое значение придается как раз обла­сти дружеских и интимных  отношений. И, таким обра­зом, жене подобная ситуация представляется явным втор­жением  в ее супружескую сферу.

 

Ж.  Супруги как группа в процессе становления

Чувствительность супружеской группы к измене­нию  позиции кого-либо из ее членов особенно за­метна в  раннем периоде  брака. Будучи молодым организмом, группа в это время является наиболее гибкой. По  мере узнавания мужем  и женой  друг друга формируется и их способ справляться с труд­ностями, и с течением времени изменять эту модель становится все труднее и  труднее. До некоторой степени в этом виновато  общество, предлагающее молодоженам  традиционную модель взаимодействия. Однако  мы уже обращали  внимание на частный ха­рактер супружества, который делает атмосферу груп­пы более зависимой не от общества, а от особенно­стей личности и ответственности партнеров.   

Супругам, имеющим  небольшой стаж  совместной жизни, очень трудно определить баланс между сво­ими  собственными потребностями и потребностями партнера и попытаться обеспечить его. Это приво­дит к возникновению типичных  конфликтов, хотя в то же время является предпосылкой большей гибко­сти в их разрешении.

 

РАЗРЕШЕНИЕ КОНФЛИКТОВ

Ответ на вопрос о  том, может ли конфликт  быть разрешен, и если да, то до какой степени и каким обра­зом, всецело зависит от специфики конкретной супру­жеской группы  и того значения, которое они придают конфликту. Однако  мне бы хотелось обратить особое внимание на один фактор. Мы уже отмечали, что часто­та и серьезность супружеских конфликтов зависят, глав­ным  образом, от общей атмосферы супружества. И в том, что касается разрешения конфликтов, эта атмосфера так­же  представляется наиболее значимым фактором,   

Супружество  предполагает отказ от определенной части своей свободы, причем человек либо жертвует свободой  во имя  брака, обрекая  тем самым   себя самого  на  фрустрацию,  либо настолько  включает супружеские  отношения  в свою  жизнь, что воспри­нимает цели партнера  как свои собственные. Понят­но, что во втором случае говорить о каких-то жерт­вах  не совсем корректно:  «ограничение  свободы» понимается  здесь совершенно иначе.   

Нет  никакой мистической силы за такой «идентификацией»  с партнером, и мы не можем рассматривать ее как специфическую  особенность любви или супружества. Отказ от определенной части своей свободы — это условие членства в любой группе. И, таким образом, каждой группе очень важно  определиться, на какой основе будет обеспечиваться баланс между индивидуальными  и групповыми  потребностями. Подчинение правилам группы  может быть более или менее добровольным, но оно может возникнуть и в результате сильного чувства «мы». Эксперименты показали, что последнее более характерно для демократической, нежели для авторитарной групповой атмосферы  Кроме того, было установлено, что развитие чувства «мы»  приводит к уменьшению  напряжения  и конфликтности. Готовность принять во внимание точку зрения и цели другого человека, готовность к обсуждению личных проблем логично ведет к более скорому разрешению конфликтов.

 

Глава 12. Трудовые (производственные) конфликты

34. К. Левин. Разрешение затяжного производственного.

Цель, которую преследуют авторы, представляя внима­нию читателей изложение конкретных эпизодов из сво­ей практики, состоит в том, чтобы описать и проанали­зировать частные случаи. Анализ такого рода крайне редко может быть использован как доказательство тео­рии. Однако с его помощью можно проиллюстрировать взаимозависимость некоторых скрытых факторов и рас­крыть сущность некоторых общих проблем.   

Предлагаемое  вашему  вниманию   исследование конфликта  на швейной фабрике  представляет собой иллюстрацию  некоторых аспектов групповой динами­ки и их  теоретическую интерпретацию. Речь пойдет о затяжном  конфликте, который  периодически раз­горался с новой силой, но каждый раз тем или иным образом  улаживался.   

Эта история — часть обширного исследования, пред­принятого Алексом  Бэйвласом, и она представлена в том виде, как была написана им самим, а именно как последовательность актов, каждый из которых состо­ял из нескольких сцен.

 

Персонажи:     Паулсон, механик; Сулинда, мас­тер; Эланби, директор; Бэйвлас, психолог и рассказ­чик; швеи-мотористки.    Обстановка:    фабрика, в штате которой состо­ят около 170 швей, пять уборщиц, один мастер и один механик.

 

АКТ  I. Сцена 1

Однажды   после обеда, когда я возвращался в свой офис, я случайно  заглянул в кабинет директора и увидел Паулсона и  Сулинду, стоявших у его стола. Все трое  выглядели враждебно настроенными,  и я предположил, что  что-то случилось.   

И  меня не удивило, что Эланби почти сразу вы­звал меня к себе. «Вы тот самый человек, которого мы  ждали», —  были его первые слова; двое других выглядели при этом смущенными. Я  сделал какое-то шутливое  замечание и закурил сигарету, чтобы вы­играть время. Я предложил сигареты присутствующим, но  взял только директор, остальные отказались. Я присел на краешек его стола, но и это не улучшило ту тягостную атмосферу, которая царила в кабине­те. «Ну, и что же происходит?» — спросил я у ди­ректора. Мне нужна  была  информация  о том, что случилось, но я не рискнул спрашивать Паулсона или Сулинду, потому что они казались весьма взвинчен­ными, и поэтому адресовал свой вопрос ему,

АКТ  I. Сцена 2

Эланби объяснил, что у Паулсона и Сулинды  возник­ли некоторые проблемы, поскольку они не смогли сой­тись во мнении относительно того, какие машины сле­дует отремонтировать в первую очередь, а одна из швей еще  подлила масла в огонь, насплетничав им друг про друга. Пока директор рассказывал, глаза Сулинды ув­лажнились, и я с удивлением отметил, что и Паулсон был  близок к тому, чтобы  заплакать. Я сказал, что такое поведение работниц довольно обычно, и описал сходный  случай, который был в моей практике, когда я  работал на другой фабрике. Я подчеркнул, что не так уж  важно, что и кем было сказано во время спо­ра, важнее то, что такие слова могут обидеть людей, принимающих   это слишком близко к сердцу. Я сказал, что  любая сплетня так меняется в ходе многочислен­ных  пересказов, что нет никакой надежды  выяснить, что же  имел в виду первый рассказчик. Затем я взгля­нул  на часы и сказал, что у меня назначена встреча с одной  из швей, и я должен немедленно на нее пойти, но  это займет всего лишь несколько минут, и я хотел бы  более подробно обсудить этот вопрос с каждым из них  и с девушкой, которая любила  посплетничать. Я пытался  создать у них впечатление, что я считаю сплет­ницу  источником всех проблем.

АКТ I. Сцена 3

Повернувшись к Сулинде, я спросил ее, найдется ли  у нее время зайти ко мне сразу после окончания моей  «встречи»; если же она занята, не могу ли  я уви­ деть ее позже этим вечером. Я добавил, что, насколь­ко я знаю, ее сейчас ждут наверху. Она сказала, что  может  зайти ко мне в любое время, и мы договори­лись, что встретимся сразу после моей  встречи со  швеей. Затем я обратился к Паулсону и спросил его,  могу ли я  поговорить с ним в его мастерской. Он  сказал, что это было бы лучше всего.

Акт I. Сцена 4

Я  поднялся в цех вместе с Сулиндой. Она начала с того, что ее злит тот факт, что Паулсон сочиняет про  нее всякие небылицы и что девушка  пытается выставить сплетницей ее саму. Я ответил, что понимаю, что она сейчас чувствует, потому что и сам оказывался в подобной ситуации; к тому же мне хорошо  известно, как неправильно может  быть истолкована любая си­туация. И чтобы избежать развития разговора в этом направлении, я отправился на свою «встречу».

АКТ  I. Сцена 5

В течение следующих  нескольких минут я разгова­ривал с директором,  у которого не  было больше никакой информации  об этом инциденте; он сказал мне, что я пришел как раз в тот момент,, когда Су-линда была готова «хлопнуть дверью», да и Паул-сон говорил, что больше не намерен здесь работать. Эланби  надеялся, что мне удастся исправить поло­жение; он сказал, что вообще-то такие стычки меж­ду ними случаются нередко, но в этот раз дело об­стоит хуже, чем обычно. По его мнению,  проблема возникла из-за того, что Паулсон слишком незави­сим, а Сулинда слишком быстро  выходит из себя -и к тому же  они всегда недолюбливали друг друга.

[Читатель, возможно, уже заметил, что психоло­гу довольно  быстро удалось развести Паулсона  и Сулинду  в разные стороны, отправив одного в мас­терскую, а вторую —  в цех.]

 

АКТ II.

В разговоре со мной Сулинда описала ситуацию сле­дующим  образом. Паулсон — не такой уж  квалифи­цированный механик. Иногда он не может  понять, в чем состоит неисправность машины, он только тянет время и, в конечном счете, машина так и не работа­ет. Он обвиняет работниц в том, что они неправиль­но обращаются  с машинами, или говорит, что мате­риал некачественный, или придумывает  еще какие-нибудь отговорки.

Как  сказала Сулинда, днем к ней подошла  одна девушка и сказала, что Паулсон отказывается настра­ивать ее машину. Сулинда пошла к Паулсону и сказа­ла ему, что он должен выполнять свою работу и что девушка рассказала ей  о том, что он отказывается заниматься своими обязанностями. Паулсон  пошел к девушке и  спросил ее, почему она сказала Сулинде, что он отказался настраивать ее машину, хотя на са­мом деле он сказал, что займется ею чуть позже. Де­вушка ответила, что она вообще ничего такого Сулин­де не говорила и что та лжет. После этого Паулсон и девушка пошли  к  Сулинде  и спросили, почему она сказала Паулсону неправду. Сулинда схватила халат и отправилась к директору с заявлением об уходе. Эланби выслушал ее рассказ и вызвал Паулсона.

[Девушки, работавшие под началом Сулинды, за­висели главным образом от нее, но в том, что каса­ется ремонта машин, они зависели и от Паулсона. И именно  проблема властных полномочий  Сулинды и Паулсона обусловила то, какое значение придавалось неправде. Для Сулинды обвинение во лжи  означало потерю  лица и могло значительно ослабить ее поло­жение среди работниц. Кроме того, Сулинду особенно огорчил  тот факт, что  девушка  восприняла как «ложь»  поступок Сулинды, который  она совершила для  блага самой этой девушки; она хотела, чтобы девушка не теряла времени и зарплату в ожидании того, когда будет отлажена ее машина. Для Паулсо­на основная проблема заключалась в угрозе его че­стному  имени, его властной позиции по отношению к  работницам, а также его статусу, который был столь же высоким, как и у Сулинды.]

 

АКТ  III. Сцена 1

Я  начал с того, что задал Сулинде ряд вопросов о том, как часто  случаются поломки оборудования, почему некоторые машины  ломаются чаще, чем другие, и т. д. В ходе разговора стало понятно, что нагрузка Паулсона  была очень  большой, ведь ему приходилось  постоянно следить за 170 машинами. Сулинда согласилась с тем, что если бы у него было больше времени и его не так часто отвлекали бы от работы, значительная часть источников раздражения была  бы устранена. Я спросил, не кажется  ли ей целесообразным опросить работниц, чтобы узнать, что они думают об этой проблеме. Она согласилась с тем, что мне следует поговорить с ними, потому что не­которые девушки  постоянно жалуются на такую си­туацию и склоняют  на свою сторону всех остальных. Я  сказал Сулинде, что займусь этой. проблемой, и спросил, хочет ли она узнать результаты моего оп­роса. Она сказала, что хотела бы быть в курсе. Я закончил разговор замечанием о том, что она совер­шенно  верно определила одну из причин натянутых отношений между  механиком и девушками, отнеся ее на счет напряженного  графика работы механика, и похвалил ее за столь объективное мнение о сущест­вующей  проблеме.

АКТ  III. Сцена 2

Затем я отправился разговаривать с Паулсоном. Он начал с того, что рассказал, как тяжело ему рабо­тать, что у него только две руки и что он не может чинить две машины  одновременно. Я попытался раз­рядить обстановку парой шутливых замечаний, и Паулсон пришел  к выводу о  том, что самые большие проблемы  —  нетерпеливость девушек и недостаток времени. Он тоже  был согласен с тем, что мне сле­дует поговорить с девушками и что было бы  полез­но узнать их мнение по этому поводу. Его особенно интересовало, что они думают о нем как о человеке.

   [Разговор с механиком  развивался по такому же сценарию, что и разговор с мастером. Как и Сулинда, Паулсон  рассматривал ситуацию  в терминах «прав - не прав». Он считал, что не права в данном случае Сулинда. И опять психологу удалось обратить внима­ние Паулсона на  объективные характеристики ситуа­ции. Был сделан акцент на нехватке у механика рабо­чего времени, и в этом случае особое внимание было уделено естественному недовольству девушек.   

Эта  попытка изменить восприятие ситуации  пу­тем «интервью  о действиях» (в противоположность «интервью  по сбору фактов») может  быть расцене­на как основной элемент решения  проблемы. Вслед­ствие переориентации внимания Сулинды  и Паулсо­на с личных   эмоциональных  отношений  в область объективных  фактов, жизненное  пространство этих людей, определявшее их поступки, стало более схо­жим, хотя сами по себе эти двое еще не осознавали сходства своих позиций.  

Следует упомянуть  еще несколько моментов:    

1. Психолог не пытался переструктурировать взгля­ды Сулинды  и Паулсона, предлагая их вниманию ка­кие-то факты, хотя подобное «вмешательство» в ког­нитивные структуры в принципе было возможно. Вме­сто этого Паулсону и Сулинде помогли взглянуть на объективную  ситуацию и  тем самым  «принять» ее, расценив как «факт».  Однако в  случае с Сулиндой эта уловка сработала не совсем эффективно.

2. Уделяя особое внимание властным отношениям, психолог постарался заручиться согласием Сулинды на разговор с девушками от ее имени. Сулинда была до­вольна этим предложением, поскольку некоторые де­вушки создавали определенные проблемы, угрожая тем самым  и ее позиции. И мы можем  отметить опреде­ленный прогресс в ряде отношений. Бэйвлас обратился к девушкам  при полной поддержке мастера. Спросив Сулинду  о том, хочет ли она узнать результаты его разговора, он подготовил следующий шаг работы. Это действие носило характер совместного начинания  и способствовало установлению хороших отношений меж­ду Бэйвласом и Сулиндой. Тем самым  Сулинда  была активно вовлечена в планирование действий и поэтому с большей готовностью могла идентифицироваться с тем решением, которое было предложено позже.    

3. Та же самая  процедура была осуществлена и в разговоре с Паулсоном, хотя и с некоторыми ва­риациями. Бэйвлас уделил особое внимание личным мотивам Паулсона. К примеру, Бэйвлас безоговорочно принял  желание Паулсона  узнать, нравится ли он девушкам. Поскольку психолог  сумел наладить сов­местную  работу и с механиком, и с мастером, они стали участниками одного и того же плана, хотя на этой стадии лишь  номинально и без принятия сов­местного решения.]

АКТ  III. Сцена 3

Затем я пригласил каждую из работниц для короткого интервью. Я спросил их, не кажется ли им, что ремон­ту машин на фабрике  уделяется недостаточное внима­ние. Все они согласились с тем, что Паулсон вполне годится для этой работы, но он слишком перегружен, чтобы  все успевать. Я спросил каждую  из девушек, стоит ли собрать вместе тех девушек, у которых чаще всего возникают проблемы с оборудованием, и посмо­треть, что можно  сделать, чтобы уменьшить время, которое  они теряют  в ожидании  ремонта. Все они горячо поддержали  эту идею.

 

АКТ  IV. Сцена 1

Девушки  были собраны в группу, и я рассказал им суть проблемы. Все они, как ранее Сулинда и Паул­сон, согласились с тем, что иногда, а именно в тех случаях, когда ломаются  сразу несколько машин, ощущается  недостаточность ремонтных  услуг. По­скольку  было маловероятно, что будет принят на работу еще  один механик (фабрике с  трудом уда­лось получить отсрочку от армии для одного только Паулсона), вопрос заключался в том, как наиболее эффективно  использовать возможности Паулсона. Я организовал обсуждение  того, каким образом  мож­но поступить в каждой из следующих ситуаций: когда ломается одна машина; когда одновременно ломаются две машины, причем  поломка одной из них причиня­ет больший ущерб, поскольку мешает работе несколь­ких девушек; когда ломается несколько машин  сразу и ремонт  одной из них признается самым  важным.   

В результате обсуждения группа работниц выработа­ла следующий план: 1) если машины одинаково важны для производственного процесса, правило должно быть таким: «заявка на ремонт поступила первой — первой эта машина и будет отремонтирована»; 2) если какая-либо машина более важна, чем другие, ее следует чинить в первую очередь; 3) этот план будет представлен Паулсону и Сулинде, и я сообщу группе, что они сказали.

 [Таким образом, результаты работы,  проделан­ной психологом, могут быть представлены следую­щим  образом:    

• Механик  и  мастер, которые были  близки к тому, чтобы попросить расчет, остались на фабрике.    • Восприятие  ситуации всеми тремя сторонами: механиком, мастером и наиболее  важной, активной группой, а именно  работницами, которых  прежде более всего занимали вопросы «лжи» и престижа, — было  переориентировано  на анализ  объективных сложностей производственного процесса.    

• Без организации  непосредственного контакта между  тремя сторонами был  установлен тот факт, что все они имеют приблизительно сходное представ­ление о сложностях производства.    

• Все заинтересованные лица свободно и независимо выразили свое согласие с намеченными действиями.   

 • Контакт всех трех сторон с психологом был хо­рошим  и дружественным.

Процедура,  которой воспользовался  психолог, основывалась на той гипотезе, что постоянный кон­фликт хотя бы  отчасти должен являться следствием плохой  организации производственного  процесса. Таким  образом, для того чтобы принять верное ре­шение, необходимо было выявить источник проблем, реалистично и достаточно глубоко проанализировав процесс выпуска продукции.   

Группа, занимающая  самую  низкую ступеньку в фабричной  иерархии, послужила основой для выяв­ления фактов, возможно, вследствие того, что швеи были самым  непосредственным образом вовлечены в процесс и лучше других представляли себе, по край­ней мере, некоторые аспекты проблемы. И опять же, поскольку  работницы были  самым  низшим  звеном иерархии фабрики, каждое  правило, вводимое руко­водителями, и даже точка зрения, представленная им как «факт»,  скорее всего, была бы воспринята ра­ботницами  как навязывание чужой воли. Чтобы до­биться  их искреннего соучастия в осуществлении планов, лучше всего было начать с подробного вы­яснения фактов, и было столь же необходимо, что­бы  исходные предложения, касающиеся  новых пра­вил производственного  процесса, были выработаны самими  работницами.  

Не  все швеи, а только те, кто проявлял самое большое  недовольство, были приглашены к разгово­ру. Это может показаться странным, если мы будем исходить из предположения о том, что те швеи, ко­торые  менее всех склонны раздувать проблему, ско­рее всего, будут предлагать более объективную кар­тину ситуации. Наиболее проблемные работницы ста­ли объектом  исследования потому, что они представ­ляли огромную важность для групповой динамики на фабрике. Более того, если бы те швеи, которые не были  источником проблем, приняли участие в выра­ботке исходного решения, то жалобщики, скорее все­го, стали бы сопротивляться этому решению, поскольку чувствовали бы, что их сначала изолировали от при­нятия  решения, а затем это решение им навязали.   

Психолог  как лидер дискуссионной группы пред­ставил существующую проблему как объективную фазу рабочего процесса. Тот факт, что ему с легкостью удалось привлечь внимание группы к этому аспекту ситуации, показывает, что предварительные интервью способствовали эффективному развитию событий.   

В ходе групповой дискуссии было выявлено, что существующие затруднения представляют собой одну из составляющих проблемы производства. То, что эти факты  всплыли  в групповом обсуждении,  а не в индивидуальных интервью, дало некоторое количест­во дополнительных  преимуществ. Как  правило, в результате групповой дискуссии вырисовывается бо­лее объективная и подробная картина ситуации. Ат­мосфера  открытости, которая может возникнуть в ходе группового обсуждения, в противоположность обстановке секретности, характерной для индивиду­альных интервью, является весьма важным фактором, обусловливающим  готовность к сотрудничеству.   

Предполагалось, что правила, сформулированные в результате обсуждения, будут способствовать раз­решению  объективной производственной проблемы. Безличные факты  в большей степени, чем властные конфликты, детерминируют действия, предпринимае­мые в определенных ситуациях. Эти правила анало­гичны тем, которые могли бы быть предложены ад­министрацией фабрики  для достижения максималь­ных результатов. Психолог мог бы спросить девушек, какая последовательность ремонта и наладки машин была бы оптимальной для производственного процес­са. Вполне возможно, что девушки предложили  бы те же самые правила, но при этом они чувствовали бы, что делают что-то «для Хозяина», ими двигало бы  «великодушие»  или  патриотизм. Психолог не пошел  таким путем, он просто попросил работниц прийти к справедливому решению. Это касалось про­блемы  взаимоотношений  между  девушками  и, по­скольку подразумевало еще и снижение заработка в результате простоя, было тесно связано с их личны­ми интересами. Следует отметить, что справедливость как руководящий  принцип, лежащий  в основе правил социального поведения в группе, несомненно, яв­ляется одним их самых  сильных мотивов американ­ской культуры.   

Поскольку эти правила были  выработаны самими работницами, их принятие было легким и согласованным.   

Остаются  две проблемы:  во-первых,  принятие выработанных правил остальными швеями и руковод­ством цеха: Сулиндой и Паулсоном;  во-вторых, оп­ределение тех лиц, которые будут нести ответствен­ность за выполнение этих правил.]

АКТ  IV. Сцена 2

Я  рассказал Паулсону о результатах встречи с груп­пой, особо подчеркнув тот факт, что девушки ничего не имеют  против  него лично и  что, напротив, они понимают,  что существующая  нагрузка не по  силам одному-единственному механику. Я показал ему план, выработанный девушками, и он сказал, что это как раз то, чего он хочет, если только «каждый» перестанет им командовать. Я сказал ему, что он вовсе не дол­жен  принимать решение о том, какая из машин более важна  в тот или  иной момент.  Он механик,  и ему совершенно  не нужно брать на себя еще и эту ответ­ственность. С этим он горячо согласился. Я предполо­жил, что ответственность за такого рода решения долж­на взять на себя Сулинда, и если девушки  будут не согласны с предлагаемой последовательностью ремон­та, им придется выяснять отношения с нею. С этим он также  согласился, но выразил сомнение  в том, что Сулинде это понравится. Я сказал ему, что собираюсь встретиться с ней и что мне кажется, что она будет только  рада такому решению,  если, конечно, он не будет расценивать ее действия как приказы.

[Сначала психолог пошел к механику. Страхи Паулсона исчезли, когда психолог в самом начале разговора подчеркнул, что девушки ничего против него не имеют. Это  улучшило настроение Паулсона  и обеспечило его готовность к объективному анализу ситуации. В такой атмосфере договариваться было гораздо проще.   

Вторая часть разговора свелась к попытке психо­лога  предложить  долгосрочное разрешение  этого конфликта. Эффективное решение  проблемы предпо­лагало подход к ситуации с точки зрения произво­дительности труда. Кроме того, конфликтующие сто­роны  приняли бы  во внимание объективные факторы и тем самым вышли  из затяжного конфликта. В нашем  случае источником конфликта было нечеткое разделение функций,  связанных с обеспечением ре­монта  оборудования. Теперь же правила были уста­новлены  и обязанности распределены.   

Психолог  чувствовал, что единственно разумным и эффективным   решением было бы сделать Сулинду ответственной за  определение последовательности ремонта  машин, поскольку именно в ее обязанности (а не  в обязанности механика) входит обеспечение максимальной производительности работы

То, как Бэйвлас представлял проблему механику, очень  напоминало то, как он вел себя в предыдущей сцене  с работницами: существующее положение ве­щей  было  представлено совершенно объективно, но акцент был сделан на тех его аспектах, которые были непосредственно связаны  с психологической ситуа­цией  вовлеченной в конфликт личности; тем самым была  сформирована устойчивая положительная  мо­тивация. Психолог предпочел говорить не о разгра­ничении  властных полномочий, а о том, как можно избавить механика от принятия тех решений  и той ответственности, которые в общем-то и не входили в сферу  его компетенции.    

У нас не останется сомнений в том, что подоб­ный  подход был верен и реалистичен, если мы более глубоко  проанализируем ситуацию, с которой стал­кивался  механик в том случае, когда ремонт требо­вался  нескольким машинам  одновременно. Для Па­улсона мастерская —  это довольно приятное место, это  его убежище, где в работе он сам себе начальник. Он пытается оставаться в мастерской как мож­но дольше. Когда же ему приходится выходить в цех для ремонта оборудования, он там чужак, вдобавок попадающий  под власть мастера. Если не в порядке, например, сразу три машины, механик сталкивается с конфликтной ситуацией, поскольку ему приходит­ся иметь дело с тремя силами, соответствующими его желанию  починить все три машины. И все три силы действуют в совершенно разных направлениях. В этих разных направлениях действуют и параллельные силы, источником  которых являются  разные работницы; причем мощность  каждой из  сил зависит еще и от степени вздорности и крикливости той или иной швеи. Кроме  того, существует и сила, индуцированная Сулиндой, причем она может либо заставить Паулсона угадывать ее желания,  либо четко выразить свое мнение на сей счет.   

Подобные  обстоятельства типичны для ситуации принятия решения, и для нее характерны две причи­ны возникновения  большого эмоционального напря­жения: а) силы, препятствующие принятию решения, довольно велики, поскольку любое неверное решение с большой вероятностью приведет к конфликту между механиком и мастером; б) когнитивная структура поля нарушена, поскольку механик не знает, какая оче­редность ремонта  машин поставит его в более за­труднительное положение.   

Совокупность  этих факторов  делает ситуацию принятия  решения более неприятной для Паулсона, поскольку негативной валентностью характеризуется не только непосредственный момент принятия реше­ния, но и сам факт пребывания в цеху. И, следова­тельно, механик с  большой охотой примет  любой план, который давал бы ему надежду на то, что ему удастся избавиться от этой травмирующей ситуации.   

Можно   отметить, что подобным образом  спла­нированное  психологом  представление проблемы Паулсону  было нацелено на то, чтобы склонить ме­ханика к  согласию (и вынудить подчиниться власти мастера). То, как психолог представлял ситуа­цию, полностью соответствовало реальным фактам. Новый  план предполагал установление фиксирован­ных и общих  для всех правил, имеющих под собой объективные  основания и  касающихся  того, что должно быть сделано. К тому же должен быть ука­зан человек, который в каждой конкретной ситуа­ции будет определять порядок  действий. Кому-то придется принимать решения  в том случае, когда будут возникать сомнения в том, какая последова­тельность ремонта оборудования приведет к наимень­шей потере времени. Но  все это входит в компе­тенцию  мастера. Она не  может безапелляционно диктовать механику, что он должен делать, факти­чески, она не может отдавать ему распоряжения. Все, что она может, это сообщать ему  необходи­мую информацию   относительно того, какова отно­сительная важность  той  или иной  машины   для производственного процесса. На основе  этой ин­формации  он будет готов следовать тем правилам, относительно которых существует общая договорен­ность. В заключение разговора психолог специаль­но подчеркнул  этот факт, чтобы избежать непра­вильной  интерпретации предложения, которая на­несла бы  ущерб гордости механика.    

Основное  содержание данной сцены —  это по­степенное принятие механиком нового плана дейст­вий. Его сомнения в том, что Сулинда согласится с этим планом, еще раз доказывают, что напряжение между  ними существует. Кроме того, они свидетель­ствуют и о том, что он не чувствует себя проиграв­шей стороной  на этих переговорах.]

АКТ  IV. Сцена 3

Я  показал план работниц Сулинде, и  она реши­ла, что точно так и должно быть, добавив, что имен­но это она и пыталась сделать, но Паулсону невоз­можно ничего объяснить. Я сказал, что Паулсон готов принимать  ее решения относительно приоритетов в починке оборудования. Я также сделал акцент на том, что и девушки  готовы работать с учетом этих пра­вил. Она согласилась попробовать, однако по-преж­нему была  настроена довольно скептически.

[Разговор с Сулиндой развивался по тому же сце­нарию, что и разговор с Паулсоном. Она с готовно­стью приняла план, как если бы и раньше хотела чего-то подобного. Она не могла поверить в то, что Паулсон  готов принимать  к сведению  ее  «решения  о приоритетах»; это свидетельствовало о том, что она не хочет чувствовать себя лишенной власти. С другой стороны, психолог дал  понять, что ее компетенция будет ограничена принятием решения об оптимальной последовательности ремонта оборудования.]

АКТ IV. Сцены 4-6

Сцена 4. Я сказал Паулсону, что Сулинде понра­вился план и что она готова следовать ему.    Сцена 5. Затем  я снова собрал девушек на ко­роткую встречу, в ходе которой мы еще раз обсуди­ли план  и тщательно  разработали процедуру  его выполнения.   

Сцена 6. После  этого я сообщил Сулинде и Па­улсону, что разработка  плана завершена, что  он начинает претворяться в жизнь и что появление но­вых идей на этот счет всеми приветствуется.

[Последние сцены очень коротки. Каждая из сто­рон: механик, мастер и швеи-мотористки —  проин­формирована  о согласии двух других сторон с при­нятым  решением, а также о том, что оно незамедли­тельно вступает в силу. Психолог особо подчеркнул свою готовность рассмотреть любые новые идеи, что создало своего рода  клапан безопасности для по­следующего  внесения в план каких-то необходимых изменений.]

 

ЭПИЛОГ

   Спустя несколько недель Эланби спросил меня, не замечаю ли я каких-нибудь изменений в Паулсоне. Я сказал, что нет. Он объяснил, что у Паулсона, ка­жется, стало гораздо меньше работы и гораздо боль­ше времени для того, чтобы слоняться по заводу. Его отношения  с Сулиндой  стали хорошими,  и между девушками  тоже больше не возникает никаких кон­фликтов. Неделю спустя Паулсон по своей собствен­ной инициативе установил на фабрике громкоговори­тели и два раза в день устраивал музыкальные транс­ляции. Это всем понравилось, и  отношения  между сотрудниками стали еще более благоприятными.

Через три месяца после этого инцидента — и надо отметить, что за все  это время никаких  проблем больше не возникало, — сторонний наблюдатель про­вел интервью с механиком.    Вот отчет об этом  интервью.

Паулсон  сказал, что у него стало на треть меньше    работы; если раньше у него было от 15 до 20 вызо­вов в день, то теперь их около 10. Уменьшение объ­ема работ произошло главным  образом за счет сни­жения  количества мелких поломок; что касается се­рьезных  неполадок, то их осталось приблизительно    столько же. Он списывал чрезмерное количество не­   значительных вызовов  в прошлом на счет «раздра­жения»  —  «девушкам просто хотелось создавать про­блемы».  Паулсон также отметил, что и раздражения    по  поводу действий Сулинды тоже стало меньше.

Когда его спросили, почему это стало возмож­но, он ответил: «Я думаю, это во многом благодаря    музыке»,  имея в виду те громкоговорители, кото­рые  он установил. Это сделало девушек более дру­желюбными.   Также  оказалась полезной и помощь    Бэйвласа. Он  поговорил с некоторыми  девушками,    представил  им точку зрения Сулинды  и объяснил,    чего им  следует ожидать и что предпринимать.

Одно  изменение помогло значительно уменьшить    общее  раздражение. Почему-то сначала создалось    впечатление, что Сулинда и Паулсон — злейшие вра­ги, хотя в действительности вне работы они были    лучшими  друзьями. Ситуацию на фабрике он описал    так: «Ну, мы препирались по пустякам, как и все,    но не  придавали этому значения. Но у них созда­лось впечатление, что мы просто  ненавидим друг    друга». Кроме того, и некоторые девушки подлива­   ли масла  в огонь. Когда же всем стало ясно, что    между  Сулиндой и Паулсоном нет вражды, девушки    осознали, что сплетни их больше  не задевают, и    общее  раздражение уменьшилось.

Итак, короткое вмешательство психолога дейст­вительно разрешило затяжной конфликт. В прежде враждующем  треугольнике, состоящем из механика, мастера и работниц, установились хорошие отноше­ния. И это неожиданно привело к снижению объема ремонтных  работ на фабрике.   

По  всей вероятности, ведущие принципы, кото­рые лежали  в основе  действий психолога, можно обобщить  следующим   образом: реальные условия высокой производительности труда должны обеспе­чиваться таким, образом, который не противоречил бы природе групповой динамики.  

Для  устойчивого разрешения этого конфликта недостаточно лишь установления дружеских отноше­ний. Описанный конфликт является следствием про­изводственной ситуации, когнитивная составляющая которой была ясна не до конца, четкое разграниче­ние полномочий сторон было невозможным. Проце­дура разрешения этого конфликта в равной степени должна  была учитывать и производственные требо­вания, и проблему социальных отношений.   

Что  касается деталей, то здесь можно отметить следующее. Работу на фабрике можно рассматривать как процесс, скорость которого определяется соот­ношением  сил, побуждающих  и замедляющих  его. Производственный процесс осуществляется посредст­вом разных  «каналов», обусловленных спецификой физической и социальной среды, в частности, опре­деленными правилами и представителями власти (ад­министрацией). Для того чтобы повысить производи­тельность труда, можно попытаться увеличить мощ­ность побуждающих  сил посредством определенной стимуляции либо давления, или же ослабить те силы, которые  вызывают  снижение  производительности. Описанная выше  процедура использует вторую воз­можность. Она  предназначена для того, чтобы уст­ранить определенные  конфликты  внутри группы и определенные психологические силы, воздействовав­шие на центрального персонажа (механика), который отказывался прилагать должные усилия.   

Попытка долговременного улучшения основывает­ся на изучении реальной ситуации, связанной с кон­кретным участком (ремонт оборудования) производ­ственного канала. Благодаря выработке новых пра­вил и  инструкций производственные каналы  были объективным образом  модифицированы.    Даже  самый лучший  план реорганизации произ­водственных каналов не будет реализован, если он не подходит тем людям, которым  приходится жить в этой среде и реагировать на ее изменения. Опи­санная нами процедура была спланирована на осно­ве тщательного анализа закономерностей групповой динамики. И действительно, каждый этап работы был осуществлен с учетом этих закономерностей.   

Важно  и то, что даже  самый первый  этап оз­накомления с ситуацией, который в принципе мож­но было бы рассматривать не как социальный акт, а как экспертную, научную задачу, был сделан состав­ной частью социальной  процедуры. И одной из са­мых ярких особенностей данного случая (которая, по всей видимости, достаточно типична для  методов, используемых  этим психологом)  является то, что объективное выяснение условий работы  стало клю­чевой точкой предлагаемых изменений.

Использование работниц как основных действую­щих  лиц при  выяснении обстоятельств конфликта было продиктовано тем, что они самым непосредст­венным  образом связаны с производственным  про­цессом. Если мы  хотим создать общую  атмосферу дружелюбия  и сотрудничества, а не жесткую авто­ритарную систему, если мы хотим обеспечить успеш­ное сотрудничество, то на первом этапе планирова­ния должна  быть задействована та группа, которая занимает самое низшее  положение  в иерархии, по­скольку ее  представители могут расценить любой другой способ принятия решения как попытку навя­зать им мнение руководства. С другой стороны, че­ловек, обладающий  властью (скажем,  механик или мастер), не будет реагировать подобным  образом, если его попросят одобрить план, разработанный его подчиненными, поскольку, располагая властными пол­номочиями,  он может отвергнуть этот план.   

То, что  в выяснении условий производственного процесса были задействованы не все работницы, мо­жет  быть  следствием описанных  выше  факторов. Может  быть, и имело бы смысл подключить к делу и других работниц. Однако для адекватности выяснения обстоятельств и обеспечения сотрудничества среди швей-мотористок было достаточно задействовать лишь самую  проблемную  часть этой группы. Даже  само установление интересующих исследователя фактов в работе такого типа предполагает анализ как произ­водственного процесса, так и групповой динамики. Понятно, что «достаточно объективная» картина про­изводственных взаимоотношений  и  проблем должна основываться на тщательном исследовании. Но столь же  важно  понимать и значение «субъективных» то­чек зрения заинтересованных сторон.   

Надо сказать, что установление фактов — это на­илучший  способ изменить  восприятие ситуации от­дельными  людьми. Мы  с достаточной степенью уве­ренности можем  утверждать, что действия человека непосредственно зависят от того, как он воспринимает ситуацию. И мы можем  предположить следующее: влияние изменения идей или ценностей на действия человека зависит о того, изменилось ли его восприя­тие. Справедливость этой теории подтверждается опы­том в самых  разных областях, включая лечение за­икания и психопатологию. Одной из основных харак­теристик этого метода является изменение действий вследствие трансформации восприятия.   

В данном случае, установление фактов совершен­но сознательно  было выбрано  в качестве первого этапа работы. Знание фактов психологом  или экс­пертом не оказывает никакого воздействия на ситу­ацию до  тех пор, пока сами члены группы не при­мут эти данные «как факты». И именно в этом кро­ется основное преимущество выяснения фактов в ходе групповой работы. Совместное обсуждение фактов и разработка планов —  это уже попытка совместного действия, открывающая  путь к установлению атмо­сферы  сотрудничества, открытости и уверенности в поставленных целях. И хотя механик и мастер сами не участвовали  в групповой дискуссии  работниц, психолог очень осторожно  обеспечил их  активную вовлеченность в процесс выяснения фактов и плани­рования деятельности.   

Мы  уже  подчеркивали тот факт, что групповые встречи нельзя воспринимать как панацею. Они долж­ны быть тщательно спланированы с учетом психоло­гической ситуации личности, причем сама личность на каждом  этапе  работы рассматривается с точки зрения своей позиции в группе. При учете личност­ного фактора следует иметь в виду два его аспекта. Во-первых, мотивация  к  изменению восприятия  и действий должна   быть, насколько это возможно, основана  на реалистичном  представлении данной личности о ситуации. Во-вторых, необходимо прило­жить максимум  усилий к  тому, чтобы снизить эмо­циональность участников на каждом  этапе работы. При  каждом  удобном случае людей нужно  хвалить, нужно  минимизировать их тревогу и способствовать возникновению  ощущения  безопасности (Паулсон и работницы); необходимо прилагать все усилия к тому, чтобы  человек представал перед окружающими    в выгодном (но, тем не менее, реалистичном) свете. Как правило, снижение уровня  эмоциональности осуще­ствляется косвенным образом. Вспомним, к примеру, то, как вовлечение в  конфликт одной  работницы (проблема лжи)  было  деперсонализировано  путем выявления проблемы группы  работниц, провоцирую­щих появление конфликтных ситуаций. Очевидно, что посредством включения одной швеи в группу ей по­добных  проблема становится менее личностной и, в то же время, связывается с объективными групповы­ми  проблемами.   

Стоит также отметить, что исходная проблема — а именно ложь  и последовавшая за ней угроза ухода с фабрики механика и мастера — растворилась в воз­духе еще до начала серьезной работы. По всей веро­ятности, с изменением восприятия ситуации, с пере­ключением внимания от проблем  власти к проблемам производства, вопрос о лжи, поначалу блокировавший нормальный ход производственного процесса, перестал быть «фактом». И  это само по себе может рассмат­риваться как симптом того, насколько глубоки и ре­альны изменения в восприятии  и в психологической ситуации всех вовлеченных в конфликт сторон.

Глава 13. Экономические конфликты

35. Э. Дюркгейм. [Общественное разделение труда и классовые конфликты]

<…> Если труд все более разделяется по мере того, как общества становятся более объемистыми и плотными, то не потому, что в них более разнообразны внешние обстоятельства, а потому, что борьба за жизнь в них более энергична.    Дарвин весьма справедливо заметил, что конкурен­ция между  двумя организмами  тем сильнее, чем они сходнее. Имея те же  потребности, преследуя те же цели, они  повсюду оказываются соперниками.  Пока ресурсов у них имеется больше, чем нужно, они могут еще жить бок о бок; но если число их увеличивается в такой пропорции, что  не все аппетиты  могут быть достаточно удовлетворены, то вспыхивает война, и она тем яростнее, чем сильнее эта недостаточность, т. е. чем больше число конкурентов. Совсем  не то видим мы, когда сосуществующие рядом индивиды принадлежат к различным  видам или разновидностям. Так как они не питаются одинаковым образом и не ведут одинакового образа жизни, то они не стесняют друг друга; то, что вызывает благоденствие одних, не представляет ценно­сти для других. Конфликты случаются тем реже, чем реже встречаются и чем дальше друг от друга находят­ся эти виды или разновидности. <…>.

Люди подвержены тому же закону. В одном и том же  городе различные профессии могут сосуществовать, не  будучи вынуждены  вредить друг другу, так как они  преследуют различные цели. Солдат стремится к воен­ной славе, священник —  к моральному  авторитету,  государственный деятель — к власти, промышленник —  к богатству, ученый — к научной славе; каждый из них  может, таким образом, достигнуть своей цели, не ме­шая другим достигнуть их цели. Так же обстоит дело  даже тогда, когда функции менее удалены  друг от  друга. Окулист не конкурирует со специалистом по  психическим заболеваниям, сапожник — с  шапочником, каменщик —  со столяром, физик — с химиком  и т. д. Так как они занимаются разными делами, то они  могут заниматься ими параллельно.   

Но чем больше сближаются  функции, чем больше  между ними точек соприкосновения, тем более, следо­вательно, они расположены к борьбе. Поскольку в этом  случае они удовлетворяют различными способами оди­наковые потребности, они неизбежно стараются так  или иначе что-то захватывать друг у друга. Судья ни­ когда не конкурирует с промышленником; но пивовар и  виноградарь, суконщик и фабрикант шелковых изде­лий, поэт и музыкант часто пытаются вытеснить друг друга. Что же касается тех, которые исполняют как раз одну и ту же функцию, то одни могут благоденствовать только за счет других. Значит, если представить себе различные функции  в виде разветвляющегося пучка, исходящего из общего основания, то борьба минималь­на между крайними точками, постепенно увеличиваясь по мере приближения  к  центру. Так происходит не только в отдельных городах, но и на всем пространстве общества. Сходные профессии, расположенные  в раз­личных  точках территории, тем сильнее конкурируют друг с другом, чем они' более сходны, если только трудности сообщения и перевозки не ограничивают круг их действия

Исходя из этого, легко понять, что всякое уплотне­ние социальной массы, особенно если оно сопровожда­ется ростом населения, с необходимостью  вызывает прогресс разделения труда. <…>

 

<…> По мере того как все больше  специализируются  промышленные   занятия, вместо возрастания солидарности замечается обостре­ние  борьбы. В средние века работник повсюду жил вместе с хозяином, деля с ним труд «в той же лавке, за тем же станком»[1]. Оба составляли часть одной и той же корпорации и вели одинаковое существование. «И тот и другой были почти равны; кто прошел ученье, мог по крайней мере во многих ремеслах устроиться самостоя­тельно, если он имел необходимые для этого средства»[1]. Таким  образом, столкновения были абсолютным   ис­ключением. Начиная  с XV в. положение вещей  стало изменяться. «Цех более не общее убежище  — это ис­ключительная собственность хозяев, которые сами вер­шат там все дела... С тех пор устанавливается глубокая демаркационная черта между мастерами и подмастерья­ми. Последние образовали особое сословие; они имели свои привычки, свои правила, свои независимые ассо­циации»[1]. Когда произошло это отделение, столкнове­ний стало много. «Как только подмастерья сочли, что имеют основание быть недовольными, они стали устра­ивать стачки или поражали отлучением город, патрона, и все обязаны были подчиниться решению... Сила ассо­циации  дала рабочим  возможность бороться равным оружием  против своих патронов»[1]. Однако положение вещей  было тогда далеко от «того, какое мы видим теперь. Подмастерья восставали, чтобы получить боль­шую  плату или какое-нибудь другое изменение в усло­виях труда, но они не считали патрона вечным врагом, которому повинуются по принуждению.  Хотели  заста­вить его уступить в одном пункте и этого энергично добивались, но борьба не была постоянной; мастерские не заключали  в себе двух враждебных рас: наши со­циалистические  идеи были неизвестны»[1]. Наконец, в XVII в. начинается третья фаза этой истории рабочих классов: появление крупной  промышленности.  Рабо­чий  вполне отделяется от патрона. «Он в некотором роде завербован. Каждый имеет свое занятие, и система разделения труда несколько прогрессирует. В мануфак­туре Ван-Робе, в которой было занято 1692 рабочих, были  особые мастерские для колесного, ножевого мас­терства, для стирки, крашения, набирания основы, и даже  сами ткацкие мастерские заключали  в себе не­сколько видов рабочих, труд которых был совершенно различен»[1]. Параллельно с возрастанием специализа­ции  учащаются бунты. «Малейшего  повода к неудо­вольствию было достаточно, чтобы навлечь на какой-нибудь дом отлучение, и горе подмастерью, который бы ослушался решения общины»[1]. Достаточно хорошо из­вестно, что с тех пор борьба только обострялась.   

Мы  увидим, правда…, что эта натянутость социальных отношений  отчасти происхо­дит оттого, что рабочие классы не согласны с созданны­ми для них условиями, но слишком  часто принимают их вынужденно, не имея средств завоевать себе другие. Однако одно это принуждение не может объяснить раз­бираемого явления. В самом деле, оно давит с одинако­вой тяжестью на всех, обделенных судьбой, и, однако, это состояние постоянной вражды свойственно только промышленному  миру. Кроме того, внутри этого мира оно одно и то же для всех рабочих. Но мелкая промыш­ленность, где труд менее разделен, представляет зрели­ще  относительной гармонии между хозяином и  рабо­чим[1]; только в крупной промышленности  так остры эти междоусобицы.  Значит, отчасти они зависят от другой причины.   

 

<…> Недостаточно, однако, того, чтобы существовали пра­вила; иногда сами эти правила бывают причиной зла. Это мы и видим в классовых войнах. Институт классов или каст составляет организацию разделения труда, притом организацию сильно регламентированную, од­нако она часто служит  причиной раздоров. Низшие классы, недовольные положением, доставшимся им по обычаю или по закону, стремятся к функциям, которые им  запрещены, и стараются отнять их у владеющих ими. Отсюда междоусобные войны, вызываемые спосо­бом разделения труда. <…>

 

<…> Равенство во внешних условиях борьбы необходимо не только для того, чтобы привязывать каждого индивида к его функции, но еще  и для того, чтобы связывать функции  между собой. 

Договорные отношения  неизбежно развиваются вмес­те с разделением труда, ибо последнее невозможно без обмена, юридической формой  которого является дого­вор. Иначе говоря, одна из  важных  разновидностей органической солидарности есть то, что можно было бы назвать договорной солидарностью. Без сомнения, оши­бочно думать, что все общественные отношения могут быть сведены к договору, тем более что договор пред­полагает нечто иное, чем он сам; однако существуют особые узы, берущие начало в воле индивидов. Суще­ствует своеобразный consensus, который выражается в договоре и который в высших видах представляет важ­ный  фактор общего  consensus'a. Необходимо, стало быть, чтобы в этих самых обществах договорная соли­дарность была как можно  лучше  защищена от всего, что может ее нарушить. Если в менее развитых общест­вах неустойчивость ее не представляется особенно опасной по причинам, которые мы уже описали, то там, где она является одной из основных форм социальной соли­дарности, угроза ей является одновременно угрозой единству социального организма. Происходящие из-за договоров конфликты становятся, таким образом, важ­нее, по мере того как сам договор приобретает большее значение в общей жизни.  Поэтому, в  то время как существуют первобытные  общества, которые даже не вмешиваются  для разрешения таких конфликтов…, до­говорное право цивилизованных  народов становится все объемистей; оно не имеет другой цели, кроме как обеспечить регулярное сотрудничество вступающих та­ким образом в отношения функций.   

Но для достижения этого результата недостаточно, чтобы общественная  власть следила за исполнением заключенных  договоров. Необходимо  еще, чтоб, по крайней мере в среднем числе случаев, они исполня­лись добровольно. Если бы договоры соблюдались толь­ко благодаря силе или из страха силы, то договорная солидарность была бы очень ненадежной. Чисто внеш­ний порядок плохо скрывал бы раздоры, которые труд­но было  бы без конца сдерживать. Но, говорят, для избежания этой опасности достаточно, чтобы договоры заключались добровольно. Это верно; но трудность от этого не исчезает: что, в самом деле, представляет собой добровольное соглашение? Словесное или письменное согласие — недостаточное доказательство добровольно­сти; такое согласие может быть вынужденным. Значит, необходимо, чтобы отсутствовало всякое принуждение; но где начинается принуждение? Оно не состоит только в прямом применении  насилия, ибо непрямое насилие также успешно подавляет свободу. Если обязательство, вырванное угрозой  смерти, юридически и  морально равно нулю, то почему оно будет иметь значение, если для получения его я воспользовался положением, при­чиной которого я, правда, не был, но которое поставило другого в необходимость уступить мне или умереть.

36. Н. Моисеев. Примеры простейшего кооперативного соглашения

Объяснять общие  принципы  иногда бывает полезно на относительно, простых примерах. Так мы и поступим в данном  случае, прибегая для этого к проблеме ис­пользования воды для орошения.   

Проблема  распределения воды  в Средней Азии  — одна  из весьма острых хозяйственных  проблем этого региона. Вода — это источник  жизни, и за нее всегда отчаянно  боролись. В  Среднеазиатских  республиках много оросительных систем. Одна из них в бассейне ре­ки Зеравшан. О ней и пойдет речь.   

Зарождается  Зеравшан  в ледниках  Зеравшанского и Гисарского хребтов. Он протекает через ряд областей Узбекистана и орошает поля целого ряда районов. Вы­ходя из гор в безводные и жаркие степи, он постепенно теряет свою мощь  горного потока, поскольку его воды полностью разбираются  на орошение. Хозяйства, кото­рые находятся в его верхнем течении, оказываются в бо­лее выгодном положении по сравнению  с теми, которые находятся в его низовьях: им легче пользоваться водой реки. Но именно в низовьях расположены наиболее пло­дородные земли, и там наиболее жаркий климат, необ­ходимый для хлопководства. Какими принципами следо­вало бы руководствоваться при распределении водных  ресурсов, которых не хватает, чтобы удовлетворить по­требности всех районов?  

С  государственной точки зрения, с точки зрения еди­ного хозяина, основную воду надо использовать в ни­зовьях, где может расти тонковолокнистый хлопок —  наиболее  выгодная   сельскохозяйственная культура  в Средней Азии. Но при  таком способе деления воды  и так более бедные, расположенные в верховьях реки  горные хозяйства, у которых каменистая почва и холод­ный климат, будут еще больше обделены — им придется  нести дополнительные потери. Как здесь быть?

Налицо конфликтная  ситуация: каждое из хозяйств стремится получить в свое распоряжение максимальное количество воды, но  вода — это вторичная цель. В действительности оно стремится получить по возможности  больший доход.  Как использовать это обстоятельство  для выработки такого коллективного решения, которое  было  бы выгодно  всем хозяйствам зоны  Зеравшана?   

Вероятно,  наиболее разумным  принципом окажется  тот, который будет рассматривать все хозяйства этой  зоны как единый кооператив —  кооператив по совмест­ному использованию воды. Но  для того, чтобы он был  выгоден всем хозяйствам, надо ввести специальный «ме­ханизм внутренних цен». Смысл его состоит в следую­щем, и он вполне очевиден.    

Если хозяйства объединятся в некий кооператив, то  за счет более рационального использования воды сум­марный  сбор хлопка и другой сельскохозяйственной про­дукции  окажется  большим,  чем до  кооперирования.  Значит, если надлежащим  образом  разделить этот до­полнительный доход между  всеми хозяйствами, то каж­дое из них будет иметь доход больший, чем до коопери­рования.    

Такое разделение  можно  произвести бесчисленным  количеством способов, один из которых и дает механизм  внутренних цен, особенно удобный, когда основным по­купателем является государство. В результате такого  кооперативного соглашения  выигрывают все: и те хо­зяйства, которые, находясь в  верховьях реки, могли  раньше  неограниченно использовать воду  (теперь им  придется вводить  жесткие  лимиты на  воду), и тем, которые расположены в зоне пустыни и до кооперирова­ния сидели на голодном водном пайке.  

 К сожалению, такой простой способ организации ин­ститута согласия остается пока чисто «теоретическим».  В реальной жизни все происходит по-другому. И до сих  пор деление воды чем-то напоминает выборы римского папы, когда кардиналов запирают в храме и не выпуска­ют до тех пор, пока из трубы камина не появится белый дым, который означает, что новый папа избран.   

Нечто  похожее было  всегда и  здесь. Собирались представители районов, только не в храме, а в чайхане, и за закрытыми дверями вдали от людских глаз решали, какому району сколько кубометров воды в сутки должно быть отпущено. И эти представители не расходились до тех пор, пока не заканчивали разделение воды и пока документ об этом  акте не был подписан всеми участ­никами.   

Затем такая же  процедура повторялась в районах, где собирались руководители хозяйств делить отпущен­ную  их району воду. Работа  проводилась по той же схеме.

Подобная дележка  основана, конечно, не на научных принципах, что ставит хозяйства в неравноправные от­ношения. А  принцип кооперации многим людям  просто неизвестен. Кроме того, для его применения надо уметь оценить зависимость урожая   от количества поданной на поля воды, уметь наилучшим  образом использовать площади  угодий, учитывать конъюнктуру рынка и т. д. Все это требует новой культуры. А она приобретается не сразу. Вот и поступают  люди так, как делали  их отцы  и деды, хотя теперь в их распоряжении современ­ные  ирригационные системы, оснащенные  всей необхо­димой  аппаратурой и компьютерами.   

Пример, который  я привел, действительно  очень прост. Он не требует никаких научных изысканий, и для реализации  института согласия достаточно обычно со­бираемой  информации  и относительно несложных  бух­галтерских расчетов. Но гораздо чаще жизнь сводит нас с ситуациями, в которых и целей больше, и связи более опосредованны —одним   словом, ставит нас в положение, когда  найти  приемлемое  коллективное решение  уже нельзя без специального научного анализа, без специ­ально  разработанной теории.

Глава 14. Политические (и классовые) конфликты

37. П.Ансар. [О конфликтах на классовой почве]

[Проблемы классовых конфликтов в социологии П.Бурдье]

Проблема социальных конфликтов и их природы приводит нас к важнейшим положениям социологии Бурдье, которые связаны с вопросом о «социальном прост­ранстве» и его распределением по общественным классам. Ответ на него позволяет более подробно охарактеризовать «генетический структурализм», значение которого в полной мере обнаруживается в «генетической» концепции классов и поведения, связанного с классовой принадлежностью.

Понимая ограниченность механистического структурализма, Бурдье все же призна­ет за ним известную эффективность: «реализм структуры» позволяет покончить со «спонтанной» (стихийной, наивной) социологией и заставляет заняться конструирова­нием «объективных отношений» между группами.

В такой «объективистской» перспективе опросы и их интерпретации исходят из общей гипотезы о распределении агентов по социальным классам. Гипотеза о струк­турированности социального пространства по классам является исходным пунктом анализа и предполагает, что это распределение находит свое выражение во всех практических сферах. <…>

Генетический структурализм ставит перед собой задачу выяснить, каким образом агенты разных классов и классовых фракций, имеющие в своем распоряжении различные виды капитала и собственности, действуют, объективируют свой классо­вый габитус в системе классовых отношений с целью поддержания или расширения своих позиций и собственности.

В этой перспективе изучение конфликтов присутствует в любой «точке» анализа Бурдье. Поскольку социальное пространство конституировано социальными агентами, занимающими иерархизированные позиции и добивающимися тех или иных редких благ (капитал, легитимация), конфликты присущи самым разным полям деятельности. Эти конфликты разворачиваются на основе позиций и видов собственности согласно модальностям восприятия и действия различных габитусов. Наиболее подходящий термин для обозначения этих конфликтов — «классовая борьба», поскольку агенты различных классов конкурируют за редкие блага. Однако речь здесь идет не только о борьбе, противопоставляющий два класса в процессе распределения прибавочной стои­мости (как в модели Маркса), но о разных формах борьбы за все блага — экономи­ческие, социальные, связанные с легитимацией и т.д. Это предполагает выявление всех форм классовой борьбы, всякой цели, которая может стать объектом борьбы.

Уточним, что у Бурдье речь идет не об изучении борьбы между классами, «мобили­зованными» [1, р. 113] и объединившимися для защиты или изменения структуры объективированных форм собственности, но о формах борьбы между «объективными» классами, понимаемыми как совокупность агентов, помещенных в однородные условия существования.

Опросы, проведенные Бурдье и его коллегами (здесь следует особо отметить La Reproduction, Un art moyen и La Distinction), обнаруживают формы классовой борьбы прежде всего в «культурной» сфере, идет ли речь о системе образования, практике досуга или стратегиях развлечения.

Все социальное пространство пронизано разнообразными отношениями господства, осуществляемого в различных социальных полях доминирующими классами через разные типы символической власти. Господство в символическом поле тем более важно (и требует тем большего внимания), что оно обеспечивает «мягкое» его осуществление. Однако наличие осуществляется и в символическом поле.

Идеи, развиваемые в La Reproduction [9] (касающиеся системы образования), обра­щают внимание на то, что господство осуществляется и в этой системе, обеспечивая легитимацию культурного произвола, чинимого господствующими классами. Система образования уполномочена навязывать культурный произвол, и в этом качестве она осуществляет право на символическое насилие.

Здесь важно уяснить, что классовая борьба осуществляется не только непосредст­венно между агентами социальных классов, но и через систему образования. Образовательные учреждения обновляют структуру распределения культурного капитала, легитимируют неравное распределение и лишение этого капитала и, таким образом, участвуют в воспроизводстве социального порядка через осуществление символического насилия и через его сокрытие. Это можно наблюдать, в частности, когда образовательное учреждение оправдывает отлучение от образования с тем, чтобы заставить лишенных культуры признать легитимность такого отлучения.

Но и за рамками системы образования отношения господства являются объек­том постоянной борьбы, которая, в частности, обнаруживается в практиках «разли­чения», с чьей помощью агенты всеми силами пытаются отличить себя от низших классов. <…>

<…> В работе, озаглавленной La Distinction, Бурдье расширяет поле исследования и вводит в него социальные практики различения, разделения между разными социаль­ными классами, практики, которые непрерывно возобновляются и разворачиваются в иерархизированное социальное пространство.

Этот анализ приводит к новой интерпретации социальных конфликтов как с точки зрения их причин, так и с точки зрения форм их развития.

Цель опросов заключалась не в том, чтобы продолжать изучение конфликтов, свя­занных с производственной сферой, но в том, чтобы переформулировать конфликты в сфере потребления, особенно в том, что касается вкусов (искусство, одежда, еда...), которые, на первый взгляд, кажутся столь индивидуальными и разнообразными. Как отмечает Бурдье в начале своей книги, суждения о вкусах — это суждения, от которых требуется быть в высшей степени персональными, и социология вторгается здесь в область, имеющую притязания на приватность: «Социология вступает здесь на территорию, par exellence, отрицания реального» [1, р. 9].

Тем не менее опросы выявляют, насколько способы культурного потребления варьируются в соответствии с принадлежностью к тому или иному социальному классу, насколько они изменяются в зависимости от уровня образования и размеров экономического и культурного капитала. Опрос о посещении музеев показывает, например, что музеи, несмотря на легкодоступность, в первую очередь посещаются обладателями значительного культурного капитала.

Констатация этого факта, однако, носит лишь предварительный характер. В действительности проблема заключается не в том, чтобы по-новому описать разные способы отношения к объектам культуры, но в том, чтобы показать, как та или иная классификация этих объектов, тот или иной их выбор участвуют в стратегиях различения, в стратегиях легитимации и обесценения, в том, чтобы показать, что эта борьба является классовой борьбой в культурном пространстве. Таким образом выявляется иная форма социального насилия, насилия без видимого столкновения, «мягкого» насилия.

Конечно, в этой классовой борьбе ничего не провозглашается, и социальные классы не выступают здесь как объединенные и мобилизованные силы. На первый взгляд, речь идет лишь о личном выборе и приватных предпочтениях. Но стратегии, осущест­вляемые частными индивидами, отчетливо характеризуются тем, что их ориентации и результаты поддаются спонтанной координации. Индивидуальные стратегии развива­ются отдельно друг от друга, объединяясь лишь статистически, но при этом активно участвуют в возобновлении социальных различий.

Классификация культурных благ (например, театр авангарда или бульварный театр...) [1, р. 259—261] является одновременно классификацией и для агентов (культурного) производства, и для критиков, и для публики. Пространство производст­ва (театр «благородного» и «легкого» жанра) и пространство социальных агентов («интеллектуальная» и «буржуазная» публика) связаны отношением подобия. Таким образом, культурные блага не только иерархически классифицированы, но выступают также и как «классификаторы» в том смысле, что социальные агенты противопостав­ляются в тот самый момент, когда демонстрируют свой вкус. В результате культур­ное поле функционирует как система классификации, предоставляя социальным агентам стратегии различения по отношению к членам других классов.

Эти стратегии основательно вписаны в поведение, нацеленное на конфликт. Они постоянно модифицируются в зависимости от изменения ситуации, и феномен вкуса здесь в высшей степени значим.

Решающая ставка в такой борьбе — завоевать легитимность, а в пределе — легитимность доминации. Несмотря на кажущуюся удаленность от социальных целей, эта символическая борьба является составной частью поддержания классового превосходства, отличения и отторжения, обеспечивающих возобновление доминации.

Несколько примеров вкусовых предпочтений разных социальных классов могут проиллюстрировать механизм воспроизводства доминации.

Согласно целому ряду показателей, низшие классы воспроизводят габитус, в значительной мере отмеченный чувством необходимости и адаптацией к этой необходимости («выдавать нужды за добродетель...»). Так, подчинение необходимости склоняет вкусовые предпочтения этих классов к отрицанию безосновательных эстетических запросов и пустого искусства ради искусства [1, р. 438]. Рабочие, напри­мер, чаще других классов говорят о предпочтении «опрятных и чистых» интерьеров, которые можно «легко содержать в порядке». Они высказываются за «простую» одежду, недорогую и прочную, пригодную к «наиболее длительному использованию» при наименьшей цене [1, р. 440].

Другая характерная черта, позволяющая понять практики отличения господствую­щих классов, связана с тем, что простой народ ценит физическую силу как признак мужественности. Набор показателей, таких как склонность к сытной еде и физическим  упражнениям, демонстрируют этот признак, имеющий также известное отношение к той ситуации, в которую поставлен рабочий класс, вынужденный продавать свою рабочую силу.

В этих характеристиках проявляется определенная форма признания господст­вующих ценностей [1, р. 448]. Отсутствие предметов роскоши, покупка товаров-субститутов, время, уделяемое просмотру массовых  спортивных зрелищ, — все эти характеристики указывают на принятие господствующих ценностей и на воспроиз­водство разделения «замысла» и «исполнения». Экономическая экспроприация удва­ивается экспроприацией культурной.

Представители среднего класса, напротив, выражают систематическое почтение в отношении культуры [1, III, ch. 6]. В многообразных формах, соответствующих той или иной фракции мелкой буржуазии, они демонстрируют признание легитимной культуры и желание ее обрести. Таким образом, «подымающаяся мелкая буржуазия» охотно затрачивает свою энергию на освоение второстепенных форм культурного производства, приобщаясь к культуре кино и джаза, а также к чтению популярных научных и исторических журналов. Характерный для этих «средних» практик-самоуч­ка непрерывно пытается восполнить элементы знания, в которых ему было отказано в рамках существующей образовательной системы, навязывающей легитимное, «иерархизированное и неиерархизирующее» [1, р. 378] знание.

Занимаясь самообразованием, представители мелкой буржуазии постоянно отделяют себя от низших классов, поскольку стремятся подняться по социальной лестнице. Сходящая со сцены мелкая буржуазия (ремесленники и мелкие торговцы старшего поколения) отличаются от низших классов лишь более строгими и тради­ционными предпочтениями. Что же касается новой мелкой буржуазии, то она, на­против, весьма озабочена подчеркиванием своего отличия с помощью интенсивного потребления всего, что демонстрирует ее современность, и отказа от простонародных манер, которые она считает вульгарными.

Представители господствующего класса не составляют, как и представители мелкой буржуазии, единства в своих стратегиях. Неравное распределение как экономического, так и культурного капитала лежит в основе различий в эстетических предпочтениях и в выборе стиля жизни. Тем не менее они вместе, хотя и различными способами, утверждают легитимность посредством присвоения культурных благ. Обладатели экономического капитала демонстрируют свою обеспеченность освоением таких легитимных культурных признаков, как путешествия, произведения искусства и престижные машины. Обладатели культурного капитала отличают себя чтением, склонностью к классической музыке или к авангардистскому театру [1, р. 322]. Таким образом, разные формы практик обнаруживаются в самом господствующем классе: одни отличают себя посредством обладания культурными благами, другие — посредством своего отношения к легитимной культуре и особой компетенцией. Однако через все эти столкновения и оппозиции и те. и другие отличают себя от низших классов.

Резюмируя подход Пьера Бурдье к теории социальных конфликтов, можно обозначить несколько важных моментов.

В своих исследованиях Бурдье выделяет два основания и две формы конфликтов:

борьба классов и конкуренция в рамках того или иного поля.

Термин «борьба классов» не должен пониматься здесь в узком марксистском смысле как соотношение сил между двумя противоборствующими классами. Множественность классов и их фракций, изощренность символических конфликтов не укладываются в традиционную схему. Но, тем не менее, социальное пространство четко структуриро­вано в соответствии с неравным распределением экономических или культурных благ, и эта структура, пронизанная силовыми и смысловыми отношениями, представляет узловые точки социальной борьбы. Она порождает основные конфликты, характери­зующие социальное пространство.

Вместе с тем, на «горизонтальном» уровне Бурдье исследует формы конкуренции, которые обеспечивают функционирование того или иного поля. Если взять, например, поле производства символических ценностей [II], образованное различными — господствующими и подчиненными — позициями, то можно заметить, как оно непрерывно изменяется под воздействием конкурентной борьбы за их производство. Так, в сфере искусства кандидат на вхождение в это поле должен всякий раз опровергать уже достигнутые там позиции и добиваться признания себя как мастера, создавая произведения искусства, которые будут признаны в качестве таковых уже признанными мастерами. Это означает, что «кандидат в мастера искусства» должен создать произведение, отличное от произведений предшественников и конкурирующее с ними' Диалектика отличения воспроизводится, таким образом, внутри данного поля:  художник творит не только для публики, но и для коллег, выступающих также в качестве конкурентов. Завоевание собственного авторитета, попытки подорвать авторитет других, стратегии отличения обеспечивают функционирование поля и его жизнеспособность.

Нельзя утверждать, однако, что «конфликты» составляют особый конструкт социальной теории. Конфликтные и конкурентные отношения могут быть осмыслены лишь в связи с теми структурами и полями, которыми они заданы. Поэтому, прежде чем рассматривать наиболее очевидные проявления конфликтов, надо проанализи­ровать структуры, с которыми связаны эти конфликты и которые придают им смысл. Иными словами, надо прежде всего выявить «социальную логику», обнаружить сис­темы и поля [12, р. 37—43], а затем в их контексте исследовать развитие конфликтов.

Кроме того, можно утверждать, что конфликты, являясь единственным фактором становления, соответствуют намерениям и представлениям агентов еще меньше, чем процесс их развития и их результаты. Наоборот, в самых разнообразных ситуациях обнаруживается, что конфликты вызывают нежелаемые и непредвиденные измене­ния, которые ведут к реорганизации структуры, в результате чего агенты должны изменить свое поведение и привести его в соответствие с новыми требованиями. Так, например, во Франции 1960—1970-х годов социальное напряжение и борьба за самоотличение повлекли за собой расширение высшего образования и, как следствие, девальвацию дипломов, к чему агенты этой борьбы вовсе не стремились. И тогда большинство выпускников высших учебных заведений было вынуждено модифициро­вать свой выбор и вырабатывать стратегии конверсии дипломов.

Итак, социальные классы постоянно находятся в конфликтных отношениях, отношения конкуренции постоянно пронизывают социальные поля, но смещения и модификации этих отношений происходят лишь по мере структурных преобразований.

Литература (указана  П.Ансаром)

1. Bourdieu P. La Distinction, critique sociale du jugement. Paris: Ed. de Minuit, 1979.

2. PiagelJ. Epistemologie de.s sciences de 1'homme. Paris; Gallimard, 1970.

3. Duby G. Les Trois Ordres ou I'imaginaire du feodalisme. Paris: Gallimard. 1978.

4. Dumuzil G. Les Dieus souverains des Indo-Europens. Pari.s: Gallimard, 1977.

5. Goldmann L. Le Dieu cache: etude sur la vision tragique dans «Les Pen.ses» de Pascal et dans le theatre de Racine. Paris: Gallimard. 1955.

6. Foucaull M. Les Mots et les Choses. Une archeologie des sciences humaines. Paris: Gallimard, 1966.

7. Leach E. Critique de 1'antropologie, tr. fr.. Paris: PUF. 1968.

8. Bourdieu P., Passeron J.-C. Les Heritiers, les etudiants et leurs etudes. Paris: Ed. de Minuit, 1964.

9. Bourdieii P.. Passeron J.-C. La Reproduction. Paris: Ed. de Minuit, 1970.

10. Bourdieu P., Boltanski L., Caslcl R.. Chamhoretlon J.-C. Vn art moyen. Paris: Ed. de Minuit, 1965.

11. Champ intellectuel et projet crealeur // Les temps modernes. Novembre. 1966. № 246.

12. Bourdieu P., Passeron J.-C.. Chamhorcdon J.-C. Le Metier de sociologue. Paris: Mouton-Bourdas, 1968.

 

[Проблемы классовых конфликтов в работах А.Турена]

Динамическая социология, озабоченная в первую очередь социальными сдвигами, концентрирует свое внимание на том, что является фактором этих сдвигов и, следо­вательно, на конфликтах, в какой бы форме они ни выступали.

Как отмечает Жорж Баландье, динамическая социология примыкает здесь, к давней  традиции, ярко выраженной в XVIII и в XIX веках, в рамках которой, от Гоббса до Руссо и  от Маркса до Жоржа Сореля рассматривались развитие кон­фликтов и их последствия [13, р. 10}. При этом, однако, существенное значение придавалось военным, этническим или национальным конфликтам, тогда как дина­мическая; социология и антропология занимаются анализом многообразных кон­фликтов; пронизывающих все социальное пространство.

Действительно, главная тема динамической антропологии сводится к тому, что так называемые "традиционные общества", которые могут казаться "холодными" тому, кто не знает их истории, пронизаны конфликтами и противостояниями не в меньшей степени, чем современные, но эти конфликты и столкновения происходят там в других формах, которые надо уметь расшифровать. <…>

<…> Исследования Алена Т'урена в области социальных конфликтов, их динамики и значения, не противоречат идеям Жоржа Баландье и могут рассматриваться как другая сторона динамической социологии. В то время как Жорж Баландье изучает антропо­логическую сущность конфликтов и предлагает обратиться к их истокам. Алея Турен концентрирует внимание на современных формах конфликтов. При этом антро­пологический подход учитывается [22, р. 319], но используется лишь для сравнения в общих чертах индустриального и постиндустриального обществ с обществом аграрным [22, р. .124-126].

В работах Алена Турена посвященных конфликтам, центральное звено - интер­претация Системы Исторического Действия, которую он предлагает в своей книге "Производство общества". С помощью динамической концепции социальной системы Турен обращает внимание на историческое изменение социальных организаций и на пронизывающие их оппозиции. Таким образом, понятие конфликта выступает суще­ственным моментом концепции и образует необходимое измерение анализа социальных отношений. Система Исторического Действия является по существу "сетью оппозиций" [22,:p.l3l-et passim.].

С самого начала Турен рассматривает такое признание конфликтов как свидетель­ство социологичности понимания [22, р. 7].

Так досоциологическая мысль, доверяющая несоциальным принципам познания, таким как "промысел", "естественные потребности" или "прогресс", противопостав­ляется социологической мысли, признающей социальное действие и конфликты.

Предлагаемое здесь направление исследования диалектически ведет от анализа локальных и частных конфликтов (скажем, во Франции или Латинской Америке) к общим выводам о конфликтах современном обществе.

В этой теоретической перспективе отношения доминации имеют более важное значение, нежели отношения-присвоения материальных благ, традиционно выделяемые в общепринятом толковании марксизма. Конфликтные отношения по поводу собственности не отрицаются и должны быть рассмотрены в частных исследованиях, но они уже не играют той центральной роли, какую играли в XIX веке.

Отношения доминации объединяют и разделяют два класса, которые можно определить как господствующие и подчиненные [22, р. 3&-39 et passim.]. В этой концепции, которая представляет  общество как систему действия и решений, социальная целокупность пронизана отношениями комплиментарности и конфликтности между господствующими и подчиненными социальными группами.

Господствующий класс отличают три типа действия: управление процессом накопления, присвоение; сознания и навязывание культурной" модели. В качестве управляющего господствующий класс задает направление экономических, технологических и научных инвестиций, следовательно, направление общественного развития. Таким образом, он определяет способность социума воздействовать на  самое себя посредством  инвестирования накопленных ресурсов-[22, р. 31]. С другой стороны господствующий класс является "поверенным" оснований сознания (научного, социального, юридического и  т.д.), участвующего в функционировании общества и его программирования. В этом качестве он осуществляет контроль над производством, распространением и использованием практических знаний. И, на­конец, господствующий класс навязывает свою "культурную модель", т.е. свое представление о социальном творчестве и исторической ориентации.

Согласно предполагаемой здесь концепции, в центре конфликта находится не захват частной собственности, но историчность. Ален Турен предлагает с помощью этой концепции обозначить действие, производимое обществом на самое себя, на свои социальные и культурные практики. Таким образом, историчность становится став­кой в классовых отношениях: господствующий класс присваивает социальную ориентацию, он идентифицирует себя с историчностью (на "самом деле" идентифи­цирует историчность со своими интересами).

Итак, классовый конфликт появляется с момента возникновения производства, накопления и их ориентации: "Всякое общество, часть продукта которого удержива­ется от потребления и накапливается, подчинено классовому конфликту" [23, р. 57].

Однако этот конфликт не может сводиться к противостоянию двух экономических классов, определяемых борьбой за присвоение капитала. Классовые отношения опре­деляются не только их местом в способе производства:

"Классовые отношения связаны не только с производительными силами, с видом экономической действительности и технического разделения труда; они выражают, в терминах социальных акторов, само историческое действие, способность общества воздействовать на самое себя через процесс инвестирования..." [22, р. 31].

Это означает; что понятие "классовой борьбы" не должно быть отодвинуто на зад­ний план, но должно стать объектом основательного переосмысления, затрагиваю­щего само понятие класса, который не может более рассматриваться ни как непод­вижная совокупность мест в системе производства, ни как область какой-то особой культуры. И еще менее правомерно растворять понятие класса в понятии социальной стратификации.

Как только мы начинаем рассматривать не социальную структуру, но социальную динамику, как только общество становится историческим движением, историчностью, классы должны пониматься как социальные акторы. Надо изучать не классы сами по себе; но их отношения. Эти отношения не являются ни отношениями конкуренция, ни простыми "напластованиями" внутри социального порядка, ни противоречиями, но отношениями конфликта между господствующим классом, который служит историч­ности и использует ее, и подчиненным классом, который сопротивляется этому господству и оспаривает присвоение первым социальной динамики.

Так в центре системы исторического действия образуется "двойная диалектика общественных классов" [22, р. 146-154]. Господствующий класс всегда имеет две ха­рактеристики, противоположные и' комплиментарные. С одной стороны, он выступа­ет социальным агентом реализации культурной коллективной модели; управляет ин­вестициями и направляет их. С другой стороны, осуществляет принуждение в обще­стве и использует социальную динамику для утверждения своей власти.

Подчиненный класс в этом конфликте также имеет два измерения. Он сопроти­вляется господству и защищает условия своего труда и жизни и, одновременно, выступает, во имя культурной модели, против частного присвоения, жертвой которого является; В той мере, в какой он является подчиненным, он занимает оборонительную позицию и определяет себя через наемный труд и подчинение императивам прибыли. Но он должен также определяться профессионально: участвуя в историчности посредством своей" профессиональной деятельности, он может оспаривать существующее положение вещей. Было бы неправомерно делать из рабочего класса класс, определяемый исключительно доминацией; равно как и класс партнеру работающий-с работодателем на одном общем предприятии.

Мы не можем пойти дальше этих рассуждении, не приступив к рассмотрению исторической перспективы, так как нельзя заранее исходить из идентичности классов на протяжении различных сменяющих друг друга социальные конфигураций.

Ален Турен отмечает здесь существенные различия между индустриальным и пост­индустриальным обществом.

Именно в индустриальном обществе классовые отношения являются наиболее зри­мыми и определяющими, как это ярко показано в работах Маркса. В самом деле, в аграрном обществе культурная модель и система исторического действия были тесно связаны с социальной организацией в общем стремлении к воспроизводству.

Индустриальное общество, напротив, создает культурную модель на уровне эконо­мического устройства и перестает жить, опираясь на религию и политику. С этого времени, как подчеркивает Маркс, общество помещает в центр своей деятельности производственные отношения и социальный механизм эксплуатации. Здесь речь идет об организации производства, и противостоящие классы предлагают различные версии его создания. Промышленная буржуазия представляет в качестве созида­ющего начала "предпринимательский дух", конкуренцию и законы рынка; рабочий класс противопоставляет этой модели ассоциацию, противостоящую анархической конкуренции.

В данной ситуации происходит "расхождение между экономическими отношениями классов и культурной моделью" [22, р. 183]. Противостояние интересов возникает в самой сфере производства, но, в то же время, ставкой в классовой борьбе является общая организация общества и производства.

Более того, расхождения пронизывают сам рабочий класс и рабочее -движение:

"...рабочее движение постоянно разделено на два главных направления: с одной стороны, прудонистская тенденция, привилегирующая трудовой опыт и оппозицию труда и собственности; с другой стороны, тенденция, выраженная Люксембургской комиссией и Луи Бланом и настаивающая на государственном интервенционизме и на организации системы производства" [22, р. 183].

В рамках индустриальной социальной организации воздействие общества на самое себя мыслимо лишь в форме резкой смены социального порядка с помощью одного из классов. Для одних вырвать общество из его воспроизводственных границ должен класс предпринимателей. Для других, например, для Маркса и Прудона, только рабо­чий класс способен к социальному действию и может сокрушить механизм вос­производства, запущенный буржуазией. Конфликтные отношения классов здесь основополагающи.

Постиндустриальное общество порождает совершенно иную социальную конфигу­рацию.

Известно, что накопление, играющее здесь главную роль, выступает как накоп­ление самой творческой силы, креативности, в форме производительности научного знания. С позиций либеральной или неолиберальной версии в этом новом обществе классовые отношения должны исчезнуть. Постиндустриальное общество все более становится совокупностью организаций, постоянно адаптирующихся к внешним изме­нениям и заботящихся о поддержании и укреплении своих преимуществ: "праг­матичное, либеральное, конкурентоспособное общество" [22, р. 188], целиком ориен­тированное на изменение и адаптацию, где классовый конфликт "будет заменен сложной системой политических процессов и групп влияния" [22, р. 188]. Согласно неолиберальной концепции, общество в целом может рассматриваться как рынок, навязывание культурной модели исчезнет, уступив место повседневной практике конкуренции и изменения.

Тезис выдвигаемый Аденом Туреном, решительно противопоставлен этой неолиберальной. концепции. Если мы признаем, что процесс накопления принимает в постиндустриальном обществе исключительно широкий размах, что "крупные учреждения, принятия решений" расширяют свой контроль, мы вынуждены согласиться с тем, что общество также является системой исторического действия, пронизанной различными оппозициями. Господствующий класс имеет целью укреплять крупные организации, которые позволяют соединить технологические возможности, с одной стороны, и создание или удовлетворение потребностей, с другой. Что касается подчиненного класса, то его цель - демократический контроль над социальными организациями с тем, чтобы поставить знание на службу благосостоянию. "...Этот тип общества управляется более полно, чем все остальные, своей историчностью, способностью трансформироваться через систему исто­рического действия, "заряженную" оппозициями, и через классовые отношения, которые все более полно управляют социальными практиками по мере того, как способность воздействия общества на самое себя становится совершенной" [22, р. 189].

В таком обществе принуждение и манипуляции становятся более разнообразными и диффузными, они "дотягиваются" до индивида, до его частной, и даже биологической жизни. Господствующий класс опирается уже не на метасоциальных гарантов, но на "непосредственное утверждение своей способности манипулировать: "Он (господствующий класс) впервые порождает глобальное, культурное, а не только экономическое или политическое сопротивление, которое не является защитой групп или особых социальных интересов, но протестом всех управляемых против техно­кратической доминации" [22, р. 189].

Конфликтные отношения классов приобретают здесь явный характер проти­востояния между акторами по поводу социального и политического контроля над историчностью.

В такой перспективе изучение "социальные движений" должно быть выдвинуто на первый план. Предложенная Аденом Туреном концепция социального движения представляет его как конфликт, ведущий не только к защите подавляемой группы или какой-то особой социальной категории, но к контролю над культур­ными ориентациями: "...социальное движение является особым типом борьбы..., это конфликтное коллективное действие, посредством которого агенты проти­воположных классов противостоят друг другу в борьбе за социальный контроль над культурными ориентациями их сообщества... Социальное движение имеет, сле­довательно, два измерения: конфликт с противником и проект социокультурной ориентации" [24].

Один из возникающих вопросов сводится к тому, была ли социальная борьба на Западе 1960-1970-х годов (студенческая, региональная, антиядерная, феминистская) социальными движениями в собственном смысле слова, и выступают ли эти движения характеристикой нового типа общества. Социологические исследования и интер­венции выявляют их сложность и неоднозначность.

Можно считать, что в постиндустриальном обществе имеет место значительное смещение конфликтов. В индустриальном обществе промышленная организация была основным местом отношений классов и их столкновений. Однако крупная современная организация, мощь которой связана с использованием постоянно обновляемой техники и в которой осуществляется гораздо более эффективная интеграция, не является больше таким местом. Зато она входит в конфликт с социальными потребностями, которые стремится контролировать в соответствии со своими интересами.

С этого момента- нарастает новый протест, который уже не протест одних только производственных рабочих, но протест всех подчиненных классов против механизма доминации. Протест, который прежде исходил от производителя, становится про­тестом потребителей, молодежи, пенсионеров, всех тех, кто является объектом управления: "...протестом самого бытия с его автономией опыта и самовыражения и способностью управлять или: контролировать изменения, которые его затрагивают" [22,р.192].

Культура становится главной ставкой в классовых отношениях.

 

Литература (указана П.Ансаром)

 

13. Balandier G. Violence et antropologie // Violence et Transgression (sous la dir. De M.Maffesoli et A.Bruston). Paris: Anthropos, 1979.

14. Girard R. La Violence et le Secre. Paris: Grasset, 1972.

15. Balandier G. Anthropo-logiques. Paris: PUF, 1974.

16. Balandier G. Anthropologir politique. Paris: PUF, 1967.

17. Sartre J.-P. L’Etre et le Neant. Essai d’ontologie phenomenologique. Paris: Gallimard, 1943.

18. Schutz A. Le Chercheur et le Quotidien: phenomenologir des sciences sociales. Paris: Klinckieck, 1943.

19. Garfinkel H. The Perception of the Other. A Study in Social Order. Cambridge,        Harward, 1952.

20. Balandier G. La Pouvoir sur schnes. Paris: Ballard, 1980.

21. Balandier G. Sens et Puissance. Paris: PUF, 1971.

22. Touraine A. Production de la societe. Paris: Ed. du Seuil, 1973.

23. Touraine A. Pour la sociologie. Paris: Ed. du Seuil, 1974.

24. Touraine A., Dubet F., Hegedus Z., Wiewiorka M. Crise et Conflict, lutte etudiante (1976). Paris: CORDES, 1977.

 

38. А.Г.Здравомыслов. Ральф Дарендорф: конфликт и модернизация общества

Основная работа Дарендорфа «Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе» была опублико­вана в 1957 г. — через 12 лет после окончания второй мировой войны. Автор этой книги родился в довоенное время, ужасы войны он пережил в детстве и в подро­стковом возрасте. Несомненно, что главным вопросом для него стал, как и для многих обществоведов его поко­ления, вопрос об интерпретации мира.

В готовом виде Дарендорф еще в студенческие годы застает две доминирующие интерпретации. Одна — пред­ложенная американской социологией и воплощенная в теории социального действия Т. Парсонса. Другая — марксистская интерпретация действительности, положен­ная в основу тех политических систем, которые ут­вердились в Восточной Европе и в Советском Союзе после разгрома фашистской Германии. Ни та, ни другая интерпретация не удовлетворяют социолога. Он видит их «идеологизм», стремление оправдать соответствующие, хотя и противостоящие друг другу, системы власти.

В своем критическом анализе сложившихся интер­претаций мира Дарендорф стремится к максимальному объективизму. Он постоянно опирается на перво­источники, прибегая к обильному цитированию соответ­ствующих авторов и прежде всего К. Маркса и Т. Пар­сонса. Вся первая часть его работы «Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе» полностью посвящена разбору основных положений марксистской социологии. Дарендорф не без оснований исходит из того обстоятельства, что наиболее важная часть марксистской концепции — теория класса и прежде всего теория осознания классом своих собственных инте­ресов. Именно в классовом противостоянии — основной источник конфликта в капиталистическом обществе XIX в. Маркс не придумывает социологические понятия. Его теория классового конфликта представляет собой осмысление двух наиболее важных процессов европей­ской истории XVII—XIX в. — Великой Французской революции 1789—1793 гг. и промышленной революции, развернувшейся в Англии и других европейских странах. Ни тот, ни другой процесс на мог быть понят вне ' категорий классов и классовой борьбы.

Главный конфликт европейской истории XIX в. — это конфликт между предпринимателем и рабочим. Он развер­тывается в промышленной сфере, которая была на протя­жении прошлого столетия доминирующей сферой общест­ва. В этом пункте и именно в данных исторических гра­ницах Дарендорф полностью солидаризируется с Марксом.

Большое место Дарендорф уделяет механизмам развертывания классового конфликта. Для понимания этих механизмов особое значение имеет теория превращения «класса-в-себе» в «класс-для-себя», сформулированная К. Марксом. До тех пор, пока интересы класса остаются неосознанными, невысказанными и не сформулированными, класс не выступает на политическом поприще в качестве самостоятельной общественной силы, он оста­ется «квазигруппой». У него имеются потенциальные предпосылки к объединению, но само объединение еще не происходит. Класс становится действительной обще­ственной силой лишь тогда, когда он — благодаря своим идеологам и политическим представителям — обретает голос. Этот процесс завершает становление класса, прев­ращает его в реальную политическую силу и «заинтере­сованную группу» в обществе. Наиболее важный признак становления класса в качестве самостоятельного субъ­екта исторического действия заключается, по Дарендорфу, в возникновении ассоциации — организации, претен­дующей на «выражение» классовых интересов или инте­ресов некоторой иной «квазигруппы». Ассоциация приобретает  политический  и  юридический  статус. Политическая партия — один из видов ассоциации. Ее формальным признаком является сознательное членство.

В связи с анализом проблемы превращения «клас­са-в-себе» в «класс-для-себя» Дарендорф обращается к дискуссии о природе интересов. Он показывает, что вопрос об объективности или субъективности интересов постоянно возникает в истории социологической мысли. По его мнению, интересы не есть объективно заданные силы, они объективно-субъективны. В их структуре можно выделить латентный компонент, связанный с требованиями, вытекающими из ролевых позиций субъ­екта, и явный компонент или явные интересы, которые представляют собой психологические реальности. Бла­годаря этим явным или осмысленным интересам чув­ства, воля и желания субъекта, в том числе и личности, направляются к некоторой цели. В марксистской традиции это понятие сближается с категорией клас­сового сознания.

Особое место в дифференциации и поляризации инте­ресов играет, по Дарендорфу, отношение к власти или авторитету. Вслед за Вебером он определяет власть как способность осуществить свою волю, невзирая на сопротивление и независимо от оснований, на которых основывается сама эта способность. Авторитет в большей мере связан с легитимным признанием отношений гос­подства (доминирования) и подчинения. Эти отношения пронизывают все структуры общественной жизни, так как ни одно совместное действие не может осуществиться без разделения уровней ответственности, т.е. без авторитета и власти. Отношения авторитета существуют при всех исторических условиях и в любых социальных образо­ваниях. Свойства этих отношений заключаются в следу­ющем:

1. Они всегда субординированны.

2. Вышестоящие инстанции осуществляют управление нижестоящими и это соответствует ожиданиям. Средст­вами управления являются распоряжения и команды, предупреждения и запреты по отношению к конкретным действиям нижестоящих инстанций.

3. Ожидания, обосновывающие правомочность управ­ления, относятся не к лицам, а к социальным позициям.

4. В силу этого обстоятельства отношения авторитета касаются лишь ограниченной сферы. В этом отличие ав­торитета от власти, которая стремится к обобщенному, а не специфическому управлению.

5. Поддержание авторитета — одна из функций пра­вовой системы.

Отношения авторитета обязательно включают в себя ситуацию конфликта, так как та группа, которая обла­дает авторитетом, заинтересована в сохранении соответ­ствующих структур, а группы, которые лишены доступа к власти, заинтересованы в изменении тех условий, ко­торые лишают их причастности к авторитету—власти. .-'' XX в. означает вступление в постиндустриальное обще­ство, в котором снижается значение классового конфликта. Этот век внес, по мнению Дарендорфа, решающие изме­нения в социальную структуру общества. Прежде всего, развитые   общественные   системы   перестали   быть индустриальными обществами в строгом смысле слова. Промышленность и вместе с нею промышленное пред­приятие перестали играть доминирующую роль в организации общественных связей и отношений. Маркс и его последователи не смогли уловить этого перехода к постиндустриальной цивилизации. Промышленное пред­приятие перестало быть главным институтом, основной 1клетбчкой этого постиндустриального общества, а вместе с этим изменением потерял свое значение и классовый конфликт между предпринимателем и рабочим. Этот Конфликт перестал влиять на все стороны общественной жизни, перестал играть роль основного противоречия и главного конфликта. Он оказался локализован в рамках предприятий или отраслей промышленного производства.

Не менее важным обстоятельством, меняющим кар­тину общественных отношений, стал факт институционализации этого конфликта. Рабочие и предпринима­тели западных стран выработали формы регулирования конфликта по поводу распределения прибыли и заработ­ной платы. Отраслевые профсоюзы, законодательство, посреднические фирмы, государственная политика регу­лирования конфликтов — все это оказалось новой реаль­ностью, благодаря которой была устранена крайняя на­пряженность классовой борьбы, пронизывающая ткань [общественных отношений в XIX в.

Все это не означает устранение конфликта из жизни общества в принципе. Наоборот, конфликты становятся более многообразными, так как увеличивается многообразие линий дифференциации интересов и, соответственно, линий распределения авторитета. Вместо общества, которое было резко поляризовано - дихотомизировано, возникает плюралистическое общество, с пересекающимися интересами.

Изменение характера конфликтов в обществе влечет за собой и изменение типов структурных изменений. Дарендорф выделяет три основных варианта структурных преобразований.

Первый состоит в том, что в ходе преобразований пол­ностью меняется состав правящего слоя, занимающего доминирующие позиции в ассоциации или обществе. Это преобразование революционного типа и в качестве приме­ра Дарендорф приводит здесь русскую революцию.

Второй вариант предполагает частичную замену пра­вящего слоя. Это скорее эволюционное, чем рево­люционное, изменение, в большей мере соответствующее практике структурных изменений в европейских странах. Так, в Великобритании при смене кабинета министров в результате выборов новой правящей партии сохраня­ется прежний состав администрации, что обеспечивает преемственность государственной деятельности и боль­шую стабильность государственных интересов.

Третий тип изменений вообще не предполагает изме­нения состава персонала. Изменяется политика, про­водимая существующей властью. Правящая партия имеет возможность включить в свою программу требования оппозиции и корректирует свою собственную политичес­кую линию сообразно с этими требованиями. Такой вариант изменений наиболее медленный, но вместе с тем он во многих случаях оказывается наименее болезнен­ным. Хорошо регулируемый конфликт ближе всего имен­но к этому третьему варианту структурных изменений.

Посткапиталистическое общество XX в. характеризу­ется прежде всего изменениями в самом типе структур­ных преобразований. В этом обществе вырабатываются нормы регулирования конфликтов, что связано, с одной стороны, с индустриальной демократией, а с другой сто­роны, с политической демократией.

Дарендорф считает, что индустриальная демократия и политическая демократия — главные системы институ­тов, характерные для европейских государств после вто­рой мировой войны и главные условия обеспечения социального мира и благоденствия. Что касается индустриальной демократии, то она представляет собой новый тип взаимоотношений между рабочим и предпри­нимателем в промышленности, который характеризуется следующими моментами. Прежде всего, ей свойствен вы­сокий уровень организованности противостоящих сторон: интересы   предпринимателей   защищаются   самой организацией производства, финансовой мощью и зако­нодательством. Но и интересы труда представлены до­статочно мощными профсоюзными организациями, кото­рые опираются на силу закона. Каждая из сторон имеет выработанные формы представительства не только на общенациональном уровне, но и в пределах каждого предприятия. Благодаря этому обеспечивается участие рабочих в управлении промышленностью.

Как индустриальная демократия, так и политическая возникли отнюдь не сразу. Западные страны вынуждены были придти к ним, чтобы сохранить стабильность или чтобы найти пути выхода из кризиса в тридцатые годы. Это новые формы общественных отношений, противосто­ящие тоталитарным обществам и тоталитарным струк­турам. Вместе с тем демократия в сфере индустриальных отношений, как и в сфере политики, не устраняет конф­ликта, ибо конфликт — по Дарендорфу — исходная кле­точка социальной жизни. В этом пункте Дарендорф всту­пает в полемику, но уже не с Марксом, а с Т. Парсонсом. 

Конфликт — неизбежный результат всякой системы управления, любой иерархически организованной систе­мы. Идеал полного социального равенства — несомнен­ная утопия, вредное заблуждение, которое приводит лишь к разрушению эффективности всякой совместной деятельности.

В западном посткапиталистическом обществе возни­кают большие возможности регулирования классового конфликта, который не устраняется, а локализируется в отраслевых рамках или рамках предприятия. Дарендорф считает, что применение термина «регулирование» при­менительно к конфликту гораздо точнее, чем термина «разрешение». Понятие разрешение конфликта вводит в заблуждение, оно «отражает социологически ошибочную идеологию, согласно которой полное устранение кон­фликта возможно и желательно»…

Для успешного регулирования конфликта, считает Р. Дарендорф, важны три обстоятельства.

Во-первых, наличие ценностных предпосылок. Каждая из сторон конфликта должна признавать наличие конфликтной ситуации, и в этом смысле ее исходная позиция состоит в том, что за оппонентом признается само право на существование. Это не означает, разуме­ется, признания справедливости содержательных интере­сов   оппонента.   Иными   словами,   регулирование конфликта невозможно, если одна из сторон заявляет, что противоположная сторона не имеет права на суще­ствование или что позиция противоположной стороны не имеет под собой никаких оснований.

Конфликт невозможно регулировать и в том случае, когда стороны или сторона заявляет об общности инте­ресов. Это также своеобразная форма отрицания нали­чия самого конфликта. Решающим моментом в регу­лировании конфликта является признание различий и противостояния.

Во-вторых, чрезвычайно важным моментом в регу­лировании конфликта является уровень организации сто­рон. Чем более организованными являются обе стороны, тем легче достичь договоренности и исполнения условий договора. И наоборот, диффузный и расплывчатый ха­рактер интересов, их рассеянность делает невозможным регулирование конфликтов.

В-третьих, конфликтующие стороны должны сог­ласиться относительно определенных правил игры, при соблюдении которых возможно сохранение или поддер­жание отношений между сторонами. Эти правила должны предоставлять равенство возможностей для каждой из сторон конфликта. Они должны обеспечивать некоторый баланс в их взаимоотношениях.

Регулирование конфликтов обеспечивается специаль­ными институтами парламентского типа, которые должны:

а) обладать правомочиями на ведение переговоров и достижение согласия. Предполагается, что эти институты должны быть в достаточной степени автономными; б) эти институты должны обладать монополией на пред­ставительство интересов своей стороны; в) решения, принятые этими институтами, должны быть обязатель­ными; г) они должны действовать демократически.

Процедурные аспекты регулирования конфликтов со­стоят в примирении, посредничестве и арбитраже. Вклю­чение этих процедур в жизнь общества сужает возмож­ности насильственного развития классового конфликта. Важны, следовательно, не революция, устраняющая клас­сы, а эволюционные изменения, где классовые интересы поддаются постоянному регулированию в постоянно ме­няющемся мире.

Эволюционный характер структурных преобразований обеспечивается также и всей совокупностью институтов, составляющих современную политическую демократию. Одно из главных свойств политической демократии состоит в том, что общественные группы, не участвующие во власти непосредственно, обладают собственными организациями. Это обеспечивается свободой объеди­нений и развитыми системами коммуникаций. Благодаря этому все конфликтующие стороны и их интересы призна­ются институционально. Парламентские органы обес­печивают систему регулярного примирения между партиями. Особое значение при этом имеют правила игры, основанные на конституции государства и на со­вокупности утвержденных процедур и регламентов, спо­собствующих выработке решений. Суть этих правил состоит в ограничении монополии на власть со стороны правящей партии. Они обеспечивают всем сторонам политического конфликта законные ожидания того, что в будущем они могут получить власть.

Дарендорф всесторонне анализирует вопрос: кому же принадлежит власть в демократическом государстве? Он не согласен с той весьма распространенной точкой зре­ния, что за политическими институтами и учреждениями имеются некоторые «реальные» скрытые силы, которые определяют деятельность этих институтов. Он полагает, что правящий класс — не какая-то тайная пружина в общественном организме. Это совокупность тех лиц, ко­торые занимают реально значимые политические долж­ности и позиции. В этой связи он вводит понятие ситу­ационного класса. Премьер-министр, президент, спикер парламента, председатель Верховного Суда обладают реальной властью. В своей деятельности они опираются на парламент и на администрацию. Правящий класс в буквальном смысле слова состоит из бюрократии и правительства. Парламент же частично входит в пра­вящий класс, а частично представляет собой оппозицию. Что касается бюрократии, то она, согласно Дарендорфу, не может быть самостоятельным классом. Ее латентные интересы всегда направлены на сохранение того, что су­ществует. Но то, что существует, определяется не самой бюрократией. Осуществление власти в современном обществе невозможно без бюрократии, но и власть самой бюрократии невозможна, так как она не представляет собой единого класса. Ее власть, по Дарендорфу, не са­мостоятельна, она как бы делегирована ей для осуще­ствления исполнительских функций подлинными носите­лями власти. Кроме того, бюрократия оказывается пос­тоянной составляющей политического конфликта. Она сопровождает и поддерживает любую группу, которая на­ходится у власти, причем только до тех пор, пока эта группа обладает властными полномочиями. Это слой, обслуживающий реальную власть, который проводит в жизнь директивы правящего слоя с обязательным ус­ловием лояльности по отношению к этому слою.

Одно из наиболее важных свойств демократического общества состоит в том, что оно строится на признании допустимости конфликта и многообразия несовпадающих интересов. Властные структуры призваны регулировать соответствующие конфликты, не позволяя им обостряться до насильственных форм. В обществе тоталитарного типа конфликт не признается. Он изгоняется из области регулирования общественных отношений и заменяется единообразием и полным согласием с существующей системой власти. Однако и демократическое, и тота­литарное общества Дарендорф рассматривает не столько как реально существующие политические структуры, но как определенные идеальные типы. В реальной политиче­ской жизни наблюдается наличие тоталитарных элемен­тов в демократии и наличие демократических тенденций в рамках тоталитарного политического устройства. Поэ­тому, по мнению Дарендорфа, борьба между демократией и тоталитаризмом не является главным политическим конфликтом послевоенной истории. В каждом реально су­ществующем обществе идет внутренняя борьба между силами тоталитаризма и силами демократии, и централь­ное место в этой борьбе занимает вопрос о допустимости конфликта и о методах его регулирования.

39. А.Рапопорт. Конфликт – консенсус как поле для «рефлексивной» политики

Оценивая современную ситуацию, можно констатировать, что после распада Советского Союза Российская Федерация осталась существенным крупным государственным образованием с поликультурным составом населе­ния, не менее пестрым, чем в СССР. По сути, те же проблемы, что привели к распаду Союза, встали теперь перед Россией. И потому раскрытие темы,  как ее формулирует в заглавии своей монографии Лариса Рубан[1], оказывает­ся закономерным образом сопряжено с анализом ряда конкретных проблем именно такого рода, весьма настоятельных с точки зрения необходимости со­хранения государственной целостности Российской Федерации и предотвра­щения ее распада, а также с поиском оптимальных путей их разрешения.

В основе концепции данного научного исследования — диалектическая оппозиция "конфликта" и "консенсуса", причем не в качестве взаимоисклю­чающих состояний вообще, а в качестве фаз процесса взаимодействия, т.е., соответственно, фазы нарушения равновесия и фазы его восстановления. Та­кое видение предмета соответствует системному подходу.

Главное достоинство монографии Л.С.Рубан заключается в основательно­сти подхода автора к изучаемой проблеме: ею освоен колоссальный фонд на­учной литературы по затронутой теме, при этом поражает своей широтой и глубиной демонстрируемое знание опыта, накопленного и североамерикан­ской, и западноевропейской, и российской социологией и политологией.

Отличительной чертой, в частности, североамериканской социологической и социально-политической науки является ее преимущественно эмпириче­ская направленность, и автором использованы все основные достижения американской социологической школы на данном направлении. Большую роль в обеспечении научного качества и конкретно-социологической фундированности работы сыграли авторские мониторинговые социологические ис­следования, которые велись на протяжении десяти лет — с 1988 по 1998 г., причем это были масштабные лонгитюдные (т.е. выясняющие в данных точ­ках социального пространства состояние одних и тех же параметров неоднократно) опросы, проводившиеся в течение трех периодов: в 1991-1992, в 1995 и в 1996-1998 гг., — что позволяет проследить динамику конфликта как про­цесса и выделить его основные тенденции и направления.

В работе сочетаются наблюдение над системой в целом (т.е. над всем фрагментом социума как системой) и отслеживание динамики развития инди­вида в процессе социализации (и ресоциализации); таким образом строится со­циологическая перспектива, но одновременно строится и перспектива психо­логическая — и прослеживается соотношение между ними. Социализация вы­ступает при этом не только как следствие, результат развития конфликта или консенсуса, но и как механизм формирования конфликтных или консенсусных отношений в обществе. Этот социологический (социологическо-психологический) синтез — самая сильная сторона данного научного иссле­дования, средоточие его теоретической и прикладной значимости.

Охарактеризованная методология непосредственно применена к исследо­ванию как конфликтной, так и консенсусной (стабильной) модели социума. (Стабильная модель исследуется на примере развития конфликта-консенсуса в межэтнических отношениях в Астраханской области.) Мы же здесь чуть подробнее остановимся лишь на первой из двух конструируемых в моногра­фии моделей — конфликтной.

Характеристика конфликтной модели развития, содержащаяся в специаль­ной, самой объемистой главе монографии, развертывается на примере процес­са, включающего в себя чеченский кризис 1990-х годов (вместе с попытками его разрешения военными средствами), — процесса, рассматриваемого весьма обстоятельно и при этом трактуемого как "триада политической девиации": речь идет о "криминализации" (а) политического режима, (б) массового поли­тического сознания и (в) самого конфликта. Стремясь осмыслить весь этот проблемный комплекс в научном плане с позиций философии, социологии, психологии, права и истории, автор шаг за шагом воссоздает историю кон­фликта (восходя и к его истокам), вдумывается в его психологическое и по­литическое содержание и направленность, оценивает в правовом аспекте, прослеживает сам процесс его возникновения и урегулирования. Столь впе­чатляюще предметное исследование конфликтной модели развития доверша­ется детальным прогнозом всевозможных вариантов будущего течения собы­тий и тщательным анализом таких вариантов. (Здесь еще следует отметить богатейшую историографию, позволяющую говорить о тщательной историо­графической проработке данной проблематики.)

Нелишне отметить, наконец, и то, что подробный анализ происходящих процессов и связанных с ними проблем включает характеристику геополити­ческой и военно-стратегической ситуации, на основании которой (характери­стики) автор формулирует — отнюдь не прибегая к категорично-безоговорочному тону — рекомендации практически-политического свойства.

Как всякий распад системы управления, поддерживающей существо­вание организационного единства, внезапный распад Советского Союза со­провождался кризисами. Достаточно напомнить хотя бы о резких переменах в экономике с их неизбежными последствиями (такими, как массовая безра­ботица, катастрофическое падение жизненного уровня), о практически одно­моментном роспуске существовавших органов безопасности, резком росте преступности, вспышках конфликтов, сопровождающихся насилием...

Кризисное развитие с особенной остротой и резкостью проявилось на Кавказе — в полиэтничном регионе с перенасыщенной насилием историей, на протяжении девятнадцатого столетия полностью присоединенном Россий­ской империей и в двадцатом столетии унаследованном сначала Советским Союзом, а затем — в большей своей части — Российской Федерацией. (Неза­висимые государства — Республики Грузия, Армения и Азербайджан — также весьма сильно вовлечены в рассматриваемую турбулентную кризисную ситуацию.) В своей монографии Л.С.Рубан стремится раскрыть основные ди­намические детерминанты кризиса в регионе и значение всего связанного с ним проблемного узла для Российской Федерации.

Роспуск централизованной власти где бы то ни было — и это представля­ется неизбежным — немедленно воспринимается как вакуум власти и стиму­лирует амбиции соседних государств, в особенности, относительно расшире­ния ими своей "сферы влияния". По отношению к Кавказу эти соседи "самоидентифицировались" как исламские государства, граничащие с рес­публиками бывшего Советского Союза. Наиболее откровенной в своих амби­циях была Турция. Автор напоминает (см. с. 94) о заявлении президента Демиреля о том, что Турция (этот главный соперник России времен Империи) готова взять на себя политическую ответственность за положение дел на всем обширном пространстве от Адриатики до китайской границы.

Соответственно, первым аспектом ситуации, которую автор пытается ана­лизировать, становится аспект геополитический, воспринимаемый прежде всего с точки зрения Российской Федерации, однако не только: здесь также весьма ярко — и, насколько я могу судить, справедливо и верно — представ­лены ценности и чаяния народов Кавказа. В свете всестороннего и непред­взятого анализа предстает вполне убедительным утверждение, что сохранение прочных связей всей "живой мозаики Кавказа" с Российской Федерацией отвечает жизненным интересам как России, так и народов Кавказа.

Что касается самих народов Кавказа, то они, как показывается в книге, подвержены воздействию как центробежных, так и центростремительных сил. Действительно, с одной стороны, например, интеграцию в регионе поощря­ет, способствует ей пережившая не одну эпоху идея освобождения от "российской зависимости" (зависимости сначала от Российской империи, за­тем — от системы, созданной большевиками). С другой стороны, после ис­чезновения централизованного управления усиливаются межэтническая враж­да и конфликты по поводу перераспределения ресурсов. Те изменения границ внутри региона, которые неоднократно производила советская власть, маневрируя в интересах бюрократического контроля, оборачиваются ныне одним из препятствий для мирной интеграции. Другое серьезное препятствие — неудов­летворительность системы транспортных коммуникаций в одном из самых гористых районов мира, являющемся естественной границей между Европой и Азией.

Следующая тема, которая, по сути, является главной в монографии, обо­значена термином "криминализация", и ее раскрытие в соответствующей главе реализуется в виде описания и анализа процесса, состоящего (о чем уже упоминалось выше) из трех компонентов — криминализации режима, массового сознания и самого развертывающегося конфликта; Чечня, являв­шаяся (вкупе с Ингушетией) автономной республикой в составе бывшей РСФСР, предстает теперь как центральная точка кавказского кризиса, одно­стороннее же провозглашение ее независимости президентом Дудаевым и во­енный ответ федеральных властей — как акты, ускорившие кризисное разви­тие событий.

В данной связи возникают "законные", на взгляд рецензента, вопросы, на которые он не находит в книге ответов — ибо автор, по-видимому, такими вопросами не задается.

Как могла бы быть определена "криминализация"? (Автор, по всей веро­ятности, не видит нужды в подобном — специальном — определении, считая смысл термина и его адекватность реальности самоочевидными и не нуж­дающимися в раскрытии и обосновании.) Безусловно, криминальным актом, вообще говоря, можно назвать акт, совершаемый вопреки закону. Но — ка­кому именно? В результате, например, революции могут быть аннулированы прежние законы и приняты новые. Значит ли это, что некоторые действия, "преступные" согласно старому закону, могут быть квалифицированы новым законом как легитимные? А сама революция? Она всегда незаконна по определению? Если так, то, выходит, любые действия, признававшиеся законны­ми при свергнутом режиме, должны будут расцениваться как законные все­гда, в то время как те, что были признаны легитимными лишь при новом режиме, останутся по определению криминальными?

Автор благоразумно обходит подобные квазиметафизические вопросы. Криминализация режима, установленного Дудаевым, определяется в книге как создание жестокой репрессивной диктатуры, неограниченно прибегаю­щей по собственному произволу к принуждению и репрессиям независимо от того, что могло бы быть разумно расценено как "закон". Из такой — пусть и отвлекающейся от поставленных выше вопросов — трактовки автором своего же собственного термина и обозначаемых этим термином реалий (как можно было бы заметить по данному поводу) логически следует, что и большевист­ский режим был, собственно говоря, "криминализирован" с самого начала, когда его отличительными признаками стали массовые репрессии, пытки, высылки и т.д.

Но такое заключение, понятно, не вытекает из анализа работы Л.С.Рубан, оно вообще с конкретной проблематикой монографии непосредственно не связано, и в этом смысле нет никакой необходимости так уж настойчиво привлекать к нему внимание. Только все же, думается, ситуация в Чечне могла бы получить более полное освещение, если бы были упомянуты источ­ники идеологического становления Дудаева, которое, по-видимому, восходит (во-первых) к некоторым традициям горских народов, по-своему возвеличи­вающим насилие (вспомним "идеологическое" высказывание Дудаева: "Мужчина без оружия — это мужчина без чести"), но также (во-вторых) и к привычкам, сформировавшимся за три поколения большевистской диктату­ры, возвеличивающим нескончаемую борьбу, возвещаемую хотя бы, напри­мер, в девизе "кто — кого"...

Как бы то ни было, трактовка значения термина "Криминализация" в применении к режиму, как мы попытались показать, страдает некоторой дву­смысленностью вследствие неполноты проработки и обоснования.

Подобной двусмысленности уже нет в трактовке значения того же терми­на применительно к массовому сознанию. Тут не возникает вопроса о легитимности. Когда население становится практически сплошь милитаризован­ным и в меру этой милитаризованности более ожесточенным, вопрос о легитимности или нелегитимности уже неадекватен ситуации.

Наиболее тяжким и разрушительным для социума последствием этой "сплошной милитаризации" становится появление целого поколения молодых людей, чьей един­ственной профессией и единственной приверженностью является приобретение на­выков разрушения и насилия. И что еще хуже, "совершенствование" в этой профес­сии оказывается единственным источником сознания собственного достоинства. Что же будет с таким поколением?..

В трактовке значения термина "Криминализация" применительно к "самому конфликту" двусмысленность является вновь. Остается без ответа, хотя бы имплицитного, вопрос: если какие-то формы вооруженного кон­фликта могут быть расценены как "криминальные", то, стало быть, какие-то иные его формы могут быть расценены и как "легитимные"? Каков крите­рий? Мы уже столкнулись с аналогичными проблемами при попытках стро­гого определения "легитимных" и "нелегитимных" режимов. Те же проблемы возникают и при попытках выделить различия между "легитимными" и "нелегитимными" вооруженными силами, "легитимным" и "нелегитимным" убийством и т.д. По мнению рецензента, было бы более убедительным иден­тифицировать "криминализацию" политического конфликта с "милитари­зацией" (как следствием распада закона) или же с какими-то (или даже все­ми) формами социального конфликта, когда предпосылкой и/или назреваю­щим последствием конфликта является ситуация аномии. По-видимому, это и имело место в Чечне и, подобно "инфекции", распространилось по всему Кавказу — в результате одностороннего провозглашения независимости Чеч­ни режимом Дудаева и военного ответа федеральных властей.

Значительная часть монографии посвящена геополитической и военно-стратегической ситуации на Кавказе: анализируются экономические интересы государств, граничащих с регионом, приводятся данные о вооруженных силах этих государств в сравнении с Российской Федерацией, существенное внимание уделено их геополитическим ориентациям, а также интересам западных держав, НАТО и т.д.

Этот материал не будет здесь рецензирован — по двум причинам: первая — недостаток у рецензента компетентности; вторая — отсутствие необходимого интереса.

Недостаток компетентности не требует никакого объяснения. Недостаток же инте­реса — если бы попытка рецензирования все же была предпринята — затушевывал бы, затемнял ту точку зрения, те позиции, с которых здесь ведется изложение.

Я не верю в то, что геополитический анализ, и особенно оценка военных потен­циалов государств, вовлеченных в блоки, вносит позитивный вклад в формулирование политики, связанной с кризисом на Кавказе. Эра "классических" межнациональных войн уже закончилась. Если бы разразилась крупная война, в которую были бы вовле­чены Россия и ее противники — традиционные ли, потенциальные или предполагае­мые, — такая война вряд ли развертывалась бы по схеме войн двадцатого столетия — подобно тому, как войны столетия девятнадцатого были далеки от схем, по которым велись войны в донаполеоновской Европе, с их городами-крепостями и парадными сражениями. Устаревание военной науки восемнадцатого столетия с убийственным сарказмом изобразил Толстой в "Войне и мире", где выведена фигура немецкого ге­нерала Пфуля, который с безупречной — и никому не нужной — математической строгостью демонстрировал совершенство некоторых маневров пехоты в сражении. Как "мастерство" генерала Пфуля относится к военному искусству девятнадцатого столетия, точно так же знания и навыки военных профессионалов столетия двадца­того, вместе с их гражданским окружением, относятся к военным доктринам и воен­ной "науке" ядерного века.

В первой части последней главы (глава называется "Влияние чеченского кризиса на соседние регионы") автор обращается к вопросам, имеющим в наш век важнейшее социальное значение. Здесь рассматриваются, например, последствия массовой миграции с Северного Кавказа и из Закавказья в юж­ные края и области России; оцениваются социально-экономические условия юга России в свете анализа массового социального сознания, прослеживается развитие конфликтных ситуаций в отношениях между мигрантами и местным населением. Все выводы и оценки подтверждены тщательно отобранными и компетентно проанализированными данными, в значительной своей части полученными — что имело чрезвычайно важное значение для монографии в целом — в результате исследования массового сознания через опросы обще­ственного мнения.

Монографию завершают рекомендации, адресованные местному руково­дству, а также центральному руководству Российской Федерации. Здесь автор уделяет особое внимание двум главным аспектам существующего положения:  (а) последствиям массовой миграции в южные края и области России и  (б) ситуации, какую создали одностороннее провозглашение суверенитета Чеченской Республикой и ускоренная этим актом разрушительная двухлетняя война (которая и теперь еще формально не окончена, но находится в стадии прекращения огня и ожидания переговоров, которые должны состояться).

Те из упомянутых рекомендаций, что связаны с демографической ситуа­цией, достаточно конкретны, чтобы их могли выполнить существующие вла­сти. Рекомендации эти подчеркнуто сосредоточены на императиве разреше­ния текущих конфликтов и создания социальной среды, способствующей смягчению межэтнических предубеждений и вражды. Ввиду отсутствия пре­цедентов затруднительно оценить их потенциальную эффективность; во вся­ком случае, они представляются чрезвычайно разумными.

Рекомендации, связанные с политической ситуацией вокруг Чечни, менее определенны. Ясно, конечно, что попытки сокрушить борьбу за независимость — хотя бы она и квалифицировалась как неконституционная и представлялась   неразумной — военными средствами (что все-таки было бы во многом равносильно тому, как если бы США попытались переиграть свою военную кампанию во Вьетнаме, или СССР — в Афганистане) были бы, несомненно, достойны осуждения как по прагматическим, так и по этическим соображениям. Еще менее определенны позитивные рекомендации. Одно автор утверждает с полной определенностью: в существующей ситуации ни переговоры, лишь формально ориентированные на соглашение, ни угрозы, основываемые на очевидном дисбалансе сил, не вели бы к разрешению проблем.

Можно, без сомнения, согласиться с автором в том, что необходим пере­вод конфликта из сферы прямой конфронтации в иную плоскость, а для этого требуется исправление не отдельных людей, а всего общества. Излагая вслед за автором точку зрения профессора А.Г.Здравомыслова (см. с.234), можно сказать: нужна новая, рефлексивная политика, основанная не столько на концепции рационального человека и рационального поведения, сколько на понимании значения глубоких национальных чувств, а равно и на осозна­нии угрозы массовых психологических заражений бациллами национализма.

Подчеркну в заключение: эту книгу необходимо прочитать каждому, кого волнует судьба России, — россиянину или иностранцу, — особенно же тем, кто имеет доступ к рычагам власти.

40. К. Шмитт. [Группировка людей по принципу «друг/враг» как субстанциональный признак политической сферы]

Определить понятие политического можно, лишь обнаружив и установив специфически политические категории. Ведь политическое имеет свои собственные критерии, начинающие своеобразно действовать в противоположность различным, относительно самостоятельным предметным областям человеческого мышления и действования, в особенности в противоположность моральному, эстетическому, экономическому. Поэтому политическое должно заключаться в собственных последних различениях, к которым может быть сведено все в специфическом смысле политическое действование. Примем, что в области морального последние различения суть "доброе" и "злое"; в эстетическом — "прекрасное" и "безобразное"; в экономическом — "полезное" и "вредное" или, например, "рентабельное" и "нерентабельное". Вопрос тогда в том, имеется ли также особое, иным различениям, правда, не однородное и не аналогичное, но от них все-таки независимое, самостоятельное и как таковое уже очевидное различение как простой критерий политического и в чем это различение состоит.

Специфически политическое различение, к которому можно свести политические действия и мотивы, — это различение друга и врага. Оно дает определение понятия, определяя критерий, а не через исчерпывающую дефиницию или сообщение его содержания. Поскольку оно невыводимо из иных критериев, оно для политического аналогично относительно самостоятельным критериям других противоположностей: доброму и злому в моральном; прекрасному и безобразному в эстетическом и т.д. Во всяком случае, оно самостоятельно, не в том смысле, что тут собственная новая предметная область, но в том, что оно не может ни быть обосновано на одной из иных указанных противоположностей или же на ряде их, ни быть к ним сведено. Если противоположность доброго и злого просто, без дальнейших оговорок, не тождественна противоположности прекрасного и безобразного или полезного и вредного и ее непозволительно непосредственно редуцировать к таковым, то тем более непозволительно спутывать или смешивать с одной из этих противоположностей противоположность друга и врага. Смысл различения друга и врага состоит в том, чтобы обозначить высшую степень интенсивности соединения или разделения, ассоциации или диссоциации; это различение может существовать теоретически и практически, независимо от того, используются ли одновременно все эти моральные, эстетические, экономические или иные различения. Не нужно, чтобы политический враг был Морально зол, не нужно, чтобы он был эстетически безобразен, не должен он непременно оказаться хозяйственным конкурентом, а может быть, даже окажется и выгодно вести с ним дела. Он есть именно иной, чужой[1], и для существа его довольно и того, что он в особенно интенсивном смысле есть нечто иное и чуждое, так что в экстремальном случае возможны конфликты с ним, которые не могут быть разрешены ни предпринятым заранее установлением всеобщих норм, ни приговором "непричастного" и потому "беспристрастного" третьего.

Возможность правильного познания и понимания, а тем самым и полномочное участие в обсуждении и произнесении суждения даются здесь именно только лишь экзистенциальным участием и причастностью. Экстремальный конфликтный случай могут уладить лишь сами участники между собой; а именно, лишь самостоятельно может каждый из них решить, означает ли в данном конкретном случае инобытие чужого отрицание его собственного рода существования, и потому оно < инобытие чужого> отражается или побеждается, дабы сохранен был свой собственный, бытийственный род  жизни. В психологической реальности легко напрашивается трактовка врага как злого и безобразного, ибо всякое различение и разделение на группы[1] и более всего, конечно, политическое как самое сильное и самое интенсивное, привлекает для поддержки все пригодные для этого различения. Это ничего не меняет в самостоятельности таких противоположностей. А отсюда и наоборот: морально злое, эстетически безобразное или экономически вредное от этого еще не оказывается врагом; морально доброе, эстетически прекрасное и экономически полезное еще не становится другом в специфическом, т.е. политическом смысле слова. Бытийственная предметность и самостоятельность политического проявляется уже в этой возможности отделить такого рода специфическую противоположность, как "друг-враг", от других различении и, понимать ее как  нечто самостоятельное.

Понятия "друг" и "враг" следует брать в их конкретном, экзистенциальном смысле, не как метафоры или символы; к ним не должны подмешиваться или ослаблять их экономические, моральные и иные представления, и менее всего следует их брать психологически, в частно-индивидуалистическом смысле, как выражение приватных чувств и тенденций. "Друг" и "враг" — противоположности не нормативные и не "чисто духовные". Либерализм в типичной для него дилемме "дух/экономика" (…) попытался растворить врага, со стороны торгово-деловой, — в конкуренте, а со стороны духовной — в дискутирующем оппоненте. Конечно, в сфере экономического врагов нет, а есть лишь конкуренты; в мире, полностью морализованном и этизированном, быть может, остались еще только дискутирующие оппоненты. Но,— считают ли это предосудительным или нет, или же в том, что народы реально разделяются на группы друзей и врагов, усматривают атавистический остаток варварских времен, или же надеются на то, что однажды это различение исчезнет с лица земли, а также хорошо ли и правильно ли, по соображениям воспитательным, выдумывать, будто врагов вообще больше нет, — все это здесь во внимание не принимается. Здесь речь идет не о фикциях и нормативной значимости, но о бытийственной действительности и реальной возможности этого различения. Можно разделять или не разделять эти надежды и воспитательные устремления; то, что народы группируются  по противоположности "друг/враг", что эта противоположность и сегодня действительна и дана как реальная возможность каждому политически существующему народу, — это разумным образом отрицать невозможно.

Итак, враг — не конкурент и не противник в общем смысле. Враг — также и не частный < private > противник, ненавидимый в силу чувства антипатии. Враг есть только, по меньшей мере, эвентуально[1], то есть по реальной возможности, борющаяся совокупность людей, противостоящая точно такой же совокупности. Враг есть только публичный враг, ибо все, что соотнесено с такой совокупностью людей, в особенности, с целым народом, становится поэтому публичным. Враг — это hostis, не inimicus в более широком смысле,… Немецкий, как и другие языки, не различает между частным < private > и политическим "врагом", так что здесь возможны многие недоразумения и подтасовки. <…>. Также и в тысячелетней борьбе между христианством и исламом ни одному христианину никогда и в голову не приходило, что надо не защищать Европу, а, из любви к сарацинам или туркам, сдать ее исламу.  Врага в политическом смысле не требуется лично ненавидеть, и лишь в сфере приватного имеет смысл любить "врага своего", т.е. своего противника. К политической противоположности это место в Библии имеет еще меньше отношения, чем, скажем, к снятию противоположностей "доброе/злое" или "прекрасное/безобразное". И прежде всего, тут не говорится, что надо любить врагов своего народа и поддерживать их против своего собственного народа.

Политическая противоположность — это противоположность самая интенсивная, самая крайняя, и всякая конкретная противоположность есть противоположность политическая тем более, чем больше она приближается к крайней точке, разделению на группы "друг/враг". Внутри государства как организованного политического единства, которое как целое принимает для себя решение о друге и враге, а кроме того, наряду с первичными политическими решениями, и под, защитой принятого решения, возникают многочисленные вторичные понятия о "политическом". Сначала это происходит при помощи рассмотренного в разделе отождествления политического с государственным. Результатом такого отождествления оказывается, например, противопоставление "госу­дарственно-политической" позиции — партийно-политической, или же возможность говорить о политике в сфере религии, о школьной политике, коммунальной политике, социальной Политике и т.д. самого государства. Но и здесь для понятия политического конститутивны противоположность и антагонизм внутри государства (разумеется, релятивированные существованием государства как охватывающего все противополож­ности политического единства). Наконец, развиваются еще более ослабленные, извращенные до паразитарности и карикатурности виды "политики", в которых от изначального разделения на группы "друг/враг" остается еще лишь какой-то антагонистический момент, находящий свое выражение во всякого рода тактике и практике, конкуренции и интригах и характеризующий как "политику" самые диковинные гешефты и манипуляции. Но вот что отсылка к конкретной противоположности содержит в себе существо политических отношений, — это выражено в обиходном словоупо­треблении даже там, где уже полностью потеряно сознание "серьезного оборота дел"[1].

Повседневным образом это позволяют видеть два легко фиксируемых феномена. Во-первых, все политические понятия, представления и слова имеют полемический смысл; они предполагают конкретную противоположность, привязаны к конкретной ситуации, последнее следствие которой есть (находящее выражение в войне или революции) разделение на группы "друг/враг", и они становятся пустой и призрачной абстракцией, если эта ситуация исчезает. Такие слова как "государство", "республика", "общество", "суверенитет", "правовое государство', "абсолютизм" "диктатура", ' "план", "нейтральное государство" или "тотальное государство" и т.д. непонятны, если неизвестно кто in concretо должен быть поражен побежден подвергнут отрицанию и опровергнут посредством именно такого слова.  Преимущественно полемический характер имеет и употребление в речи самого слова "политический", все равно, выставляют ли противника в качестве "неполитического"[1] (то есть того, кто оторван от жизни, упускает конкретное), или же, напротив, стремятся дисквалифицировать его, донести на него как на "политического", чтобы возвыситься над ним в своей "неполитичности" ("неполи­тическое" тут имеет смысл чисто делового, чисто научного, чисто морального, чисто юридического, чисто эстетического, чисто экономического или сходных оснований полемической чистоты). Во-вторых, способ выражения, бытующий в актуальной внутригосударственной полемике, часто отождествляет ныне "политическое" с "партийно-политическим"; неизбежная "необъективность" всех политических решений, являющаяся лишь отражением имманентного всякому политическому поведению различения "друг/враг", находит затем выражение в том, как убоги формы, как узки горизонты партийной политики, когда речь идет о замещении должностей, о прибыльных местечках; вырастающее отсюда требование "деполитизации" означает лишь преодоление партийно-политического и т.д. Уравнение: "политическое = партийно-политическое" возможно, если теряет силу идея охватывающего, релятивирующего все внутриполи­тические партии и их противоположности политического единства ("государства") и, вследствие этого, внутригосударственные противоположности обретают большую интен­сивность, чем общая внешнеполитическая противоположность другому государству. Если партийно-политические противоположности внутри государства без остатка исчерпывают собой противоположности политические, то тем самым достигается высший предел "внутриполитического" ряда, то есть внутригосударственное, а не всегосударственное разделение на группы "друг/враг" имеет решающее значение для вооруженного противостояния. Реальная возможность борьбы, которая должна всегда наличествовать, дабы речь могла вестись о политике, при такого рода "примате внутренней политики" относится, следовательно, уже не к войне между организованными единствами народов (государствами или империями), но к войне гражданской.

Ибо понятие врага предполагает лежащую в области реального эвентуальность борьбы. Тут надо отрешиться от всех случайных, подверженных . историческому развитию изменений в технике ведения войны и изготовления оружия. Война есть вооруженная борьба между организованными политическими единствами, гражданская война — вооруженная борьба  внутри некоторого становящегося, однако, в силу этого проблематическим) организованного единства. Существенно в понятии оружия то, что речь идет о средстве  физического убийства людей. Так же, как и слово "враг", слово "борьба" <Kampf> следует здесь понимать в смысле бытийственной изначальности. Оно означает не конкуренцию, не "чисто духовную" борьбу-дискуссию, не символическое "борение" <"Ringen">, некоторым образом всегда совершаемое каждым человеком, ибо ведь и человеческая-то жизнь вся есть "борьба" < "Kampf" > и всякий человек — борец. Понятия "друг", "враг" и "борьба" свой реальный смысл получают благодаря тому, что они в особенности соотнесены и сохраняют свою особенную связь с реальной возможностью физического убийства. Война следует из вражды, ибо эта последняя есть бытийственное отрицание чужого бытия. Война есть только крайняя реализация вражды. Ей не нужно быть чем-то повседневным, чем-то нормальным, но ее и не надо воспринимать как нечто идеальное или желательное, а, скорее, она должна оставаться в наличии как реальная возможность, покуда смысл имеет понятие врага.

Итак, дело отнюдь не обстоит таким образом, словно бы политическое бытие <Dasein> — это не что иное, как кровавая война, а всякое политическое действие — это действие военно-боевое < militärische Kampfhandlung>, словно бы всякий народ непрерывно и  постоянно был относительно всякого иного народа поставлен перед альтернативой: "друг или враг", а политически правильное не могло бы состоять именно в избежании войны. Даваемая здесь дефиниция политического не является ни беллицистской[1] или милитаристской, ни империалистической, ни пацифистской. Она не является также попыткой выставить в качестве "социального идеала" победоносную войну или удачную революцию, ибо ни война, ни революция не суть ни нечто "социальное", ни нечто "идеальное". Военная борьба, рассматриваемая сама по себе, не есть "продолжение политики иными средствами", как чаще всего — неправильно — цитируют знаменитые слова Клаузевица, но, как война, она имеет свои собственные, стратегические, тактические и иные правила и точки зрения, которые в совокупности, однако, предполагают уже наличествующее политическое решение о том, кто есть враг. В войне противники по большей части открыто противостоят как таковые, выделяясь обычно даже униформой, так что различение друга и врага тут уже не является политической проблемой, которую надо решать сражающемуся солдату. Вот почему правильны слова одного английского дипломата: Политик лучше вышколен для борьбы, чем солдат, ибо политик сражается всю жизнь, а солдат — лишь в виде исключения. Война — это вообще не цель и даже не содержание политики, но, скорее, как реальная возможность она есть всегда наличествующая предпосылка, которая уникальным образом определяет человеческое мышление и действование и тем самым вызывает специфически политическое поведение.

Поэтому "друг/враг" как критерий различения тоже отнюдь не означает, что определенный народ вечно должен быть другом или врагом определенного другого народа или что нейтральность невозможна или не могла бы иметь политического смысла. Только понятие нейтральности, как и всякое политическое понятие, тоже в конечном счете предполагает реальную возможность разделения на группы "друг/враг", а если бы на земле оставался только нейтралитет, то тем самым конец пришел бы не только войне, но и нейтралитету как таковому, равно как и всякой политике, в том числе и политике по избежанию войны, которая кончается, как только реальная возможность борьбы отпадает. Главное значение здесь имеет лишь возможность этого решающего случая, действительной борьбы, и решение о том, имеет ли место этот случай или нет.

Исключительность этого случая не отрицает его определяющего характера, но лишь она обосновывает его. Если войны сегодня больше не столь многочисленны и повседневны, как прежде, то они все-таки настолько же или, быть может, еще сильнее прибавили в одолевающей мощи, насколько убавили в частоте и обыденности. Случай войны и сегодня — "серьезный оборот дел". Можно сказать что здесь, как и в других случаях, исключение имеет особое значение, играет решающую роль и открывает сердцевину вещей. Ибо лишь в действительной борьбе сказываются крайние последствия политического разделения на группы друзей и врагов. От этой чрезвычайной возможности жизнь людей получает свое специфически политическое напряжение.

Мир, в котором была бы полностью устранена и исчезла бы возможность такой борьбы, окончательно умиротворенный < pazifizierte > Земной шар, был бы миром без различения друга и врага и вследствие этого — миром без политики. В нем, быть может, имелось бы множество весьма интересных противоположностей и контрастов, всякого рода конкуренции и интриги, но не имела бы смысла никакая противоположность, на основании которой от людей могло бы требоваться самопожертвование и давались бы полномочия людям проливать кровь и убивать других людей. И тут для определения понятия политического тоже не важно, желателен ли такого рода мир без политики как идеальное состояние. Феномен политического можно понять лишь через отнесение к реальной возможности разделения на группы друзей и врагов, все равно, что отсюда следует для религиозной, моральной, эстетической, экономической оценки политического.

Война как самое крайнее политическое средство вскрывает лежащую в основе всякого политического представления возможность этого различения друга и врага и потому имеет смысл лишь до тех пор, пока это представление реально наличествует или, по меньшей мере, реально возможно в человечестве. Напротив, война, ведомая по "чисто" религиозным, "чисто" моральным, "чисто" юридическим или "чисто" экономическим мотивам, была бы противна смыслу. Из специфических противоположностей этих областей человеческой жизни вывести разделение по группам друзей и врагов, а потому и какую-либо войну тоже, невозможно. Войне не нужно быть ни чем-то благоспасительным, ни чем-то морально добрым, ни чем-то рентабельным; ныне она, вероятно, ничем из этого не является. Этот простой вывод по большей части запутывается тем, что религиозные, моральные и другие противоположности усиливаются до степени политических и могут вызывать решающее образование боевых групп друзей или врагов. Но если дело доходит до разделения на такие боевые группы, то главная противоположность больше уже не является чисто религиозной, моральной или экономической, она есть противоположность политическая. Вопрос затем состоит всегда только в том, наличествует ли такое разделение на группы друзей и врагов как реальная возможность или как действительность или же нет, все равно, какие человеческие мотивы оказались столь сильны, чтобы ее вызвать.

Ничто не может избежать этой настойчивой последовательности <Konsequenz> политического. Если бы вражда пацифистов против войны стала столь сильна, что смогла бы увлечь их в войну против не-пацифистов, в некую "войну против войны", то тем самым было бы доказано, что она имеет действительно политическую силу, ибо крепка настолько, чтобы группировать людей как друзей и врагов. Если воля воспрепятствовать войне столь сильна, что она не пугается больше самой войны, то она, значит, стала именно политическим мотивом, т.е. она утверждает, пусть даже лишь как крайнюю возможность < Eventualitat >, войну — и даже: смысл войны. В настоящее время это кажется самым перспективным способом оправдания войны. Война тогда разыгрывается в форме "последней окончательной войны человечества". Такие войны — это войны, по необходимости, особенно интенсивные и бесчеловечные, ибо они, выходя за пределы политического, должны одновременно умалять врага в категориях моральных и иных и делать его бесчеловечным чудовищем, которое должно быть не только отогнано, но окончательно уничтожено, то есть не является более только подлежащим водворению обратно в свои пределы врагом[1]. Но в возможности таких войн особенно явственно сказывается то, что война как реальная возможность еще наличествует сегодня, о чем только и идет речь при различении друга и врага и познании политического.

Всякая религиозная, моральная, экономическая, этническая или иная противоположность превращается в противоположность политическую, если она достаточно сильна для того, чтобы эффективно разделять людей на группы друзей и врагов. Политическое заключено не в самой борьбе, которая опять-таки имеет свои собственные технические, психологические и военные законы, но, как сказано, — в определяемом этой реальной возможностью поведении, в ясном познании определяемой ею собственной ситуации и в задаче правильно различать друга и врага. Религиозное сообщество, которое как таковое ведет войны, будь то против членов другого религиозного сообщества, будь то войны иные, есть, — помимо того, что оно является сообществом религиозным, —  некоторое политическое единство. Оно является политической величиной даже тогда, когда лишь в негативном смысле имеет возможность влиять на этот решающий процесс, когда оно в состоянии препятствовать войнам путем запрета для своих членов, то есть решающим образом отрицать качество врага за противником. То же самое относится к покоящемуся на экономической основе объединению людей, например, промышленному концерну или профсоюзу. Также и "класс" в марксистском смысле слова перестает быть чем-то чисто экономическим и становится величиной политической, если достигает этой критической точки, то есть принимает всерьез классовую "борьбу", рассматривает классового противника как действительного врага и борется против него, будь то как государство против государства, будь то внутри государства в гражданской войне. Тогда действительная борьба необходимым образом разыгрывается уже не по экономическим законам, но — наряду с методами борьбы в узком техническом смысле — имеет свою политическую необходимость и ориентацию, коалиции, компромиссы и т.д. Если внутри некоторого государства пролетариат добивается для себя политической власти, то возникает именно пролетарское государство, которое является политическим образованием не в меньшей мере, чем национальное государство, государство священников, торговцев или солдат, государство чиновников или какая-либо иная категория политического единства. Если по противоположности пролетариев и буржуа удается разделить на группы друзей и врагов все человечество в государствах пролетариев и государствах капиталистов, а все иные разделения на группы друзей и врагов тут исчезнут, то явит себя вся та реальность политического, какую обретают все эти первоначально, якобы, "чисто" экономические понятия. Если политической мощи класса или иной группы внутри некоторого народа хватает лишь на то, чтобы воспрепятствовать всякой войне, какую следовало бы вести вовне, но нет способности или воли самим взять государственную власть, самостоятельно различать друга и врага и в случае необходимости вести войну, — тогда политическое единство разрушено.

Политическое может извлекать свою силу из различных сфер человеческой жизни, из религиозных, экономических, моральных и иных противоположностей; политическое неозначает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными или же мотивами иного рода и в разные периоды они влекут за собой разные соединения и разъединения. Реальное разделение на группы друзей и врагов бытийственно столь сильно и имеет столь определяющее значение, что неполитическая противоположность в тот самый момент, когда она. вызывает такое группирование, отставляет на задний план свои предшествующие критерии и мотивы: "чисто" религиозные, "чисто" хозяйственные, "чисто" культурные и оказывается в подчинении у совершенно новых, своеобразных и, с точки зрения этого исходного пункта, т.е. "чисто" религиозного, "чисто" хозяйственного или иного, — часто весьма непоследовательных и "иррациональных" условий и выводов отныне уже политической ситуации. Во всяком случае, группирование, ориентирующееся на серьезный, военный оборот дел <Emstfall> является политическим всегда. И потому оно всегда есть главенствующее разделение людей на группы, а политическое единство, вследствие этого, если оно вообще наличествует, есть главенствующее и "суверенное" единство, в том смысле, что по самому понятию именно ему всегда необходимо должно принадлежать решение относительно главенствующего случая, даже если это — случай исключительный. <…>

Глава 15. Межэтнические (этнонациональные) конфликты

41. К.Левин. Психо-социологические проблемы меньшинств

 

Высокая  чувствительность, проявляемая людьми  к любым  изменениям, которые  могут повлиять на их безопасность, до  некоторой степени  может  быть объяснена их страхами —  они просто боятся не за­работать себе на жизнь; и все же эта чувствитель­ность, скорее всего, связана с чем-то еще  более фундаментальным,  чем страх голода.   

Каждое действие, предпринимаемое человеком, име­ет свой собственный «фон» и этим фоном  определя­ется. Утверждения или действия, которые могут быть вполне приемлемыми среди друзей, проводящих время в бассейне, будут совершенно неуместными  и даже оскорбительными на званом обеде. Мышление, пони­мание, восприятие невозможны без соответствующего фонового основания, и значение любого события так­же напрямую  зависит от этого фона.   

Эксперименты показали, насколько важен этот фон для любого  акта восприятия. Также было установлено, что фон сам по себе редко осознается, поскольку основное внимание уделяется «фигуре»  или «собы­тию». Точно так же все действия человека обусловле­ны той ситуацией, в которой он существует. Уверен­ность его действий и ясность его решений в значитель­ной степени зависят от стабильности той «почвы», на которой человек стоит, хотя сам он может и не осо­знавать ее особенностей. Каковы бы ни были поступ­ки или желания  человека, у него должна быть под ногами какая-то «почва». И человек весьма болезнен­но реагирует, когда эта «почва» уходит из-под его ног.   

Одной  из наиболее существенных  составляющих этой  «почвы», на которой стоит человек, является социальная группа, к которой он принадлежит. Ког­да в  семье растет ребенок, семейная группа зачас­тую  и является его основной «почвой». Мы  знаем, что  нестабильность ситуации  в детском  возрасте приводит к  нестабильности поведения взрослого че­ловека. И если ребенок не уверен в принадлежности к своей группе, это приводит к возникновению серь­езного конфликта.   

Каждый   человек, как правило, в одно и то же время  принадлежит к множеству  групп. Например, человек может  с экономической точки  зрения при­надлежать к верхушке среднего класса (Век); возмож­но, этот человек  —  преуспевающий  торговец. Он может  быть членом небольшой семьи (С), состоящей из трех человек, которая, в свою очередь, является частью большой  семьи (Бс), проживающей в несколь­ких  городах. Эта большая американская семья мо­жет  быть третьим поколением ирландских иммигран­тов (Изп). Что  касается политических пристрастий, то этот  человек может  быть  республиканцем (Р). Кроме  этого, он может  придерживаться католичес­кой  веры и занимать лидирующую   позицию  в цер­ковной общине. И, ко всему прочему, он может быть членом какого-то клуба (Кл).   

На  рис  20 топологическим образом представлена социологическая ситуация: группы, к которым человек принадлежит,  изображены как области, частью которых он является.

 

Рис. 20. Принадлежность человека к разным группам:

Л —  личность;       

С —  семья;       

Бс —  большая семья;       

И —  американец ирландского происхождения;       

In —  первое поколение иммигрантов;       

2п —  второе поколение иммигрантов;       

Зп —  третье поколение иммигрантов;       

Вск —  верхушка среднего класса;       

Р —  республиканцы;       

Д —  демократы;       

Со —  социалисты;       

Кл —  члены  клуба

 

Различные группы, к которым принадле­жит  этот человек, могут соотноситься друг с другом одним из двух способов. Одна группа может быть под­группой другой группы, как, например, в случае групп С и Бс, или же две группы будут частично перекрывать друг друга, как, например, группы Бс и Кл.  

На протяжении  большей части своей жизни взрос­лый  человек  действует не столько  как отдельная личность (Л), сколько как  член социальных  групп. Однако  различные группы,  к которым человек  принадлежит, представляют для него различную важность в тот или иной момент времени. Иногда доминирую­щей  является его принадлежность к одной группе, иногда —  к другой. Он может,  например, в одной ситуации чувствовать себя и поступать как член своей политической группы, при других обстоятельствах на первый план выйдет его принадлежность к семейной, религиозной  или деловой группе. Как  правило, в любой  ситуации человек отдает себе отчет в том, к каким группам он принадлежит,  а к каким нет. Он более или менее  отчетливо представляет себе, где находится, и эта позиция в  значительной степени определяет его поведение.   

И тем  не менее, существуют отдельные случаи, когда принадлежность к той или иной группе вызы­вает у человека сомнения или кажется ему не впол­не очевидной. Например,  человек, пришедший   на какое-то собрание, может на секунду засомневаться в том, принадлежит ли он к собравшейся группе. Или возьмем для примера не столь кратковременную си­туацию: новичок, вступивший в клуб, может в тече­ние нескольких месяцев быть не вполне уверенным в том, что он окончательно принят. Такая неопреде­ленность ситуации, неопределенность той «почвы», стоя на которой он действует, как правило, приво­дит к возникновению неопределенности и в поведе­нии. Человек чувствует себя не в своей тарелке и посему становится застенчивым, заторможенным или же заходит в своих действиях слишком далеко.   

В обоих приведенных выше примерах неопределен­ность принадлежности  вызывается тем, что человек пересек границу одной группы, вступив в другую (при­дя из внешней группы на собрание или в клуб).   

Существуют люди,  чья целостная жизненная си­туация характеризуется такого рода неопределенно­стью принадлежности,  приводящей к тому, что че­ловек занимает  позицию на  границе группы.  Это довольно типично,  например,  для нуворишей  или других людей, пересекающих  границы своего прежнего социального класса. Кроме того, это типично и для представителей любого религиозного или нацио­нального  меньшинства,  пытающихся  примкнуть  к большинству.   

Характерной  особенностью  лиц, пересекающих границу между  социальными группами, является то, что они испытывают  неопределенность не только в отношении  принадлежности к группе, к которой они готовы присоединиться, но и в отношении  принад­лежности к той группе, которую они покидают. Это, к примеру, одна из самых больших  теоретических и практических сложностей еврейской проблемы: пред­ставители еврейского народа довольно часто не уве­рены в том, что являются его частью. Они не увере­ны в том, действительно ли они принадлежат к  ев­рейской группе, каким образом они к ней принадле­жат  и до какой степени.   

Одна из причин того, что человеку сложно понять, насколько и каким образом он принадлежит к еврей­ской группе, связана с общей тенденцией множест­венного пересечения групп, к которым человек при­надлежит. Несомненно, что любой человек (и даже тот еврей, который отчетливо осознает свою националь­ную  принадлежность) принадлежит одновременно ко многим социальным  группам. Существует немало си­туаций, в которых на первый план выходит не наци­ональная принадлежность человека, а его принадлеж­ность к какой-то иной социальной группе. Как и в нашем  примере с американцем ирландского происхож­дения, еврей, владеющий, например, магазином, неред­ко вынужден  поступать как представитель своей де­ловой группы, как член определенной семьи, как член клуба. Он может, к примеру, как представитель кон­кретной семьи вступать в конфликт с представителем какой-либо другой еврейской семьи или же конфронтировать с другим евреем, принадлежащим к другой профессиональной  группе.   

Существует естественная связь между спецификой той или иной ситуации и спецификой  группы, которая определяет поведение человека в этой ситуации. В различных ситуациях будет доминировать чувство принадлежности к различным группам. Если человек всегда поступает только как представитель какой-то одной определенной группы, это, как правило, свиде­тельствует о своего рода личностном дисбалансе, по­скольку человек попросту не способен к естественным и спонтанным реакциям на актуальную ситуацию. Он слишком  сильно ощущает  свою  принадлежность  к конкретной группе, и это является показателем дисфункциональности его отношения к этой группе.   

У некоторых  евреев можно наблюдать такое по­ведение, которое является следствием именно этого преувеличенного осознания принадлежности к еврей­ской группе. Такой чрезмерный акцент — всего лишь одна из форм  выражения  того же самого типа от­ношения, которое у людей  с другими личностными особенностями ведет к недостаточному акцентирова­нию  своей национальной принадлежности. Сущест­вуют люди,  которые в тех ситуациях, где было бы совершенно  естественным реагировать и поступать так, как это характерно для евреев, не делают это­го; они подавляют или скрывают свою национальную принадлежность.   

Пересечение многих социальных групп, к которым принадлежит  один  и тот же  человек, — одна  из основных причин того, почему многие люди снова и снова не могут ответить самим себе на вопрос о том, нужно  ли им поддерживать  свое членство в еврей­ской  группе. Они  нередко думают,  что более не принадлежат к  этой группе, особенно если они пы­таются избежать тех неприятностей, которые связа­ны  с членством в ней.   

Среди  представителей меньшинств  или  других социальных  групп, находящихся в неблагоприятной позиции, существуют отдельные люди  или подгруп­пы, которые очень хотят пересечь ту грань, которая отделяет их группу от других. Они надеются  либо перейти эту границу  самостоятельно, либо просто полностью  ее разрушить. И  в этом случае можно говорить о тенденции к «ассимиляции». Имеет смысл задаться вопросом о том, каким образом эта инди­видуальная тенденция связана с групповой ситуаци­ей и положением  самого человека в этой группе.   

Поскольку  евреи живут  в диаспоре, еврейские группы  во всех странах являются меньшинством  с точки зрения численности населения. Это означает, что они представляют собой относительно небольшую составную часть общества. Более того, характер груп­пы  определяется жесткостью границ, которые отде­ляют  эту группу от всех прочих. И, наконец, еще один важный  параметр —  это степень сходства или различия между  группами.   

Жесткость  и характер границ еврейской группы существенно менялись в ходе истории. В период су­ществования гетто границы между  еврейской и дру­гими группами  были отчетливыми  и жесткими. Тот факт, что  евреи тогда вынуждены   были жить  на ограниченных  территориях либо в отдельных горо­дах  страны, либо в  каких-то конкретных районах города, делало границы очевидными  и несомненны­ми  для любого человека (рис. 21).    

По  крайней мере в течение нескольких часов в сутки границы  гетто препятствовали коммуникации евреев с другими социальными  группами. Наряду с этими физическими  ограничениями, существовали и социальные границы; и несмотря на то, что для не­которых  отдельных людей  или подгрупп они были чуть менее жесткими, в целом  все же этот разрыв был  глубок и со  всей определенностью отмечался обеими  сторонами: как евреями, так и представите­лями других  групп.   

Одна из наиболее важных  характеристик всей со­циальной жизни, как нам представляется, это степень того, что можно назвать «пространством свободного движения». Границы  гетто навязывали жесткие огра­ничения «физических  локомоций»  евреев. Столь же жесткие ограничения существовали и в отношении пространства «социальных локомоций».

Рис. 21. Наличие жестких границ во времена существования гетто:

Е —  еврейская группа;

нЕ —  нееврейская группа;

Г —  граница между еврейской и нееврейскими группами;

К, Л, М,  Н, О —  географические территории или виды   профессиональной деятельности

 

Существовало мно­жество видов профессиональной  деятельности, зани­маться которыми евреям запрещалось; следовательно, если мы представим все возможные профессии как со­вокупность областей, то пространство свободных «со­циальных локомоций» евреев было ограничено лишь не­сколькими частями этой совокупности.   

Во времена гетто существовали следующие харак­теристики границ:    

1. Еврейская группа была компактной как прост­ранственно, так и социально. И поэтому можно пред­ставить эту группу как одну  «связанную»  область или  несколько компактных  областей,  причем  эти области крайне редко включали в себя какие-то ино­родные  элементы.    

2. Принадлежность  к  группе имела отчетливые индикаторы.  Желтая  эмблема,  навязанная  группе извне, или особенная форма поведения (либо специ­фическая манера одеваться и разговаривать), появившаяся во  внутренней среде группы, делала любого еврея узнаваемым всеми. И поэтому ни у кого: ни у самих евреев, ни у представителей всех прочих групп — не возникало сомнений  в принадлежности человека к еврейской группе.    

3. Границы между  еврейской и другими группа­ми были  жесткими и  практически непреодолимыми. Как доказано множеством  фактов, жесткость границ поддерживалась самой  еврейской группой не мень­ше, чем группами по ту сторону границы.    

4. Влияние ситуации на жизнь еврейской группы менялось в зависимости от социальных  сил, дейст­вующих  на группу. Жесткие ограничения простран­ства свободного движения создавали сильное напря­жение как для группы в целом, так и для отдельных ее представителей. Экспериментальная  психология располагает немалым количеством фактов, демонст­рирующих  уровень напряжения, возникающего при та­ких, сходных с тюремными, обстоятельствах. Если на группу оказывалось  слишком  сильное воздействие извне, то это могло привести к недостаточному ее развитию; данная закономерность подобна той, ко­торую мы  наблюдаем в случае чрезмерного давления на развитие детей. Такие изолированные группы, на­ходящиеся  под внешним   давлением, как правило, крайне консервативны и даже иногда отстают в раз­витии. С другой стороны, этот консерватизм обеспе­чивает целостность группы.   

Имея  представление о том, как жили  евреи во времена  существования гетто, мы можем  в общих чертах сравнить с этой жизнью ситуацию еврейской группы, которая была характерна для Германии пе­ред  первой мировой  войной. Положение  евреев в довоенной Германии можно  охарактеризовать следу­ющим  образом:    

1. Еврейская группа уже не может рассматривать­ся как компактно проживающая.   Евреев не застав­ляют  жить в отдельных, предназначенных только для них  районах. (Хотя верно и то, что даже в  наше время они часто селятся в каком-то одном районе города.) И они более или менее рассредоточены по всей стране. Топологически мы можем  представить эту группу состоящей из нескольких отдельных ча­стей (рис. 22). Буквенные обозначения на этом ри­сунке аналогичны обозначениям на рисунке  21.    

Рис. 22. Отдельные части еврейской группы

 

Даже  там, где еврейские семьи селятся в непо­средственной близости друг от друга, еврейская об­ласть может включать в себя инородные группы. Эти области более не являются  гомогенными. Если мы будем сравнивать этот период с временами сущест­вования гетто (см. рис. 21), то нам придется иметь дело с более рассредоточенной и менее компактной группой (рис. 22).    

Та же картина наблюдается и в отношении видов профессиональной деятельности. Вследствие семейных традиций и ряда других факторов, в Германии име­ла место ситуация, когда некоторые профессии ос­тавались преимущественно еврейскими, хотя  евреев можно  было встретить среди  представителей прак­тически любой  профессии. Топологическая структу­ра профессионального поля представляет собой кар­тину, аналогичную той, что мы  наблюдали в отно­шении  географического поля.

2. Менее тесные связи между  частями группы и более широкое рассредоточение этих частей привели к изменению характера границ между еврейской и дру­гими группами. После предоставления евреям большей свободы эта граница перестала быть границей, зафик­сированной законом (то есть относительно жесткой, четко определенной и легко ощутимой); барьер между социальными группами стал гораздо менее очевидным и осязаемым. Граница, хотя и не перестала существо­вать, утратила значительную часть своей жесткости и конкретности. По крайней мере, для некоторых людей эта граница стала вполне преодолимой.   

3. Аналогичным образом расширилось и простран­ство «социальных локомоций», связанное с социаль­ными  действиями. Хотя  некоторые  ограничения и были сохранены  (в основном  те, что навязывались извне), но в целом  для евреев появилось гораздо больше  возможностей в плане социальной активнос­ти. Давление на группу значительно ослабло. В ре­зультате произошел  заметный скачок в культурном развитии: как и любая  освободившаяся группа, ев­реи стали гораздо менее  консервативными. Можно было наблюдать  прогрессивные и даже  радикальные тенденции со всеми сопутствующими   достоинствами и недостатками.    

4. Ослабление границ между  группами  и расши­рение этих границ всегда предполагает появление боль­шего количества точек соприкосновения между  дан­ной и  всеми прочими группами. В результате более тесного контакта различия между группами становятся менее выраженными. Принадлежность человека к груп­пе больше не отмечается такими очевидными ярлыка­ми, как, например, желтая эмблема. Также практиче­ски исчезают явные отличия в одежде и привычках.   

5. С расширением пространства свободного движе­ния и  с ослаблением внешнего давления уровень на­пряжения  еврейской группы, несомненно, уменьшился.   

Однако сколь странным  ни показалось бы на пер­вый  взгляд, это снижение  напряжения социальной группы в действительности не сделало жизнь отдель­ных евреев более спокойной; напротив, в некоторых областях жизни напряжение только увеличилось. Этот парадоксальный факт  представляет собой не только научную  проблему, но также  и один из элементов современного еврейского бытия, вызывающий крайнее беспокойство. Мы сможем  лучше понять, что означа­ет этот парадокс и почему он имеет место, если об­ратимся к анализу не всей еврейской группы, а от­дельного человека, и попытаемся понять, какие силы влияют на него как на личность, а также то, каким образом влияют на интенсивность и направление этих сил изменения в социальной позиции группы.   

Если мы сравним позицию  отдельной личности во времена существования гетто  (рис. 23а) и ее пози­цию в наше время (рис. 236), то обнаружим, что сейчас она гораздо больше зависит от самой себя. В резуль­тате расширения и рассредоточения еврейской груп­пы отдельная еврейская семья стала в функциональ­ном плане гораздо более изолированной. Используя термины  динамической психологии, мы можем   ска­зать, что человек в том, что касается его еврейства, в большей степени стал «изолированным целым», чем это было  свойственно человеку, жившему  в период существования гетто. В то время он чувствовал, что внешнее давление оказывается исключительно на ев­рейскую группу как целое (рис. 23в). Теперь, вслед­ствие дезинтеграции группы, он гораздо больше под­вергается давлению внешних сил как отдельная лич­ность. Ослабление давления на евреев как социаль­ную  группу  по истечении периода  существования гетто сопровождается такой динамикой, которая пе­реместило точку приложения  внешних сил  с группы на отдельную  личность. Соответственно, сложилась такая ситуация, когда при ослаблении внешнего дав­ления на группу в целом давление на отдельного ев­рея несколько возросло.   

Во  времена существования гетто евреи могли под­вергаться особо сильному давлению, когда какая-то их деятельность осуществлялась за пределами груп­пы; однако, с другой стороны, существовало некото­рое количество областей, где они чувствовали себя «как дома», где они могли свободно действовать как представители своей группы  и где у них не было нужды  постоянно противостоять внешнему давлению. Иными  словами, несмотря на то, что давление было велико, существовали области, в которых оно не но­сило характера дифференцированного   давления на еврея как отдельную личность. В результате смеше­ния еврейской и нееврейских групп евреям пришлось гораздо чаще сталкиваться с давлением на них как на конкретных представителей своего народа.   

Есть и еще один фактор,  объясняющий этот па­радокс. Как и в психологии, в социологии необходи­мо четко разграничивать два типа сил, воздействую­щих на  личность: те, что связаны с желаниями са­мой личности, и те, что «навязаны» социумом  или направлены на личность из какого-то внешнего ис­точника. Второй тип сил был более характерен для периода существования гетто и обусловливал боль­шее давление. С другой стороны, в то время практи­чески не существовало сил, связанных с желаниями личности, направленными   в сторону  нееврейских групп. Если даже у кого-то и было тайное желание пересечь границу группы, специфика этой границы, ее жесткий и  фактически непреодолимый  характер. разом  разрушали все надежды  такого рода. Еврею того времени области, внешние по отношению к его группе, скорее всего, не казались достаточно при­влекательными, т. е., если использовать психологиче­ский термин, не обладали сильной «позитивной ва­лентностью». Если  же такая  валентность и имела место, она могла быть реализована  только лишь в мечтах и не приводила к каким-либо  действиям на «уровне  реальности».   

На  современном этапе личность оказалась в со­вершенно иной ситуации. Существует множество кон­тактов между членами еврейской группы и представителями других групп.

 

Рис. 23. Внешние силы, воздействующие на отдельную личность и социальную группу.

а —  период существования гетто;

б —  после уменьшения  внешнего давления       на социальную группу,

Л  —  отдельная личность;

Е —  еврейская группа;

нЕ  —  нееврейская группа;

——————            - действующая  на личность сила, связанная  с ее желаниями;

—  —  —  —  - внешняя  сила, действующая  на отдельную  личность;

 —.—.—.—    - внешняя  сила, действующая  на социальную  группу

 

Барьеры утратили свою кон­кретность и жесткость. Границы представляются впол­не проницаемыми,  поскольку различия в привычках, культуре и образе мыслей  во многих сферах стали минимальными.  Зачастую дистанции между  группа­ми не существует или, по крайней мере, кажется, что ее нет. Психологические эксперименты  с детьми и взрослыми дают нам немало свидетельств того, сколь велико влияние «почти достигнутой» цели на силы, управляющие поведением личности. В качестве одного из множества  примеров можно  отметить тот факт, что заключенные, чей срок (к примеру, три года) уже практически подошел к концу, могут совершить по­бег всего за несколько дней до освобождения. Ана­логичным образом подростки, которых через несколь­ко недель должны  отпустить домой из исправитель­ного учреждения, довольно часто начинают вести себя столь же плохо, как они вели себя в самом начале пребывания  там. Более тщательное наблюдение по­казало, что в подобной ситуации, т. е. когда цель уже практически достигнута, человек оказывается в со­стоянии жесточайшего внутреннего конфликта, кото­рый  возникает вследствие того, что чрезвычайная близость цели порождает  очень мощную  силу, дей­ствующую  в направлении этой цели. Более того, за­ключенный  или подросток, чье освобождение вот-вот наступит, уже чувствует себя членом той группы, к которой он намерен присоединиться. До тех пор пока он ощущает  себя членом своей прежней группы, он ведет себя в соответствии с ее правилами; но как только он  начинает ощущать иную  групповую при­надлежность, он  чувствует право и необходимость получения  всех прерогатив, присущих  этой новой группе.   

С  момента прекращения жизни в гетто в подоб­ной  ситуации оказалась и значительная часть еврей­ского народа. Как представитель группы, которая во многих  отношениях обладала меньшим  количеством прав  и возможностей, чем другие  группы, человек естественно стремился к тому, чтобы стать членом этих групп, поскольку его принадлежность к первой груп­пе с некоторых пор стала не такой очевидной. Каж­дое ослабление границ между его группой и другими группами увеличивало силу, действующую на  него в этом направлении. Иными  словами, по  достижении полного освобождения и соответствующего растворе­ния группы  среди других, отдельные представители этой группы при данных обстоятельствах могут ока­заться в ситуации конфликта. И их поведение может объясняться как раз этой конфликтной ситуацией.   

Любой  конфликт  порождает напряжение,  приво­дящее к беспокойству, поведенческому дисбалансу и повышенному  вниманию  к той  или иной  сфере. И действительно, евреев часто характеризуют как лю­дей беспокойных. Наиболее  продуктивный  тип бес­покойства  —  это активное погружение  в  работу. Некоторые  из самых лучших образцов  деятельности еврейского народа прошлого века  отчасти являются результатом именно  этой чрезмерной активности.   

Такое беспокойство не может считаться врожден­ной чертой евреев, скорее ее стоит рассматривать как следствие ситуации. По мнению многих наблюдателей, одной из самых  отличительных черт евреев в Палес­тине является именно  отсутствие беспокойства. И особенно  интересен тот факт, что даже  взрослые меняются  в эту сторону  спустя несколько месяцев после иммиграции, несмотря на все сложности, свя­занные с адаптацией к совершенно новой стране. Это свидетельствует о том, насколько их прежнее поведе­ние было обусловлено прежней ситуацией, ситуацией, в которой человек не мог с уверенностью решить, по­чему так низко ценилась его работа: потому, что он недостаточно способен, или потому, что он еврей. И даже несмотря на то, что подобные инциденты могли быть достаточно редкими, они оказывали длительное влияние на личность, поскольку препятствовали опре­делению  стандартов оценки ее потенциалов, тем са­мым  ставя под сомнение саму ценность личности.

Конфликт,  в результате которого многие евреи, живущие  в диаспоре, не чувствовали себя уверенно, тесно связан с чувствами личности относительно ее принадлежности к еврейской группе. Как правило, те, кто пытается пересечь границу более высокого соци­ального класса, неизбежно попадают в ситуацию вну­треннего конфликта. Представители более привилеги­рованного социального класса горды принадлежнос­тью к  своей группе и не испытывают  затруднений, рассуждая и  поступая в соответствии с идеалами и стандартами этой группы. А вот человек, пытающий­ся примкнуть к более статусной группе, должен осо­бенно тщательно следить за тем, чтобы не показать связь с идеями той группы, к которой он принадле­жал ранее. И его поведение становится неуверенным еще и  по этой причине. Ахад-Гаам[49]  назвал такую ситуацию освобождения  «рабством внутри свободы».   

По  всей видимости, особенно сильно переживают этот конфликт  молодые люди  из благополучных се­мей. Это вполне  согласуется с нашим предположе­нием  о том, что сила конфликтной ситуации возра­стает с увеличением слабости границ между  вовле­ченными  группами: на этом социальном уровне гра­ницы  между  еврейскими и  нееврейскими  семьями функционально  относительно слабы; с другой сторо­ны, молодому   человеку может и  не представиться возможности  добиться успеха, соответственно, он не сможет  стать достаточно уверенным в себе.   

Мы   рассмотрели еврейскую проблему как пример типичной ситуации, в которой оказывается меньшин­ство. Однако мы  не можем игнорировать специфику той или  иной группы. Существуют  принципиальные различия между религиозными, национальными и  ра­совыми  группами; кроме того, эти группы значитель­но различаются в том, что касается выраженности их тенденции к ассимиляции. Данная тенденция зависит не только от характерных особенностей групп самих по себе, но также и от специфики окружающих  их групп и от структуры социальной ситуации в целом.   

Евреев иногда определяли как религиозную груп­пу, иногда — как национальную, и сами они не могли окончательно определиться в характере своей собст­венной группы. Чувство  принадлежности  к стране рождения  в некоторых странах (например, в Герма­нии) у среднего еврея было выражено гораздо силь­нее, чем чувство принадлежности к еврейской груп­пе. В отличие от многих  подобных меньшинств,  у евреев на протяжении  тысячелетий не было собст­венной географической  территории, которую  они могли  бы назвать «родиной». Очевидно,  что этот факт в значительной степени повлиял на восприятие группы, сделав ее неким «абстрактным» и нереаль­ным образованием, обусловливая еще большую неуве­ренность членов группы и делая ее образ  «ненор­мальным»  в глазах окружающих  ее  групп. Вполне вероятно, что если формирование еврейского госу­дарства в Палестине будет завершено успешно, то и все еврейские диаспоры будут восприниматься в мире как более типичные.   

В данной статье мы применили понятия  топологической и векторной психологии к анализу социо­логических проблем.  Помимо  прочих преимуществ этого метода, он еще позволяет рассматривать социо­логическую группу как целостность там, где в этом есть смысл; кроме того, метод позволяет учитывать различную степень единства социальных групп, раз­личия в их структуре  и в положении относительно других групп; и, наконец, мы  можем  перейти от анализа групповых  проблем  к изучению  проблем отдельной личности  (или в обратном направлении) в тех случаях, когда это необходимо, используя при этом ту же  самую терминологию.

 

42. В.А.Тишков. Этнический конфликт в контексте обществоведческих теорий

 

Различное   понимание обществоведами феномена этничности, с одной стороны, и их дисциплинарная специфика другой; обуславливают весьма широкий спектр интерпре­тации этнических конфликтов, охвативших в настоящее вре­мя обширную территорию бывшего Советского Союза. Характерная особенность ситуации в том, что исследователями за­частую трактуются в качестве этнических общественно-поли­тические процессы и события, природа которых на самом деле гораздо сложнее. Так например, движения за независимость в Прибалтике трактовались не только советскими, но и зару­бежными  специалистами в основном как типичные этнические конфликты. Между тем определяющим моментом В этих движениях  явился фактор политический - стремление соот­ветствующих гражданских сообществ обрести суверенитет и оформить государственность, которой они не имели или были лишены  в условиях сначала царской, а затем советской импе­рии.

Безусловно, основу этих гражданских сообществ соста­вили  представители одной из этнических групп, которые сформулировали идею и программу этнонационализма и мо­билизуют вокруг них широкие массы населения, в том числе и иноэтничного. Как известно, значительная часть русского на­селения поддержала идею независимости прибалтийских  государств. Здесь конфликт не имеет четко выраженного  межэтнического параметра, но он безусловно присутствует в той  мере, в которой часть русскоязычного (нетитульного) населе­ния бывших союзных республик ассоциирует себя с Центром и к соответствующими государственными структурами и инсти­тутами.

Равным образом не вполне корректно трактовать в каче­стве этнических конфликтов процессы суверенизации и автономизации, которые происходят в настоящее время на терри­тории России и других государств СНГ под флагом нацио­нальных движений, но на самом деле повторяют стремление к   дальнейшей децентрализации этих политических образова­ний. Этнический параметр здесь также присутствует, ибо ли­дерами движения  за суверенитет или даже независимость  российских автономий выступают прежде всего представители титульных национальностей и именно эта часть населения ' республик требует изменения их статуса в составе Российской Федерации или выхода из ее состава. Однако нет основа­ний, например, говорить о наличии собственно русско-татар­ского или русско-чеченского межэтнического конфликта в   России в связи с нынешней позицией республик Татарстан и   Чечня. Равно как нет оснований интерпретировать на данной   стадии движение за автономизацию Крыма в составе Украи­ны как украинско-русский сугубо межэтнический конфликт,   хотя, безусловно, причиной этого движения во многом являет­ся не просто стремление к самостоятельности населения Кры­ма, но и опасения русских как этнического большинства в  данном регионе за свой собственный статус в новой геополи­тической ситуации, Когда Украина, став независимым госу­дарством, сохранила за собою Крым. переданный ей из состава России в 1954-году.

В силу полиэтничного состава населения бывшего СССР и нынешних новых государств (моноэтничным образованием можно назвать только Армению по причине изгнания из нее азербайджанцев), фактически любой внутренний конфликт, социально-экономический или политический по своей приро­де, обретает этническую окраску, что, как правило, углубляет и осложняет возникающие противоречия, придавая конфликт там дополнительный эмоциональный фон.

С другой стороны, существовавшая и сохраняющаяся со­циальная, политическая и культурная иерархия этнических групп в данном регионе мира, а также реестр преступлений прошлого режима в отношении народов, населяющих террито­рию бывшего СССР, столь велики, что имеется более чем доста­точно оснований для межэтнических противоречий как на личностном, так и на групповом уровнях. Поэтому этнический фактор  генерирует, в свою очередь, многие из тех острых и кризисных ситуаций, которые возникают в сфере экономики и политики, межобщинных отношений, отношений между госу­дарственными и внутригосударетвенными образованьями.

Именно по этим причинам грань между экономическими, социально-политическими и этническими конфликтами  на территории бывшего СССР и в новой России достаточно зыбка и трудно определима, а сами конфликты множественны по своей природе: одна форма заключает в себя другую или под­вергается причудливому камуфляжу. Одним из примеров та­кого этнического камуфляжа можно  назвать политическую борьбу за "национальное самоопределение" народов Севера, которую ведут власти автономных округов в России, представ­ляя и отстаивая на самом деле интересы доминирующего в этих округах русского населения перед лицом российского федерального Центра, в том числе Верховного Совета РФ.

Примером  обратного политического камуфляжа конф­ликтующей этничности можно назвать борьбу руководства  Республики Молдова против "прокоммунистических бастио­нов" в Приднестровье, за которой на самом деле стоит острый  конфликт по поводу статуса русско-украинского населения этой части республики в новом независимом государстве, особенно в предвидении реальной возможности его объединения с Румынией.    Соперничество клановых группировок и конфликт между этническими группами горных памирских народов и доминирующими    таджиками скрывается за острым политическим конфликтом, который имел место весной 1992 г. в столице  Таджикистана г. Душанбе, хотя его внешняя риторика содержала ту же самую формулу, "демократическая" оппозиция  против "консервативной, партократической и коррумпирован­ной" правящей политической группировки.

Сложность определения понятия "этнический конфликт" применительно к бывшему Советскому Союзу заключается и в  многообразии самих этнических систем, которые существовали   в его границах, а ныне сохраняются в рамках новых 15 государств. В свое время Д. Горовиц выделил две такие системы:  “централизованная" и дисперсная" (1986). При первой некоторые из этнических групп, составляющих население государства, столь велики, что проблемы их взаимоотношений постоянно пребывают в центре общественно-политической жизни.     Именно  в таких системах заключен наибольший потенциал для конфликта, поскольку доминирующие группы чаще всего выдвигают претензии на контроль или даже подчинение общегосударственных институтов. Эти непомерные политиче­ские претензии становятся причиной поляризации того или   иного согражданства по расовому или этническому принципу, как это имеет, например, место в Южно-Африканской Респуб­лике или в Шри-Ланке. К "дисперсным" этническим системам     относятся государства с населением, состоящим из большого числа этнических групп, каждая из которых слишком слаба и   малочисленна, чтобы быть способной доминировать над Цент­ром. Такие системы, по мнению ДГоровица, больше способст­вуют  межэтническому согласию. Среди них можно назвать     Индию, Нигерию, Швейцарию.

В какую из этих категорий вписывается бывший Совет­ский Союз и новые государства, включая Российскую Федера­цию, определить достаточно трудно. Скорее всего мы имеем де­ло с этническими системами имперского типа, которые оформлены идеологически и политически доктриной так называе­мой "национальной государственности". Соответствующая ей практика основывается на двух основных постулатах: а) на­циями объявляются те части этнических групп, которые про­живают  в пределах республик, носящих название этих групп (мы их назовем титульными национальностями) и б) эти этнонации официально  квалифицируются как обладатели собст­венной государственности ("коренные нации"), а остальное население относится к категории "некоренного", русскоязыч­ного", или "меньшинств", проживающих на территории "не своей" государственности.

Претензия на Центр со стороны титульных групп в дан­ном случае заложена как бы априори, она основывается на искаженной  трактовке международно-правовых документов о праве народов или наций на самоопределение, приспособ­ленной к так называемой марксистско-ленинской теории на­ции, согласно которой понятия "нация", "народ" есть синони­мы понятиям этническая общность или группа. Тем самым на­циями считаются не казахстанцы - граждане Казахстана, во­шедшего вместе с другими государствами СНГ в ООН - органи­зацию, которая объединяет нации-государства, не граждане Латвии, Грузии, Азербайджана, а только этнические казахи, латыши, азербайджанцы. Только грузинам пришлось недавно сделать небольшую уступку и объявить официально, что Гру­зия является "национальным государством грузин и абхазов". Эта уступка в пользу абхазов продиктована сильным полити­ческим статусом абхазской автономии. Что же касается дру­гих групп, не менее автохтонных для территории Грузии (осе­тины, месхетинские турки др.), то они рассматриваются как "некоренное население". Это оправдывает позицию Гамсахурдиа и Шеварднадзе о недопущении возврата месхетинских ту­  рок в районы Южной Грузии, откуда они были депортированы, а также репрессивные действия в отношении автономии   южных осетин, вызвавшие около 100 тысяч беженцев из Гру­зии.

Та же самая система национальной (этнической) госу­дарственности воспроизведена и на территории Российской  - Федерации для бывших автономных республик, при которой   титульные национальности, составляя меньшинство населения (за исключением ряда республик, Северного Кавказа), об­ладают статусом "коренной нации", отводя остальным группам положение меньшинств. Поэтому, если в демографическом   аспекте некоторые образования как из государств СНГ, так и российских республик могут быть отнесены к категории "цен­трализованных" этнических систем с примерно равновелики­  ми группами (казахи и русские в Казахстане, латыши и рус­ские в Латвии, башкиры, татары и русские в Башкирии, рус­ские и татары в Татарии, русские и якуты в Якутии, буряты и русские в Бурятии и т.д.), то сама доктрина национальной го­сударственности, обретшая в советский период мощную эмо­циональную и практическую легитимность, исключает или ог­раничивает претензии на доминирующий или даже равный  статус со стороны нетитульных групп населения.

Более или менее условно к "дисперсной" этнической системе можно  было до последнего времени отнести Дагестан - „единственную из российских республик, в названии которой  не был зафиксирован исключительный статус какой-либо из  составляющих  ее население этнических групп. Но и здесь не­ гласное доминирование наиболее многочисленной из них  -  аварцев в последнее время вызвало протест со стороны других  групп, сформулировших лозунги оформления "собственной го­сударственности". Именно это обстоятельство стало основной  причиной начавшихся весной 1992 г. межэтнических конфлик­тов в этом регионе России и дезинтеграции Дагестана на еще более мелкие "национальные государства".

Вторая примечательная особенность опыта бывшего Со­ветского Союза, которая придает его этнической системе ха­рактер имперского типа, - это положение доминирующей эт­нической группы русских, составлявших в СССР 51% и состав­ляющих  ныне в России 82% населения. Хотя официально рус­ские не имели "своей" национальной государственности до распада СССР и не имеют ее в нынешней России, фактический статуе этой группы в политическом и культурном пространст­ве Российского государства было и остается господствующим. Русские  контролируют властные структуры  федерального центра, административных областей и краев, а также авто­номных  округов, созданных официально для малочисленных народов Севера и Сибири. Русская культура и прежде всего язык являются референтной культурой для всей федерации и сохраняют мощные  позиции в российских республиках, как и в странах СНГ.

Этот доминирующий  статус в течение долгого времени  был настолько очевиден и безусловен, что не требовал своего  оформления через доктрину "национального самоопределе­ния" и создание русского государства Русские чувствовали  себя достаточно комфортно во всех регионах бывшего СССР,  отличались (наряду с украинцами) более высокой мобильностью, используя свои преимущества в области образования и  профессиональной подготовки. Хотя за пределами России рус­ские не имели преимуществ в сфере доступа к политической  власти, а в самой России их социально-экономическое поло­жение было нисколько не выше других этнических групп и заметно ниже положения титульных групп в большинстве быв­ших  союзных республик.

Процесс дезинтеграции Советского Союза и аналогичные  тенденции в нынешней России поставили проблему взаимоотношений русских с остальными народами, вопрос о статусе  русских в странах СНГ и в самой России в центр всей системы  межэтнических  отношений. И хотя до сих пор русские не стали  объектом открытого насилия и участниками наиболее острых и кровавых этнических конфликтов, антирусские настроения и действия в таких регионах, как Прибалтика, Средняя  Азия, Закавказье приобрели достаточно широкие масштабы и даже стали элементом государственной политики, особенно в   вoпpocax гражданства, прав собственности и политических   прав. Нарастающая миграция русских в Россию - наиболее очевидная их реакция на выталкивающие факторы, а в самой   России утрата русскими прошлого статуса породила мощный синдром  ущемленного достоинства и разного толка движения   патриотического и шовинистического направления.  

Ощущение  опасности "потерять Россию", превратить ее в «удельные княжества» по причине дальнейшей дезинтеграции   стали особенно острыми после объявления своей независимости от России двух наиболее крупных республик - Татарстана  в Поволжье    и Чечни на Северном Кавказе. Политическая и моральная дезориентация русских, проекция на эту группу всех  бед и несправедливостей со стороны господствовавшей политической  системы заключают в себе потенциально наиболее   острые  и масштабные конфликты фактически для всех государств, образовавшихся после распада СССР, в том числе и   для  России.                     

Отмечая специфику и системную отличительность российского опыта, мы все же не отходим кардинально от общего   понимания изучаемого феномена этнического конфликта. Под ним мы имеем в виду организованные политические действия,    общественные движения, массовые беспорядки, сепаратистские выступления и даже гражданские войны, в которых противостояние проходит по линии этнической общности. Обычно     это конфликты между меньшинством и доминирующей этнической группой, контролирующей власть и ресурсы в государ­стве. И поэтому столь же обычно меньшинство ставит под воп­рос сложившуюся государственность и существующие поли­тические структуры. Если в обществе нет механизмов урегули­рования отношений между участниками конфликта, он вызы­вает насилие и эскалацию этого насилия. Такова наша исход­ная позиция.

Существует несколько теорий объяснения причин этниче­ских конфликтов, которые были сформулированы на основе  изучения опыта в различных регионах мира. Многочисленные  попытки объяснить ситуацию в Советском Союзе после 1985  года и после его распада были сделаны и в нашей общество­ведческой литературе, хотя до сих пор обстоятельных иссле­дований выполнено не было и преобладающим является жанр  просвещенной публицистики и сюжетных журнальных  ста­тей.

Одним из доминирующих подходов является социологи­ческий, при котором объяснение причин конфликтов основывается на анализе этнических параметров основных социаль­ных группировок (классы, социально-профессиональные груп­пы и т.д.). Как одно из открытий и основных объяснений конф­ликтов социологами трактуется весьма тривиальный феномен  корреляции социальной стратификации общества и разделе­ния труда с этническими характеристиками населения.

Феномен узурпации тех или иных привилегированных со­циальных ниш представителями одной группировки в ущерб  другим и социальной дискриминации по этническому или расовому признаку достаточно хорошо известен. Он вполне пра­вомерно рассматривается как база и побудительный мотив  для межэтнической напряженности и открытых конфликтов.  Применительно к советскому опыту специалисты неоднократно обращали внимание на сложившуюся в бывшем СССР серь­езную этническую диспропорцию среди городского и сельского населения. В ряде регионов (Прибалтика, Средняя Азия и Казахстан, Молдова, российские автономии) доля русских и украинцев среди высококвалифицированных работников промышленности, инженерно-технического персонала, управленцев, работников здравоохранения и образования была и остается гораздо более высокой, чем доля среди этих слоев представителей так называемого коренного населения. Эти две группы широко представлены и среди специалистов аграрного комплекса. Причины этого явления также хорошо известны. Центр зачастую был не только инициатором, но и исполнителем наиболее крупных индустриальных проектов, создания предприятий военно-промышленного комплекса, проводником образовательной политики. Русские составили большинство или очень значительную часть в столичных центрах бывших республик  (Алма-Ата, Рига, Ташкент, Минск, Киев) и устойчивое большинство в столицах почти всех российских республик. Совпадение  социальной стратификации с этнической структурой  населения, а также этнические диспропорции по линии город - село при всей их конфликтогенности все же не могут быть истолкованы как основная причина межэтнических конфликтов. По крайней мере, никаких серьезных исследовательских разработок этого вопроса нет, а обычные наблюдения     также не дают оснований для подобных заключений. Более  того, В Нагорно-Карабахском конфликте, например, мы имеем  случай, когда социальный статус армян в этом анклаве был   даже выше, чем у окружающего азербайджанского населения, но это никак не стало сдерживающим фактором карабахского движения. В республиках Средней Азии также терпимость к русским и украинцам и особые усилия властей не допустить отъезда русских в Россию объясняются пониманием важности тех высоких социальных ролей, которые они иг­рают в местных обществах, особенно для обеспечения функционирования сложных промышленных производств и управлен­ческих структур.

Что действительно представляет интерес в социологиче­ском подходе, так это анализ феномена экономического по­средничества, особенно роли торговли, которая, как правило, в полиэтничных обществах имеет тенденцию контролироваться представителями какой-то из групп, или выходцами из опре­деленного региона. Это обычно вызывает недовольство со сто­роны остального населения, которое проецирует на торговцев свои негативные реакции через прямые и частые контакты. Целая серия погромов на городских российских рынках "лиц кавказской национальности" или же события в г. Узени носи­ли именно характер выступлений против иноэтнических мень­шинств, контролирующих торговую коммерцию или, на языке обывателя, занижающих спекуляцией. Видимо, аналогичный фактор неприятия более преуспевающего статуса торговцев послужил  основой для мобилизации участников  погромов турко-месхетинских общин в Узбекистане летом 1990 г.

И все же имеется достаточно примеров, что как сельские, так и городские жители скорее позитивно, чем негативно вос­принимают  взаимовыгодные экономические роли и склонны преодолевать негативные чувства в отношении более преуспе­вающих этнических чужаков, с которыми они вступают в кон­такты, если при этом обеспечиваются необходимые услуги, то­варное покрытие и другие практически полезные результаты.

Во всем регионе Средней Азии и Казахстана традиционно наиболее искусными торговцами выступают узбеки по сравне­нию с киргизами, казахами или туркменами, почти по всей территории бывшего Советского Союза выходцы из Закав­казья уже несколько десятилетий фактически контролируют значительную часть рыночной торговли фруктами и цветами, обеспечивая себе тем самым более высокий жизненный уровень.

Даже  когда мы имеем случаи агрессивного поведения в отношении экономически привилегированных торговых или посреднических групп, то и здесь подлинными мотивами чаще бывают политические или же морально-криминальные факто­ры, как это было в случае с погромами на рынках, учиненных московскими таксистами осенью 1991 года. В целом же соревновательность и конкуренция в сфере трудовых отношений и экономических взаимодействий редко когда может быть на­звана в числе основных факторов крупных этнических конф­ликтов.

Преувеличенное, на наш взгляд, значение некоторыми специалистами при  анализе национальных движений  было придано фактору экономического (хозяйственного) расчета, в частности при объяснении событий в Прибалтике. Стремление к сецессии объяснялось необходимостью обеспечения "само­стоятельной экономической деятельности народа" как одного из основных условий "воспроизводства этноса". Аналогичные аргументы  присутствуют ныне в программе национальных движений в российских республиках, в частности в Татарста­не

В данном случае мощное и вполне закономерное движе­ние региональных экономических структур за самостоятель­ность и освобождение от диктата московских ведомств, кото­рое охватило все территории бывшего СССР, в том числе и ад­министративные края и области России, слишком упрощенно трактуется исключительно в контексте национальных движе­ний. Ирония в том, что "воспроизводство этноса" через его эко­номическую  самостоятельность есть не что иное, как миф, ибо основу экономики многих республик, в том числе и их бюджет­ных поступлений, составляют крупные промышленные пред­приятия, на которых работает иноэтничное, прежде всего рус­ское население. Энергетика Эстонии, электроника Латвии, металлургия Киргизии  и Казахстана, автомобилестроение и нефтедобыча  Татарстана, которые определяют экономиче­скую жизнедеятельность этих республик, обеспечиваются тру­дом представителей другой этнической группы (90% бюджетных поступлений Татарстана идет от автомобильного гиганта КАМАЗ, где 90% работающего персонала составляют русские)

Как свидетельствует мировой опыт, а также складываю­щаяся ситуация в странах СНГ, осуществивших сецессию, ре­ализация сепаратистских программ чаще всего сопровожда­ется хозяйственным ущербом, а не выгодами для их инициато­ров. Даже если экономический аспект сепаратизма заключает в себе стремление удержать достигнутый более высокий жиз­ненный уровень по сравнению с другими регионами государст­ва и нежелание брать на себя тяготы обустройства и улучше­ния положения территорий, на которых проживают другие эт­нические группы. Наиболее яркий пример такой ситуации  это сепаратизм Эритреи в Эфиопии, выход прибалтийских го­сударств из "нищего" Советского Союза. Аналогичные аргу­менты о нежелании "кормить нищую Россию" делаются татар­скими националистами. И все же в целом можно сделать вы­вод, что этнический сепаратизм утверждает себя, и выбор в его пользу делается вопреки экономическим расчетам. Здесь действуют, видимо, другие, более мощные факторы.

При объяснении причин этнических конфликтов важное место занимают политологические подходы и теоретические конструкции. Пожалуй, одной из самых распространенных является трактовка роли элит, прежде всего интеллектуаль­ных и политических, в мобилизации этнических чувств, меж­этнической напряженности и 'эскалации ее до уровня откры­того конфликта.

К сожалению, данный подход при трактовке советских реалий до сих пор не применялся в силу инерции старых общеметодологических установок и намеренного ограничения исследовательского интереса к феномену власти. Хотя, на   ваш взгляд, именно вопрос о власти, о гедонистическом стрем­лении элитных элементов в обществе к ее обладанию, о ее связи с материальным вознаграждением в форме обеспечения доступа к ресурсам и к привилегиям, является ключевым для по­нимания причин роста этнического национализма и конфлик­тов и в данном регионе мира.

В течение многих десятилетий доступ к власти жестко  контролировался через систему партийной  номенклатуры.  Правящая  элита в Центре, особенно на уровне высшего партийного аппарата и правительства, хотя и заключала в себе  Представителей различных этнических групп, была безоговорочно лояльна имперскому правлению. В составе Политбюро  ЭДК КПСС были зарезервированы места для партийных лидеров наиболее крупных республик, на уровне членов ЦК и депутатов Верховного Совета также присутствовала номенклатурно рассчитанная этническая мозаика. Но уже в составе аппарата ЦК КПСС и министерств, престижных представительских институтов, средств идеологического контроля господст­вовали русские или подвергшиеся сильной аккультурации мо­сквичи иного этнического происхождения (украинцы, армяне  и др.). Так, например, весной 1991 г , после нескольких лет де­мографических реформ, в аппарате ЦК КПСС не работало ни  одного еврея.

Армейский офицерский состав и дипломатический кор­пус состояли главным образом из русских и отчасти украин­цев. 

Уже после распада СССР в российских структурах вла­сти, несмотря на угрозу дезинтеграционных процессов, не про­изошло радикальных перемен, за исключением, пожалуй, не­ которого расширения представительства евреев после откры­того осуждения практики  антисемитизма. По-прежнему в  правительстве России, в аппаратных структурах нет должного представительства от таких крупных этнических групп как татары, башкиры, буряты, народы Северного Кавказа.

В тоже время за годы советского режима, (во многом в ре­зультате целенаправленных усилий со стороны Центра) в ре­спубликах Советского Союза и в российских автономиях сло­жились  многочисленные и образованные этнические элиты титульных национальностей. Начиная с политики "коренизации" 1920-х годов вплоть до середины 80-х годов действовала система преференций в сфере подготовки "национальных кад­ров" из республик во всех областях, начиная от партийных ра­ботников и инженерных кадров вплоть до гуманитарной ин­теллигенции и научных работников высшей  квалификации. Кроме  того, в самих республиках воспроизводство интеллек­туальных  и управленческих элит приняло беспрецедентно широкие масштабы. Обладание вузовским дипломом, а тем бо­лее ученой степенью обрело престижный характер.

Для поддержания символов национальной государствен­ности огромные ресурсы вкладывались в структуры местных  академий наук, профессиональные творческие союзы, кинема­тограф, театр, элитный спорт и т.д. Одновременно в республи­ках и автономиях сложился достаточно сильный слой мест­ ной бюрократии, служителей партийного аппарата, силовых  структур власти (КГБ, милиция).

Как только ослаб контроль Центра над национальными  элитами и образовался вакуум власти, началась борьба за ре­альную власть и право контролировать общественную жизнь в  формально считавшихся по Конституции 1977 г. "суверенных  национальных  государствах". Наиболее мощным средством  мобилизации  масс в свою поддержку стала национальная  "идея. Интеллектуальная элита, сменившая коммунистиче­скую идеологию на националистическую, смогла достаточно  быстро начать борьбу сначала против Центра, затем и против  правящих партийных  элит. Лидерами национальных движений и даже  военных образований стали профессора, драматурги, писатели, кинематографисты. Именно они в большинстве   случаев оттеснили или свергли силой или давлением массовых митингов старых представителей власти. После выборов  1990 г. в парламенты республик националистически настроенная элита титульных этнических групп в республиках добилась первых внушительных побед, обеспечив себе необходимое  большинство за счет представительства других групп населения.

Интеллектуалы и местные партийные лидеры были в числе тех, кто придал необходимый эмоциональный смысл и аргументацию  участникам  массовых межэтнических  коллизий  (карабахского движения, конфликтов в Молдове и Средней  Азии).

Однако не стоит преувеличивать или целиком объяснять причину конфликтов только генерирующей и организующей  ролью элит. Слабость этого подхода в том, что он не может объяснить в полной мере феномен массовой мобилизации и интенсивность эмоций участников конфликтов, изначальную  силу группового стремления к автономии, к жертвенности, готовность перейти к самым жестоким методам насилия. Частичным ответом на эти вопросы в рамках политологических  конструкций   была попытка использовать в трактовке событий в сфере межэтнических конфликтов в бывшем СССР аргументы концепции логики коллективного поведения. Эти apгументы заслуживают внимания, ибо частично объясняют то,  что на бытовом или журналистском языке называют "националистическим  психозом", "митинговой демократией" и т.п.

По-видимому, аспект поведенческой психологии, социально-психоло-гические механизмы этнических конфликтов играют гораздо более важную роль, чем это представлялось в  рамках традиционных  интерпретаций. Имеется достаточно  ^свидетельств того, что группы с приниженным статусом, диск-38, криминируемые  в господствующих структурах часто выража­ют страх за само свое существование, даже если демографиче­ские, политические и культурные условия их существования не столь на самом деле экстремальны. Эта, по выражению ДГоровица,  "реакция обеспокоенности" проистекает из-за распространения гипертрофированного чувства опасности и порождает  "крайние действия в ответ на довольно умеренные угрозы".

Подтверждением  этого тезиса может быть порожденная на волне критики советского режима яркая и экзальтирован­ная риторика  о "вымирании" наций, культур, языков и тд. Объективный  анализ демографических и социально-культур­ных  параметров большинства этнических групп, составляв­ших  население СССР, не подтверждает подобную аргумента­цию  активистов национальных движений. Несмотря на все преступления прошлого режима в отношении народов и глубо­кие кризисные явления, все же ни одна этническая культура не исчезла с карты Советского Союза, а некоторые сравни­тельно немногочисленные культуры, как, например, прибал­тийских народов, даже по европейским стандартам можно с полным  основанием отнести к процветающим. Едва ли в Евро­пе можно  найти еще хотя бы один народ численностью менее одного миллиона человек, который имел бы такие развитые институты национальной культуры (театр, литературу, музы­ку, науку, образование), какие имели эстонцы или латыши. Не говоря уже о более крупных народах.

И все же иррациональное восприятие угрозы утратить  самоценность той или иной группы (а значит и принадлежа­ щей к ней личности) стало мощным средством мобилизации и политической реальностью, помогающим понять жесткость  оформившихся предубеждений, экстремизм этнических требо­ваний и достаточность мотивов для вовлечения в конфликт  широких масс рядовых участников.

Подобную неадекватность реакции на часто гипотетиче­ские угрозы (раздача земельных участков, предоставление  квартир этническим чужакам) можно проследить и при воз­никновении конфликтов в средне азиатских республиках (события в Оше, Душанбе).

К разряду социально-психологических причин межэтни­ческих конфликтов и национальных движений можно  отне­сти и чувства утраты достоинства, пережитых "исторических  несправедливостей". Проявления этничности в крайних, манифестных формах  зачастую представляют собою своего рода  терапию от гигантской травмы, нанесенной национальному  достоинству многих народов, а вернее всех без исключения - от русских до малочисленных народов Севера. На стыке социально-психологических и политологических интерпретаций находится проблем? групповой легитимности, связи коллектив­ного самосознания и идентичности с фактом существования  политического образования в форме сложившейся государственности. Со стороны этнических групп формулируется пред­ставление, а затем и политическая программа, что государст­во атрибут и гарант сохранения групповой целостности, а зна­чит и то, что составляет государство (территория, обществен­ное устройство, институт власти) должно иметь этнонациональный характер и быть элементом какой-то одной культурной системы, начиная от придания статуса государственному  языку референтной группы и кончая культурными традиция­ ми. Эти представления и претензии создают как бы моральную  основу для требований исключительного контроля над госу­дарством со стороны определенной этнической общности, да­ же если ее представители не составляют большинства населе­ния данного государства или большинство членов этой общно­сти проживает за пределами, данного государства.

Аргументы в пользу такой формулы, как правило, берут­ся из истории со ссылками на те ее периоды, которые наиболее выгодно могут быть использованы для определения границ и статуса "национального" государства. Именно эти представ­ления и основанная на них стратегия политического действия заключают в себе потенциальную двигательную силу возможного массового этнического конфликта. Причем, в данном слу­чае претензия на "свое" государство или на исключительный политический и культурный статус одной из групп его населе­ния не обязательно выступает только как средство обеспече­ния материальных  или гедонистических выгод этнических элит лично для себя или для всей группы.

Борьба за создание собственной государственности мо­жет быть сама по себе целью (или вернее - самоцелью) как подтверждение статуса и факта существования группы и как гарантия от реальных и гипотетических угроз иноэтнического или просто чуждого доминирования над физической и куль­турной средой обитания группы. Этот страх оказаться в под­чинении может быть сильнее любых материальных расчетов, и как реакция на него возникает стремление к оформлению оп­ределенных символов своей групповой легитимности и защи­щенности. Такими символами чаще всего выступает террито­рия, которая в данном случае рассматривается не просто как источник жизнеобеспечения, тем более что современное эффективное хозяйство и рыночная экономика действуют вне эт­нических и государственных границ. Борьба армян и азербай­джанцев  за Нагорный Карабах, стремление японцев вернуть "свои северные территории", чувства русских в отношении пе­редачи Крыма и т.п., безусловно, заключают в себе во многом символический, а не только прагматический интерес. И эта символическая сторона вопроса может обладать мощной реальной силой. Анализ поведения государства, а вернее его граждан, в отношении территориальных вопросов часто пора­жает своей иррациональностью: государства более готовы терять своих собственных граждан в виде жертв насилия  и эмигрантов, чем делать территориальные уступки.

Аналогичное символическое значение содержит в себе и проблема языка. Не случайно в программах национальных движений борьба за распространение и утверждение статуса родного языка рассматривается не только как часть общей культурной политики по расширению возможностей для пред­ставителей определенной национальности в области образо­вания и в сфере трудовых отношений. Стремление этнической группы придать собственному языку официальный (государ­ственный) статус стало также  средством утвердить свою вновь обретаемую групповую целостность и свою более высо­кую легитимность по сравнению с другими членами соответствующего политического образования. Тем самым язык превра­щается в один из символов доминирования этноса.

Символические интересы в системе межэтнических отно­шений - это не просто иллюзии, которыми элиты манипулиру­ют для мобилизации масс во имя более прагматических целей. Обладание престижными  символами есть вполне реальный и рациональный предмет для этнического конфликта, ибо сам престиж этнической группы зависит от более высокого и пред­почтительного статуса каждого из членов этой группы, что находит повседневное подтверждение в личностных контак­тах носителей разных языков. Знание официального языка есть один из маркеров принадлежности к титульной группе. Проблемы  престижа и символов, в отличие от материальных интересов, которые чаще всего лежат в основе социальных конфликтов, гораздо труднее разрешить, ибо символические требования часто не поддаются перераспределению или комп­ромиссу. Они выражаются на языке моральных и эмоциональ­ных категорий и не подвержены количественным характеристикам. Именно поэтому этнические конфликты содержат в себе трудно примиримую иррациональность и зачастую обре­тают весьма разрушительный и кровавый характер.

43. У. Юри. Этнические конфликты: что можно сделать?

Проблема этнических конфликтов существует практически повсюду в мире… Проблема предотвращения и урегулирования этнических конфликтов настолько сложна, что эффективно решать ее мы можем только объединяя наши знания. Есть старая ирландская пословица:»Это частная потосовка или к ней можно присоединиться?» В сегодняшнем взаимозависимом мире нет больше «частных потасовок». Любой конфликт затрагивает всех нас.

Как ни странно, увеличение числа этнических конфликтов стало результатом широкого позитивного явления – передачи властных полномочий на более низкий политический уровень. Все этнические группы в мире проходят через три этапа развития. Первый этап – этап зависимости и дискриминации. Затем следует этап независимости, что необязательно означает создание независимого государства. Речь идет о таком моменте, когда люди берут под контроль свою собственную судьбу. Хотя этот этап можно рассматривать как весьма положительный, он способен положить начало большому числу разрушительных конфликтов. Третий этап, следующий за этапами зависимости и независимости – это стадия взаимозависимости, взаимовыгодного существования с другими группами. Наша задача состоит в том, чтобы подумать над тем, как двигаться к этому третьему этапу.

Представление о государстве  как единой нации, одной этнической группы – заблуждение. Большинство людей живет сегодня в многонациональных обществах. Вопрос в том, как жить вместе мирно, несмотря на наши различия, каким образом свести наши различия к позитивному, а не отрицательному балансу. Для этого требуется многоцелевая стратегия. Одно из ее направлений безусловно экономическое формирование сильной и процветающей экономики. Второе направление – безопасность, обеспечение физической безопасности  всех граждан и групп. Главное же направление – политическое. Оно предусматривает создание нового политического механизма для преодоления серьезных различий, а также  формирование новой политической культуры, то что мой коллега Дэвид Гамбург назвал «Демократическим урегулированием конфликтов».

Эта новая политическая система состоит из трех компонентов. Первый относиться к власти. Задача в том, чтобы создать демократические институты, в которых были бы представлены все этнические группы и которые имели бы механизм сдержек  и противовесов, не допускающий злоупотребление властью. Второй компонент касается прав. Необходимо разработать кодекс прав для каждого человека и групп с последующим созданием трибуналов, судов и независимой системы судопроизводства, которые обеспечили бы соблюдение этих прав. Третья составная часть  - интересы. Речь идет о переговорном процессе, в ходе которого представители групп вместе вырабатывают решения, отвечающие основным интересам всех вовлеченных сторон.<…>

Из трех компонентов важнейшим является блок, касающийся переговоров по согласованию интересов. Демократия в США, например, это в первую очередь не выборы и не возможность обратиться в суд. Это главным образом разрешение разногласий в ходе переговоров. Конституционная и законодательная система  призваны прежде всего содействовать такому переговорному процессу и поддерживать его.

Ключевое значение, однако, имеет практическая реализация вышеназванного. Мы можем сколько угодно рассуждать о таких системах. Главный же вопрос в том, как приступить к созданию таких систем… я попытался представить, что предпринял бы руководитель – будь то официальный представитель власти или имеющий влияние неформальный лидер – для разрешение такой сложной проблемы как этнический конфликт. Если горы высоки и неприступны, где проходы и тропы, по которым их можно преодолеть?

Позвольте мне высказать несколько предложений, основанных на моем собственном опыте и опыте моих коллег в урегулировании этнических конфликтов.<…>

 

1. Главное – предотвращение.

Как писал Шекспир – “Небольшой костер нетрудно затоптать, но если дать ему разгореться, то рек не хватит, чтобы потушить  пожар.» Этнический конфликт подобен пожару. Его можно погасить или предупредить его возникновение. Но если позволить пожару распространиться, то этнический огонь поглотит все. Российская Федерация – это не Югославия. Пока еще не Югославия, но может ею стать. Действовать надо именно сейчас, а не через год или два, когда возможно будет уже слишком поздно. Необходимо предупредить людей от опасности. Некоторые думают, что здесь такое произойти  не может. В Югославии тоже многие так считали. Этнический конфликт может возникнуть где угодно. Сэмуэль Джонсон однажды сказал: «Ничто так не способствует сосредоточению мысли, как перспектива быть повешенным». Необходимо заставить задуматься тех, кто способен остановить ненужную эскалацию конфликтов.

 

2. Организация дискуссий.

При этнических конфликтах во многих случаях отсутствуют условия для конструктивного обсуждения проблем. Важно с участием всех вовлеченных сторон создать такие условия. При этом полезно учитывать, что у каждого народа есть свои традиции того как собрать людей вместе. Желательно, чтобы при обсуждении были представлены, насколько это возможно, различные точки зрения, включая и самые крайние, поскольку участие в обсуждении часто может оказывать сдерживающие влияние.

Неплохо разработать какие-то базовые правила ведения дискуссий. Одним из возможных является правило «не обвинять», так как обвинения приводят обычно к поляризации мнений. Другой принцип – «никаких личных нападок», а третий – «не прерывать». Главное – содействовать тому, чтобы все были выслушаны, так как во многих подобных дискуссиях все в основном только говорят и мало кто кого слушает. А понимание и сближение возможны только если участники будут прислушиваться друг к другу.

Одни дискуссии могут быть публичными, другие – закрытыми, чтобы обеспечить доверительный характер обмена мнениями. В одних могут участвовать руководители, в других – простые граждане или, скажем, молодежь, чьи взгляды еще не сформировались. <…>

 

3.Способствовать высказыванию обид в контролируемой обстановке.

В острых конфликтных ситуациях очень часто необходимо поговорить о прошлом, прежде чем можно будет обратиться к будущему. Только в случае уважительного отношения к истории и признания имевших место в прошлом страданий, можно перейти к конструктивному обсуждению планов на бедующие. У каждого народа есть свои, примирению ритуалы, обряды, которые обычно предусматривают признание нанесенных в прошлом обид и обмен извинениями.

 

4. Содействовать процессу совместного решения проблем.

Пожалуй,  самое значительное, что можно  сделать - это содействовать  такому  процессу   решения  проблем,   когда представители различных групп вместе рассматривают вопросы согласования интересов, основные  требования и  устремления каждой  из сторон. Это предусматривает выход за рамки жестких позиций и обращение  к мотивировкам, лежащим  в основе. Что стоит за призывами к отделению? Безопасность? Желание быть признанным?  А может  быть  это форма  выражения  групповой идентичности? Если попытаться понять, что стоит за жесткими требованиями каждой из сторон, то обнаружатся возможности для созидательных  решений,   которые  отвечали  бы   основным интересам всех, во всяком случае, в достаточной степени, чтобы продвигаться вперед.

В качестве примера посмотрим, что произошло с проблемой басков в Испании за последние десять лет… движение в  поддержку   создания  независимого   государства басков сопровождалось огромной волной насилия и  терроризма. В ходе переговорного процесса была предпринята попытка обратиться к тому, что стояло за требованием  самоопределения. Основные чаяния  многих  басков заключались  в том,  чтобы  получить возможность  участвовать в  создании  и  управлении своими собственными государственными институтами. В настоящее время у басков есть свой парламент, обладающий   значительной долей власти, включая  право устанавливать налоги. Они  управляют своими  школами  и своим судом.  Региональная администрация находится в их руках. Конфликт не исчерпан, но важно, что по мере того, как он трансформировался в мирный процесс политического решения проблемы, насилия стало меньше.

 

5. Определить общие цели.

В процессе совместного решения проблемы полезно вести поиск общих целей. Наряду с большим количеством разногласий могут быть и сферы согласия, такие как экономическое развитие региона,  защита   окружающей   среды   или   формирование демократических  институтов. Если в центре обсуждения будут только вопросы конфликта, дискуссия может быстро обостриться. Но  если стороны в конфликте удастся объединить в поддержку общей   цели, то совместная работа ради  этой цели  сможет обеспечить условия, в которых будет легче решать более трудные вопросы.       

 

6. Содействовать взаимному проявлению доброй воли.     

Для  того, чтобы добиться  прогресса на  переговорах, необходимо   обеспечить  благоприятную  атмосферу,  климат доверия, особенно  там  , где царит враждебность.  Рассеять недоверие  можно   обозначив меры,  которые  стороны могут предпринять  для  демонстрации  доброй  воли. В  некоторых конфликтах, например, это может быть взаимное освобождение заложников. Так начинается процесс деэскалации конфликта.

 

7. Выработка проектов возможных соглашений.

Следующий  шаг - выработка возможных предложений, будь  то условия прекращения огня или принципы новой конституции.  Представители сторон могут в неофициальном порядке высказать свое мнение об этих предложениях, критиковать их, давать свои замечания. Эти предложения  не могут быть  представлены как окончательные рекомендации, а должны просто рассматриваться как  возможный   план  действий. С  учетом  замечаний  эти предложения могут непрерывно улучшаться до тех пор, пока не будут отражать суть консенсуса, достигнутого сторонами. На этой стадии предложения уже  могут быть включены в  официальную повестку дня переговоров.

 

8.  Институализация процесса  решения  проблем   и переговоров.

Большинство конфликтов  урегулировано не  будет. По-прежнему будут возникать проблемы. Вот почему важно создать институты, которые содействовали бы продолжению  процесса поиска  решений  и  переговоров. Для этого  можно  создать специальные центры, где люди собирались бы  для обсуждения конфликта и получали бы информацию о процессе переговоров и поиске решений.

 

9. Привлечение внешних ресурсов для формирования стимулов к  сотрудничеству.

Внешние средства могут помочь в формировании стимулов для сотрудничества конфликтующих  сторон. Например, в свое время Мировой банк помог Индии и Пакистану разрешить сложный спор  вокруг  р. Инд, предоставив финансовые  средства  для совместного  освоения реки.  Внешние  средства - это  также зарубежные университеты и фонды, имеющие опыт урегулирования этнических конфликтов . Они могут оказать помощь в подготовке кадров и консультациях.

 

10. Учите других тому, что узнали сами.

Ни у кого нет ответов относительно решения этнических конфликтов. Всем  нам  надо  учиться. Каждый  конфликт это лаборатория, в которой можно получить представление и уроки, полезные для других конфликтных ситуаций. В качестве последнего совета я хочу вам предложить делиться вашим опытом с теми, кто занимается проблемами этнических конфликтов в других странах. Только  объединяя наши  знания, мы  сможем   разобраться и эффективно решать конфликты подобного рода.

Процесс трансформации этнического конфликта не является легким. Он требует непрерывного совместного поиска решений и формирования демократических институтов. Многие считают, что многонациональный  характер  государства является огромной проблемой. Но это может быть и благоприятным фактором. Учтите, что самые богатые люди на земле - граждане многонациональной страны. Я  имею  в виду  не США,  а  Швейцарию.  Население Швейцарии   разделено на германоязычных,  франкоязычных  и итало-язычных, и тем не менее страна использовала преимущества из своей неоднородности.      

Позвольте закончить одной из моих любимых  восточных притч. Это история о старике, который оставил после смерти в наследство трем своим сыновьям 17 верблюдов. Старшему сыну он завещал половину верблюдов, среднему - треть, а младшему одну девятую часть. И  сыновья стали ссориться, потому что 17 не делится ни на 2, ни на 3. Ссора переросла в серьезный конфликт. В конце концов, они  обратились за помощью  к старому мудрецу. Мудрец долго думал и, наконец, сказал братьям: "Не знаю, смогу ли я вам помочь, но в всяком случае вы можете взять моего верблюда." Таким образом у братьев стало 18 верблюдов. Старший брат взял свою половину - 9 верблюдов. Средний брат получил третью часть, от 18 это 6 верблюдов, а младшему досталась девятая часть, т.е. 2 верблюда. Сложив 9, 6 и 2 вы получите 17. У них остался еще один верблюд и они вернули его мудрецу.     

Мне кажется, что многие конфликты подобны спору о 17 верблюдах.  На  первый  взгляд они кажутся  совершенно  не поддающимися  решению.  Как можно взяться за такую проблему? Так или иначе нужно отступить на шаг, посмотреть на проблему со стороны,  как тот мудрец,  и попытаться вернуться уже  с"18 верблюдами". Надеюсь,  что некоторые  практические меры, о которых мы  говорили в течение последних 2 дней станут для вас этим "восемнадцатым верблюдом".

Глава 16. Межгосударственные конфликты

44. Зб. Бжезинский. Гегемония нового типа

ГЕГЕМОНИЯ ТАК ЖЕ СТАРА, КАК МИР. Однако американское мировое превосходство отличается стремительностью свое­го становления, своими глобальными масштабами и спосо­бами осуществления. В течение всего лишь одного столетия Америка под влиянием внутренних изменений, а также ди­намичного развития международных событий из страны, относительно изолированной  в  Западном полушарии, трансформировалась в державу мирового масштаба по раз­маху интересов и влияния.

 

Короткий путь к мировому господству

Испано-американская война 1898 года была первой для Америки  захватнической войной за пределами континен­та* . Благодаря ей власть Америки распространилась дале­ко в Тихоокеанский регион, далее Гавайев, до Филиппин. На пороге нового столетия американские специалисты по стратегическому планированию уже активно занимались выработкой доктрин военно-морского господства в двух океанах, а американские военно-морские силы начали ос­паривать сложившееся мнение, что Британия "правит морями". Американские притязания на статус единственного хранителя безопасности Западного полушария, провозгла­шенные ранее в этом столетии в "доктрине Монро" и оправ­дываемые утверждениями о "предначертании судьбы", еще более возросли после строительства Панамского канала, облегчившего военно-морское господство как в Атланти­ческом, так и в Тихом океане.    

Фундамент растущих геополитических амбиций Амери­ки обеспечивался быстрой индустриализацией страны. К началу первой мировой войны экономический потенциал Америки уже составлял около 33% мирового ВНП, что ли­шало Великобританию роли ведущей индустриальной дер­жавы. Такой замечательной динамике экономического рос­та способствовала культура, поощрявшая эксперименты и новаторство. Американские политические институты и сво­бодная рыночная экономика создали беспрецедентные воз­можности  для амбициозных и не имеющих предрассудков изобретателей, осуществление личных устремлений кото­рых не сковывалось архаичными привилегиями или жест­кими социальными иерархическими требованиями. Короче говоря, национальная культура уникальным образом благо­приятствовала экономическому росту, привлекая и быстро ассимилируя наиболее талантливых людей из-за рубежа, она облегчала экспансию национального могущества.   

Первая мировая война явилась первой возможностью для массированной  переброски американских  вооруженных сил в Европу. Страна, находившаяся в относительной изо­ляции, быстро переправила войска численностью в несколь­ко сотен тысяч человек через Атлантический океан: это была трансокеаническая военная экспедиция, беспрецеден­тная по своим размерам и масштабу, первое свидетельство появления на международной арене нового крупного дей­ствующего лица. Представляется не менее важным, что вой­на также  обусловила первые крупные дипломатические шаги, направленные на применение американских принци­пов в решении европейских проблем. Знаменитые "четыр­надцать пунктов" Вудро  Вильсона представляли собой впрыскивание в европейскую геополитику американского идеализма, подкрепленного американским  могуществом. (За полтора десятилетия до этого Соединенные Штаты сыг­рали  ведущую роль в урегулировании дальневосточного конфликта  между Россией и Японией, тем самым также утвердив свой растущий международный  статус.) Сплав американского идеализма и американской силы, таким об­разом, дал о себе знать на мировой сцене.   

Тем не менее, строго говоря, первая мировая война была в первую очередь войной европейской, а не глобальной. Однако ее разрушительный характер ознаменовал собой начало конца европейского политического, экономическо­го и культурного превосходства над остальным миром. В ходе войны ни одна европейская держава не смогла проде­монстрировать решающего  превосходства, и на ее исход значительное влияние оказало вступление в конфликт при­обретающей  вес неевропейской державы  —  Америки. Впоследствии Европа будет все более становиться скорее объектом, нежели субъектом глобальной державной поли­тики.   

Тем не менее этот краткий всплеск американского миро­вого лидерства не привел к постоянному участию Америки в мировых делах. Наоборот, Америка быстро отступила на позиции лестной для себя комбинации изоляционизма и идеализма. Хотя к середине 20-х и в начале 30-х годов на Европейском континенте набирал силу тоталитаризм, аме­риканская держава, к тому времени имевшая мощный флот на двух океанах, явно превосходивший британские военно-морские силы, по-прежнему не принимала участия в между­народных  делах. Американцы предпочитали оставаться в стороне от мировой политики.   

С такой позицией согласовывалась американская кон­цепция безопасности, базировавшаяся на взгляде на Амери­ку как на континентальный остров. Американская страте­гия  была  направлена  на  защиту своих  берегов  и, следовательно, была узконациональной по своему характе­ру, причем международным или глобальным соображениям уделялось мало внимания. Основными  международными игроками по-прежнему были  европейские державы, и все более возрастала роль Японии.   

Европейская эра в мировой политике пришла к оконча­тельному завершению в ходе второй мировой войны, первой подлинно  глобальной войны. Боевые действия велись на трех континентах одновременно, за Атлантический и Ти­хий океаны шла также ожесточенная борьба, и глобальный характер войны был символично продемонстрирован, когда британские и японские солдаты, бывшие представителями соответственно отдаленного западноевропейского острова и  столь же отдаленного восточноазиатского острова, сошлись в битве за тысячи миль от своих родных берегов на индийско-бирманской границе. Европа и Азия стали еди­ным полем битвы.   

Если бы война закончилась явной победой нацистской Германии, единая европейская держава могла бы стать гос­подствующей в глобальном масштабе. (Победа Японии на Тихом  океане позволила бы ей играть ведущую роль на Дальнем Востоке, однако, по всей вероятности, Япония по-прежнему оставалась бы гегемоном регионального масшта­ба.) Вместо этого поражение Германии было завершено главным образом двумя внеевропейскими победителями — Соединенными  Штатами  и Советским Союзом, ставшими преемниками незавершенного в Европе спора за мировое господство.   

Следующие 50 лет ознаменовались преобладанием двух­полюсной американо-советской борьбы за мировое господ­ство. В некоторых аспектах соперничество между Соеди­ненными  Штатами  и  Советским Союзом   представляло собой осуществление излюбленных теорий геополитиков: оно противопоставляло ведущую в мире военно-морскую державу, имевшую господство как над Атлантическим оке­аном, так и над Тихим, крупнейшей в мире сухопутной дер­жаве, занимавшей большую часть евразийских земель (при­чем китайско-советский блок  охватывал пространство, отчетливо напоминавшее масштабы  Монгольской  импе­рии). Геополитический расклад не мог быть яснее: Север­ная Америка против Евразии в споре за весь мир. Победи­тель добивался бы подлинного господства на земном шаре. Как только победа была бы окончательно достигнута, никто не смог бы помешать этому.   

Каждый  из противников распространял по всему миру свой идеологический призыв, проникнутый историческим оптимизмом, оправдывавшим в глазах каждого из них необ­ходимые шаги и укрепившим их убежденность в неизбеж­ной победе. Каждый  из соперников явно господствовал внутри своего собственного пространства, в отличие от имперских европейских претендентов на мировую гегемо­нию, ни одному из которых так и не удалось когда-либо установить решающее  господство на территории самой Европы. И каждый использовал свою идеологию для упро­чения власти над своими вассалами и зависимыми государ­ствами, что в определенной степени напоминало времена религиозных войн.

Комбинация глобального геополитического размаха и провозглашаемая универсальность соревнующихся между собой догм  придавали соперничеству беспрецедентную мощь. Однако дополнительный фактор, также наполненный глобальной подоплекой, делал соперничество действитель­но уникальным. Появление ядерного оружия означало, что грядущая война классического типа между двумя главными соперниками не только приведет к их взаимному уничтоже­нию, но и может иметь гибельные последствия для значи­тельной части человечества. Интенсивность конфликта, таким образом, сдерживалась проявляемой со стороны обо­их противников чрезвычайной выдержкой.    В геополитическом плане конфликт протекал главным образом на периферии самой Евразии. Китайско-советский блок господствовал в большей части Евразии, однако он не контролировал ее периферию. Северной Америке удалось закрепиться как на крайнем западном, так и на крайнем восточном побережье великого Евразийского континента. Оборона этих континентальных плацдармов (выражавшая­ся на Западном "фронте" в блокаде Берлина, а на Восточ­ном — в Корейской войне) явилась, таким образом, первым стратегическим испытанием того, что потом стало известно как холодная война.   

На заключительной стадии холодной войны на карте Евразии появился третий оборонительный "фронт" — Юж­ный (см. карту I). Советское вторжение в Афганистан уско­рило обоюдоострую  ответную реакцию Америки: прямую помощь  со стороны США национальному движению сопро­тивления в Афганистане в целях срыва планов Советской Армии  и широкомасштабное наращивание американского военного присутствия в районе Персидского залива в каче­стве сдерживающего средства, упреждающего любое даль­нейшее  продвижение на Юг советской политической или военной силы. Соединенные  Штаты  занялись обороной района Персидского залива в равной степени с обеспечени­ем своих интересов безопасности в Западной и Восточной Евразии.   

Успешное сдерживание Северной Америкой усилий ев­разийского блока, направленных на установление прочного господства над всей Евразией, причем обе стороны до конца воздерживались от прямого военного столкновения из-за боязни ядерной войны, привело к тому, что исход соперни­чества был решен невоенными средствами. Политическая жизнеспособность, идеологическая гибкость, динамичность экономики и привлекательность культурных ценностей ста­ли решающими  факторами.   

Ведомая Америкой коалиция сохранила свое единство, в то время как китайско-советский блок развалился в течение менее чем двух десятилетий. Отчасти такое положение дел стало возможным в силу большей гибкости демократичес­кой коалиции по сравнению с иерархическим и догматич­ным  и в то же время хрупким характером коммунистичес­кого лагеря. Первый блок имел общие ценности, но без формальной доктрины. Второй же делал упор на догматичный  ортодоксальный подход, имея только один веский центр для интерпретации своей позиции. Главные союзни­ки Америки были значительно слабее, чем сама Америка, в то время как Советский Союз определенно не мог обра­щаться  с Китаем как с подчиненным себе государством. Исход событий стал таковым также благодаря тому факту, что  американская сторона оказалась гораздо более дина­мичной  в экономическом и технологическом отношении, в то время как Советский Союз постепенно вступал в стадию стагнации и не мог эффективно вести соперничество как в плане экономического роста, так и в сфере военных техно­логий. Экономический упадок, в свою очередь, усиливал идеологическую деморализацию.   

Фактически советская военная мощь и страх, который она внушала представителям Запада, в течение длительного времени скрывали существенную асимметрию между сопер­никами. Америка была гораздо богаче, гораздо дальше ушла в области развития технологий, была более гибкой и пере­довой в военной области и более созидательной и привлека­тельной в социальном отношении. Ограничения  идеоло­гического характера также подрывали созидательный по­тенциал Советского Союза, делая его систему все более косной, а его экономику все более расточительной и менее конкурентоспособной в научно-техническом плане. В ходе мирного соревнования чаша весов должна была склониться в пользу Америки.    

На  конечный результат существенное влияние оказали  также явления культурного порядка. Возглавляемая Амери­кой коалиция в массе своей воспринимала в качестве поло­жительных многие атрибуты американской политической и  социальной культуры. Два наиболее важных союзника Аме­рики на западной и восточной периферии Евразийского  континента — Германия  и Япония — восстановили свои  экономики в контексте почти необузданного восхищения  всем американским. Америка широко воспринималась как  представитель будущего, как общество, заслуживающее  восхищения и достойное подражания.    

И наоборот, Россия в культурном отношении вызывала  презрение со стороны большинства своих вассалов в Цент­ральной Европе и еще большее презрение со стороны сво­его главного и все более несговорчивого восточного союз­ника  - Китая. Для представителей Центральной Европы  российское господство означало изоляцию от того, что они  считали своим домом с точки зрения философии и культу­ры: от Западной Европы и ее христианских религиозных  традиций. Хуже того, это означало господство народа, кото­рый  жители Центральной  Европы, часто несправедливо,  считали ниже себя в культурном развитии.     Китайцы, для которых слово "Россия" означало "голод­ная  земля", выказывали еще более открытое презрение.  Хотя  первоначально китайцы лишь тихо оспаривали притязания Москвы  на универсальность советской модели, в  течение десятилетия, последовавшего за китайской комму­нистической революцией, они поднялись на уровень настойчивого вызова идеологическому главенству Москвы и даже начали открыто демонстрировать свое традиционное презрение к северным соседям-варварам.   

Наконец, внутри самого Советского Союза 50% его на­селения, не принадлежавшего к русской нации, также от­вергало господство Москвы. Постепенное политическое пробуждение нерусского населения означало, что украин­цы, грузины, армяне и азербайджанцы стали считать совет­скую власть формой чуждого имперского господства со сто­роны  народа, который они  не  считали выше  себя в культурном отношении. В  Средней  Азии национальные устремления, возможно, были слабее, но там настроения народов разжигались постепенно возрастающим осознани­ем принадлежности к исламскому миру, что подкреплялось сведениями об осуществлявшейся повсюду деколонизации.   

Подобно столь многим империям, существовавшим ра­нее, Советский Союз в конечном счете взорвался изнутри и раскололся на части, став жертвой не столько прямого во­енного поражения, сколько процесса дезинтеграции, уско­ренного экономическими и социальными проблемами. <…>

45. Г. Моргентау. Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир

<…> Проблема, которую изучает эта теория, касается приро­ды политики как таковой. История современной политичес­кой мысли — это история научной полемики между двумя школами, расходящимися в понимании природы человека, общества и политики. Представители одной из них считают, что может быть установлен рациональный и моральный по­литический порядок, основанный на универсальных и аб­страктных принципах. Они верят в изначальную доброде­тельность человеческой природы и осуждают нынешний социальный порядок за его несовершенство. Свои надежды они возлагают на развитие образования, реформы и допус­кают лишь единичные случаи применения насилия для иско­ренения социальных недугов.

Последователи другой школы полагают, что мир несо­вершенен с рациональной точки зрения и является результа­том действия тех сил, которые заложены в человеческой природе. Для современного мира характерно наличие про­тивоположных интересов и, как следствие, конфликтов меж­ду ними. Моральные принципы никогда не могут быть пол­ностью соблюдены, но к ним можно приблизиться через баланс интересов, который, тем не менее, всегда является временным. Эта школа видит в системе сдержек и противо­весов универсальный принцип существования всех плюра­листических обществ. Она апеллирует к историческим пре­цедентам, а не к абстрактным принципам; ее целью является поиск «меньшего зла», а не абсолютного добра.

Теория, представленная здесь, получила название реа­листической из-за своего интереса к реальному положению вещей, реальной человеческой природе, реальным истори­ческим процессам. Каковы принципы политического реализ­ма?<…>

<…> Политический реализм полагает, что понятие интереса, определенного в терминах власти, является объективной категорией, хотя сам интерес может и меняться. Тем не менее, понятие интереса раскрывает суть политики и не зависит от конкретных обстоятельств места и времени. Со­гласно Фукидиду, «общность интересов является наиболее прочным связующим звеном как между государствами, так и между индивидами». Эта мысль была поддержана в XIX в. лордом Соулсбери, по мнению которого, «единственная прочная связь» между государствами — это «отсутствие всякого конфликта интересов». Данный принцип был пол­ожен в основу деятельности правительства Джорджа Ва­шингтона, утверждавшего следующее:

«Реальная жизнь убеждает нас в том, что большинство людей руководствуется в ней своими интересами. Мотивы общественной морали могут иногда побуждать людей со­вершать поступки, идущие вразрез с их интересами, но они не в состоянии заставить человека соблюдать все обязан­ности и предписания, принятые в обществе. Очень немногие способны долгое время приносить в жертву личные интере­сы ради общего блага. В этом смысле не следует обвинять человеческую природу в развращенности. Во все времена люди руководствовались прежде всего своими интересами, и если мы хотим изменить это, то вначале надо изменить саму природу человека. Ни одно общество не будет про­чным и процветающим, если не будет учитывать этого фак­та».

Подобная точка зрения нашла отражение в работах Мак­са Вебера: «Интересы (как материальные, так и духовные), а не идеи определяют действия людей. Тем не менее «пред­ставления о мире», созданные этими идеями, очень часто могут влиять на направление развития интересов»[1].

Однако тип интереса, определяющего политические дей­ствия в конкретный исторический период, зависит от поли­тического и культурного контекста, в рамках которого фор­мируется внешняя политика. Цели, преследуемые государст­вом в его внешней политике, могут быть совершенно раз­личными. То же самое относится и к понятию власти. Ее содержание и способ применения зависят от политической и культурной среды. Под властью понимается все то, что обеспечивает контроль одного человека над другим. Таким образом, она включает все виды социальных отношений, отвечающих этой цели, — от физического насилия до самых тонких психологических связей, позволяющих одному разу­му контролировать другой.

Политический реализм не считает, что современная струк­тура международных отношений, характеризующихся край­ней нестабильностью, не может быть изменена. Баланс сил, например, является постоянным элементом плюралистичес­ких обществ и может действовать в условиях относительной стабильности и мирного конфликта, как в Соединенных Шта­тах. Если бы факторы, составляющие основу этих условий, можно было перенести на уровень международных отноше­ний, то тем самым были бы созданы подобные условия для мира и стабильности между государствами, как это наблю­далось между некоторыми из них на протяжении длитель­ных исторических периодов.

То, что справедливо для международных отношений в целом, справедливо и для отдельных государств как глав­ных участников этих отношений. Главным критерием пра­вильности внешней политики государства политический реа­лизм считает отстаивание им своих национальных интересов. В то же время связь между национальным интересом и его носителем — государством является продуктом истории и поэтому со временем может исчезнуть. Политический реа­лизм не отрицает того, что со временем национальные госу­дарства могут быть заменены некими образованиями при­нципиально иного характера, в большей степени отвечающи­ми техническим возможностям и моральным требованиям будущего.

Для реалистического направления одним из важнейших вопросов изучения международной политики является вопрос о том, как может быть трансформирован современный мир. Реалисты убеждены, что подобная трансформация мо­жет быть осуществлена только путем искусной манипуляции теми силами, которые влияют и будут влиять на политику. Но они не считают возможной трансформацию современно­го мирового порядка путем изменения политической реаль­ности, функционирующей по своим законам, с помощью неких абстрактных идеалов, в которых эти законы не учиты­ваются. <…>

Глава 17. Конфликты идеологий, культур и цивилизаций

46. Л. Козер. Идеология и конфликт

 «Если стороны в конфликте осознают себя всего лишь выразителями надличностных устремлений, борющимися не за  себя, а исключительно за правое дело, то это может придать  столкновению радикальный и безжалостный характер, аналогию с которым мы можем обнаружить в поведении очень самоотверженных и идеалистически настроенных людей. <...>  Конфликт, победа в котором зависит от силы духа отдельной  Личности и в то же время служит лишь благу правого дела,  приобретает благородный характер. <...> В силу этого обоюдного соглашения о мотивах двух партий, согласно которому они отстаивают только свои требования и свое дело, отметая вce личные или эгоистические соображения, конфликт проте­кает с неослабевающей остротой, развиваясь в соответствии  c собственной внутренней логикой, и субъективные факторы не могут оказать на него ни усиливающего, ни смягчающего воздействия.

Возможно, что контраст между единством и антагонизмом  наиболее очевиден, когда обе стороны в действительности  преследуют одну и ту же цель — например, претендуют на открытие научной истины. В этом случае любая уступка <...> любое соглашение до достижения полной и решающей побе­ды будет предательством той объективной истины, ради кото­рой из борьбы был устранен личностный аспект. Со времен Маркса, социальная борьба приняла именно эту форму, <...> личная ожесточенность участников как крупных, так и незначи­тельных столкновений существенно упала. <...> Однако борь­ба не стала от этого менее жестокой. Напротив, она приобре­ла более острый характер вследствие осознания отдельными участниками конфликта того, что сражаются они не только за себя, а зачастую и вообще не за себя, а за великую и высшую цель» '.

В этом постулате Зиммель проводит различие между дву­мя типами конфликтов: теми, в которых цель является личной и      субъективной, и теми, где предмет противостояния имеет вне-     личностный, объективный характер.        

Замечание Зиммеля касается двух различных следствий      объективации конфликта: 1) общая цель, выходя за пределы      личных интересов, делает конфликт более острым; 2) между      соперничающими сторонами присутствует придающий им сход­ство элемент, заключающийся в следовании общей норме воз­     держания от личных выпадов.        

Другими словами, настоящий постулат касается: 1) эффек­та объективации, усиливающего напряженность конфликта, и      2) влияния, оказываемого эффектом объективации на отноше­ния между соперниками.        

Зиммель считает, что объективированные столкновения, выходящие за личностные рамки, могут приобретать более радикальный и безжалостный характер, чем конфликты из-за не­     посредственно  личных вопросов. Осознание себя борцом за      надличностную «истину» или систему ценностей углубляет непримиримость обеих сторон, привлекая эмоциональные силы,      которые при преследовании просто личных интересов и целей     доставались бы недоступными. Зиммель основывает это заклю­чение на двух аргументах: 1) отдельные личности, вступающие   в надличностный конфликт, действуют в качестве представителей групп или идей; и 2) они преисполнены сознания собствен­  ной респектабельности и правоты, поскольку не действуют на основе «эгоистичных» мотивов.

Но второй из этих аргументов, гласящий, что люди, вовлеченные в конфликт, выходящий за рамки их личных интересов,  сражаются агрессивнее, потому что они не связаны нормами  личностных ограничений», не имеет, по-видимому, универсаль­ного характера. При институциональном устройстве, в котором высоко ценятся личные интересы и «успех», эти интересы не свободны от надличностных и моральных элементов.  введение, ориентированное на достижение личных целей,   крайней мере та его часть, которая соответствует принятым  социальным нормам, не противопоставляется общим  для сообщества и оценивается как желательное в мораль- м  смысле и соответствующее базисным ценностям группы².  Высший  авторитет, которым обладают надличностные действия, можно проанализировать на примере Германии на рубеже прошлого и нынешнего веков, когда преследование личных  интересов еще не было полностью легитимизировано, в  особенности в глазах тех,  кто принадлежал к академическим  кругам, поскольку в структуре ценностей общества все еще  сохранялось значительное присутствие феодальных и некапиталистических элементов. Но критерий авторитетности не  всегда позволяет отличить действие, направленное на достижение субъективной, личной выгоды, от действия, преследу­ющего объективные интересы, — оба могут быть в равной  степени «авторитетны». Действительное различие заключается в том, придается ли стремлению к личной выгоде хороший  и  дурной смысл, иными словами, рассматривается ли это  стремление как легитимное самим индивидуумом и сообществом, к которому он принадлежит и одобрения которого он  ищет.

Следовательно, получается, что зерно истины в утверждении Зиммеля состоит в том, что конфликт, которому придается  положительный смысл» (в только что определенном значении),  обычно радикальнее и безжалостнее того, который лишен  этой внутренней опоры. К примеру, одной из причин очевидной вялости протекания в настоящее время конфликта американского управленческого персонала с рабочими является,  судя по всему, ослабление веры в абсолютную праведность стремления к максимальной прибыли как в обществе в целом, так и в самом деловом сообществе по сравнению с периодом 10-х годов нашего столетия ³. 

Повышает ли «авторитетность» конфликта отказ от личного интереса в пользу группового — это зависит от того, одобряется ли нормами группы стремление индивидуума к  успеху.    

Однако существенно различие, проведенное Зиммелем,  между конфликтом, мотивированным личными интересами, и  столкновением, в котором отдельные личности выступают в ка­честве «представителей» надличностных устремлений. «Пред­ставительские» роли, то есть ситуации, в которых индивидуум  выступает от имени сообщества, к которому он принадлежит,  входят в то множество ролей, которые человек играет в обще­стве.  Парсонс, который ввел этот термин, ограничил его приме­нение ролью лидера ⁴. Однако представляется небесполез­ным распространить его и на ту роль, которую играет любой  член группы, имеющий связи за ее пределами, когда он высту­пает как ее представитель и когда от него ожидают, что он  будет выступать в этом качестве. К примеру, в рабочем движе­нии, вдохновляемом идеями Маркса, от любого действующего  члена независимо от того, играл он или нет лидирующую роль,  ожидали, что он будет «представлять» движение перед вне­шним миром.    

Человек, от которого ожидают действий в качестве пред­ставителя своей группы, рассматривает себя как воплощение  ее целей и ее влияния. Он идентифицирует себя с группой,  делая ее частью себя, внедряя ее в свое сознание, тем самым,  усиливая и расширяя свои возможности. Его эмоциональный  потенциал благодаря этому усиливается, и его борьба вдох­новляется ощущением мощи, обусловленным могуществом, ко­торое приписывается сообществу⁵.    

Он не просто делает группу частью себя; он углубляет  свою интегрированность в группу, отказываясь от личных уст­ремлений в пользу общего дела. Как указал Курт Левин⁶, жер­твы, приносимые организации, усиливают лояльность⁷. Тот  член группы, который ради нее отказался от каких-то непо­средственно личных интересов, чувствует, что он внес свой вклад  в ее дело; он передал ей часть своей личности или всего себя  целиком. Посредством абсорбции индивидуумом целей и мо­гущества группы и самоотдачи в пользу группы она сама ста­новится дополнением к личности этого индивидуума. При та­ких условиях угроза группе затрагивает самую Основу его су­щества.

   Борьба за общее дело, которая имеет надличностный ха-1рактёр и освобождена от груза всех личных и, следовательно, (отличных друг от друга) желаний и интересов, концентрирует внимание на одной наиболее важной цели  и тем самым собирает все силы для осуществления согласованных действий, направленных на ее достижение. Индивидуумы, уверенные в том, что они «представляют» цели группы и олицетворяют ее, будут в состоянии наивысшей готовности для реагирования  на внеличностные стимулы.

Из  этого, следует, что постулат Зиммеля требует уделить особое  внимание различию между конфликтами, в которых  участники вовлекаются как «частные лица», и столкновениями,  где они  выступают как представители общностей, с которыми  они связали свою личность. Второй тип конфликтов предполагает  более непримиримый характер. Авторитетность, проистекающая из отсутствия «корысти», на что ссылается Зиммель,  зависит от «представительской» роли. Культура, ориентированная на личные достижения, не одобряет погоню за выгодой  », где от индивидуумов ожидают исполнения репрезентативных ролей. Даже в социальных системах,  которые прони­заны духом индивидуального успеха, в таких ролях содержатся нормативные ограничения при погоне за собственными интересами ⁸.

Понятие  «представительской» роли можно теперь увязать Первым постулатом: посредством конфликта группы глубже узнают свою специфику и, благодаря этому, устанавливают и поддерживают границы между  собой и внешним миром.  Трансформация индивидуумов с их собственными специфическими жизненными ситуациями в сознательных представителей группы является частью того, что подразумевает концепция «группового сознания» (или классового сознания как ее  разновидности). Выполняя представительскую роль, отдельный человек будет более непримирим, потому что он рассматривает себя в качестве носителя миссии группы. Компромисс, который  возможен или  даже  желателен на  уровне индивидуального поведения, перестает быть таковым для представителя интересов группы, который выходит за рамки сугубо  личного.

В этом контексте мы видим социологическое значение  знаменитого отрицания «личностного элемента» в критике капитализма Маркса: «Я никоим образом не изображаю капиталиста  и лендлорда в розовом свете. Но в донном случае индивидуумы  рассматриваются лишь в той мере, в какой они являются персонификациями экономических категорий, воплощениями отдельных, классовых отношений и классовых, интересов. Моя точка зрения <...> менее всякой другой возла­гает на индивидуума ответственность за те отношения, чьим продуктом он остается в социальном плане, сколь бы силь­но его субъективное мнение ни возносило его над ними» ⁹. В этом отношении  Маркс и Зиммель приходят к общему вы­воду: классовая борьба неизбежно «деперсонализируется», с тем чтобы противники с обеих сторон могли играть роли пред­ставителей враждующих лагерей. Только так борьба может приобрести напряженность и непримиримость, присутствие которых доказывает Маркс¹⁰. Настаивая на безличном ха­рактере классовой борьбы, Маркс пытался дать почувство­вать рабочему не только то, что он сражается в соответствии с «волной будущего», но также и то, что к его личным действиям, должны применяться совсем другие стандарты, чем те, с помо­щью которых оцениваются его поступки в качестве представи­теля классовых интересов и организации своего класса.  

 Замечание Зиммеля, что деперсонализация цели усиливает напряженность борьбы, проливает свет на один из аспектов роли интеллигенции в разрешении социальных вопросов. Ин­теллигенция играет центральную роль в «объективации» об­щественных движений, преобразуя их из групповых интересов в идеологические движения. Сам Маркс, разумеется, является убедительным и характерным примером интеллигента, кото­рый, словами Карла Маннгейма, постоянно трансформирует конфликты интересов в конфликты идей. Интеллигенция со­действует углублению и повышению напряженности борьбы, освобождая ее от персональных мотиваций и преобразуя в битву за «вечные истины»".    

Именно благодаря этой роли интеллигенция заслужила не­приязнь тех теоретиков американского рабочего движения, кото­рые стремятся ограничить борьбу практическими вопросами, а не расширять ее на политическую и идеологическую сферы. Страстно отстаивая традиционный прагматизм американского рабочего движения и отрицая объективацию в духе марк­систских целей и стратегии, Зелиг Перльман пишет: «Всегда основной чертой интеллигента было думать о рабочих как об абстрактной 'массе’, послушной абстрактной 'силе’. Таким образом, рабочее движение перестает быть совокупностью отдельных личностей, пытающихся в качестве группы защитить свои общие экономические интересы.  Вместо этого рабочее движение превращается  в 'массу', ведомую "силой' к вели­чественной 'конечной цели'. В основании этого убеждения  интеллигенции лежит <…> глубоко укоренившаяся вера в  то, что развитие рабочего движения так  или  иначе "предоп­ределено", какой бы ни была та сила, которая  формирует  судьбу общества» ¹². В другом месте Перльман идет дальше,  отмечая, что «абстрагирование» от всего частного и практи­ческого приводит к напряженной борьбе» В этом контексте  также становится понятной и критика Джозефом Шумпетером той роли, которую играет интеллигенция в рабочем дви­жении. «Интеллигенция, — говорит Шумпетер, — вербализует  движение, вооружает его теориями и лозунгами <…> заставляет его осознать себя и тем самым изменяет его значе­ние. <...> Естественно, что они радикализируют рабочее дви­жение, в конечном счете сообщая революционный уклон деятельности тред-юнионов, имеющей в основном буржуазный характер»¹³.

Легко можно было бы привести другие примеры, помимо  связанных с рабочим движением, касающиеся данного аспекта роли интеллигенции в усилении напряженности конфликта.  Однако необходим большой объем исследований перед тем,  как социологи найдут возможность сказать хоть с какой-либо  долей уверенности, при каких условиях интеллигенция, выдвигая и систематизируя идеологию движения и тем самым сооб­щая ему коллективную направленность, играет центральную  роль в идеологическом преобразовании  движений и  следова­тельно, в углублении конфликтов этих движений с враждебны­ ми стратами и группами.

 

Теперь нам следует рассмотреть мнение Зиммеля, соглас­но которому общее отрицание «личного» обеими сторонами   в конфликте всегда создает «объединяющий» их элемент.  Сразу становится очевидно, что его примеры фактически относятся к двум различным типам конфликтов.

Одни  из них возникают в ситуации, когда стороны, Стремящиеся к общей цели, не согласны по поводу наилучших средств ее достижения. Это прекрасно иллюстрируется приведенным  Зиммелем  примером научного противоборства. Общим здесь  является желание найти истину, и для обоих противников направление поиска и стандарты, посредством которых к ней  следует стремиться,  заключаются в методологии и  духе науки,  а также в ее институционализированной цели:  расширение пределов достоверно известного ¹⁴. Соперничающие теорети­ческие установки вовлекают своих последователей в конф­ликты из-за возможно взаимоисключающих интерпретаций, но эти конфликты имеют не только общую точку отсчета и согла­сие с едиными правилами, как в тех случаях, которые мы обсу­дим в следующей главе, но и общую цель.   

Зиммель говорит также о конфликтах, в которых объединя­ющая функция выражается не в принятии обеими сторонами общей  цели и общих методов ее достижения, а в простом взаимном отрицании корыстной мотивации и приверженности к некой  надличностной миссии. Данный случай, однако, отли­чается от предыдущего не просто уровнем, как считает Зим­мель. В действительности эффект объективации здесь может быть абсолютно обратным объединению: он проводит резкую разграничительную линию между антагонистами, в результате чего каждый из них приобретает склонность к напряженной борьбе и сокрушению  противной стороны. Здесь критика Симпсона ¹⁵ кажется справедливой: в первую очередь интег­рируются именно партии сами по себе. Революционные рабочие, стремящиеся свергнуть существующие имущественные от­ношения, и некая организация, защищающая деловых людей, в равной степени могут отказаться от «личных» аргументов и вражды (можно удивиться, мыслимо ли такое); правда, такая «общая почва» не будет играть определяющей роли, так как при достижении «соглашения» она будет служить диаметраль­но противоположным целям.   

Если объективация, о которой говорит Зиммель, приводит к разрушению согласия, то «общий элемент» в конфликте затра­гивает лишь самые верхние слои отношений. Он включает в себя только соглашение об исключении отдельных методов борьбы, очернение личности например. В ходе этой борьбы происходит большее сплочение внутри каждой группы, что ча­стично основывается на отрицании ценностей и целей сопер­ника.   

В большинстве конфликтов, включая и те, что развязывают­ся по надличностным причинам, связующие элементы или уже существуют, или заявляют о себе в течение конфликта. Объек­тивация не является объединяющим фактором, если ее не со­провождают другие связующие элементы  - например, общая цель. <…>

 

Переформулировав утверждение Зиммеля, получаем следующее.   

Конфликты, участники которых ощущают, что борются не из себя, а за идеалы представляемой ими группы, отмечены большим радикализмом и безжалостностью, чем те, где борьба происходит по личным причинам.

Устранение личностного элемента при отсутствии смягча­ющих моментов, которые обычно привносятся личностными факторами, служит обострению конфликта. Примером, показывающим  радикальное влияние, оказанное объективацией конфликта, может служить современное рабочее движение, разделяющее марксистское мировоззрение. Строгое идеологическое размежевание с большей вероятностью происходит в жестких структурах, нежели в гибких и более склонных к приспособлению.

При   этом объективация конфликта может оказаться для Соперничающих сторон объединяющим элементом, если они добиваются одной и той же цели: в научных спорах, например, когда целью является установление научной истины.

 

Примечания и ссылки Л.Козера

     1. Simmel G. Conflict. – Op. Cit., p.39, 40.

            2. Parsons T. The Motivation of Economic Activities // Essays in Sociologocal Theory. – Op. Cit., p.200-217.

            3. Moore W.E. Indusrtial Relations and the Social Order. – Op. Cit., esp., charter XXIV. Здесь содержится глубокое обсуждение перемен, происшедших в американском обществе с появлением понятия права собственности; см.: Drucker P.F. The Future of Industrial Man. – New York, 1942, esp., p.97 ff. – В данной работе обсужлается ‘’острый дискомфорт’’, испытываемый смовременными менеджерами по поводу ситуации, которую они склонны обозначать понятием ‘’нелегитимной базы’’ своего влияния в обществе.

            4. Parsons T. The Social System. – Op. Cit., p. 135.

            5. Ср. с высказыванием Эриха Фромма: ''Einer der drei Haupttypen der Identifizierung ist eine bereichende, d.h. eine Iderntifizierung, in der ich die Person des Anderen in mich aufnehme und mein ich durch diese Bereicherung verstaerke (…) (Autoritaet und Familie – ed. by Horkheimer M. Paris, 1936 // Socialpsychljgischer Teil, p. 83.

            6. Lewin K. Resolving Social Conflicts. – Op. Cit., p.199.

            7. Макиавелли предельно ясно это прсдетсавлял. Так, он вказал в десятой главе ''Государя'': ''Это совйство человеческой прирорды – быть одинаково связанным как дарованным кому-либо, так и полученными дарами''.

            8. До некоторой степени это верно, даже в отношении крупных коммерческих предприятий, в которых ''погоня за прибылью становится кдинственным обязательством выступающго от имени коллектикв; это не ориентация на ''личную выгоду'' в обчном смвысле'' (Parsons T. The Social System. – Op. Cit., p.246).

            9. Preface to Capital. – New York, p.15.

            10. Слово ''доказывает'' использовано в данном случае намеренно, несмотря на то, что Маркс подтвердимл бы, что подобная интенсификация борьбы имаанентна историческому развитию.

            11. Michels R. Intellectuals // Encyclopedia of Social Sciences. VIII, p. 118-126. Здесь содержится исследование социологии интеллигенции и присутствует прекрасно оформленная библиография; также см.: Mannheim K. Ideology and Utopia. – New York, 1940. Здесь также можно найти полную библиографию; также см.: From M.Weber – Op. Cit., p.279-280. Здесь Макс Вебер рассуждает о роли интеллигенции в религиозных движениях.

            12. Perlman S. A Theory of the Labor Movement. – New York, 1928, p. 280-281.

            13. Schumpeter J.A. Capitalism, Socialism and Democracy. – New York, 1942, sep., p.145-155. Шумпетеру, впрочем, не удалось выяснить, каким образом в европейской класссовой структуре интеллигенция смогла играть свою специфическую роль в конфликте, в то время как американской структуре ее роль была минимальна. Жесткость классовой структуры европейских обществ способствовала напряженности классовой борьбы, а гибкая американская структура содерйствовала прагматизму рабочего движения. Только с учетом этого развилия в структурах может быть понято различие в положении интеллигенции на двух континентах.

            14. См.: Merton R.K. Science and Democratic Social Structure // Social Theory and Social Structure. – Op. Cit., p.307-316.

            15. Simpson G. Conflict and Community. – Op. Cit., p.25-26.

47. С.Хантингтон. Столкновение цивилизаций?

Центральная тема данной книги заключается в том, что в пе­риод после окончания «холодной войны» культурная самобытность, которая в самом широком плане отождествляется с цивилизационной самобытностью, формирует принципы как единства, так и дезинтеграции и конфликтов в международных отношениях. Пять частей этой книги обосновывают следующие выводы из этого основного положения.

Ч а с т ь  1. Впервые в мировой истории международная поли­тика стала как многополярной, так и многоцивилизационной; мо­дернизация представляет собой явление, отличное от вестернизации, она не порождает универсальной цивилизации в сколько-нибудь значимом смысле и не приводит к вестернизации не западных обществ.

Ч а с т ь  2. Соотношение сил между цивилизациями в настоя­щее время меняется: влияние Запада относительно уменьшается; азиатские цивилизации наращивают свою экономическую, воен­ную и политическую мощь; ислам переживает демографический взрыв, что приводит к дестабилизации исламских стран и их отно­шений с соседями; незападные цивилизации в целом заново ут­верждают ценности своих культур.   

Ч а с т ь  3. В современном мире формируется мировой поря­док, основанный на отношениях между цивилизациями: общества со сходной культурой сотрудничают друг с другом, усилия по пе­ретягиванию обществ от одной цивилизации к другой оказывают­ся безуспешными; страны группируются вокруг ведущих или цен­тральных государств своей цивилизации.   

Ч а с т ь  4. Универсалистские претензии Запада все больше приводят к его столкновениям с другими цивилизациями, осо­бенно с исламским миром и Китаем; на локальном уровне войны по линиям разломов, особенно между исламскими и неисламскими группами, порождают «сплочение родственных стран», что ве­дет к дальнейшей эскалации, а следовательно, требует усилий центральных государств по прекращению таких войн.   

Ч а с т ь  5. Выживание Запада зависит от способности аме­риканцев утвердить свою западную идентичность и способнос­ти Запада принять свою цивилизацию как уникальную, а не универсальную, объединиться и обновить ее и противостоять вызовам со стороны незападных обществ. Возможность избежать глобальной войны  цивилизаций зависит от того, насколько мировые лидеры способны принять этот вызов и пойти на со­трудничество для поддержания многоцивилизационного харак­тера мировой политики...

 

Отношения между цивилизациями в период до 1500 г.

Отношения  между цивилизациями прошли через две фазы и в настоящее время входят в третью. В течение более трех тысячелетий после возникновения цивилизаций контакты между ними, за не­которыми исключениями, либо не существовали, либо имели ог­раниченный  характер, хотя иногда прерываемый интенсивным общением. Содержание этих контактов хорошо выражается словом «встречи», которое обычно употребляют историки. Цивилизации были разделены временем и пространством.

 

Подъем Запада

В VIII—IX вв. начала формироваться особая европейско-христианская цивилизация. Однако на протяжении нескольких сотен лет она отставала от многих других по уровню развития. Между XI и XIII вв. европейская культура начинает развиваться, и этот про­цесс облегчается ревностным и систематическим освоением под­ходящих  элементов из «высоких» цивилизаций ислама и Визан­тии, а также адаптацией этого наследия к особым условиям и ин­тересам Запада.   

К  1500 г. возрождение европейской культуры шло полным хо­дом, социальный плюрализм, расширение торговли и технологи­ческие достижения составили основу новой эры глобальной поли­тики.   

Спорадические или ограниченные «встречи» между цивилиза­циями  сменились постоянным, широким и целеустремленным воз­действием Запада на все остальные цивилизации. В конце XV в. наступает полное изгнание мавров с Иберийского полуострова и начинается португальское проникновение в Азию, а испанское - в Америку. В последующие два с половиной века все западное по­лушарие и значительные части Азии попали под господство евро­пейцев.   

В конце XIX в. новая волна западного империализма распрост­ранила западное господство почти на всю Африку, упрочила за­падный контроль на Азиатском субконтиненте и в остальной Азии, а в начале XX в. почти весь Ближний Восток, кроме Турции, был подчинен прямому или косвенному западному контролю.  

В ходе европейской экспансии андская и мезо-американская цивилизации  подверглись полному уничтожению, индийская и исламская цивилизации, как и Африка, были покорены, а Китай стал объектом проникновения и подчинения западному влиянию. Только Россия, Япония и Эфиопия, управлявшиеся высокоцент­рализованными имперскими режимами, были способны противо­стоять натиску Запада и сохранить значимую независимость. В те­чение четырех веков межцивилизационные отношения состояли в подчинении других обществ западной цивилизации.   

Прямым  источником западной экспансии было технологическое превосходство. Ключ к успеху Запада в создании первых подлинно мировых империй между 1500 и 1750 гг. зависел именно от совер­шенствования способов ведения войны, которые были названы во­енной революцией... Запад покорил мир не благодаря превосходству его идей, ценностей или религии (в которую были обращены не­многие члены других цивилизаций), а именно благодаря превосход­ству в применении организованного насилия. На Западе часто забы­вают об этом, в незападных цивилизациях это помнят постоянно.  

К 1910 г. мир был более един в политическом и экономическом планах, чем в любой другой период истории. Международная тор­говля охватывала большую часть совокупного мирового продукта, чем когда-либо прежде, и это количество не может сравняться вплоть до 70-х и 80-х гг. XX в. Международные капиталовложения составля­ли более высокий процент всех капиталовложений, чем когда-либо прежде. Цивилизация означала западную цивилизацию. Международ­ное право было западным международным правом, основанным на традициях Г. Гроция. Международная система состояла из утверж­денной Вестфальским миром системы суверенных, но «цивилизо­ванных» национальных государств и контролируемых ими колоний.   

Формирование  международной системы по  западной модели стало вторым крупнейшим  достижением глобальной политики в период после 1500 г. Если западные страны взаимодействовали между собой на более или менее равных основаниях, то во взаи­модействии с незападными обществами они опирались на прин­ципы господства и подчинения.

[Грядущие конфликты между цивилизациями — завершающая фаза эволюции глобальных конфликтов в современном мире. На протяже­нии полутора веков после Вестфальского мира, оформившего совре­менную международную систему, в западном ареале конфликты раз­ворачивались главным образом между государями — королями, импе­раторами, абсолютными и конституционными монархами. Начиная с Великой Французской революции основные линии конфликтов, стали пролегать не столько между правителями, сколько между нациями.    Данная модель сохранялась в течение всего XIX в. Конец ей поло­жила первая мировая война. А затем, в результате русской револю­ции и ответной реакции на нее, конфликт наций уступил место конф­ликту идеологий. Сторонами такого конфликта были вначале комму­низм, нацизм и либеральная демократия, а затем — коммунизм и либеральная демократия. Во время «холодной войны» этот конфликт воплотился в борьбу двух сверхдержав, ни одна из которых не была нацией-государством в классическом европейском смысле. Их са­моидентификация формулировалась в идеологических категориях.]

 

С окончанием «холодной войны» в центр выдвигается взаимо­действие между Западом и незападными цивилизациями. На этом новом этапе народы и правительства незападных цивилизаций уже не выступают как объекты истории и мишень западной колони­альной политики, а наряду с Западом начинают сами двигать и творить историю.    Во время «холодной войны» мир был поделен на «первый», «вто­рой» и «третий». Теперь такое деление утратило смысл. Сейчас гораз­до уместнее группировать страны, основываясь не на их политичес­ких или экономических системах, не по уровню экономического развития, а исходя из культурных и цивилизационных критериев.

Что означает идея мировой цивилизации?

Идея мировой цивилизации означает в общих чертах культур­ное сближение человечества и расширяющееся признание различ­ными  народами во всем мире общих ценностей, верований, ори­ентации, форм деятельности и институтов. Конечно, человеческие существа практически во всех обществах разделяют некоторые ба­зовые ценности, такие, как «убийство —это зло», а также некото­рые  базовые институты, например определенную форму семьи. Большинство людей в разных обществах имеют сходные принци­пы  морали, некоторый минимальный набор норм и представле­ний  о том, что является правильным, а что — неправильным. Если именно  это входит в понятие мировой цивилизации, то это, ко­нечно, очень глубоко и важно, однако это далеко не ново и само по себе ничего не доказывает. Если на протяжении истории люди руководствовались некоторыми сходными фундаментальными цен­ностями и институтами, это свидетельствует о наличии каких-то постоянных черт в человеческом поведении, однако не может дать объяснения истории как изменений в жизни общества. Кроме того, если такая всемирная цивилизация существует, какой термин (кро­ме обращение к расе) нам придется употреблять, чтобы опреде­лить основные культурные группы человечества? Человечество де­лится на различные общности: этносы, нации и более широкие культурные образования, обычно называемые цивилизациями. Если термин «цивилизация» понимать в высоком смысле и применять его к тому, что является общим для всего человечества, то либо придется изобрести новый термин для обозначения крупнейших культурных групп помимо человечества в целом, либо принять то положение, что эти крупные, но не охватывающие всего челове­чества общности исчезают. Только семантическая путаница возни­кает, если мы применяем слово «цивилизация» к мировому уров­ню  и обозначаем как «культуры» или «субцивилизации» те круп­нейшие   культурные общности,  которые исторически  всегда назывались цивилизациями.   

Термин  «мировая цивилизация» может быть использован для определения того, что является общим для цивилизованных обществ, например города и письменность, что и отличает их от примитив­ных обществ и варваров. Но это, конечно, смысл термина в един­ственном числе, относящийся еще к XVIII в., и в этом плане миро­вая цивилизация действительно возникает — к великому ужасу раз­личных   антропологов и других  исследователей, с горечью наблюдающих  исчезновение примитивных народов. Цивилизация в этом смысле постепенно расширяется на протяжении истории чело­вечества, но ее распространение в единственном числе вполне сов­местимо с существованием цивилизаций во множественном числе.    

В-третьих, термин «мировая цивилизация» может относиться к положениям, ценностям и учениям, разделяемым в настоящее вре­мя многими людьми  в западной цивилизации и некоторыми в дру­гих цивилизациях. Но это явление может быть названо «давосской культурой». Давосская публика контролирует практически все меж­дународные институты, многие правительства по всему миру и боль­шую  часть мировой экономики и армейской мощи. «Давосская куль­тура» несомненно имеет огромное значение. Однако сколько людей во всем мире принадлежат к этой культуре? За рамками самого За­пада ее разделяют менее пятидесяти миллионов человек, т.е. один процент мирового населения, а может быть, и еще меньше.    

В-четвертых, выдвигается идея, что распространение западно­го образа потребления и массовой культуры по всему миру создает всемирную цивилизацию. Но этот аргумент не является ни глубо­ким, ни содержательным. На протяжении всей истории некоторые культурные особенности передавались от цивилизации к цивили­зации. Открытие, сделанное в одной цивилизации, зачастую под­хватывается другими цивилизациями. Однако это либо техничес­кие формы, не имеющие  значительной культурной значимости, либо причуды, которые приходят и уходят, не меняя основного состава культуры, принимающей цивилизации. В предыдущие века западный мир периодически охватывали волны энтузиазма по по­воду различных веяний индийской и китайской культур. В XVIII в. культурный импорт с Запада стал весьма распространенным в Китае и Индии, и это отражало усиление влияния Запада. Однако утвер­ждения, что распространение массовой культуры и потребитель­ских товаров по всему миру представляет собой триумф западной цивилизации, принижает саму западную культуру.   

Вряд ли можно доказать, что возникновение всеохватной все­мирной сети коммуникаций приводит к значительной конверген­ции в ориентациях и верованиях. Во-вторых, люди интерпретиру­ют культурные коммуникации на основе существующих у них цен­ностей и ожиданий. Всемирные коммуникации являются одним из наиболее важных современных проявлений власти Запада. Однако западная гегемония подталкивает популистских политиков в неза­падных обществах на осуждение западного культурного империа­лизма и на то, чтобы объединить массу людей вокруг целей сохра­нения и поддержания целостности своих самобытных культур.

 [В подтверждение своего основного тезиса автор ссылается на относительное уменьшение процента мирового населения, говоря­щего на английском и других основных западных языках, на тенден­цию к его коренизации, т.е. к адаптации к местным условиям. В раз­деле о религии приводятся данные о росте числа верующих и усиле­нии фундаменталистских течений.]

 

Источники всемирной цивилизации

Понятие всемирной цивилизации является характерным про­дуктом Запада. В XIX в. идея «бремени белого человека» использо­валась для оправдания распространения западного политического и экономического господства над незападными обществами. В кон­це XX в. концепция всемирной цивилизации способствует оправ­данию западного культурного господства над другими обществами и необходимости для этих обществ имитировать западные образцы и институты. Универсализм — это идеология Запада, используемая в конфронтации с незападными культурами.

Предположение о том, что крушение советского коммунизма означает конец истории и всемирную победу либеральной демок­ратии во всем мире, ошибочно предполагает наличие только од­ной альтернативы. Оно коренится в убеждении, сформированном в период «холодной войны», что единственной альтернативой ком­мунизму является либеральная демократия и конец первого при­водит к всемирному распространению второй. Однако очевидно, что в современном мире существуют различные формы авторита­ризма, национализма, корпоративизма и рыночного коммунизма (как, например, в Китае). Более существенно то обстоятельство, что за рамками секулярных идеологий существуют религиозные альтернативы. В современном мире религия является одной из основных, а может быть и главной силой, которая формирует мотивации и мобилизует людей. Явное заблуждение думать, что крушение  советского коммунизма означает торжество Запада во всем мире и, следовательно, мусульмане, китайцы, индий­цы  и другие народы ринутся к западному либерализму как един­ственной альтернативе. Деления человечества, вызванного «холод­ной войной», более не существует, однако сохраняется и порож­дает новые  конфликты   деление народов  по этническим, религиозным и цивилизационным признакам.

Полицивилизационная система

Таким образом, в XX в. отношения между цивилизациями про­двинулись от фазы, когда преобладало однонаправленное влияние определенной цивилизации на все остальные, к фазе интенсивного устойчивого взаимодействия всех цивилизаций. Главные характерис­тики предшествующей эры межцивилизационных отношений  нача­ли исчезать. Во-первых, эра «экспансии Запада» кончилась, и начал­ся «бунт против Запада». Неравномерно, с перерывами и откатами, могущество Запада в сравнении с другими цивилизациями ослабе­вало. В 1990 г. карта мира была мало похожа на карту 1920-го. Баланс военной, экономической силы и политического влияния изменил­ся... Запад продолжал оказывать заметное воздействие на другие об­щества, но в его отношениях с иными цивилизациями все больше стала преобладать реакция на происходившие там события. Незапад­ные общества, далекие от того, чтобы быть простыми объектами истории западного типа, все больше превращались в мотор и творца как собственной, так западной истории.   

Во-вторых, под влиянием этих обстоятельств международная система расширилась за пределы Запада и превратилась в полицивилизационную.  Одновременно угасли веками преобладавшие в этой системе конфликты между западными государствами. На скло­не XX в. Запад как цивилизация вышел из фазы своего развития, которую можно  обозначить как фазу «воюющих государств», и начал движение к другой — фазе «универсального государства». Хотя к концу нашего века эта фаза еще не завершилась, государ­ства Запада объединяются в два полууниверсальных государства в Европе и Северной Америке. Тем не менее, эти две целостности и их составные части связаны между собой необычайно сложной сетью формальных и неформальных институциональных связей. Универсальными  государствами предшествующих цивилизаций были империи. Поскольку политической формой этой цивили­зации является демократия, возникающее универсальное госу­дарство западной цивилизации является не империей, а, ско­рее, сочетанием федераций, конфедераций,  международных режимов и организаций.   

К числу великих политических идеологий XX в. относятся ли­берализм, социализм, анархизм, консерватизм, национализм, фашизм  и христианская демократия. У всех них есть одно общее — они продукты западной цивилизации. Ни одна другая цивилиза­ция не выработала значимой политической идеологии. Запад же не породил сколько-нибудь крупной религии. Все великие мировые религии — плоды незападных цивилизаций и в большинстве сво­ем появились раньше западной цивилизации. По мере того как мир выходит из своей западной фазы, идеологии, знаменовавшие собой позднюю пору западной цивилизации, приходят в упадок, а их место занимают религии и другие формы идентичности и убеждений, в основе которых лежит культура. Происшедшее после Вестфальского мира отделение религии от международной поли­тики доживает свои дни, и религия во все большей степени вме­шивается в международные отношения. Межцивилизационное стол­кновение культур и религий вытесняет рожденное Западом внутрицивилизационное столкновение политических идей...

 

Почему неизбежно столкновение цивилизаций?

Во-первых, различия между цивилизациями не просто реаль­ны. Они — наиболее существенны. Цивилизации несхожи по своей истории, языку, культуре, традициям и, что самое важное, — ре­лигии. Люди различных цивилизаций по-разному смотрят на отно­шения между Богом и человеком, индивидом и группой, гражда­нином  и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии. Эти различия складывались столетиями. Они не исчезнут в обозри­мом будущем. Они более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами. Конеч­но, различия не обязательно предполагают конфликт, а конфликт не обязательно означает насилие. Однако в течение столетий са­мые затяжные и кровопролитные конфликты порождались имен­но различиями между цивилизациями.

[Во-вторых, взаимодействие между народами разных цивилиза­ций ведет к росту цивилизационного самосознания, к углублению понимания различий между цивилизациями и общности в рамках цивилизации.  

В-третьих, экономическая модернизация и сопровождающие ее социальные изменения разрушают местные  системы ценнос­тей и уклад жизни, ослабляют национальное государство как ис­точник идентичности. Образовавшийся вакуум в большинстве слу­чаев заполняют фундаменталистские религиозные  движения, в которые вовлекаются широкие социальные слои. Подобные дви­жения сложились не только в исламе, но и в западном христиан­стве, иудаизме, буддизме, индуизме. В большинстве стран и кон­фессий фундаментализм  поддерживают  образованные молодые люди, высококвалифицированные  специалисты из средних клас­сов, лица свободных профессий, бизнесмены. Возрождение рели­гий, десекуляризация мира, «реванш Бога» — примечательная чер­та конца XX в. и базис для утверждения идентичности, которая пересекает национальные границы и объединяет нации во взаим­но противостоящие цивилизации.   

В-четвертых, чрезмерное усиление Запада вызывает в качестве ответной реакции возрождение и усиление незападных цивилизаций, стремящихся построить мир по своим, отличным от Запада, образ­цам. Все чаще приходится слышать о «возврате в Азию» Японии, о конце влияния идей Н. Неру и растущей «индуизации» Индии, о про­вале западных идей социализма и национализма и «реисламизации» Ближнего Востока, а в последнее время развернулись и споры о вестернизации или же русификации России.   

В-пятых, культурные особенности и различия менее подвержены изменениям, чем экономические и политические, и вследствие этого их труднее свести к компромиссу. В бывшем Советском Союзе ком­мунисты могли стать демократами, богатые превратиться в бедных, а бедняки — в богачей, но русские при всем желании не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы — армянами. Религия еще в большей степени, чем национальность, привязывает человека к определенно­му культурному ареалу: можно быть наполовину французом и напо­ловину арабом, но невозможно быть наполовину католиком и наполо­вину мусульманином.   

В-шестых, в современном мире усиливается экономический регионализм. Значение региональных блоков в будущем будет возрас­тать. С одной стороны, расширение регионального сотрудничества усиливает цивилизационное сознание, а с другой —такое сотрудни­чество может быть успешным только в том случае, если оно опирает­ся на общую цивилизацию. Об этом свидетельствует успешный опыт Европейского союза и Североамериканской зоны свободной торгов­ли. Общность культуры способствует стремительному росту хозяйствен­ных связей между КНР и Гонконгом, Тайванем, Сингапуром и заморски­ми китайскими общинами в других странах Азии. На этой общей цивилизационной и экономической основе центром будущего блока стран Восточной Азии станет Китай. Общность культуры и религии стала базой и для создания Организации экономического сотрудничества, объеди­няющей  неарабские мусульманские государства.   

Стремление  Запада утвердить свои ценности демократии и ли­берализма как универсальные, сохранить военное превосходство и укрепить экономические позиции вызывает противодействие. Не об­ладая соответствующей экономической и военной мощью, правящие элиты незападных стран для обеспечения себе массовой поддержки интенсивно используют фактор цивилизационной общности.   

В  настоящее время Запад находится в зените мощи и влияния. Решения  Совета безопасности ООН и мировых экономических ин­ститутов (МВФ, Мирового банка и др.) выражают интересы западных стран, но представляются миру как мнение мирового сообщества. Само  понятие «мировое сообщество» есть эвфемизм, заменивший понятие «свободный мир» и предназначенный придать глобальную легитимность действиям, отражающим интересы США  и других за­падных держав.  

Однако такие западные идеи, как индивидуализм, либерализм, конституционализм, права человека, равенство, свобода, верховенство за­кона, демократия, свободный рынок, отделение церкви от государства, почти не находят отклика в других культурах. В противовес западному культурному империализму усиливаются фундаменталистские течения в других цивилизациях, подчеркивающие непреходящие ценности само­бытных  великих культур. Центральной осью мировой политики буду­щего, видимо, будет конфликт между Западом и остальным миром.]

48. К. Шмитт. Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря

Противостояние Востока и Запада, совершенно очевидное сегодня, включа­ет в себя противоречия различного рода: экономические интересы, качествен­ное различие правящих элит и несовместимость основополагающих интеллек­туальных установок. Все эти противоречия возрастают, взаимно усиливая друг друга. Однако связь экономических, социологических и духовных напряжений проявлялась во всех великих войнах человеческой истории. Особенность со­временного антагонизма состоит в том, что эта напряженность стала глобаль­ной и охватывает собой всю планету. Поэтому сегодня совершенно необходи­мо адекватно разобрать ту историческую и геополитическую подоплеку, на которой основано это напряженное противостояние.

Мы ведем речь о противоположности Востока и Запада. При этом очевид­но, что речь не может идти лишь о географических различиях. В ходе нашего исследования мы обстоятельно разберем, о каком виде противоположности здесь идет речь, и покажем, что существует два различных типа напряженного противостояния: историко-диалектическое и статично-полярное.

Противоположность Востока и Запада не есть полярная противоположность. Земля имеет Северный и Южный полюса, но не имеет ни Восточного, ни За­падного. В условиях нашей планеты географическая противоположность Запа­да и Востока не является чем-то фиксированным и статичным; это только ди­намическое отношение, связанное с суточным "убыванием света". В географи­ческом смысле, Америка является Западом по отношению к Европе: по отно­шению к Америке Западом являются Китай и Россия: а по отношению к Китаю и России Запад — это Европа. В чисто географическом смысле, четкие полюса отсутствуют, а следовательно, исходя только из географии совершенно невоз­можно понять реально существующую планетарную враждебную напряжен­ность между Востоком и Западом и мыслить ее основополагающую структуру.

Можно пойти по пути исследования исторической, культурной и мораль­ной специфики нынешнего Востока и нынешнего Запада и таким образом вы­членить целый ряд антитез, которые, без сомнения, имеют очень важное зна­чение. Здесь я бы хотел употребить один термин, введенный в оборот геогра­фом Джоном Готтманом в его блестящей работе "La politique des Etats et leur geographic": понятие региональной иконографии (иконографии пространст­ва) — iconographie regionale. Различные картины мира и представления, воз­никшие как результат различных религий, традиций, разного исторического прошлого, разных социальных моделей образуют автономные пространства. В этом смысле к иконографии определенного пространства принадлежат не только картины и произведения пластического искусства, но также и все видимые формы общественной и частной жизни. На существенное значение искусства в данной связи указал недавно Луис Диес дель Корраль, в своей книге "Похи­щение Европы", которую можно назвать энциклопедией европейской иконо­графии. Различие между пониманием формы в тех или иных культурных ре­гионах, и особенно в сфере структуры власти и государственного устройства, исследовал Карлос Ольеро. В понятие "иконографии пространства" мы мо­жем включить помимо различных форм общественной жизни также и все про­чие типические формы проявления человеческого бытия, системы характер­ных импликаций, аллюзий, символический язык чувств и мыслей в том виде, в котором они характерны для определенных территорий с особой неповтори­мой культурой.

Сюда же относятся образы прошлого, мифы, саги и легенды, точно так же, как и все символы и табу, топографически локализованные в одном определен­ном пространстве и только в силу этого обретающие историческую действи­тельность. Готтман говорит в этой связи о "циркуляции иконографии", т.е. о динамическом влиянии территориальных культур друг на друга в течение вре­мени. Таким образом, на место знаменитой теории "циркуляции элит" Парето приходит не менее важная теория циркуляция иконографии.

Употребление слова (и понятия) "иконография" кажется мне в данном слу­чае вполне уместным и плодотворным, прежде всего потому, что этот термин точнее всего вскрывает сущность противостояния Востока и Запада. Отноше­ние к образу, иконе обнаруживает сущностные качества Востока и Запада в их наиболее глубинном измерении:

Восток традиционно выступает как противник зрительных изображений, картин и икон. Запад же, напротив, — как оплот почитания иконописи и, ши­ре, живописи.

Когда речь идет об иконоборчестве или запрете на изображение Бога. обра­зованный европеец вспоминает события из истории Византии, о борьбе вокруг иконоборческой ереси времен короля Льва (717-741) и о признании иконописи Карлом Великим. На память приходит также запрет изображать Бога в Ветхом Завете и в исламе. Некоторые зашли так далеко, что обнаруживают здесь из­начальное противоречие между словесным и зрительным выражением, кото­рое они, в свою очередь, возводят к еще более общему противоречию между слухом и зрением, акустикой и визуальностью, причем слово и слух однознач­но отождествляются с Востоком, а изображение и зрение — с Западом.

Употребление термина "иконография", в вышеназванном всеобъемлющем смысле, должно уберечь нас от подобных упрощений. В действительности, не существует такого географического места, где отсутствовало бы визуальное измерение реальности, и образ, изображение, икона и иконография присутст­вуют повсюду. Поэтому только и возможна противоположная тенденция, от­рицающая ценность визуального изображения, т.е. иконоборчество в самом широком смысле. Причем проблема иконоборчества не ограничивается от­нюдь Византией или исламом. Запад также знает многочисленные и весьма агрессивные формы иконоборческого духа. Виклифиты и гуситы, сектанты бап­тисты и пуритане, религиозные модернисты и грубые рационалисты — все эти иконоборческие течения возникли и развились именно на Западе. Планетарно­го масштаба этот конфликт, этот основной спор всемирной истории достиг в эпоху великих географических открытий и колонизации Нового Света, и внеш­не он проявился в борьбе двух конфессиональных форм — римского католицизма и северного протестантизма, линии иезуитов и кальвинистов. Попробу­ем рассмотреть иконографический аспект этого конфликта, что подведет нас к более глубокому пониманию его смысла.

Смысл Реконкисты заключался в отвоевании пространства на Иберийском полуострове для свободного почитания Образа Пречистой Божьей Матери. Однажды я написал, что испанские моряки и конквистадоры Нового Света видели символ своих исторических свершений в водружении повсюду образа Непорочной Девы Богородицы. Некоторые читатели поняли меня превратно. Один католический автор даже писал по этому поводу: "Шмитт рассужда­ет о всяких христианских аксессуарах Копиисты, которые могут лишь ввести читателей в заблуждение". Для меня икона Девы Марии — это не "всякие христианские аксессуары". Более того, почитание иконы Пречистой имеет для меня огромное значение, что становится более понятным, если принять во внимание приведенные несколько выше рассуждения о связи зри­тельного образа, иконы с сущностью западной традиции. Я берусь утвер­ждать, что все религиозные войны Европы XVI-XVII веков, включая Тридцатилетнюю войну на немецких землях, в действительности, были вой­нами за и против средневекового католического почитания иконы Девы Ма­рии. Следует ли считать в этом контексте иконоборчество английских пури­тан сугубо восточным явлением, а иконопочитание баварских, испанских и польских католиков — признаком их западной духовной природы? В визан­тийских спорах вокруг иконоборческой ереси на богословском уровне затра­гивалась христианская догма Троичности. Духовная проблема заключалась в сложности иконографического совмещения в Божестве Единства и Троич­ности. Но все же, было бы неверно строго отождествить догмат Троичности исключительно с Западом, а абстрактный монотеизм — с Востоком. Конеч­но, в определенные моменты истории такое совпадение было почти полным. Монахи-франки дополнили христианский Символ Веры Запада формулой, со­гласно которой Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, и возмущение греческих патриархов Filioque привело к великому расколу ме­жду Западной и Восточной Церквями181. Исходя из этого, можно было бы считать, что Filioque было выступлением Запада против Востока, но это оп­ровергается, с одной стороны, особым учением о Троичности и Богородице сирийских Отцов Церкви, а с другой стороны, взглядами западных ариан, вообще отрицавших Божественную природу Христа. Таким образом, впечат­ляющее иконографическое различие между Востоком и Западом в вопросе Троичности становится не таким безусловным и абсолютным.

Традиционная иконография не статична, в нее вторгаются все новые фак­торы. К примеру, индустриальное вторжение техники. Современный психо­анализ также вполне можно рассмотреть как проявление иконоборческой тен­денции. Испанский психоаналитик Хуан Хосе Лопес Ибор предпринял очень интересное исследование этой сферы, исходя из нашего иконографического подхода к проблеме. Кроме того, практически вся современная живопись — и абстрактная, и сохранившая остатки предметности — несет в себе разруше­ние традиционного понимания образа, визуального изображения, иконы. Все три явления связаны между собой — техника, психоанализ и современная живопись. Если предпринять исследование такой взаимосвязи, сопоставив ее с актуальным противостоянием Востока и Запада, можно прийти к поразитель­ным, сенсационным выводам. Единственной преградой на этом пути является невозможность строго отождествить Восток с иконоборчеством, а Запад — с иконопочитанием. Чтобы до конца осознать структуру мирового дуализма — Запад-Восток — нам все же следует исходить из иных критериев.

 

История планетарной конфронтации Востока и Запада во всей своей полно­те сводима к основополагающему дуализму элементов: Земли и Воды. Суши и Моря.

То, что мы сегодня называем Востоком, представляет собой единую массу твердой суши: Россия, Китай, Индия — громадный кусок Суши, "Срединная Земля, как назвал ее великий английский географ сэр Хэлфорд Макиндер. То, что мы именуем сегодня Западом, является одним из мировых Океанов, полушарием, в котором расположены Атлантический и Тихий океаны. Проти­востояние морского и континентального миров — вот та глобальная истина, которая лежит в основе объяснения цивилизационного дуализма, постоянно порождающего планетарное напряжение и стимулирующего весь процесс ис­тории.

В кульминационные моменты мировой истории столкновения воюющих дер­жав выливаются в войны между стихией Моря и стихией Суши. Это заметили уже летописцы войны Спарты и Афин, Рима и Карфагена. Однако до опреде­ленного времени все ограничивалось областью Средиземного моря. Люди еще не знали громадных пространств, великих океанов, планетарных конфликтов. Сразу заметим, что надо делать концептуальное различие между стихией Мо­ря и стихией Океана. Конечно, частичные параллели существуют, и многие ссылаются в этом смысле на известный пассаж из первой филиппики Демосфена (38.41). Я сам не вполне разделяю язвительности Платона, который сказал о греках, что "те сидят на берегу Средиземного моря, подобно ля­гушкам"

Тем не менее, между морской цивилизацией, являющейся внутриматериковой, и океанической цивилизацией существует значительная разница. Та на­пряженность между Востоком и Западом, та планетарная постановка пробле­мы конфликта, которые характерны для нашего периода истории, не имеют аналогов в прошлом. Окончательного всемирно-исторического объема проти­востояние Суши и Моря (как Океана) достигает только тогда, когда человече­ство осваивает всю планету целиком.

Планетарный характер битвы между Сушей и Морем впервые обнаружил­ся во времена войн Англии против революционной Франции и Наполеона. Правда, тогда деление на Сушу и Море, Восток и Запад не было еще столь четким, как сегодня. Наполеон был, в конце концов, разгромлен не Англией, но континентальными Россией. Австрией и Пруссией. "Номос" Земли еще заключался тогда в равновесии между силами Суши и Моря; одно Море не могло добиться своими силами решительной победы. В 1812 году, когда столк­новение достигло своего апогея, Соединенные Штаты объявили войну не На­полеону, а Англии. Тогда произошло сближение между Америкой и Россией, причем оба этих молодых государства стремились дистанцироваться как от Наполеона, так и от Англии. Противоречие между Землей и Морем, между Востоком и Западом еще не выкристаллизовалось тогда в чистое противостоя­ние стихии, что произошло лишь в момент заключения Североатлантическогосоюза в 1949 году.

Но уже во времена Наполеона довольно ясно проявилась закономерность политического конфликта, предопределенного различием цивилизационных сти­хий, т.е. такого конфликта, где надо было выбирать между Сушей и Морем, В июле 1812 года, когда Наполеон подступал к Москве, Гете сочинял панегирик якобы королеве Марии Луизе, но, на самом деле, ее супругу — французскому императору:

"Там, где тысячи людей пребывают в замешательстве, там все решает один человек (Наполеон)."

Немецкий поэт продолжает, имея в виду глобальный аспект противостояния Суши и Моря:

"Там, где собираются сумерки столетий,

Он (Наполеон) рассеивает их светом духовного взора.

Все ничтожное исчезло,

Лишь Суша и Море имеют здесь значение".

("Worueber trueb Jahrhunderte gesonnen

 Er uebersieht's im heltsten Geisteslicht.

Das Kleinliche ist alles weggeronnen,

Nur Meer und Erde haben hier Gewicht.")

Гете был на стороне Наполеона. Для него это была сторона Суши, Земли. Но Наполеон отождествлялся также с Западом. Запад был тогда еще Сушей и никак не Морем. Немецкий поэт искренне надеялся, что Запад так и останется воплощением сухопутной, континентальной силы, а Наполеон, как новый Алек­сандр, будет отвоевывать у сил Моря прибрежные территории, и тогда "Суша вступит в свои права."

Так Гете, типичный представитель Запада, летом 1812 года сделал выбор в пользу Суши, Земли против Моря. Конечно, в соответствии со своим миро­воззрением, он понимал противостояние Земли и Моря как статичную, поляр­ную напряженность, а не как диалектический неповторимый исторический мо­мент. В данном случае, крайне важно то различие между статичной полярно­стью и исторической диалектикой, о котором мы говорили в самом начале статьи.

Гете мыслил в терминах статичной полярности. Но полярная напряжен­ность значительно отличается от напряженности историко-диалектической. Ста­тика полярного напряжения предполагает синхронизм, постоянство, при кото­ром взаимодействие противоположных полюсов составляет фиксированную структуру, остающуюся сущностно одинаковой при всех внешних изменени­ях, проистекающих из конкретных исторических ситуаций. Это своего рода вечное возвращение.

Конкретно-исторический подход исследует, напротив, цепь логической и исторической взаимосвязи между конкретикой определенного вопроса и дан­ного на него ответа. Вопрос и ответ дают диалектику исторически конкретного и определяют структуру исторических ситуаций и эпох. Подобная диалектика не обязательно должна отождествляться с гегелевской логикой понятий или с фатально заданной закономерностью природного течения событий.

Нас здесь интересует, однако, исследование структуры конкретно сущест­вующего в нашем мире планетарного дуализма (а не общая теория историче­ского процесса). Историческое мышление есть мышление однократными, од­норазовыми историческими ситуациями и, следовательно, одноразовыми исти­нами. Все исторические параллели служат лишь наилучшему распознанию этой единственности, в противном случае они становятся лишь мертвыми функ­циональными элементами абстрактной системы, которой в реальной жизни просто не существует. Абсурдно и нереалистично делать предположения та­кого рода: что случилось бы, если бы события приняли иной оборот, нежели они приняли в реальной истории. К примеру, а что, если бы сарацины победи­ли в битве при Пуатье? Что, если бы Наполеон не проиграл сражения при Ватерлоо? Что, если бы зима 41/42 была не такой холодной? — Такие неле­пые предположения, которые можно встретить даже у знаменитых историков, абсурдны уже потому, что в них совершенно упускается из виду единствен­ность и неповторимость любого исторического события. Структура полярной напряженности всегда актуальна, вечна, как вечное возвращение.

Историческая же истина, напротив, истинна лишь один раз. Она и не мо­жет быть истинной больше, чем один раз, так как именно в однократности заключается ее историчность. Одноразовость исторической истины является одним из секретов онтологии, как выразился Вальтер Варнах. Диалектическая структура вопроса и ответа, о которой мы здесь ведем речь, пытаясь объяс­нить суть истории, никоим образом не ослабляет и не упраздняет качества однократности исторического события. Напротив, она только усиливает ее, поскольку речь идет о неповторимом конкретном ответе на столь же неповто­римый конкретный вопрос.

Если бы противостояние между Сушей и Морем, выраженное в современ­ном планетарном дуализме, было исключительно статично полярным, т.е. вклю­ченным в цепь природного равновесия и вечного возвращения, то оно было бы лишь фрагментом чисто природного процесса. Стихии в природе разделяются и воссоединяются, смешиваются и расслаиваются. Они сменяют друг друга и переходят друг в друга в беспрестанном круговороте метаморфоз, который открывает все новые и новые образы и формы сущности всегда тождественно­го полярного напряжения. Если бы дело сводилось только к такому природно­му статическому дуализму, актуальное противостояние Востока и Запада бы­ло бы лишь особой формой выражения вечной циркуляции элит, проблемой иконографии. Вечное возвращение и вечное превращение не знает специфиче­ской правды, неповторимой ситуации, исторического момента. Статично-по­лярное противостояние исключает историческую неповторимость. Но в кон­кретной истории все иначе, В определенные эпохи появляются дееспособные и могущественные народы и группы, которые захватывают и делят землю в процессе дружественных договоров или войн, хозяйничают на своей террито­рии, пасут скот и т.д. Из этого образуется Номос Земли. Он ограничен своим уникальным здесь и теперь, а напряженность между элементами, о которых мы рассуждаем, между Сушей и Морем, лишь порождает природный, объек­тивный контекст, в котором данный Номос складывается.

Если взять Землю и Море (и населяющих их существ) как исключительно природные элементы, то очевидно, что сами по себе они не могут породить враждебного противостояния, которое имело бы сугубо исторический собы­тийный смысл. Обитатели Моря и обитатели Суши не могут быть по своей природе абсолютными врагами. Случается, что наземные животные пожирают морских, но нелепо в данном случае говорить о какой-то вражде. Сами рыбы сплошь и рядом пожирают друг друга, особенно крупные — мелких. Да и оби­татели Суши относятся друг к другу не намного лучше. Поэтому нельзя утвер­ждать, что существует природная враждебность Суши и Моря. Скорее, в чис­то природном состоянии эти две стихии существуют совершенно безотноси­тельно и безразлично друг к другу, причем в такой степени, что говорить о таком специфическом и интенсивном соотношении как вражда здесь совер­шенно нелепо. Каждое живое существо пребывает в своей стихии, в своей среде. Медведь не враждует по своей природе с китом, а кит не объявляет войну медведю. Даже морские и сухопутные хищники твердо знают свои гра­ницы и пределы своего обитания. Медведь не посягает на владения льва или тигра: даже самые смелые звери знают свое место и стремятся избежать не­приятных столкновений. Те, кто приводят в качестве примера природной вра­жды отношения кошек с собаками, лишь лишний раз доказывают, что такая природная вражда резко отличается от человеческой. Когда собака лает на кошку, а кошка шипит на собаку, их конфликт имеет совершенно иной смысл. нежели вражда людей. Самое главное отличие состоит в том. что люди по контрасту с животными способны отрицать наличие самого человеческого ка­чества у своих противников, а животные —нет. Бытие собаки духовно и мо­рально не ставит под вопрос бытия кошки и наоборот.

Однако показательно, что именно басни из жизни животных особенно вы­пукло иллюстрируют специфически человеческие политические ситуации и отношения. Вообще говоря, с философской точки зрения, проблема басен о животных интересна сама по себе. Перенося на животный мир сугубо челове­ческие политические ситуации, мы демифологизируем, проясняем их, лишаем идеологических и риторических покрывал. Именно в силу того, что отношения среди животных имеют совершенно иной смысл, нежели отношения среди лю­дей, такой аллегорический прием — когда люди выступают как звери, а звери как люди — позволяет обнаружить доселе сокрытое через сознательный отход от прямолинейного и одномерного анализа. Перевоплощение в зверя отчужда­ет человека от человеческого, но через такое отчуждение человеческое стано­вится только более отчетливым и выпуклым. На этом основан политический смысл басен о животных (на чем мы не будем более здесь останавливаться).

При переносе дуальности Суша-Море на человечество, казалось бы, речь должна идти о морских конфликтах между людьми Моря и сухопутных кон­фликтах между людьми Суши. На самом деле, дело обстоит совершенно иначе, начиная с того момента, когда историческое планетарное напряжение достига­ет определенного критического уровня. В отличие от животных люди — и только люди — способны вести войну между народами Суши и народами Моря. Когда вражда достигает своей высшей точки, военные действия захва­тывают все возможные области, и война с обоих сторон разворачивается как на Суше, так и на Море. Каждая из сторон вынуждена преследовать против­ника вглубь враждебной стихии. Когда осваивается и третья, воздушная сти­хия, конфликт переносится и на нее, а война становится воздушной войной. Но изначальные субъекты конфликта не утрачивают своего качества, поэтому мне представляется вполне разумным говорить именно о противостоянии эле­мента Земли и элемента Моря. Когда планетарно-историческое противостоя­ние приближается к своему пику, обе стороны до предела напрягают все свои материальные, душевные и духовные силы. Тогда битва распространяется на все прилегающее к противоборствующим сторонам пространства. И стихий­ное природное различие Суши и Моря в этом случае превращается в настоя­щую войну между этими элементами.

Вражда между людьми обладает особым напряжением, которое многократ­но превосходит напряжение, характерное для враждебности в царстве приро­ды. В человеке все аспекты природы трансцендируются, обретают трансцен­дентное (или трансцендентальное, как угодно) измерение. Это дополнитель­ное измерение можно назвать также "духовным" и вспомнить Рембо, который сказал; "Le combat spirituel est aussi brutal que la bataille des hommes"1'^. Как бы то ни было, вражда между людьми может достичь невероятной степени. Эта высшая степень вражды отчетливо проявляется в гражданских вой­нах, когда противник настолько криминализируется, — морально, юридически и идеологически, — что фактически ставится вне всех человеческих законов. В этом дает о себе знать какой-то свойственный лишь человеку, сугубо сверх­природный элемент, трансцендентный по отношению к его природному изме­рению; этот элемент порождает невероятное напряжение и превращает при­родную полярность в конкретную историческую диалектику.

Слово "диалектика" выражает здесь то особое качество (свойственное лишь человечеству), которое кардинально отлично от всех природных форм полярности. Слово "диалектика" указывает на структуру "вопрос-ответ", ко­торая только и может адекватно описать историческую ситуацию или истори­ческое событие. Историческая ситуация может быть понята только как бро­шенный человеку вызов и его ответ на этот вызов. Каждое историческое дей­ствие есть ответ человека на вопрос, поставленный историей. Каждое челове­ческое слово — это ответ. Каждый ответ обретает смысл через вопрос, на который он призван отвечать: для того, кто не знает вопроса, слово остается бессмысленным. А смысл вопроса, в свою очередь, лежит в той конкретной ситуации, в которой он был поставлен.

Все это напоминает "логику вопрос-ответ" (Question-Answer Logic) Р.Дж. Коллингвуда, и в самом деле, мы именно ее имеем в виду. Коллингвуд с помо­щью мышления в терминах "вопрос-ответ" стремился определить специфиче­ский смысл истории. Он сделал это с блистательной точностью, так как для него данное определение означало венец философского пути по преодолению собственного внеисторического естественнонаучного позитивизма. Замысел Коллингвуда был великолепен, но английский ученый был слишком глубоко затронут английским определением науки, свойственным XIX веку, чтобы cvметь преодолеть психолого-индивидуалистическое толкование проблемы "во­прос-ответ". Только этот фактор и может объяснить его болезненные, заком­плексованные припадки германофобии, которые изрядно подпортили его по­следнее произведение "The New Leviathan""21. Но великая заслуга его "логики вопроса-ответа" остается безусловной. Однако необходимо особо подчеркнуть, что вопрос здесь ставится не отдельным человеком или группой людей, и уж совсем не произвольно взятым историком, исследующим прошлое, но самой Историей, состоящей в своем качественном аспекте из вопросов и ответов. Вопрос — это само по себе историческое событие, из которого произрастает через конкретный человеческий ответ следующее событие. Ровно в той степе­ни, в какой люди принимают вызов и вопрос истории и.в какой они стараются ответить на них своим отношением и своими поступками, в той степени они демонстрируют свою способность на рискованное участие в истории и, следо­вательно, подвергаются ее суду. Одним словом: они переходят из природного состояния в историческое.

Арнольд Тойнби развил "логику вопроса-ответа" (question-answer logic) до культурно-исторической концепции "структуры вызов-отзыв""31 (challenge-response-structure). Концепцию "вопроса" Тойнби развил до понятия "вызо­ва", а концепцию "ответа" — до "отзыва". Это было важнейшим этапом в прояснении сущностной характеристики исторического, так как здесь явст­венно различимо не просто статично полярное, природное напряжение, — раз­биравшееся    неисторическими    индивидуально-психологическими естественнонаучными школами мысли, — но напряжение, понятое диалекти­чески. Тойнби вычленяет на основании своего метода более двадцати культур или высших цивилизаций, каждая из которых основана на конкретном истори­ческом ответе, отзыве людей на поставленный историей вопрос, брошенный ею вызов. К примеру, в случае Египта вызов заключался в природной специфи­ке долины Нила, в привязанности к реке и в постоянной угрозе вражеских нашествий. Освоение и организация пространства долины Нила, защита от внешних, варварских влияний и основанная на этом египетская цивилизация с ее культами богов, династиями, пирамидами и священным искусством — все это было конкретным ответом на брошенный вызов.

Методология познания приобрела от такого подхода чрезвычайно много, так как отныне стало возможным изучать диалектическую структуру всякой исторической ситуации. Но и сам Тойнби не смог избежать характерного за­блуждения, значительно повредившего его концепции. Когда он начинает опи­сывать механизм взаимодействия между собой выделенных им двадцати циви­лизаций или культур, в его анализе пропадает самая существенная сторона исторического, структура самой истории — уникальная одноразовость каж­дой конкретной ситуации и ее разрешения. Не существует никаких всеобщих законов мировой истории. Эта абстрактная попытка подчинить живую исто­рию сухим закономерностям или статистической вероятности внутри узко функ­циональной системы в корне неверна.

В реальности мы имеем дело лишь с одноразовыми конкретными ситуация­ми. И конкретная ситуация собственно нашей эпохи определяется тем, что в ней противостояние Востока и Запада приобрело характер планетарного дуа­лизма, планетарной вражды. Когда мы пытаемся выяснить природу диалекти­ческого напряжения, порождаемого этим дуализмом, мы не стремимся вывести всеобщий закон или статистическую вероятность, не говоря уже о построе­нии какой-то системы. Когда мы употребляем слово "диалектика", "диалекти­ческое", мы подвергаемся риску быть неверно понятыми и причисленными к узко гегелевской школе. Это не совсем так. Историческая диалектика Гегеля, на самом деле, дает возможность осмыслить одноразовость и уникальность исторического события, что видно хотя бы из фразы Гегеля о том, что очеловечивание Сына Божьего есть центральное событие всей человеческой исто­рии. Из этого явствует, что история для Гегеля была не просто цепью объек­тивных закономерностей, но обладала и субъективным измерением активного соучастия. Но во всеобщей гегелевской систематизации часто теряется исто­рическая уникальность, и конкретное историческое событие растворяется в одномерном мыслительном процессе. Этого замечания достаточно для того, чтобы прояснить наше понимание термина "диалектика" и предупредить авто­матическое зачисления в гегельянцы, что весьма свойственно для "техниче­ского", автоматического образа мысли наших современников.

Помимо неверного понимания сущности исторической диалектики, харак­терной для гегельянства в целом, следует также опасаться типичной для XIX столетия мании к формулировке закономерностей  и открытию законов. Этой болезни подверглись практически все западные социологи и историки — кро­ме Алексиса де Токвиля. Потребность выводить из каждой конкретной истори­ческой ситуации всеобщии закон развития покрыла научные открытия даже самых прозорливых мыслителей прошлого столетия почти непроницаемой пе­ченой туманных обобщений.

Возведение конкретно-исторического акта к какому-то общечеловеческо­му закону было ^ой платой, которой XIX век компенсировал свой научно-есте­ственный позитивизм. Ученые просто не могли представить себе какую-то тетину вне всеобщей, точно высчитываемой и измеряемой функциональной (закономерности. Так Огюст Конт — историк современности, наделенный ге­ниальной интуицией, — правильно определил сущность своей эпохи, предста­вив ее результатом развития, состоящего из трех этапов: от богословия через метафизику к позитивизму. Это было совершенно верное замечание, точно определяющее одноразовый, осуществленный в трех моментах шаг, который совершила западная мысль с XIII по XIX век. Но позитивист Огюст Конт смог сам поверить в истинность сформулированного им принципа только после то­го, как заявил, что закон трех стадий распространяется на все человечество и на всю его историю. Карл Маркс, в свою очередь, поставил очень точный диаг­ноз тому положению дел, которое было характерно для второго этапа индустриальной революции в середине XIX века в Средней и Восточной Европе: но беда в том, что он возвел свои соображения в универсальную всемирно исто­рическую доктрину и провозгласил упрошенный тезис о "классовой борьбе", когда как на самом деле  речь шла всего лишь о конкретном моменте техноиндустриальной революции связанном с изобретением железных дорог, теле­графа и паровой машины. Уже в ХХ веке Освальд Шпенглер значительно ограничил значение своего открытия — относительно глубинных исторических параллелей между настоящей эпохой и эпохой римской гражданской войны и периодом цезарей — тем, что составил на этом основании всеобщую теорию культурных кругов, а следовательно, убил сугубо исторический нерв всей сво­ей работы.

Индустриализация и техническое развитие являются сегодня судьбой на­шей земли. Итак, постараемся определить одноразовый исторический вопрос, великий вызов и конкретный ответ, порожденные индустриально-технической революцией прошлого столетия. Отбросим при этом все поверхностные за­ключения, вовлекающие нас в рискованные системы причинно-следственной обусловленности. Мы вычленили из общего понятия напряженности сугубо диалектическую напряженность, отличную от полярно-статической. Но эта кон­цепция диалектической напряженности не должна пониматься как банальный продукт гегельянства, естественнонаучных воззрений или нормативистских кон­струкций. Формула Тойнби относительно "вызова-отзыва" также должна ис­пользоваться лишь в качестве инструмента, так как нам надо, в первую оче­редь, верно понять сугубо одноразовую актуальную истину сегодняшнего пла­нетарного дуализма Востока и Запада.

Здесь нам поможет текст Арнольда Тойнби 1953 года с выразительным на­званием: "The World and the West" ("Мир и Запад")"41 Это произведение спро­воцировало ожесточенную критику и полемику, которую мы предпочитаем обой­ти молчанием, так как нас интересует здесь лишь противостояние Земли и Суши. Тойнби говорит о нашей эпохе, выделяя в ней как отдельную категорию Запад, противопоставленный всему остальному миру.

Запад представляется ему агрессором, который в течение четырех с поло­виной столетий осуществлял экспансию своей индустриально-технической мощи на Восток в четырех основных направлениях: Россия, исламский мир, Индия и Восточная Азия. Для Тойнби представляется очень важным, что эта агрессия осуществлялась через освободившуюся от норм христианской традиции тех­нику (entfesselte Technik). Тот факт, что сегодняшний Восток сам начал широ­ко использовать технику, означает для Тойнби начало его активной самозащи­ты перед лицом Запада. Правда, в XVII веке иезуиты сделали попытку проповедовать христианскую религию индусам и китайцам не как религию Запада, но как религию универсальную, относящуюся равным образом ко всем людям. Тойнби считает, что эта попытка, к несчастью, провалилась из-за дог­матических разногласий между различными католическими миссиями и цен­трализованной проповеднической сетью иезуитов. Смысл Октябрьской ком­мунистической революции, согласно Тойнби, состоит в том, что Восток стал вооружаться освобожденной от христианской религии европейской техникой. Эту технику Тойнби называет "куском европейской культуры, отколов­шимся от нее к концу XVI века". Заметим эту важнейшую, абсолютно точ­ную формулировку.

Выясним теперь в свете "логики вопрос-ответ", что было тем вызовом и тем отзывом, которые исторически проявились в нашу эпоху через индустри­ально-технический рывок.

Из чего происходит индустриальная революция? Ответом на какой вопрос она является? Каковы ее истоки и ее родина, ее начало и ее мотивация? Она происходит с острова Англия и датируется XVIII веком. Повторим всем из­вестные даты— 1735 (первая коксовая печь), 1740 (первая литая сталь), 1768 (первая паровая машина), 1769 (первая современная фабрика в Нотингэме), 1770 (первый прядильный станок), 1786 (первый механический ткацкий ста­нок), 1825 (первый паровоз). Великая промышленная революция происходит с острова Англия, ставшего начиная с XIX столетия главной промышленной стра­ной мира. Этот исторический феномен, который мы постоянно должны иметь в виду, заметил уже первый немецкий социолог Лоренц фон Штайн в 1842 году.

Он писал по этому поводу:

"Удивительным образом и совершенно неожиданно, в то же самое время, когда во Франции распространяются идеи свободы и равенства, в Англии появляются первые машины. Вместе с ними открывается совершенно новая эпоха для всего мира в вопросах благосостояния, производства, потребле­ния и торговли. Машины стали подлинно- революционной силой в матери­альном мире, и из этого подчиненного ими материального мира они начали распространять свое могущество вглубь, во все сферы мира духовного."

"Удивительным, образом и совершенно неожиданно" причем именно "в Англии"'. В этих словах слышится жадное к познанию удивление молодого немца, который начинает осознавать историческую ситуацию своего народа и в Париже Луи Филиппа понимает, что политическая революция, расползаю­щаяся начиная с 1789 года по всему европейскому континенту, есть лишь бледный идеологический эпифеномен по сравнению с индустриальной револю­цией, распространяющейся из Англии и представляющей собой подлинно ре­волюционную силу. Так родилась только что приведенная нами замечательная фраза из главы под значительным названием "Пролетариат". В этом же тексте впервые в европейскую дискуссию вводится научное осмысление проблемы фундаментального различия между рабочей силой и собственностью.

Итак, индустриальная революция происходит из Англии XVIII столетия. Какова была историческая ситуация на этом острове в то время? Англия была островом, отделившимся начиная с XVI века от европейского континента и сделавшим первые шаги к чисто морскому существованию. Это, с историче­ской точки зрения, является для нас самым существенным. Все остальное — лишь надстройка, суперструктура. Какое бы внешнее событие мы ни выбрали в качестве окончательного шага к чисто морскому существованию, — захват Ямайки Кромвелем в 1655 году, окончательное изгнание Стюартов в 1688 году или европейский мир в Утрехте в 1713 году, — главным является следующее: один европейский народ начиная с определенного момента перестал считать остров, на котором он жил, частью несколько удаленной европейской Суши и осознал его как базу для чисто морского существования и для морского гос­подства над мировым океаном. Начиная с XVI века Англия вступила в эпоху великих географических открытий и принялась отвоевывать колонии у Порту­галии, Испании Франции и Голландии. Она победила всех своих европейских соперников не в силу морального или силового превосходства, но лишь исклю­чительно из-за того, что сделала решительный и бесповоротный шаг от твер­дой Суши к открытому Морю, и в такой ситуации отвоевывание сухопутных колоний обеспечивалось контролем над морскими пространствами.

Это был одноразовый, неповторимый, исторический ответ на столь же од­норазовый, неповторимый исторический вызов, на великий вызов века евро­пейских географических открытий. Впервые в известной нам истории человечества возник вызов, относящийся не только к конкретным рекам, берегам или внутриматериковым морям: впервые он имел планетарный, глобальный харак­тер. Большинство европейских народов осознали этот вызов в континентальных, сухопутных терминах. Испанцы создали свою гигантскую заокеанскую империю: при этом она оставалась сущностно сухопутной и строилась на обшир­ных материковых массах. Русские оторвались от Москвы и завоевали гигант­скую страну — Сибирь. Португальцам, несмотря на их удивительные достиже­ния в мореплавании, также не удалось перейти к чисто морскому существова­нию. Даже героический эпос эпохи португальских открытий, "Лузиады" Комоенса, говорят об Индийском океане по сути почти так же, как Эней Виргилия говорит о Средиземном море. Голландцы первыми пустились в глобальные мор­ские авантюры и долго оставались в авангарде. Но база была слишком слабой, укоренность в политике сухопутных держав слишком глубокой, и после за­ключения мира в Утрехте в 1713 году Голландия окончательно была привяза­на к Суше. Французы вступили в двухсотлетнюю войну с Англией и, в конце концов, проиграли ее. Англию континент особенно не беспокоил (the least hampered by the continent), и она окончательно и успешно перешла к чисто морскому существованию. Это создало непосредственные предпосылки для ин­дустриальной революции.

Бывший некогда европейским остров отбросил традиционную, сухопутную картину мира и начал последовательно рассматривать мир с позиции Моря. Суша как естественное жизненное пространство человека превратилось в не­что иное, в берег, простирающийся вглубь континентальных просторов, в backland. Еще в XV веке во времена Орлеанской девы английские рыцари, подобно рыцарям других стран, в честном бою добывали себе трофеи. Вплоть до XVI столетия англичане были овцеводами, продававшими шерсть во Флан­дрию, где из нее делали ткани. И этот народ превратился в нацию "ценителей морей" и основал не только морскую, но океаническую, мировую империю. Остров перестал быть отдельно расположенным фрагментом Суши и превра­тился в Корабль, лежащий на якоре вблизи континента. На место старого, сухопутного Номоса Земли вступил новый Номос, включающий в свою струк­туру освоенные пространства открытого Моря, но при этом отрывающий от­крытое море от континентальной массы и противопоставляющий пространст­во Моря пространству Суши, чтобы создать равновесие с помощью контроля над Сушей со стороны Моря. <…>

Раздел 4.

ТЕХНОЛОГИИ РАБОТЫ С КОНФЛИКТАМИ

 

Глава 18. Мониторинг предконфликтной ситуации. Предупреждение и профилактика конфликтов

49. В.Зартман. Превентивная дипломатия

Превентивная дипломатия начинается у себя дома, независимо от того, имеем ли мы дело с разделившимися, распадающимися или соседствующими государствами, касаемся ли взаимоотношений в области коммерции, безопасности или окружающей среды, независимо от этого, предвидение и предотвращение конфликта путем переговоров, а не рассмотрение его с жестких и заранее заданных позиций, является полезным политическим выбором. Он подразумевает замену подхода, предполагающего завоевание других (или преобладание над другими), подходом, ориентированным на ''завоевание'' сторонами друг друга путем убеждения. Он призывает смотреть в будущее, что предполагает хорошо обоснованные расчеты и преобразование конфликта в терминах, предусматривающих позитивную формулу для выработки сторонами соглашения. Сотрудничество, расчеты, переформулирование (в данном случае у автора речь идет о позициях - Перев.) – вот три основных элемента превентивной дипломатии. Иногда обсуждение данного вопроса на этом и заканчивается. Когда стороны движимы (и это главное!) перспективой будущего примирения, а не конфронтацией по отношению друг к другу, остальное – это детали и тактика. Действительно, многие из анализов спорных вопросов в различных сферах— уже разделившихся и распадающихся государств, в области территориальных и пограничных споров, межэтнических переговоров и разногласий по сотрудничеству, глобальных разногласий в области окружающей среды – акцентируют внимание именно на этих элементах как ключевых для успешного ведения превентивной дипломатии. Это заключение касается именно этих общих элементов, присущих практике и пониманию менталитета превентивной дипломатии, и которые выведены из отличных друг от друга областей анализа.

Политика превентивной дипломатии—это не просто идеологический выбор. Она не зависит просто от ''веры'' какой-либо стороны в мирные взаимоотношения, в возможность избежать политической катастрофы…или от каких-либо других идеалистических представлений. Эта политика для реалистов, которая делается ради эффективности и результативности. Стороны обнаруживают, что они могут увеличить шансы в деле достижения своих целей при меньших затратах, превращая своих оппонентов в своих союзников и соратников. Это подразумевает, как при любых переговорах, ''покупку'' сотрудничества с другой стороной, причем обязательно с учетом своих целей. Но при этом надо обязательно смотреть вперед и делать акцент не на приостановление старого или настоящего конфликта, а на возможности избежать будущих конфликтов. Это не подразумевает отречение от целей, которые явились предметом конфликта, а скорее предусматривает пересмотр, сокращение или расширение своих целей, по крайней мере, до тех пор пока они укладываются в те же рамки и достижимы в сотрудничестве с другой стороной. Выбор делается под натиском осознания будущих затрат в сравнении с настоящими и настоящих возможностей решения проблемы в сравнении с будущими

Требования превентивных действий выходят за рамки раннего предупреждения и перерастают в своевременное понимание проблемы, предшествующее предупреждению. Стороны просчитывают, что, если не предпринять сейчас действий, заплатив при этом какую-то цену, то будущие затраты окажутся значительно выше и сами будущие действия окажутся значительно более трудными. Они полагают, что есть больше шансов достичь большую часть своих целей сейчас, чем потом (а промедление, в свою очередь, увеличит будущие затраты)… Если только что-нибудь не будет сделано сейчас, то положение вещей ухудшится вдвойне—и не только в смысле затрат, но также в смысле возможности вообще чего-либо достичь. Надо подчеркнуть: это не простой расчет, как правило, присутствующий на переговорах, когда сравниваются альтернативные результаты, возможные на текущий момент....

Такие расчеты на будущее не являются типичными и для политической практики. Соображения рационального расчета достаточно популярны и являются обычной базой для принятия решений. Упреждающее принятие решений с целью избежать будущих потерь отличает искусное ведение государственных дел от простого ''присмотра'' за своими запасами и от ''тушения пожаров''. И все же именно в этом заключается "нормальная дипломатия". Превентивная дипломатия ассоциируется с таким понятием, как дальновидность, при этом подчеркивается тот факт, что ее успех зависит от распознавания факторов неопределенности в будущем, которые, в случае, если политика будет успешной, никогда не материализуются…Именно потребность действовать против факторов неопределенности делает превентивную дипломатию незаурядной. Даже тогда, когда одна сторона принимает установки превентивной дипломатии, она обычно должна ''превзойти'' различные расчеты другой стороны или других сторон, вовлеченных в конфликт. Если же ни одна из сторон не мыслит в терминах превентивной дипломатии, то нужна третья сторона для того, чтобы создать новые понятия и расчеты.

Итак, действительно, превентивная дипломатия не начинается у себя дома, но она заключается в потребности убедить своих как внутренних, так и зарубежных оппонентов в необходимости смотреть вперед. Если все же окажется, что превентивная дипломатия будет заключаться не в том, как действовать, а как заставить поступать другую сторону, то методы действия обеих будут фактически идентичными. Главные аргументы, имеющиеся у первой или третьей стороны (имеется в виду посредник – Перев.), с тем, чтобы убедить вторую сторону в необходимости вступить в переговоры по превентивной дипломатии--это грозящие ей потери от бездействия, перспективы положительного выхода из ситуации и получение от другой стороны согласия на участие в процессе примирения. Эти определяющие черты переговоров в режиме превентивности являются также главными факторами для стимулирования ситуации, которая обладает целостностью и преимуществами, но также имеет недостатки. Когда конфликтующие стороны считают, что потери от бездействия пока как бы не ощущаются и вполне переносимы, а перспективы совместного достижения успеха проблематичны для сторон или вообще равны нулю. Предложениям же примириться, по мнению сторон, нельзя доверять или они являются признаком слабости, которым можно легко воспользоваться. Тогда еще нельзя садиться за стол переговоров в режиме превентивности, поскольку нет базы, которая могла бы сделать эту политику привлекательной.

Условия

В основе того, что превентивная дипломатия более предпочтительна, чем конфронтация или позиция безразличия, лежат вполне объективные критерии эффективности и результативности. И это не просто идеологический выбор или философское пристрастие к либеральному, а не реалистическому подходу в международных отношениях. Поскольку этот выбор делается людьми, здесь имеют место субъективные оценки, что является вопросом понимания (если не философии) в том, что касается способности соотносить возможные выгоды и затраты. Благодаря этому пониманию, объективная база превентивности включает реальные затраты и возможности, которые обеспечивают структурные условия для переговоров. Их можно представить в виде шести условий, которые в плане их специфики могут быть представлены по восходящей линии.

Самое основное требование—это проблема, которую надо решить. Превентивная дипломатия --это попытка решения проблемы, где потери от беспорядка, неэффективности и неуверенности препятствуют достижению целей, ради которых и заключаются соглашения. Хотя на первый взгляд это может показаться банальным, важно признать, что превентивные усилия начинают оправдывать себя в ответ на брошенный вызов: "В чем проблема?". Нависшие опасности – это коллективное социальное зло, которое задевает некоторые аспекты безопасности взаимодействующих сторон. Но стороны должны быть убеждены, что опасность действительно нависла и их безопасность поставлена на карту. Иными словами, нужно избегать феномена стороннего наблюдателя, борясь с той точкой зрения, что это – чья-то проблема, которая разрешится сама собой. Проблема заключается в неурегулированности отношений, которая дорого обходится сторонам, независимо от того, является ли она следствием неопределенного статуса, вызывающего пограничные или территориальные споры, нестабильности, присущей разделившимся или разделяющимся государствам, или она является следствием раскола из-за стремительного соперничества в торговле или других отношениях.

Вторым компонентом является то, что и нужно предотвратить, т.е. ухудшающаяся ситуация, влекущая за собой еще большие издержки. Необходимо, чтобы проблема рассматривалась как нечто, что можно предотвратить, а не как проблема, с которой ничего нельзя сделать. И, если проблема будет понята как потенциальная возможность, элемент превентивности должен появиться как несомненный факт. Чем яснее то обстоятельство, что ситуация ухудшается, тем нужнее работа в плане предупреждения, но эта ясность несет на себе печать субъективности, допускающей много оттенков ''серого цвета''. Именно этот факт делает превентивную дипломатию такой редкой и трудной вещью: к тому времени, когда ход событий уже необратим, часто бывает слишком поздно для того, чтобы принять превентивные меры.

Понимание ухудшения ситуации и возможности ее предотвращения не представляли трудностей для дипломатов, которые занимались вопросами глобальной безопасности, которая оказывалась под угрозой из-за гонки ядерных вооружений. Они видели возможность выхода этого соперничества в данной области из-под контроля и работали на достижение предсказуемости, стабильности и прозрачности взаимоотношений. В других областях это понимание носило менее четкий характер, лишь с некоторыми элементами осознания того, что ситуация ухудшается. Это и явилось толчком к превентивным переговорам, в других же ситуациях понимание оказывалось слишком запоздалым, когда ход вещей приобретал необратимый характер.

Так, в некоторых странах пограничные конфликты были упреждены демаркацией, в то время как бездействие других приводило к войне. В других странах этнические разногласия удалось уладить до того, как они стали необратимыми. Опыт третьих показал, что эти разногласия можно устранить только тогда, когда за их улаживание берутся сами недовольные стороны. А когда насилие угрожает сорвать переговоры, направленные на то, чтобы положить конец этническим беспорядкам, решающим фактором в продолжении переговоров являлась установка на то, чтобы избежать самого худшего результата. Разделенная Германия смогла избежать угрозы войны путем принуждения и последующего объединения, в противоположность опыту Йемена, где при первоначальном разделении и последующем объединении страны не удалось избежать войны. В опыте же Кореи имели место как принуждение, так и война <...>. Вообще же в каждом конкретном случае разницу между проблемами, которые удалось предотвратить, и наоборот, следует искать контексте развития событий, как, впрочем, и в правильных ответных политических шагах сторон.

Третьим объективным элементом является возможность распределения затрат. Если сторонам суждено предпринимать попытки по предотвращению возможных катаклизмов, то им надо быть уверенными в том, что другие тоже будут нести груз этих усилий. Превентивная дипломатия всегда предполагает несколько сторон, будь то стороны, непосредственно вовлеченные в конфликт, или третья сторона, призванная стать между враждующими сторонами. Превентивная дипломатия всегда влечет за собой затраты, направленные на предотвращение наихудших вариантов развития событий. И именно затраты от предпринимаемых действий, а не от катастрофы, которую удается избежать, в первую очередь принимаются во внимание дипломатами при их подсчетах. Поэтому конфликтующие стороны должны осознать необходимость распределения текущих затрат с тем, чтобы снизить их для каждой стороны в отдельности, а также избежать будущих затрат для всех.

Так, политика демаркации и автономизации накладывает ограничения на участников конфликта и взаимоотношения властей по обе стороны границы. Попытки объединения разделившихся государств являются при этом не уступками, а принятием на себя обязательств: как политических, так и экономических. В нормальных отношениях сотрудничества конфликты можно предотвратить, когда затраты распределяются равномерно. Большая часть разногласий по поводу превентивных мер в области охраны окружающей среды от глобальных природных катастроф сконцентрировалось на том, как можно в равной мере распределить затраты сторон, без чего превентивные меры не могли бы найти поддержку. То же самое касается глобальных катастроф в области безопасности <…>.

Четвертое условие –это возможность получения новых преимуществ посредством превентивности. Доказано, что во многих случаях упреждение затрат недостаточно. Чтобы мотивировать превентивные переговоры должен быть в наличии альтернативный преимущественный фактор, т.е. возможность извлечь выгоду из результата, который следует за превентивными мерами. Превентивная дипломатия может привести к процветанию, а не просто помочь избежать затрат. Такие выгоды требуют действия, хотя, как указывает теория перспектив, они должны обладать более высоким уровнем определенности, чем просто защита от возможных потерь <…>

Изменение ставок (расстановки сил) подталкивает к превентивным действиям, когда стороны видят удобный случай для плодотворного сотрудничества вместо приводящего к нулевому результату конфликта. Так, осознание того факта, что озоновый слой находится под угрозой и необходимы меры для ее устранения, значительно обострилось, когда химические компании увидели возможность продавать заменители химикатов. До этого же они рассматривали превентивные меры как угрозу своим объемом продаж. Разделенные государства объединились, когда  действующие лидеры, как, например, в Йемене или альтернативные, как в Германии, увидели в объединении возможность более благоприятного будущего. Они увидели возможность не просто прыгнуть с тонущего корабля, а взойти на борт более способного к плаванию корабля. Затяжные пограничные конфликты урегулируются не тогда, когда взрывоопасность ситуации становится очевидной для сторон, а когда открываются новые возможности – такие, как, например, новые месторождения или просто развитие в регионе и когда обнаруживается, что их эксплуатация невозможна, пока над сторонами нависает неразрешенный конфликт.

Пятое условие—это исходящее изнутри давление. Внутренняя база для превентивной дипломатии имеет место как при возникновении угрозы, так и при ответных действиях. К этому процессу должна подключиться общественность или даже предвосхитить официальное признание предстоящих затрат и поддержать текущие затраты с целью предотвратить возможный конфликт. Если общественность не убеждена, что опасность приобрела угрожающие размеры, она не будет предпринимать усилия для ее предотвращения. Существует целый ряд косвенных предпосылок этого понимания. Оказывающая давление общественность должна быть убеждена в том, что в самóй опасности заложена предпосылка к ее устранению и что причина и следствие этой угрозы – не чья-то вообще, а их проблема.

Как правило, идущая изнутри реакция исходит не от общественности в широком смысле слова, а от весьма "разношерстной" публики, состоящей из идеологически мотивирующих свое поведение, обладающих самосознанием групп, а также групп, заинтересованных в получении прибыли. При этом последние особенно чувствительны к возможности извлечения выгоды из превентивного решения проблемы. Какими бы странными партнерами ни казались эти группы, поддержка обеих необходима, чтобы достойно встретить будущее. Их ''брак'' укрепляется, когда ухудшающаяся ситуация и вытекающая из нее необходимость в распределении затрат, имеют предпосылки, выходящие далеко за рамки конкретного случая, и когда требуется предпринять меры обобщенного характера…

Потребность в общественной поддержке также имеет отношение к составу руководящей группы. Проведенные исследования подчеркивают (при любом виде урегулирования конфликтов) потребность в "центристских умеренных коалициях", широко опирающихся на различные заинтересованные группы, которые открыты для различных точек зрения и подсчетов, имеющих место при превентивных действиях и убежденных в необходимости сдерживания жестких политиков, которые могли бы использовать конфронтацию в целях укрепления своих позиций. При многих типах угрозы (опасности) дополнительный мотив к превентивным действиям заключается в том, чтобы не дать экстремистам повода, который они могли бы использовать для отвлечения внимания во внутренней политике. Вместо того, чтобы оставлять представления и осознание на субъективном уровне, коалиции внутренней поддержки ставят превентивную дипломатию на более объективный уровень политики взаимоотношений элитных групп. Поляризованные экстремистские группы начинают войну или устанавливают, наконец, мир, но они редко предпринимают в политике дальновидные шаги.

Эти элементы поддержки со стороны общественности и элитных групп очевидны в опыте решения различных спорных вопросов. Поддержка общественности явилась самым существенным фактором, который направлял многие переговоры с целью предотвращения катастроф как в области безопасности, так и окружающей среде; …иногда эта поддержка шла даже впереди официальных шагов.

На лидеров, пытающихся достичь долгосрочных перемирий в своих спорах по территориальным вопросам и вопросам суверенитета, а также третьи стороны, пытающиеся вмешаться в споры о суверенитете, часто набрасывалась узда, когда они заходили слишком далеко по сравнению с общественностью, которая их до этого поддерживала. Существование умеренной центристской коалиции явилось существенным показателем в часто встречающихся спорных ситуациях по вопросам суверенитета, таких, например, как распад государства или его объединение, этнические или территориальные конфликты. Для большей уверенности лидеры, вовлеченные в превентивные демарши, должны притягивать к себе поддержку со стороны общественности и руководства, но, как непременное условие этого, в некотором смысле их должна подталкивать растущая потребность к действию.

Последним условием является гальванизирующее событие, (неважно: положительное или отрицательное), которое работает на улучшение других, более широких, объективных элементов. Гальванизирующие события великолепно мобилизуют разум, рассматривая затраты и проблемы с точки зрения будущего и укрепляя поддержку действий лидеров со стороны общественности. Иногда они, рискуя, подходят слишком близко к самому кризису, который уже слишком поздно предотвращать. Если проблемой не заниматься, то пограничные или этнические инциденты, жестокие столкновения между распадающимися или уже распавшимися государствами, балансирующая на грани глобальная безопасность или природная катастрофа являются последним предупреждением затянувшимся конфликтам, последним криком, который должен привлечь внимание, пока ситуация не стала необратимой. В подтверждение научным свидетельствам, вот-вот готовые произойти несчастные случаи, сигналы опасности (такие, например, как неожиданные неурожаи или рискованные несанкционированные столкновения), а также предупредительные декларации могут стать толчком к раннему осознанию, необходимому для того, чтобы начать подниматься вверх по лестнице превентивных действий. <…>

Процессы

При учете этих шести структурных условий, соответствующие процессы могут быть использованы первой или третьей стороной для того, чтобы способствовать превентивным переговорам. Эти процессы призваны изменить как точки зрения, так и расстановку сил для того, чтобы выработать раннее осознание необходимости предотвращения нависших угроз и альтернативных возможностей, вытекающих из эффективных превентивных мер. В уже рассмотренных нами областях спорных взаимоотношений намечается шесть последовательных шагов.

Основной шаг—это выработка раннего осознания проблемы. Этот термин используется в качестве более значимой альтернативы термину раннее предупреждение, который стал довольно популярным, но вводящим в заблуждение ''дорожным знаком'' на пути в превентивности… Раннее предупреждение означает, что вы смотрите (наблюдаете) любую область спорных взаимоотношений, где можно применить превентивные меры… Проблема заключается не в нехватке своевременных индикаторов, а в недостатке умения смотреть, в отсутствии политической культуры, которая благоприятствовала бы упреждающему анализу и решению проблемы. Таким образом, раннее осознание означает комбинацию способности "смотреть" и "видеть", возможность смотреть далеко вперед на отдаленные проблемы и умение идентифицировать уже имеющиеся предупредительные сигналы. Раннее осознание также предполагает аналитическое понимание возможности превентивных действий; понимание того, что проблема не только усложняется, но и с ней можно что-то сделать. Как и в любых переговорах, началом любых действий является диагноз…

В конце концов осознание и превентивность могут быть вопросом культуры; некоторые общества более склонны смотреть в будущее и более открыты пониманию того, что что-то можно сейчас предпринять. Скажем, американское общество разрывается между двумя этими пониманиями, но больше готово смотреть в будущее, нежели традиционные общества, представители которого воспитаны в духе фатализма. В народной культуре аксимы типа "Унция превентивных мер стоит фунта лечебных", "Семь раз примерь—один раз отрежь", "Лучше в безопасности, чем в горе", "Раньше предупредил—раньше вооружился", "Планируй наперед"и др. соперничают с такими максимами, как "Не тревожь беду, пока она не потревожит тебя", "Не ищи приключений", "Не буди спящую собаку" или недавно появившейся: "Не чини, пока не сломалось". (Заметьте, что в этом списке первые три максимы происходят из фаталистских и традиционалистских концепций в американской культуре, негритянских spirituals и иудаистских традиций). Возможно, именно эта амбивалентность, присущая большинству основных выражений о трудностях жизни людей, на которые и наталкиваются превентивные действия.

Другим шагом является устранение или, по крайней мере, уменьшение нерешительности. Осознанию способствует переход от уверенности, что опасности нет к неуверенности; решения, вытекающие из превентивных переговоров, должны преобразовать эту неуверенность обратно в уверенность; в понимание того, что опасности нет, но при новых (созданных превентивными действиями) условиях. Первый сдвиг (переход) осуществляется с помощью информации о настоящей и надвигающейся ситуации, а также с помощью анализа опасностей, внутренне присущих ей. Второй переход происходит с помощью соответствующих мер, чтобы распознать суть конфликта, устраняя его причины, смягчая его последствия, ограничивая возможности несчастных случаев и мотивированных инцидентов, заменяя опасную динамику более благоприятной. Необходимость сократить позиции неуверенности подчеркивает важность установления режимов, усиливающих предсказуемость за счет определенных правил.

Третьим шагом в превентивных действиях является переструктурирование проблемы таким образом, что имеющие к ней отношение могут увидеть суммарный положительный результат благодаря превентивным усилиям. Это означает устранение или смягчение дистрибутивного характера проблемы или же ее понимание и преобразование в интегративную (общую для сторон) проблему. Или же, если проблема действительно изначально дистрибутивна, то это означает поиск приемлемого понятия справедливости для того, чтобы разумно распределить результаты, вытекающие из превентивных переговоров. <…> Таким образом, переструктурирование является ключом к продолжающемуся процессу и естественному продолжению первого шага, заключающегося в осознании возможностей решения проблемы. Оно также является ключом к созданию атмосферы, которая, в свою очередь, лежит в основе последующих усилий и постоянно поддерживает надежду на мирное и плодотворное решение проблемы.

В то же самое время, в качестве четвертого шага, первая и третья стороны должны создать себе сторонников среди единомышленников (партнеров) по целям, и должны поощрять внутреннюю поддержку, которая уже должна существовать внутри их собственных политических линий действия. Это не должно быть отдельным усилием, поскольку, как уже отмечалось, оно взаимозависимо и переплетается с другими решениями, которые принимаются в ходе превентивных переговоров, если вопрос при этом оказывается довольно спорным. Это может даже потребовать усилий держать на месте умеренную центристскую коалицию, создавая благоприятные условия и адресуя свои обращения к группе поддержки в коалиции и помогая изолировать экстремистские силы. Широкое использование информации внутри национальных границ также становится важным аспектом превентивной деятельности.

Пятый шаг предполагает создание привлекательного и сбалансированного пакета (комплекса) возможностей с незначительными затратами по нескольким измерениям. Как указывают объективные данные, сегодняшние затраты должны быть меньше будущих затрат и должны быть при этом равномерно распределены. В дополнение к этому должны иметь место возможности благоприятного решения, которые будут предварять и перевешивать сегодняшние и будущие затраты, вызывая при этом поддержку лидирующих групп среди целых слоев общественности. Те же самые рассуждения распространяются и на контролирующие элементы соглашения путем выработки санкций за невыполнение и поощрений за исполнение его будущих положений. При распределении затрат и благоприятных возможностей необходимо проводить различие между сторонниками и противниками внутри затронутого конфликтом сообщества, так что "свободное плавание" не будет поощряться, в то время как участие в равной степени будет поощряться.

Заключительным шагом является создание нужного (соответствующего) режима, обеспечивающего процесс непрерывно продолжающегося предупреждения проблемы. Ведение дальновидной политики может стать способом заблаговременной борьбы с конфликтами, причем двумя способами: либо путем предвидения последствий какой-то особой ситуации, либо путем предвидения ситуаций общего типа. Первый из них включает особые расчеты и особые решения, принимаемые для того, чтобы предотвратить возникновение и разрастание конкретного конфликта. Второй подразумевает решения общего характера, а также механизмы для устранения элементов неопределенности как при рациональных расчетах, так и при принятии решений о создании режимов, призванных улаживать проблемы, которые могут привести к конфликту и насилию. Каждый из них пытается заменить проводимый в настоящее время опасный курс действий более благоприятной альтернативой выхода из кризиса.  <…>

Переговоры

Множество конфликтов было предотвращено. Многие из них были предотвращены именно благодаря переговорам по ряду спорных вопросов. Хотя каждый спорный вопрос имеет свои собственные характеристики, есть тем не менее и общие моменты, которые полезно рассмотреть.

В центре превентивных переговоров находится реструктуризация, изменение  ставок, поскольку это сделать легче, нежели изменить точки зрения. Изменение же ставок способствует изменению точек зрения. Ключом к тому, чтобы склонить стороны к превентивному выходу из ситуации (либо одной из сторон, находящейся в конфликте с другой, либо третьей стороны) является умение заставить стороны пересмотреть свою точку зрения на то, что именно вовлечено в конфликт. Это достигается посредством побочных вознаграждений, изменением формулировок или уступок. Нельзя априори  указать, какие из этих трех средств ''управления'' ставками предпочтительнее или нужнее. <…>

Рассмотрение силы как дополнительной величины в сочетании с возможными выходами из ситуации дает переговорщику возможность подумать о способах того, как сделать альтернативы более или менее привлекательными. Как привлекательные стимулы, так и последствия, показывающие, как не надо поступать, освещаются как дополнения или альтернативы либо для окончания, либо, соответственно, для продолжения конфликта. Например, стороны понимают, что достигнутое совместными усилиями процветание или экономическое развитие предпочтительнее пограничного, территориального конфликта или конфликта по поводу раздела государства, так же как и то, что продолжающийся прогресс в переговорах, направленных на прекращение этнического конфликта, является альтернативой  наихудшему результату, возможному в случае эскалации этого конфликта. Во время многих переговоров стороны часто ссорятся, жестикулируют или ведут себя хуже того, для того, чтобы проверить альтернативу или угрожающе помахать ею перед своим оппонентом… К сожалению, нельзя "размахивать" благоприятными альтернативами, по крайней мере, с одинаковой результативностью. Это походило бы на поддержку теории, согласно которой стороны склонны избегать потерь, а не гарантировать достижение своих целей. Однако, опыт решения спорных вопросов показывает, что стимулы намного чаще подвергаются испытанию, но они требуют больше времени, чтобы это дошло до осознания  сторон. Стороны чаще обещаниями, а не угрозами, склоняются к сотрудничеству в целях избежания конфликтов, скажем, в случае возникновения конфликтов в области охраны окружающей среды именно перспектива новых выгод решает исход сотрудничества, чтобы предотвратить наихудшее.

Регулирование ставками включает переформулирование позиций. Переговоры в целях предотвращения конфликтов идут легче, когда имеющиеся в настоящий момент элементы спора можно выразить в других терминах, даже без привлечения новых элементов в качестве стимулов. Так, стороны могут рассматривать предмет спора не как собственность, а как право пользования чужим имуществом; могут рассматривать автономию региона как альтернативу его выходу его из состава государства; предпочитают делать взаимные уведомления о военных учениях, а не запрещают их. Тогда ставки перестают  быть остро дистрибутивными, приобретают в большей степени мягкий характер, а возможности сторон становятся только интегративными. <.…>

Превентивные переговоры в своей основе обязательно включают изменение точек зрения. Как уже отмечалось выше, стороны должны менять точки зрения на свои взаимоотношения… Как бы объективно не менялись ставки, до тех пор, пока у сторон не изменятся взгляды на их взаимоотношения, конфликт будет продолжаться. Изменение точек зрения может происходит либо в направлении того, как рассматриваются ставки, либо в направлении того, как рассматривается другая или другие стороны. Это поразительно, как стороны, находящиеся в тисках жесточайшей демагогии по поводу глобальных конфликтов в области безопасности, в конце концов, начинают легче воспринимать друг друга, как потенциальных партнеров в предотвращении глобальных катастроф в области безопасности. <…>

И, наконец, процесс превентивной дипломатии обладает особой природой в области тактики переговоров. По своей сути, превентивные переговоры являются процессом интеграции, при этом наравне с высоким мастерством. Отсутствие же этих характеристик -- ключ к их провалу. В отличие от других переговоров, превентивная дипломатия не реагирует на созревшую проблему. По своей природе, она представляет собой шаги, предпринимаемые еще до того, как проблема заявит о себе. В результате этого, при отсутствии остроты ситуации, она должна создавать свою собственную мотивацию. Она должна выстраивать диспозицию, предполагающую учет двух факторов: push factor раннего осознания и pull factor’будущих завоеваний (приобретений). Оба фактора трудно достижимы, что само по себе объясняет редкие случаи достижения положительных результатов. Раннее осознание требует чувствительности к предупреждению и готовности действовать… Но укрощения бури и перераспределения будущих затрат недостаточно. Средства, призванные выполнить это, должны вместе с собой нести возможность просчитать настоящие и будущие затраты. Труднее всего делать уступки на будущее в условиях неуверенности, что заставляет превентивную дипломатию зависеть от условия раннего предупреждения, если она должна подстегнуть стороны к действиям, направленным на то, чтобы избежать будущих потерь.

 

50. К. Левин. Действенное исследование и проблемы меньшинств

За последние полтора года мне не раз приходилось вступать в контакт с самыми разнообразными орга­низациями, институтами и частными  лицами, кото­рые  обращались за  помощью  в сфере  групповых отношений. Среди  них были представители общин, образовательных систем, отдельных школ, самые раз­нообразные по  специфике и задачам  организации, созданные меньшинствами; среди них были предста­вители профсоюзов и администраций, департаментов национального правительства и правительств штатов, и многие другие.   

В результате этих контактов выявились два важ­ных факта: люди демонстрируют свою добрую  волю, они действительно готовы взвалить на себя решение проблем и приложить к этому максимум усилий. Если бы  эта добрая воля могла  трансформироваться в организованное эффективное действие, межгрупповые отношения  в Соединенных  Штатах  могли бы  быть почти безоблачными.  Но  именно здесь и  кроется сложность. Эти  заинтересованные люди чувствуют себя затерянными в тумане, и им не удается найти ответ на три вопроса: 1) какова имеющаяся ситуа­ция; 2) какие опасности существуют в ней; 3) и са­мое главное: что мы должны  делать?    Мы  проводили опрос  среди тех, кто занимается проблемами межгрупповых  отношений  в штате Кон­нектикут.

Мы хотели выяснить их модель понимания ситуации, направление их действий и те барьеры, с которыми им приходится сталкиваться. Довольно боль­шое  количество людей, кому по роду деятельности приходится заниматься  улучшением межгрупповых отношений, заявили, что, возможно, самая большая трудность их работы заключается в отсутствии у них достаточно четкого представления о том, что должно быть сделано. Тогда каким же  образом мы сможем справиться с экономической и социальной дискрими­нацией, если мы рассуждаем  не в терминах общих закономерностей, а с точки зрения того, как живется обитателям главной улицы и окраин, из которых со­стоит маленький или большой город, в котором это­му работнику приходится выполнять свою работу?   

Такая неопределенность объясняется, в частнос­ти, тем, что не существует определенных стандартов, посредством которых  можно  было бы оценить име­ющийся  прогресс. Когда такой социальный работник, возвращаясь  с добровольной  встречи, которую он помог организовать, думает о тех волнующих речах, что ему пришлось выслушать, о впечатляющем оформле­нии  сцены, о  хорошем  качестве пищи  во  время мероприятия, —  он не может  справиться с припод­нятым настроением, вызванным  общей атмосферой и хвалебными речами  окружающих  его друзей. И тем не менее, несколько дней спустя, когда ему стано­вится известно об очередном случае дискриминации, он  нередко задумывается о  том, не было  ли все происходящее  лишь  пусканием пыли в глаза и был ли он прав, принимая поздравления друзей за мери­ло прогресса в своей работе.   

Это отсутствие объективных стандартов достиже­ния прогресса приводит к двум следствиям.    

1. Оно мешает людям, занятым в сфере межгруп­повых отношений, испытывать  совершенно законное удовлетворение от работы, основанное на оценке ре­альных результатов. При подобных  обстоятельствах удовлетворенность либо неудовлетворенность своими собственными действиями начинает зависеть преиму­щественно от личностных особенностей работника.    

2. Там, где не существует объективных критериев успеха, не может быть никакого научения. Если мы не можем  определить, приводит ли то или иное дей­ствие к прогрессу, или же оно дает  обратный эф­фект, если у нас нет критериев оценки соотношения усилия и  успеха, мы можем   прийти  к неверному выводу и  стимулировать развитие вредных рабочих привычек. Установление реально существующих  фак­тов и их  оценка —   необходимое условие любого процесса обучения. Социальное исследование долж­но быть одной  из первоочередных задач практичес­кой работы по улучшению межгрупповых  отношений.

 

СПЕЦИФИКА И ФУНКЦИИ ИССЛЕДОВАНИЯ В ПРАКТИКЕ МЕЖГРУППОВЫХ ОТНОШЕНИЙ

Исследования, в которых  нуждается социальная практика, можно  наиболее точно охарактеризовать как исследования, результаты которых  могут быть использованы в социальном менеджменте  или соци­альной инженерии. Это  разновидность полевого ис­следования, предполагающего сравнительный анализ условий  и эффектов  различных  форм  социальной деятельности, это исследование, ведущее к опреде­ленным социальным действиям. Исследований, резуль­татом которых  являются только  книги, здесь явно недостаточно.

Данный подход ни  в коем случае не предполага­ет, что такое исследование носит менее  научный характер, что оно не такое тщательное, как того требует чистая наука, когда дело касается сферы социальных событий. Я убежден в том, что верно как раз обратное. Институты, занимающиеся инженерным делом, такие как Массачусетский технологический институт, все больше и больше обращаются к тому, что принято называть базовым  исследованием. Что касается социальной инженерии, то и здесь прогресс в значительной степени зависит от того, насколько быстро этот тип исследования в социальных науках может  обеспечить нам глубинное понимание тех за­конов, которые управляют жизнью общества. Подоб­ное «базовое социальное исследование» должно осу­ществляться на уровне математических и концепту­альных проблем, присущих  любому  теоретическому анализу. Оно  должно включать  в себя целый ряд дескриптивных процедур для выявления существую­щих фактов, касающихся больших  и малых социаль­ных образований. И прежде всего, оно должно быть основано на лабораторных и полевых экспериментах, посвященных  изучению социальных изменений.

 

ИНТЕГРАЦИЯ СОЦИАЛЬНЫХ НАУК

Любая  попытка улучшить межгрупповые  отноше­ния предполагает решение множества самых разнооб­разных задач. Нам приходится иметь дело с форми­рованием установок и моделей поведения в детском и подростковом возрасте, с проблемами ведения до­машнего хозяйства и проблемами изменений в право­вой структуре сообщества; нам придется принимать в расчет вопросы статусов и каст, проблемы экономи­ческой дискриминации,  политического лидерства и лидерства во многих других областях жизни сообще­ства. Нам придется  работать с такими маленькими социальными образованиями, как семья, клуб или группа друзей, с  более многочисленными  группами  — школой  и образовательной системой в целом, а так­же  с социальными  группами большого масштаба  — населением города, штата или страны, и, наконец, нам придется иметь дело с международными  проблемами.   

Мы  начинаем понимать» что совершенно бессмыс­ленно пытаться сделать что-либо с одним из этих ас­пектов межгрупповых отношений, не принимая при этом в расчет все прочие составляющие, и это верно как с практической, так и с научной точек зрения. Предста­вители каждой  из трех социальных  наук  психоло­гии, социологии и культуральной антропологии — на­чали приходить к мысли о том, что без помощи кол­лег из смежных дисциплин им не удастся далеко про­двинуться в своих разработках. В последние пять лет появилось наконец стремление к формированию  меж­дисциплинарного подхода; поначалу это было смутное» не оформившееся окончательно желание, теперь же эта тенденция достаточно очевидна. Что именно будет оз­начать такая интеграция, пока до конца не ясно; этот вопрос открыт. Может  быть, она приведет к слиянию всех социальных наук в одну, С другой стороны, она может означать простую  кооперацию различных наук для достижения конкретной практической цели, а имен­но улучшения  межгрупповых  отношений. Однако нет никакого сомнения в том, что в следующие десять лет мы  станем свидетелями серьезных попыток развития интегрального подхода к социальным исследованиям. И я думаю, что если мы хотим добиться более глубокого понимания и более эффективного управления межгруп­повыми  отношениями, экономика также должна  стать частью этой симфонии.

 

ДВА ТИПА ЗАДАЧ ИССЛЕДОВАНИЯ

Важно  четко понимать, что социальное исследо­вание должно  быть связано с решением двух совер­шенно  разных типов задач. К ним относятся изучение общих закономерностей групповой жизни  и ди­агностика конкретной ситуации.   

Процесс выявления общих закономерностей напря­мую  связан с отношениями между  возможными  ус­ловиями  и возможными   результатами. Они  выра­жаются  в формулировках, типа «если.., то...». Зна­ние закономерностей может способствовать достиже­нию  определенных целей при  определенных  усло­виях. Однако для эффективных  и верных действий инженеру будет недостаточно знания общих законов механики, точно так же, как и врач не сможет спра­виться со своей работой, если будет иметь представ­ление только об общих физиологических закономер­ностях. Им необходимо понять специфику той ситу­ации, с которой  они имеют  дело. Специфика  же выявляется посредством такого научного установле­ния фактов, которое получило название диагности­ки. И в любой сфере деятельности нам необходимы оба типа социального исследования.   

До недавнего времени установление реально суще­ствующего положения  дел в области межгрупповых отношений проводилось, главным образом, посредст­вом опросов. Однако сейчас мы достаточно критиче­ски относимся к результатам этих опросов. Хотя, в принципе, опросы довольно важны, они, как правило, проводятся посредством методов поверхностного сбо­ра информации, а не с использованием той предло­женной  Лайкертом процедуры глубинного интервью, которая дает нам возможность глубинного понимания всех мотивов, лежащих в основе выражаемых чувств.   

Вторая причина неудовлетворительности ситуации кроется в том, что мы все глубже и глубже осозна­ем тот факт, что простой диагностики — а опросы являются разновидностью диагностики — недостаточ­но. В межгрупповых  отношениях,  как и в  других сферах социального менеджмента, диагностика долж­на дополняться экспериментальным  сравнительным анализом эффективности различных методик  осуще­ствления изменений.

 

ФУНКЦИЯ И МЕСТО ИССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ СОЦИАЛЬНОГО ПЛАНИРОВАНИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

По  меньшей мере столь же  важным  для осуще­ствления качественного исследования межгрупповых отношений  является его адекватное положение сре­ди прочих действий в социальной сфере. Когда, где и кем должно проводиться социальное исследование?   

Поскольку нас  интересуют вопросы социального менеджмента, давайте более детально проанализиру­ем процесс планирования.   

Планирование обычно  начинается с некоей общей исходной идеи. По той или иной причине мы хотим достичь определенной цели. Каково точное определе­ние этой цели и как ее достичь, зачастую не совсем понятно. И в этом случае первый шаг должен заклю­чаться в тщательном анализе идеи всеми доступными средствами. Нередко требуется более детальное выяв­ление существующего положения дел. Если первый шаг планирования завершен успешно, то на первый план выступают  два других элемента: во-первых, «общий план» достижения  цели, и во-вторых, решение о том, каковы  будут действия на первом этапе. Обычно в результате такого планирования исходная идея под­вергается определенной трансформации.   

Следующий   шаг представляет собой осуществле­ние первого этапа общего плана.   

В  самых  высокоразвитых  сферах  социального менеджмента, таких как современный производствен­ный  менеджмент или военное  руководство, за этим вторым  шагом  также следует прояснение реальной ситуации. Так, например, при  бомбежке Германии какой-то завод будет выбран  в качестве первооче­редной  цели только после детального рассмотрения различных  приоритетов  и наилучших   способов и средств поражения данной  конкретной цели. Если в результате предпринятых действий  задача не будет выполнена, исходные планы будут немедленно пересмотрены с целью максимально точного и объектив­ного анализа новой ситуации.   

Этот пересмотр имеющихся  в наличии  сведений выполняет четыре функции. Во-первых, с его помо­щью  мы можем  оценить предпринятые действия, по­скольку он позволяет определить, оправдали ли они наши  ожидания. Во-вторых, у того, кто занимался планированием, есть шанс научиться чему-то ново­му, то есть он может получить новое общее пред­ставление, скажем, о достоинствах и  недостатках определенных видов вооружения  или способов дей­ствия. В-третьих, пересмотр имеющихся   сведений служит основой для более адекватного планирования следующего этапа работы. И, наконец, он служит основанием для корректировки «общего  плана».   

Следующий  шаг снова предполагает планирование, осуществление и выявление новых фактов  либо пе­ресмотр старых с целью оценки результатов второго шага, подготовки рациональной основы  для плани­рования третьего этапа и, возможно, очередной моди­фикации общего  плана.   

Рациональный  социальный  менеджмент,  таким образом, развивается по спирали, и каждый виток этой спирали состоит из планирования, действия и выяснения того, каковы результаты этого действия.   

Приняв  это к сведению, давайте на время обра­тимся к тому, каким образом можно управлять меж­групповыми отношениями. Я  не могу избавиться от чувства, что человек, возвращающийся  с успешно проведенной  встречи доброй воли, подобен капи­тану, которому показалось, что его судно слишком сильно ушло  вправо, и поэтому он резко повернул штурвал  влево.  Определенные  сигналы   убедили его в том, что руль подчинился движению штурвала. Обрадовавшись, капитан отправился на обед. И все то время, пока капитан наслаждался трапезой, его судно крутилось  на месте. В сфере межгрупповых отношений  действия слишком  часто основаны   на наблюдениях, сделанных «внутри судна», и слишком редко принимаются  в расчет объективные критерии, связанные с движением  этого судна в сторону на­значенной цели.   

Нам  необходим  пересмотр имеющейся  в нашем распоряжении  информации, чтобы мы могли понять, двигаемся ли мы в правильном направлении, и с ка­кой скоростью мы двигаемся. Если мы заинтересова­ны в  социальном развитии, то усилий университет­ских организаций по выявлению новых научных фак­тов будет явно недостаточно. Процесс исследования социальной ситуации должен стать составной частью организации любого образовательного процесса, свя­занного с осуществлением социальных действий.  

Идея создания исследовательских агентств такого рода, целью которых станет улучшение межгрупповых отношений, далеко не нова. К сожалению, многие из них ограничивают сферу своей деятельности изучени­ем подшивок газетных материалов. Однако за послед­ние годы  произошло несколько очень важных пере­мен. Около двух лет назад Американский еврейский конгресс основал Комиссию  по  отношениям между общинами  —  организацию, занимающуюся полевыми исследованиями. Ее основная функция — способство­вать установлению  контактов между  еврейскими и нееврейскими  образованиями в  области групповых взаимоотношений. Эта комиссия очень заинтересова­на, с одной стороны, в разработке группового подхо­да в противоположность  индивидуальному и, с дру­гой стороны, в использовании массового подхода по­средством радио и газет. Эти два канала информации представляют для исследовательского отдела Амери­канского еврейского конгресса особый интерес.   

Существуют  различные программы,  в которых в целях улучшения межгрупповых отношений пытаются задействовать образовательную систему; такой подход используют, в частности. Американский образователь­ный  совет, программы исследования межгрупповых отношений  в педагогических колледжах, Центр  по изучению  гражданского образования в Детройте и, в более общем  виде, Бюро  межкультурного образова­ния. Все они проявляют  заинтересованность в более реалистичных, то есть более научных процедурах оцен­ки и самооценки. Та же  самая тенденция, более или менее выраженная, —  наблюдается и в учреждениях, исследующих  только отношения между  негритянским и белым  населением, такие как Американский совет по расовым  отношениям  в Чикаго, Городская лига и некоторые другие. Важное  значение имеет и то, что Комиссия  штата Нью-Йорк  по борьбе с 'дискримина­цией создала подкомитет, отвечающий за сотрудниче­ство с исследовательскими организациями, и то, что в эту работу активно включилась Межрасовая комис­сия штата Коннектикут. Недавно созданные  большие исследовательские институты при университетах также способствуют расширению  кругозора многих из суще­ствующих  ныне  организаций такого рода, информи­руя их о возможностях использования научных мето­дов для решения  практических задач.  

 Мне  не удастся, даже в самой краткой форме, об­судить все известные мне проекты и представить резуль­таты, полученные в этих исследованиях. Среди них — обзоры современных методов исследования, о которых сообщается  в работе Гудвина Уотсона «Действия  по объединению» (1940); исследования развития установок в детском возрасте; исследования связи между межгруп­повыми установками и таким фактором, как политиче­ские убеждения и позиция человека в группе; экспери­менты по  изучению того, как лучше всего реагировать на вербальную агрессию, связанную с предубеждения­ми; эксперименты по трансформированию криминальных группировок  и других социальных общин; разработка новых диагностических тестов; и, наконец, что не менее важно, развитие более точных теорий социальных из­менений. К  сожалению, далеко не все результаты этих исследований на данный момент опубликованы. Однако я убежден в том, что в течение нескольких ближайших лет мы станем свидетелями появления множества важ­ных  практических исследований.

 

ПРИМЕР «ЭКСПЕРИМЕНТА ПО ИЗМЕНЕНИЮ» В СФЕРЕ ПРОБЛЕМ МЕНЬШИНСТВ

Мы  можем  привести один пример, хорошо иллю­стрирующий  потенциальные возможности кооперации между  практическими работниками и учеными, пред­ставляющими  социальные науки. В начале этого года председатель Консультативного комитета по расовым отношениям  штата Коннектикут, который  является еще и  главой Межрасовой комиссии штата Коннек­тикут, обратился к нам с просьбой провести семи­нар для пятидесяти социальных работников, занятых в сфере межгрупповых отношений  в разных городах этого штата.   

Возник  совместный проект, в котором приняли участие три организации; Консультативный комитет межгрупповых отношений штата Коннектикут, Комис­сия Американского еврейского конгресса по отноше­ниям между  общинами, и  Исследовательский центр групповой  динамики  при Массачусетском  техно­логическом институте. В Консультативный комитет вошли  Межрасовая   комиссия штата  Коннектикут, Департамент штата Коннектикут  по образованию и Ассоциация христиан и евреев региона коннектикут­ской долины. Ситуацию  в штате Коннектикут мож­но считать уникальной: там Межрасовая  комиссия входит в правительственные структуры. Было  оче­видно, что любое усовершенствование методов, осу­ществляемое в этой стратегически центральной ор­ганизации, даст серьезный и  длительный эффект. После  обстоятельного обсуждения  различных воз­можностей  был разработан план проведения следую­щего эксперимента.  

 Эксперименты последних лет показали, что миро­воззрения и стереотипы, определяющие межгрупповые отношения, не могут рассматриваться как черты лич­ности отдельных людей, поскольку они берут начало в стандартах культуры; то, насколько они стабильны, и то, как они меняются, в значительной степени зависит от того, что происходит в группах как целост­ных организмах. Опыты .тренинга лидерства убедили нас в том, что такие условия  являются одним  из самых действенных средств, с помощью которых мы можем  добиться усовершенствования навыков урегу­лирования межгрупповых  отношений.   

Однако даже  хорошо спланированный и успешно проведенный тренинг далеко не всегда может приве­сти к долгосрочным позитивным  эффектам  в сфере межгрупповых отношений. Человеку, вернувшемуся с тренинга полным энтузиазма и новых представлений, приходится снова сталкиваться с обществом, снова быть одному против ста тысяч. Высокая вероятность того, что его успешность не будет соответствовать его новому уровню  притязаний, очевидна, и вскоре разочарование  вынудит его вернуться к  прежним моделям работы. И  в этой связи перед нами встает вопрос, чрезвычайно важный в том случае, когда речь идет  о любых  социальных изменениях,  а именно проблема  их устойчивости.   

Для  того чтобы проверить некоторые гипотезы, касающиеся влияния отдельного человека на группо­вую ситуацию, в экспериментальной тренинговой груп­пе был  введен ряд новых условий. Как это обычно принято, некоторые участники были  единственными представителями своих городов. Однако было реше­но, что некоторые сообщества будут представлены не­сколькими делегатами; планировалось сформировать в группе определенные команды, которые продолжили бы совместную  работу и после окончания тренинга. Предполагалось, что это будет способствовать сохра­нению  энтузиазма и продуктивности работы группы и что большее количество членов группы будет зало­гом большей эффективности планируемых изменений. Третьей группе участников тренинга была обеспечена помощь  экспертов даже после их возвращения домой.  

Первый  этап осуществления такого проекта пред­полагал сбор информации   о разнообразных  типах межгрупповых проблем, с которыми вынуждены сталкиваться различные сообщества. Сообщества и коман­ды социальных работников в этих сообществах долж­ны  были  быть подобраны  таким  образом, чтобы можно  было  сравнить результаты этих трех экспе­риментальных подгрупп. Иными  словами, для осуще­ствления этого проекта нужно  было решить те же самые  проблемы, которые  мы  уже  рассматривали выше, когда говорили  о типичных этапах процесса планирования в целом.   

Члены  Консультативного совета Межрасовой ко­миссии штата Коннектикут  предоставили всю необ­ходимую  информацию,  на основе которой были вы­браны города, где предлагалось провести более де­тальное исследование. Для того чтобы оценить эф­фективность тренинга, была проведена предваритель­ная  диагностика, целью которой было   выявление стиля мышления  социальных  работников, направле­ния  их действий и тех трудностей, с которыми им приходится сталкиваться. Планировалось, что повтор­ная  диагностика будет проведена спустя несколько месяцев после окончания тренинга.   

Чтобы  понять, почему тренинг спровоцировал те или  иные изменения и почему некоторые изменения не произошли, нам, очевидно, необходимо вести на­учную запись основных  событий, имевших место во время групповой работы. И здесь, как мне кажется, перед исследователем встает самая сложная задача. Понятно,  что записи лекции или программы  будет совершенно недостаточно. Описание форм лидерства должно  включать в  себя: степень инициативности, проявляемой как отдельными лицами, так и подгруп­пами; распределение участников по подгруппам; имев­шие  место разногласия внутри и между этими под­группами; кризисы и их результаты; и, прежде все­го, целостные модели управления и то, как они день ото дня меняются. Именно эти масштабные аспекты, по всей видимости, определяют, насколько успешным будет тренинг. Задача объективной регистрации дан­ных, которая стоит перед исследователем, занимающимся  социальными науками, сродни задаче, кото­рую решает любой историк. Нам придется научиться справляться с этими довольно большими временными периодами и социальными образованиями, не снижая при этом  стандартов валидности и надежности, к которым мы  привыкли в психологических исследова­ниях, где мы имеем дело с более мелкими единица­ми действия и временными периодами от нескольких секунд до нескольких минут.   

Методы  регистрации существенных событии, про­исходящих  во время тренинга, включают в себя и оценочные сессии в конце каждого дня. Наблюдате­ли, присутствовавшие на сессиях различных подгрупп, регистрируют (с помощью  записывающего аппарата) подмеченные модели лидерства, степень прогресса в развитии группы, например, перешли ли они от ста­дии конгломерата отдельных людей  к стадии  фор­мирования чувства «мы», и так далее. Лидеры групп также  дают свою оценку проведенных сессий; кроме того, своими комментариями делятся некоторые уча­стники группы.   

На  меня произвело огромное впечатление то ис­ключительное влияние, которое оказали на сам про­цесс  тренинга эти оценочные встречи, задуманные изначально с целью научной  регистрации происхо­дящего. Атмосфера  объективности, готовность пре­подавателей к открытому   обсуждению  их ошибок приводили  к более полному пониманию  ситуации и способствовали возникновению  настроения ненапря­женной  объективности, которая нигде не достигает­ся с  таким трудом, как в сфере межгрупповых от­ношений,  где даже так называемые либералы  и те, кому  по роду занятий приходится заниматься опти­мизацией  межгрупповых   отношений, как правило, отличаются  чрезмерной эмоциональностью и  ригид­ностью  установок.   

Такого  рода опыт  убедил меня в том, что мы должны  рассматривать действия, исследования и тре­нинг  как треугольник, разрушение которого крайне негативно отразится на качественности трех его сто­рон и на  осуществлении наших целей в общем. Нам крайне редко удается усовершенствовать модель дей­ствий без соответствующего обучения персонала. Нам сегодня очень не хватает компетентных, хорошо обу­ченных работников; и это — одно из самых больших препятствий на пути прогресса в экспериментальных исследованиях в этой области. Обучение  большого количества социальных ученых, которые умеют решать научные проблемы и, помимо этого, знают, как обес­печивать работу конструктивных  и энергичных ко­манд, — вот необходимое условие прогресса социаль­ных наук, равно как и усовершенствования социаль­ного менеджмента в межгрупповых  отношениях.   

Во время работы группы я наблюдал, как делега­ты от различных  городов штата Коннектикут, быв­шие вначале лишь  массой отдельных людей,  зачас­тую имевших   прямо  противоположные  взгляды  и интересы, постепенно объединялись в совместно ра­ботающие  команды, причем это объединение проис­ходило не вследствие личной привлекательности, а на основе готовности к реалистичному восприятию труд­ностей, к честному сбору информации и к  совмест­ной работе по их преодолению. Когда я видел, как формируются  модели  ролевого взаимодействия, как принимаются  на себя обязательства, как на заклю­чительной сессии Консультативная комиссия  штата получила поддержку своего проекта по объединению преподавателей колледжей по  всему штату для ре­шения ряда  проблем, возникающих  в сообществах; когда я слышал, как делегаты и команды от различ­ных городов рассказывали о своих планах создания городских семинаров и о других проектах, реализа­цией которых  они были  готовы заниматься немед­ленно, —  я не  мог избавиться от ощущения,  что тесная интеграция действий, тренинга и исследова­ний открывает  широчайшие  возможности   в сфере межгрупповых  отношений. И мне  бы хотелось, что­бы и вы  почувствовали это.

Несомненно, межгрупповые отношения —  одна из самых важных  составляющих  национальной и меж­дународной обстановки. И сегодня мы гораздо луч­ше понимаем, что они могут стать бомбой замедлен­ного действия. Поэтому  при разработке стратегий социального исследования мы должны принимать  во внимание и  все подстерегающие нас на этом  пути опасности.   

И нам следует хорошо понимать различия между внешними  трудностями и препятствиями, стоящими перед социальными науками, и внутренними опасно­стями исследовательских процедур. Часто нам при­ходится иметь дело с людьми, которые придержива­ются того  мнения, что социальные науки в таком объеме нам вовсе не нужны. Среди этих привержен­цев здравого смысла мы встречаем и практиков всех видов, и политиков, и президентов  колледжей. К несчастью, многие представители естественных наук также протестуют  против столь обширного распро­странения наук социальных. Они, похоже, считают, что социальные науки не способны предложить что-либо ценное для практики социального менеджмента и никогда не смогут сделать это. И мне кажется, что у нас нет другого способа убедить этих людей, кро­ме  как представить им более прогрессивную соци­альную  науку.   

Вторая угроза социальной науке исходит от лю­дей  власти. Таких людей  мы встречаем  на всех управленческих уровнях: в профсоюзах, среди поли­тиков, среди правительственных чиновников и среди членов Конгресса. По всей видимости, все они боят­ся того, что не смогут поступать так, как им хочет­ся, если они, как и все остальные, будут знать ре­ально существующее  положение  дел. Я думаю, что социальным  ученым следует четко осознавать и юри­дическую  сторону этой  проблемы. Так, например, если результаты, полученные в ходе опросов Гэллапа, будут автоматически определять то, какими долж­ны  быть законы  Соединенных Штатов, мы  вряд ли сможем  назвать это здравой политикой. Нам следу­ет понимать  разницу между сбором  информации  и определением политических  стратегий и вниматель­но анализировать те процедуры, посредством кото­рых  собранные данные  будут  перерабатываться в юридические  формы, чтобы обеспечить демократиче­ский эффект.   

Однако  мы не можем усомниться в том, что зна­чительная часть нежелания увидеть реальное положе­ние вещей связана с враждебностью, которую испыты­вают к социальным исследованиям многие управленцы.   

Третий тип проблем, связанный с самой что ни на есть реальной тревогой части практиков, мы можем проиллюстрировать  на следующем  примере. Членам советов сообществ, которым мне приходилось сообщать результаты исследований, касающихся отношений между группами, казалось, что социальные ученые, представ­ляющие  университеты или исследовательские отделы национальных организаций, рано или поздно добьются такого положения, что смогут диктовать всем местным социальным работникам всех штатов, что тем следует делать и чего делать не следует.   

Очевидно, что  в их представлении  социальные науки —  это своего рода «технократия». Этот страх вызван весьма распространенным заблуждением, ос­нованным  на понимании  «закона». Социальные ра­ботники  никак не могут понять, что закон в соци­альных, как и в естественных науках, означает от­ношения  «если.., то...»; другими словами, опреде­ляет связь между гипотетическими условиями и ги­потетическим результатом. Эти  законы не говорят о том, какие условия имеют  место 6 определенном месте  б определенное бремя. Иными словами, пред­лагаемые наукой  законы не предполагают  решение диагностических задач, которые должны  быть  реа­лизованы в той или иной конкретной ситуации. Кроме того, законы вовсе не диктуют стратегию изменений. В  социальном менеджменте,  как  и в медицине, у практика обычно есть выбор между  различными методами лечения, и ему, как и врачу, необходим та­кой же  профессионализм  и такая же  изобретатель­ность в установлении диагноза и лечении.   

Для прогресса в социальных науках крайне важно, чтобы практики понимали, что на самом деле только социальные науки помогут им успешно справляться со своей работой. К несчастью ни социальные законы, ни социальные исследования не могут заставить практика стремиться к лучшему. Наука дает больше свободы и власти как врачу, так и убийце, как демократии, так и фашизму. Социальный ученый  должен осознавать свою ответственность за происходящее

 

ИССЛЕДОВАНИЯ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ МЕНЬШИНСТВОМ И БОЛЬШИНСТВОМ

Эта работа не ставит перед собой цели подробно обсудить результаты различных социальных исследо­ваний в сфере межгрупповых отношений. Однако мне кажется, что стоит привести два примера, которые, по моему мнению,  будут являться хорошей иллюст­рацией основных аспектов проблемы.   

Межгрупповые   отношения носят двухсторонний характер. Это означает, что для улучшения отноше­ний между группами должны  быть изучены обе вза­имодействующие  группы.   

В последние годы мы начали осознавать, что так называемые проблемы  меньшинств фактически явля­ются и проблемами  большинства, что негритянский вопрос — это проблема белых, что еврейский вопрос затрагивает в равной мере и нееврейские группы, и так далее. Столь же  верно и то, что межгруппо­вые конфликты  не могут быть разрешены без изме­нения  определенных аспектов поведения  и чувств меньшинства. Одно из  самых значительных препят­ствий на пути улучшения —  это, по-видимому, пре­словутый недостаток уверенности и низкая самооцен­ка большей  части меньшинств. Меньшинства,  как правило, перенимают  имплицитное  мнение о себе статусных групп, причем даже тогда, когда это мне­ние носит негативный характер. Существует немало сил, которые обусловливают  развитие глубинного антагонизма к своей собственной группе и у детей, и у подростков, и у взрослых представителей груп­пы. Вследствие этого возникают чрезмерная готов­ность к подчинению, чувство вины, эмоциональность, а также  другие формы  неэффективного поведения. Ни  личность, ни группа, находящаяся не в ладах с самой собой, не смогут нормально и счастливо со­существовать с другими группами.   

Социальный  ученый  должен понимать, что нам никогда не удастся решить  эту проблему, повысив самооценку членов меньшинства как отдельных лич­ностей. Дискриминация, с которой сталкиваются эти люди, направлена не против отдельных личностей, а против членов низкостатусной группы; и только под­няв их самооценку  как представителей группы до адекватного уровня, мы сможем улучшить ситуацию.   

Многие  белые жители Юга,  по всей видимости, понимают, что одним  из необходимых условий про­гресса является повышение самооценки негров Юга. С другой  стороны, идея позитивной программы по­вышения  лояльности к  группе представляется мно­гим либералам  парадоксальной. Мы,  похоже, уже привыкли  связывать групповую лояльность и груп­повую  самооценку с шовинизмом.   

Я думаю, что решение может быть найдено толь­ко тогда, когда мы обеспечим такой общий уровень групповой оценки и групповой лояльности (которые сами  по себе совершенно естественны и необходи­мы), который соответствовал бы уровню, присущему всем без исключения группам общества. А это озна­чает, что необходимо предпринять  все возможное, чтобы  снизить завышенную  самооценку некоторых групп. Им следует выучить молитву из музыкальной пьесы  «Оклахома»: «О, Боже,  помоги мне понять, что я  ничем не лучше  ближнего своего». Однако столь же важно  выучить и вторую часть этой мо­литвы, которая звучит приблизительно так: «...но что я так же хорош,  как и он». Мой опыт  говорит о том, что повышение самооценки меньшинств являет­ся одним из самых  важных стратегических средств для улучшения межгрупповых  отношений.   

Последний момент, на котором мне хотелось бы остановиться, касается отношений между местным, национальным и  интернациональным уровнями про­блемы. Ни один человек, работающий в сфере меж­групповых отношений, не должен закрывать глаза на тот факт, что сейчас мы все живем в одном и том же мире. И независимо от того, будет ли этот мир единым политически, или же  он разобьется на два полюса, все происходящие в нем события будут вза­имозависимыми. На  любую группу, проживающую  в Соединенных Штатах, будь то католики, евреи, гре­ки или негры, будет сильно влиять то, что происхо­дит в других частях планеты. Межгрупповые отно­шения в самой Америке будут в значительной степе­ни обусловливаться событиями  на международной арене и, в особенности, судьбой колониальных на­родов. Крайне важно, будет ли судьба этих стран развиваться по тому  сценарию, который Раймонд Кеннеди назвал международной  имперской полити­кой Джима  Кроу[50]. Готовы ли мы отказаться от той политики, которую проводим  на Филиппинах, и от тех сиюминутных  преимуществ, которые предостав­ляет Америке  эксплуатация зависимых государств, сделавшая колониальный империализм  самым нена­вистным институтом в мире? Или же мы будем при­держиваться той  философии, которую  предложил Джон  Коллиер в отношении американских индейцев и применение которой в зависимых от Америки странах так пропагандирует Институт  этнических про­блей  Следование этой модели постепенно приведет к увеличению  взаимозависимости, к установлению равенства и к развитию сотрудничества. Каким бы ни был  эффект  политики перманентной эксплуата­ции на международной  сцене, он неизбежно окажет влияние и на ситуацию в самих Соединенных  Шта­тах. Джим-кроуизм  в международной  политике на­несет значительный ущерб прогрессу в межгруппо­вых отношениях  в Соединенных Штатах  и, по всей вероятности, станет угрозой самой демократии.   

Нет никакого сомнения в том, что процесс меж­групповых отношений  полон опасностей и что раз­витие социальных наук в этой области сталкивается со множеством   препятствий. Однако  та картина, которую  мне удалось нарисовать, картина, иллюст­рирующая  прогресс в исследованиях, в особенности в том, каких успехов нам удалось достичь в сфере организации социальных исследований за последние два года, говорит о том, что мы многому научились. Масштабная  работа  по осуществлению социальных исследований в  области межгрупповых отношений, несомненно, сможет оказать благотворное, долгосроч­ное влияние на  историю нашей страны.  

 Однако  столь же очевидно, что эта работа тре­бует от социальных ученых огромного мужества. Того мужества, о котором Платон говорил так: «Мудрость порождает  опасность». Она требует максимальных усилий от лучших из нас и помощи  каждого из нас.

51. В.А. Тишков. [О сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов]

Под ранним предупреждением понимается основанная на локально-компаративном анализе способность оцени­вать социально-культурную и политическую ситуацию в многоэтничных странах, регионах и местных сообществах с целью определения существующей или потенциальной угрозы конфронтации и конфликта и способность  донести соответствующую оценку для возможного принятия превентивных мер со стороны общества и госу­дарства.

 

Деятельность по урегулированию конфликтов, как правило, останавливается на стадии прекращения вооруженного противостояния. Отсутствие результативных шагов по предотвращению или по дальнейшему разрешению конфлик­тов является барьером на пути установления стабильности. "Точное знание ситуации и выработка методов преду­преждения  и предотвращения межэтнического конфликта - задача, решить которую способны только ученые-специалисты. Инициатива создания этнологического мониторинга и организации экспертной деятельности в облас­ти изучения и разрешения конфликтов была проявлена специалистами в области этнических проблем (этнологами, политологами, социологами и психологами).   

Сеть этнологического мониторинга была создана в 1993 г. в рамках научного проекта «Урегулирование кон­фликтов в постсоветских государствах» как неправительственная экспертная организация. Основными спонсорами проекта с 1993 по 1999 год являлись Российская Академия наук и Карнеги Корпорация Нью-Йорка. Инициатором создания Сети и директором-основателем является профессор Валерий Александрович Тишков. Организаторами се­ти выступили Институт этнологии и антропологии РАН, Группа по урегулированию конфликтов (Кембридж, штат Массачусетс). 

Цель Сети — обеспечение мониторинга этнополитической ситуации в постсоветских странах для урегулирования конфликтов и обеспечение превентивных акций. Этнологический мониторинг представляет собой значительный на­учно-практический интерес не только в связи с потенциальными этнополитическими противоречиями. Наряду со срочным  реагированием на кризисные ситуации не меньшее значение имеет анализ долговременных тенденций в сфере межэтнических отношений. Мирные ситуации и позитивный опыт межэтнического сотрудничества являются примерами для «соседних» конфликтогенных государств и регионов со схожими исходными параметрами. Кроме того, этнологический мониторинг позволяет с помощью адекватной системы индикаторов определять реальную об­становку в том или ином регионе, в значит — снижать риск политических или экономических решений (например, предотвратить потоки беженцев, снизить риск при вложении финансовых средств в долгосрочные проекты в постсоветских государствах и т. п.)

Основу Сети составляют ученые-гуманитарии, представители местных научных учреждений или государственных и общественных структур. Большинство из них имеет ученые степени кандидатов и докторов наук, являются авто­рами серьезных научных трудов и пользуются авторитетом ведущих специалистов в стране, В регионе Северного Кавказа расположена наиболее сильная группа экспертов: С. И. Аккиева (Кабардино-Балкария), Э. Ф. Кисриев (Даге­стан), А.Б. Дзадзиев (Северная Осетия), Л.Г.Свечникова (Ставропольский край), Т. М. Полякова (Адыгея), А.П. Попов (Краснодарский край), М.М. Юсупов (Чечня), Л.Л. Хоперская и В.А. Харчёнко (Ростовская область)  

Сеть является уникальной и не имеет аналогов в мире. В 1999 г. об опыте работы этого проекта защищена док­торская диссертация в Восточном университете (США), Автор- Кирстен Фут, специалист в области теории активной деятельности и социально-психологических коммуникаций — охарактеризовала Сеть как «уникальное эпистемиологическое сообщество»

Насущная необходимость продолжения работы по расширению этнологического мониторинга и вовлечению в него большего количества экспертов представляется очевидной, хотя эта деятельность не всегда поддерживается властными структурами, а в некоторых республиках к ней относятся с ревностью и настороженностью, вместо по­лезного взаимодействия.

 

Деятельность  Сети:  

§         взаимодействие посредством электронной коммуникации ведущих специалистов в целях производства и обмена аналитической информацией;   

§         основанный на местной экспертизе регулярный анализ этнополитической ситуации в форме сообщений, докла­дов и прикладных разработок;   

§         работа по модели этнологического мониторинга и раннего предупреждения;    публикация бюллетеней, обзорных докладов и методических материалов;

§         использование мирового опыта и современного знания о конфликтах через ежегодные семинары и другие международные контакты;  

§         обеспечение постоянных консультаций для специалистов по разработке систем урегулирования конфликтов, по  процедурным вопросам переговоров в районах конфликтов, а также по вопросам подготовки и реализации программ в области национальной политики.

Основная форма деятельности — регулярное издание Бюллетеня этнологического мониторинга (один раз в два месяца), который рассылается ведущим политикам и экспертам России и других стран бывшего СССР. Этим изданием  активно пользуются  ответственные работники многих  российских ведомств, законодатели, общественно- политические деятели, имеющего отношение к Сфере межэтнических отношений и конфликтов.   

Тренинг-семинары и конференции:  С 1992 г. было проведено 10 тренинг-семинаров и 5 конференций по вопросам урегулирования конфликтов для ме­стных и международных неправительственных организаций и активистов-миротворцев. Семинары: Клязьма (Под­московье), 1992; Лесные дали (Подмосковье), семинар для журналистов, Москва, 1993. Начиная с 1994 г. проводятся  ежегодные семинары Сити, преимущественно в тех регионах мира, где имеется сходные конфликты и опыт их раз­ решения: Голицино 1994 г.; Кйпр,1995 г.; Лондондерри (Северная Ирландия), 1996 г.; Шри-Ланка, 1997 г.; Хвар  (Хорватия), 1998 г., Барселона (Каталония, Испания), 1999 г.   

Международные  конференции:  1992 г. «Урегулирование межнациональных конфликтов»; 1992 г. «национальная политика в Российской Федера­ции»;1997 г. «Роль НПО в этнополитических конфликтах»; четвертая Международная конференция Сети этнических  исследований (INCORE, Северная Ирландия).   

Сеть осуществляет сотрудничество с исследовательскими центрами и группами, а также с конфликтологическими и миротворческими службами и организациями в странах СНГ и Балтии, В России Сеть сотрудничает с Федерацией мира и согласия, организацией «Сенежский форум», экспертными и исследовательскими центрами в других городах. Во Владикавказе (Северная Осетия) на базе группы Сети этнологического мониторинга создан Центр этнополитических исследований. Оказывается поддержка созданию конфликтологических центров и миротворческих неправительственных организаций. Осуществляется сотрудничество с аналогичным Проектом по этническим отно­шениям (Принстон, CШA), действующим в странах Восточной Европы.   

В рамках программы ЮНЕСКО  «Управление социальными трансформациями» MOST) осуществляется подготовка  моделей этнологического мониторинга на основе разработанной В.А. Тишковым системы 46 индикаторов. Издано 15 'монографических описаний, два из которых (Калмыкия и Тува) переведены и изданы на английском языке. Совме­стное организацией «Международная тревога» (Лондон) опубликовано пособие по разрешению конфликтов, Сеть  имеет связи с научными центрами и конфликтологическими службами в Норвегии (PRIO), Северной Ирландии  (INCORE), Шри-Ланке (ICES), Испании, других странах.

 

Миротворческая практическая деятельность:

Опыт и информация, полученные экспертами за годы существования Сети, активно использовались и используются в практической деятельности по стабилизации этнополитической обстановки на постсоветском пространстве. Участ­ники EAWARN  как эксперты в вопросах этнополитики участвуют в переговорах и посредничестве между конфлик­тующими  сторонами. Среди событий, в которых участники Сети принимали непосредственное участие, можно выде­лить следующие:   

-         работа в составе комиссий и делегаций по мирному урегулированию чеченского конфликта и по обмену захва­ченных заложников (1994-1996 гг.);    

-         разработка государственной национальной политики РФ, политики в отношении зарубежных соотечественни­ков и политики на Северном Кавказе (1996-1998 гг.);    участие в разрешении кризисных ситуаций (Буденновск, 1996 г., Кизляр и Первомайск, 1996 г.);   

-         переговоры между североосетинской и ингушской сторонами; 

-         урегулирование конфликта в Южной Осетии (1996-1998 гг.);     

-         урегулирование конфликтов между казачеством и дагестанской диаспорой в Ставропольском крае (1994 г.);    

-         розыск без вести пропавших и насильно удерживаемых в Чеченской Республике лиц;    

-          участие в подготовке и подписании соглашения о прекращении боевых действий вооруженным сопротивлением в Чеченской Республике в селе Новые Атаги (август 1996 г.);    

-         миротворческие акции совместно с неправительственными организациями, религиозными лидерами, казаками, старейшинами на Северном Кавказе.

 

Центром опубликована серия монографий по вопросам этничности, национализма и этнических конфликтов, по во­просам вынужденной миграции и беженцев. В общей сложности выпущено 10 монографий, создано 15 моделей эт­нологического мониторинга на примере различных государств и регионов постсоветского пространства.

Глава 19. Улаживание (или собственно урегулирование) конфликтов

52. Р.Дарендорф. Общество и свобода

53. М.М. Лебедева. [Технологии урегулирования в ряду других форм воздействия на конфликты]

ПРЕДУПРЕДЕНИЕ, УРЕГУЛИРОВАНИЕ И РАЗРЕШЕНИЕ

КОНФЛИКТОВ

Как и термин «конфликт», понятие «мирное урегулирование» конфликта или кризиса определено далеко не однозначно. Существует множество различных взглядов и теоретических подходов, в, рамках которых разрабатывается и применяется своя терминология. Чаще  всего под «урегулированием» в широком смысле подразумеваются любые действия направленные на предотвращение или пре­кращение  вооруженной борьбы и разрешение противоречий мир­ным  способом. Несмотря на пестроту определений и точек зрения, среди них выделяются три основных  теоретических направления, которые ориентированы на разработку вопросов, связанных:

• с предупреждением открытых, вооруженных форм проявле­ния конфликтов, сопровождающихся насильственными действиями — войнами, массовыми беспорядками и т.п. (pre­vention of conflict);     

• с улаживанием конфликтов (урегулирование конфликтов в       узком смысле, или управление конфликтами), направлен­ным на снижение уровня враждебности в отношениях сторон, переводом конфликта в русло поиска совместного решения проблемы  (conflict management);     

•  с разрешением конфликтов, предполагающим устранение вызвавших их причин, формирование нового уровня взаимо­       отношений участников (conflict resolution).

Говоря о первом направлении теоретических работ — о предупреждении конфликтов,— следует особо подчеркнуть, что речь  идет не о стремлении разработать основы некоего бесконфликтного общества (это невозможно), а именно об условиях предотвращения открытых форм конфликта, связанных с вооруженной  борьбой.

Конфликт  практически никогда не возникает внезапно. Всегда есть некие предварительные сигналы: несогласие с действиями другой стороны, возражения, недовольство и т.п. Поэтому исследователи, работающие в рамках первого направления, особое внимание обращают на раннюю диагностику конфликта, а также на разработку методов предупреждения насильственных форм его развития.

В самом начале зарождения этого направления усилия ученых были направлены главным образом на поиск четких критериев, по которым  можно было бы  судить о потенциальном развитии насильственных форм конфликта. Особое внимание уделялось исполь­зованию стандартизированных процедур, основанных на отслеживании (мониторинге) конфликта с помощью ЭВМ. Еще в 60-х годах в Массачусетсом технологическом институте США под руководством Л. Блумфилда была предпринята попытка формализованного анализа конфликта на основе базы данных и программ, заложенных  в ЭВМ. База данных, подготовленная Л. Блумфилдом и его коллега­ ми, включала в себя: а) банк по 27 конфликтным ситуациям; б) банк  по мерам, предпринятым в том или ином случае и ослаблявшим или .  усиливавшим конфликт. Программа обеспечивала как информаци­онный  поиск по этим 27 конфликтам, так и прогноз относительно , развития нового конфликта. Причем информация о новом конфликте  вводилась в машину в формализованном  виде и сравнивалась с  предыдущими   случаями. Эта модель оказалась одной из наиболее  удачных и нашла применение в государственных структурах США  для информационной  и аналитической поддержки при принятии решений  в Конфликтных  ситуациях. Впоследствии модель была усовершенствована, и в 1997 г. появилась новая работа Л. Блумфилда совместно с А. Моултоном, в которой поиск оказался воз­можным  уже по 85 конфликтам.

И  все же отслеживание конфликта на основе формализован­ных  моделей имеет ряд ограничений. Во-первых, проблематичными являются критерии, по которым сравниваются конфликты, а  также сами алгоритмы сравнения. На этот момент обращал вни­мание и сам Л. Блумфилд, признавая, что формализованная мо­дель не может заменить человека, его опыт и интуицию в решении  проблем конфликта. Во-вторых, поскольку конфликт — крайне  сложное явление, то даже самые простые модели оказываются громоздкими и дорогими. В-третьих, и это главное — они не позволяют достоверно судить о наличии конфликтного потенциала и „тенденциях развития конфликта. Кроме того, остается открытым  вопрос о том, как воздействовать на латентный конфликт и можно  ли в принципе сделать что-нибудь для предотвращения перехода его в форму вооруженного противостояния. Однако последнее ог­раничение в большей мере касается практиков.

Сегодня, хотя разработка стандартизированных процедур от­слеживания   потенциальных конфликтов продолжается, больше внимание уделяется не столько поиску индикаторов конфликта, сколько изучению проблем, связанных с формированием неконфронтационного сознания, а также развитию институтов и механизмов для реализации переговорного процесса. 

Второе направление ориентировано на изучение вопросов ула­живания конфликтов, т.е. урегулирования в узком смысле этого слова, или управления конфликтами. Данное направление наиболее тра­диционно и потому лучше разработано в теоретическом плане. Оно  нацелено на анализ возможностей ограничения открытого конфликта (недопущение его расширения), на прекращение конфликт­ных действии, снижение уровня противостояния сторон, деэскалацию напряженности, снижение уровня враждебности в отноше­ниях, отказ каждого частника от односторонних действий и пере - ход к поиску совместного решения проблемы. »

В  последние годы все большую популярность при изучении (путей урегулирования конфликтов приобретают идеи политичес­кого менеджмента (отсюда одно из названий направления — «управление конфликтом»). Специалист в области конфликтологии  ) Й. Галтунг определил управление конфликтами как умение поддерживать отношения ниже уровня на котором, возможнее угроза для системы в целом.    

Авторы, занимающиеся исследованием управления конфлик­тами, делают акцент главным образом на процессах принятия ре­шения  в конфликтной ситуации и разработки принципов поведе­ния, направленных на мирное окончание конфликта. Важнейшим  моментом  в данном направлении является ориентация на рациональные формы разрешения конфликта, в том числе на методы  увязки интересов и целей сторон.

Переговоры и посредничество —главные объекты анализа во   втором направлении исследования вопросов урегулирования кон­фликтов. Основное внимание при этом уделяется технологии урегулирования. Кроме того изучаются и такие процедуры, как введение войск для поддержание мира, а также санкции.

В русле направления по урегулированию конфликтов, как правило, исследуются различные методы воздействия на конфликт, используемые в рамках официальной дипломатии. Однако в пос­леднее время для проведения переговоров и посредничества чаще   стали привлекаться не только дипломаты, но и военные (напри­  мер, при урегулировании  конфликта  в Чечне), бизнесмены   (К. Боровой, бывший тогда президентом одной из крупнейших   торговых бирж России, посетил в апреле 1992 г. Ереван и Баку, где    обсуждал с высшим руководством Армении и Азербайджана пути   урегулирования конфликта в Нагорном Карабахе), а также общественные, религиозные деятели и частные лица. В связи с этим сфера исследования данного направления расширилась.   

Третье теоретическое направление связано с проблемой разрешения конфликтов. В отличие от предыдущего оно ориентировано   не на изучение возможностей сглаживания противоречий и достижение компромиссного решения, а на анализ путей их разрешениям. В связи с этим объектом изучения в меньшей степени высту­пает здесь технология проведения переговоров или посредничест­ва, которая интересует ученых лишь в той мере, в какой она спо­собствует действительному разрешению противоречий. Главное же   в исследованиях третьего направления— выявить возможности их   разрешения. К. Митчелл выделяет следующие параметры, на основе которых можно судить о том, что конфликт является действительно разрешенным:

• проблема исчезает с политической повестки дня;      

• решение  принимается всеми участниками конфликта, как,     на уровне элит, так и на уровне масс;      

• нет нужды в поддержании условий соглашения третьей стороной, т.е. соглашение является самодостаточным;   

 • соглашение воспринимается всеми участниками в соответ­ствии с их собственными системами оценок как честное и        справедливое;      

• решение  не является «компромиссным», поскольку сторо­нам не пришлось довольствоваться лишь частичной реали­зацией своих целей;      

• соглашение устанавливает новые, позитивные отношения        между участниками конфликта;

• участники добровольно принимают условия соглашения без какого-либо давления извне.

Исследователи, работающие в русле этого направления, исхо­дят из того, что разрешение конфликта должно основываться на изменении глубинных, психологических структур участников кон­фликта, и прежде всего на уровне масс. Поэтому большое внимание здесь обращается на изучение базисных потребностей (потреб­ность в безопасности, идентификации с группой и т.д.), чему, в   частности, посвящены работы Дж. Бертона и его последователей.   Согласно их точки зрения, большинство конфликтов возникают в   результате того, что одна из сторон не учитывает базисные потребности другой. На самом же деле эти потребности не являются   взаимоисключающими,  как подчеркивает Дж. Бертон, поскольку   ресурсы для них в принципе не ограничены. Например, удовле­творение потребности в безопасности одной стороны вовсе не пред­полагает, что делать это надо обязательно за счет ущемления без­  опасности другой. То же самое относится и к потребности в иден­тификации  с группой. Поэтому для разрешения конфликта, во-первых, следует правильно определить базисную потребность, лежащую в основе конфликта, во-вторых, найти такое решение, которое полностью удовлетворяло бы потребности всех участников.   Правда, в данном случае не совсем ясным остается такой вопрос:   если добиться полного взаимопонимания  сторон относительно   причин, лежащих в основе конфликта, то значит ли это, что будет   обязательно найдено и решение конфликта? На практике ответить   на этот вопрос оказывается крайне сложно.    

Вторым  важным моментом в исследованиях, проводимых в рам­ках разрешения конфликтов, является обращение к изучению не  столько политической элиты и предпринимаемых ею шагов, сколько масс. Исследователи, придерживающиеся данного направления, исходят из посылки, что именно на уровне масс конфликт возникает и развивается. Следовательно, например, конфликт двух об­щин  на Кипре можно приглушить  на уровне сверхдержав, кото­рые не допустят вооруженных столкновений, а разрешить его можно   только на уровне общин.  

Вследствие особого внимания исследователей к массовому со­знанию, установкам, потребностям и т.п. масс они большое значе­ние придают изучению контактов между представителями вражду­ющих  сторон. В ситуациях, когда конфликт обусловлен, по терми­нологии американского исследователя В. Волкана, сильной «пси­хической травмой» в межнациональных отношениях (как, например, на Кипре, на Ближнем Востоке и в других очагах длительных конфликтных отношений), такого рода контакты помогают изме­нить общественное мнение, делают его более терпимым к взглядам противоположной стороны.    

Направление связанное с разрешением конфликтов получило значительное прикладное развитие в 80-х годах. Одним из импульсов к его дальнейшему развитию стало формирование подхода, получившего название «второе направление дипломатии» (Track II Diplomacy), в отличие от традиционной дипломатии, т.е. ее «пер­вого направления», изучением которого в большей степени занимаются исследователи работающие в рамках направления по улаживанию  конфликтов.    

До недавнего времени шли довольно жаркие дискуссии по по­ воду перспектив использования на практике результатов исследований каждого из трех направлений. Основными вопросами этих  дискуссий были следующие: возможно ли действительно предуп­редить развитие вооруженных форм развития конфликта? Реально  ли путем переговоров и посредничества разрешить противоречия? Возможно ли вообще разрешение противоречий или это выступает скорее как идеальная цель?    

Впоследствии стали больше обращать внимания  на наличие  общих моментов между указанными направлениями, а не на различии между ними. В  результате выяснилось, что направления по предотвращению конфликтов и по их разрешению не столь расходятся, поскольку оба придают большое значение изменению цен­ностей и установок на уровне массового сознания. В свою очередь, после того, как в рамках направления по улаживанию кон­фликтов получили развитие идеи, согласно которым стороны при  урегулировании конфликтов должны прежде всего ориентироваться  ,на анализ проблемы (в частности, эти идеи получили развитие в  работах Г. Райффа, Р. Фишера и У. Юри, Д. Прюитта и ряда других авторов), направление по улаживанию конфликтов стало включать в себя как бы два этапа: снижение уровня противостояния и поиск взаимоприемлемого решения. В результате исчезла пропасть, разделявшая нaпpaвлeния по yлaживaулаживанию и разрешению конфликтов, считавшиеся ранее принципиально различными. Некоторые исследователи теперь все чаще   подчеркивают, что «первое» и «вто­рое» направления дипломатии не только не противоречат друг другу,  но, более того, являются дополняющими. Так, Г. Келман и С. Коэн,  которые проводили встречи между представителями конфликтую­щих сторон в рамках «второго направления дипломатии», отмеча­ют, что такие встречи не могут рассматриваться в качестве заме­щающих  дипломатические и политические переговоры. Скорее они  представляют собой подготовку к ним.

Вместе с тем отмечается, что ориентация на поиск согласия на  официальном уровне облегчает проведение встреч в рамках «вто­рого направления дипломатии». Одновременно был сделан «шаг   навстречу» и представителями направления по урегулированию   конфликтов. Они стали больше внимания уделять контактам вне   официальных рамок переговоров. Один из примеров — описанная   американским дипломатом П. Нитце «прогулка в лесу» в Австрии   этого дипломата (руководителя американской делегации) с совет­ским партнером по переговорам Ю.А. Квицинским, в ходе кото­рой американцы внесли на рассмотрение советской стороны предложения по ограничению ядерных вооружений в Европе.

 

Возможные типы соглашений и решений   при урегулировании конфликта

Выделяется три основных типа соглашений в зависимости от   того, насколько полно разрешаются в этих соглашениях противо­речия участников конфликта на основе достигаемых ими догово­ренностей:

• соглашение о перемирии;      

• соглашение по урегулированию конфликта;

• соглашение о разрешении конфликта.

Соглашение  о перемирии (truce) означает прекращение на какое-то время вооруженных столкновений (т.е. перемирие предпо­лагает, что до подписания соглашения конфликт находился в во­оруженной  стадии). Сам термин известен еще со средних веков,   когда враждебные действия прекращались в дни, которые устанавливались церковью. Практически перемирие не затрагивает противоречия, лежащие в основе конфликта, но позволяет на какое-то   время (иногда  это может быть значительный промежуток) остановить насилие. В одних случаях к перемирию может принуждать тре­тья сторона, угрожая применением санкций, нанесением бомбовых   ударов и т.д., если враждебные действия не будут прекращены. В  других случаях участники конфликта могут сами идти на переми­рие в расчете на то, что в дальнейшем они начнут переговоры об   урегулировании проблемы или просто получат передышку.     

Перемирие  может быть довольно продолжительным  (напри­мер, Соглашение о перемирии в Корее, подписано еще в 1953 г.),   однако стороны, как правило, хорошо осознают его временный   характер и в период перемирия ведут себя сообразно тому, что они   собираются делать в дальнейшем, т.е. либо готовятся к продолже­нию  военных операций, либо просчитывают варианты урегулирования конфликта мирным путем.    

Соглашение, основанное на урегулировании (settlement) кон­фликта, подразумевает нахождение решения путем увязывания  интересов и целей сторон и тем самым снижения остроты проти­воречий. Такое соглашение является, как правило, результатом  переговоров.

 Соглашение,   основанное на разрешении (resolution) конфлик­та, предполагает, что участники полностью разрешают существую­щие между ними  противоречия и переводят свои отношения на  принципиально иной уровень.    

В отличие от перемирия, соглашения, ориентированные на  урегулирование конфликта и на его разрешение, не обязательно  подразумевают, что между участниками до заключения этих соглашений имели место вооруженные столкновения.    

Проблемы, связанные с перемирием, а также технологией его  достижения разрабатываются в рамках второго теоретического на­ правления (улаживание конфликтов); проблемы и технология со­глашений по разрешению  конфликтов — в рамках третьего на­ правления; вопросы же и технологические процедуры соглашений  по урегулированию — главным образом в рамках второго и отчас­ти третьего направлений (если стороны ориентированы на совмест­ный поиск решения проблемы).   

Достижение  соглашений возможно на основе решений трех  типов:

• нахождения принципиально  нового решения, «снимающе­го» противоречия сторон;     

• серединного решения, основанного на увязке интересов и       компромиссах;     

• асимметричного решения, предполагающего в значительной   степени удовлетворение интересов одного участника конфликта и игнорирование большинства интересов и целей       другого.

Отличительной стороной принципиально нового решения (но­вовведения) является то, что противоречия исчезают и взаимоот­ношения  сторон меняются кардинальным образом. Так бывает,  например, когда враждовавшие стороны объединяются перед ли­цом общей, гораздо более серьезной опасности. Прежние проти­воречия становятся несущественными. В этом случае решение ока­зывается вне рамок первоначального переговорного пространства,  которого, впрочем, стороны могли и не иметь.

Принципиально новое решение может быть найдено двояким  способом:

 •  на основе внимательного анализа соотношения интересов        сторон;     

 •  в результате изменения интересов или оценки этих интересов   (например, как следствие изменения ценностных систем).

Первый способ подразумевает, что конфликт явился результа­том неадекватного восприятия интересов друг друга. Их выясне­ние и приводит к «снятию» противоречий. Иногда этот способ   «срабатывает» даже в тех случаях, когда, казалось бы, конфликт   близок к ситуации с нулевой суммой. Подобная развязка была   найдена, например, на переговорах в 1978 г. в Кэмп-Дэвиде между   Египтом и Израилем. Как известно, в 1967 г. в результате шести­  дневной войны Израиль оккупировал египетскую территорию на   Синайском  полуострове. Израиль настаивал на части Синая, а   Египет требовал полного возвращения захваченной территории.   Никакие компромиссные  решения не устраивали ни одну, ни дру­гую сторону. Многие тогда оценивали конфликт как ситуацию с   нулевой суммой. Однако тщательный  анализ интересов сторон   показал, что Израиль беспокоился о своей безопасности и не хо­тел, чтобы египетская военная техника стояла непосредственно у   его границ. Для этих целей ему нужен был Синай. Египет же не   мог смириться с тем, что земля, которая принадлежала ему в древ­ности и которую он недавно вновь обрел после долгих, тяжелых   лет борьбы с греками, римлянами, турками, французами и англи­чанами, вдруг оказалась израильской территорией. Разрешение про­тиворечий стало возможным на том условии, что Синай будет воз­вращен под полный  суверенитет Египта, а его демилитаризация   будет гарантировать безопасность Израиля. В результате конфликт,   который ранее представлялся как ситуация с нулевой суммой, ока­зался конфликтом с ненулевой суммой, — были  удовлетворены   интересы обеих сторон. Правда, приводя этот пример, следует сделать оговорку, что, конечно же, противоречия в данном случае) можно считать «снятыми» лишь условно. «Снятие» относилось  ) только к той конкретной ситуации, но не касалось более глобальный аспектов ближневосточного конфликта.    

 В рамках второго способа отыскания принципиально нового  решения  одним из возможных вариантов может быть включение  обсуждаемой  проблемы  в более широкий контекст. Например,   появление глобальных проблем, усиление взаимозависимости мира   совершенно иначе поставило перед членами мирового сообщества более частные вопросы их двусторонних отношений. Еще вариант   смены ценностных систем может быть связан, например, с внутриполитическими изменениями в той или иной стране, ведущими    к переориентации и на международной арене.    

Необходимо иметь в виду, что принципиально новых решений   в «чистом виде» при урегулировании конфликтов практически не   бывает. Обычно они включают в себя элементы компромисса (кста­ти, так было и в случае с соглашениями в Кэмп-Дэвиде).     

Большинство соглашений по урегулированию конфликтов ос­новываются на «серединных решениях» (или компромиссных реше­ниях). Видимо, поэтому данный вид решения разработан лучше  других. Следует подчеркнуть, что речь идет примерно о равном  удовлетворении интересов и равных потерях участников перегово­ров. Именно в этом смысле используется понятие «середина».     

Серединное решение подразумевает достижение согласия внутри  переговорного пространства. Для нахождения такого решения   итальянский ученый В. Парето в 1904 г. разработал принцип, на­званный впоследствии его именем. Поясним этот принцип с по­мощью  графика (рис. 6). Степень удовлетворения интересов сто­роны А (в процентном выражении) откладывается по оси х, сторо­ны В — по оси у. Точка С составляет нижнюю границу для А (т.е.   она не может согласиться на решение, которое удовлетворяет ее   интересы меньше величины С), точка D — нижнюю границу для   В. Тогда сектор MNO представляет собой «переговорное простран­ство» для данных участников переговоров.     

Принцип Парето состоит в том, что выбирать в качестве реше­ния следует только ту точку, которая лежит на кривой MN, по­скольку результат переговоров, соответствующий, например, точ­ке Р на плоскости х у, не является наилучшим, ибо теоретически   возможно более полное удовлетворение интересов и стороны А, и   стороны В. Принцип Парето не предполагает единственного ре­шения, а лишь сужает множество альтернатив внутри переговор­ного пространства. 

В мире неоднократно предпринимались попытки разработать   математический аппарат для оптимизации процесса принятия ре­шения в спорных ситуациях с тем, чтобы снять негативные мо­менты, связанные с иррациональностью и импульсивностью сто­рон. Практическое применение нашли исследования по согласо­ванию интересов различных стран в области морского права, про­  веденные в Массачусетском технологическом институте США под   руководством Дж. Найхарта. Однако подобных положительных   примеров  в этой области — единицы. Как  заметил академик   Н.Н. Моисеев, в течение ряда лет возглавлявший в Вычислительном центре Академии наук работы по использованию математи­ческих методов согласования интересов в конфликтных ситуаци­ях, основные проблемы и трудности в отыскании компромисса   состоят не в математических расчетах. Их порождает субъектив­ный фактор, связанный с оценкой каждым участником конфликта   собственных интересов, предполагаемых уступок и получаемых в   результате соглашения преимуществ.     

При рассмотрении «серединных (компромиссных)» решений   следует учитывать, что в разных культурах по-разному оценивает­ся приемлемость компромисса. Так, по оценкам некоторых иссле­дователей, древние греки рассматривали «серединное решение»   скорее как поражение.   

Третий тип решений — асимметричное решение, при котором уступки одной из сторон значительно превышают уступки другой.  Обычно это происходит в условиях неравенства сил. Сторона, получающая явно меньше условной половины в пределах переговор­ного пространства, сознательно идет на это, поскольку у нее от­сутствует лучшая альтернатива переговорному решению (BATNA).   Иными  словами, по ее оценкам, в случае отказа от предлагаемого   решения она понесет еще большие потери. Обычно на асиммет­ричные решения соглашаются лишь в крайнем случае.     

Степень асимметрии может быть различной вплоть до почти   полного игнорирования интересов одного из участников (например,   при капитуляции). Асимметричное решение оказывается, как пра­вило, наименее стабильным. Проигравшая сторона, несмотря на подписанные договоренности, порой продолжает борьбу с исполь­зованием партизанских или террористических методов ее ведения.     

На крупных переговорах с большой повесткой дня может одно­  временно приниматься несколько типов решений по разным во­просам конфликтной ситуации.

54. Санкт-Петербургская конфликтологическая школа о способах выхода из конфликтных ситуаций

ОСНОВНЫЕ ФОРМЫ  ЗАВЕРШЕНИЯ КОНФЛИКТА

Завершение конфликта может быть достигнуто либо самими кон­фликтующими  сторонами без помощи каких-либо посторонних лиц, либо путем подключения третьей стороны. Существуют три способа действий, посредством которых конфликтующие стороны Х и У могут попытаться выйти из состояния конфликта. Первый — насилие, второй —разъединение и третий — примирение.

 

НАСИЛИЕ

Более слабая сторона с помощью силы принуждается к подчи­нению и выполнению требований более сильной стороны.   

Стремление решить конфликт таким способом ведет к маль­чишеским дракам, кулачным схваткам, бытовым преступлени­ям, а когда в качестве конфликтующих сторон выступают боль­шие социальные группы, то к войнам, восстаниям, революциям. Насилие решает конфликт по принципу: «Сильный всегда прав». При этом имеется в виду не только применение физической силы: в человеческом обществе насилие может принимать формы ад­министративного, служебного и пр. воздействия. «Начальник всегда прав» — это одна из частных формулировок того же при­нципа.    

История человечества наполнена множеством примеров обра­щения к силе для разрешения конфликтов на самых различных уровнях — от рукоприкладства в личных отношениях до драко­новских мер власти против своего народа и мировых войн между коалициями государств. Насилие постоянно было источником страшных трагедий и нравственных потерь, но оно еще долго бу­дет существовать. Во-первых, его предпочитают те, кто сильнее,—но раз сильные на него опираются, то доказать им обратное можно только с помощью силы, а ведь они сильнее... Во-вторых, коли сила есть, то ума не надо, как говорится в известной русской пого­ворке. Принцип «сильный всегда прав» знаменует в первую оче­редь торжество глупости. А, как заметил М. Унамуно, глупость в мире весьма развита — гораздо больше, чем злонамеренность. И, наконец, в-третьих, иногда реализация этого принципа оказы­вается самым быстрым тактическим способом разрешения кон­фликта.   

Возможность быстро завершить борьбу — едва ли не единствен­ное преимущество силового воздействия. Однако стратегически силовое разрешение конфликта всегда малоэффективно. Подав­ленная силой сторона остается неудовлетворенной решением кон­фликта, достигнутым таким путем. Это толкает ее к скрытому со­противлению, а порой и открытому бунту, для подавления кото­рых снова и снова требуется насилие.<…>

Принято считать, что при разрешении конфликта с позиции силы страдает лишь проигравшая сторона. Но на самом деле побе­дившая силой сторона, чтобы сохранить свое превосходство, дол­жна постоянно прикладывать усилия для поддержания своей по­беды. А это значит, что победителю постоянно требуется расходо­вать свои ресурсы (военные, материальные, интеллектуальные). Неизбежность расплаты за насилие неизмеримо возрастает, если более сильная сторона подчинила (тем более, поставила на коле­ни) более умную.   

Конфликт может окончательно разрешиться разве только с полным уничтожением слабой стороны: пока она жива, остает­ся жить и ее недовольство. Но даже при полном уничтожении сла­бой стороны победители все равно часто получают моральное осуж­дение в истории. Так, Дантес и Мартынов, убившие на дуэлях Пушкина и Лермонтова, всю свою жизнь вынуждены были оправ­дываться,— но даже их потомки не могли им простить пролитую кровь великих поэтов. История гораздо выше оценивает тех пра­вителей, кто бескровно отказывался от власти, чем тех, кто, за­щищая  свою власть, заливал страну кровью.

 

РАЗЪЕДИНЕНИЕ

В этом случае конфликт разрешается путем прекращения вза­имодействия, разрыва отношений между конфликтующими сто­ронами (например, развод супругов).  

Разъединение конфликтующих  сторон может совершаться путем их расхождения, когда они обе покидают «поле битвы». Так завершается, например, перепалка между пассажирами ав­тобуса при выходе их на очередной остановке или ссора между соседями в коммунальной квартире, которая прекращается сама собою после их расселения. Другой путь разъединения — бегство одной из конфликтующих сторон. К этому способу обычно обра­щается слабейшая сторона, чтобы уйти от насилия и избежать его последствий. Из истории известно, что с помощью бегства спасали себя не только отдельные индивиды, но и многочислен­ные социальные группы.<…>

Безусловно, разъединение конфликтантов полностью разреша­ет конфликт. Однако оно не всегда возможно. Супругов связыва­ют дети, да и не всегда в наших условиях разведенные в состоя­нии разъехаться; конкуренты не могут уйти с рынка; борющиеся друг с другом общественные классы не могут расстаться друг с другом; враждующие национальные группы не могут и не хотят уходить с территории, где они живут бок о бок.  

Но даже если разъединение в принципе осуществимо, оно ве­дет к постконфликтной ситуации, которая может оказаться весь­ма болезненной для одной или для обеих конфликтующих сто­рон. В результате разрыва контактов между ними происходит развал их общего дела, распад организации, деятельность кото­рой обеспечивала их существование. Расставшиеся стороны, из­бавившись  от конфликтных отношений друг с другом, вынуж­дены искать замену разрушенных контактов новыми, и неизве­стно, не станут ли последние еще более конфликтными (как это нередко случается, когда разведенные супруги вступают в новые браки). Пустившаяся в бегство сторона должна заново обустраи­вать свою жизнь, а оставшаяся «победителем» и сохранившая за собой «поле битвы» нередко видит вокруг себя пепелище сгорев­шего дома, на котором надо тоже все начинать строить заново. Поэтому неудивительно, что расставшиеся конфликтанты через некоторое время иногда вновь возобновляют контакты, а то и сно­ва сходятся.

 

ПРИМИРЕНИЕ

Мирное улаживание разногласий может произойти «само со­бой», на основе молчаливого прекращения конфликтантами «во­енных действий» друг против друга. В этом случае конфликт ути­хает, но мир хрупок и ненадежен. В любой момент конфликт мо­жет вспыхнуть вновь, если кто-то даже ненароком сделает то, что другая сторона воспримет как недружелюбный акт.   

Но, как правило, примирение достигается лишь в результате переговоров между конфликтующими сторонами, заканчивающих­ся принятием согласованного решения о дальнейшем поведении друг друга. Для того чтобы конфликт разрешился по-настояще­му, важно, чтобы конфликтующие стороны договаривались меж­ду собой, чтобы они сами нашли наиболее устраивающий их спо­соб выхода из конфликтной ситуации.  

На практике конфликтующие   стороны обычно вступают в какие-то переговоры, прежде чем обращаться к насилию и или разъединяться. Если переговоры кончаются неудачей, то конф­ликт продолжается, и тогда возникает обстановка, в которой его пытаются решить силой или разъединением; Однако неудовлет­воренность последствиями, которые проистекают из этого, не­редко заставляет конфликтантов вновь вступать в переговоры, надеясь, что они будут более успешными; и это может повторять­ся многократно.   

Окончательное разрешение конфликта, как правило, дости­гается лишь при помощи переговоров. Войны рано или поздно заканчиваются тем, что воюющие стороны, убедившись в неце­лесообразности продолжения военных действий, садятся за стол переговоров. Если ни одному из противников не удалось достичь явного военного превосходства над другим, они вынуждены идти на какие-то взаимные уступки, чтобы договориться о заключении мира. И даже в случае военного поражения побежденные вступа­ют с победителями в переговоры об условиях капитуляции. Ког­да конфликтующие стороны, убедившись в невозможности про­должать совместное дело, решаются разойтись и прекратить его, начинаются переговоры между ними (об условиях расторжения брака, роспуска организации, закрытия фирмы, раздела имуще­ства и пр.).

 

ЗАВЕРШЕНИЕ КОНФЛИКТА  С  ПОМОЩЬЮ  ТРЕТЬЕЙ СТОРОНЫ

На уровне парного взаимодействия нет других форм разреше­ния конфликта, кроме указанных. Но взаимодействие конфлик­тующих  сторон может быть перенесено на другой уровень, если привлечь к разрешению конфликта третью сторону Z. Тогда воз­никают новые способы выхода из конфликта…

Эти способы зависят от позиции, которую будет занимать тре­тий участник. Он может выступать в двух ролях: 1) как сила, под­держивающая  одну из конфликтующих сторон, и 2) как незави­симый от них и беспристрастный посредник.   

В первом случае завершение конфликта достигается опять-таки с помощью насилия, а также путем социального давления. Во втором — когда третья сторона занимает нейтральную, беспри­страстную по отношению к конфликтующим сторонам позицию — возникают следующие формы разрешения конфликта: суд, арбит­раж и медиация.

 

НАСИЛИЕ И СОЦИАЛЬНОЕ  ДАВЛЕНИЕ

Насилие с привлечением третьего участника способна совер­шить более слабая сторона над более сильной (в отличие от наси­лия на уровне парного взаимодействия). Таким образом, привле­чение третьей стороны резко изменяет соотношение сил конфликтантов. Принцип «сильный всегда прав» перестает действовать. Когда в межличностный конфликт между Х и У вмешивается до­бавочная сила Z в виде целой группы «добрых молодцов», высту­пающая, скажем, на стороне X, то вопрос, кто физически силь­нее — Х или У—  значения уже не имеет. Физические способнос­ти конфликтанта — мощные бицепсы, владение приемами каратэ или мастерство обращения с «кольтом» — являются решающими лишь в острых конфликтах и, главным образом, при схватках «один на один». Кинобоевики культивируют образ «супермена», расправляющегося в одиночку с полчищами врагов, но в реальной жизни одиночка редко способен одолеть многих. Обычно сторона, пожелавшая решить конфликт с помощью насилия, создает груп­пировку сообщников или обращается за поддержкой к мафиозной организации, бандитской «крыше», наемным «киллерам». Фак­тор силовой поддержки играет огромную роль в социальных кон­фликтах самого различного масштаба — от детских драк до войн между народами. (Конечно, насилие с помощью привлечения по­собников, как и на уровне парного взаимодействия, не сводится к применению лишь физической силы.)   

Что же касается социального давления, то одна конфликтую­щая сторона оказывает его на другую, используя в качестве под­держивающей  силы какие-то служебные инстанции и организа­ции, печать, рекламу, общественное мнение и другие средства об­щественного воздействия. В конфликте между работниками один из них может настроить в свою пользу начальство, и даже без ка­ких-либо административных мер авторитет руководителя может оказать достаточное давление на другого конфликтанта, чтобы он пошел на уступки. В политической борьбе прибегают к давлению на противника с помощью средств массовой информации, изобра­жающих  его в невыгодном свете. Нередко борющиеся политичес­кие силы используют друг против друга стихийно возникшие мас­совые движения или же сами побуждают массы к различного рода выступлениям против политического конкурента (можно по это­му поводу вспомнить, например, как разные политические силы в нашей стране старались в 1990-х гг. поставить на службу своим интересам выступления шахтеров, которые перекрывали желез­ные дороги, добиваясь получения невыплаченной им зарплаты).   

Обратимся теперь к рассмотрению тех форм завершения кон­фликта, в которых третьей стороной становится беспристрастный посредник.

 

СУД

Суд — одно из самых замечательных изобретений человече­ства. В суде третьей стороной выступает представитель обществен­ной власти. Сила власти, гораздо более могущественная, чем сила каждого из участников конфликта, предотвращает использование насилия кем-нибудь из них в качестве средства решения спорных вопросов.   

Исторически правосудие вначале осуществлялось непосред­ственно самими властителями. В процессе дальнейшего развития системы судопроизводства происходит отделение судов от адми­нистрации. Функция правосудия переходит от старейшин, кня­зей, королей, губернаторов к специальным судебным органам. Судебное решение конфликта опирается не на субъективные пред­ставления его участников о своей правоте и не на силу одного из них, позволяющих ему взять верх над более слабым, а на систе­му права и силу общественной власти, которая стоит над участ­никами конфликта и которой он должны подчиняться. Право — регулятор отношений между людьми, который исходит от госу­дарства и охраняется им от нарушений (в некоторых странах ис­точником правовых норм являются также религия и церковь — например, в исламских государствах действуют нормы шариата, записанные в Коране).  

В судебном разбирательстве реализуется следующий принцип разрешения конфликтов: «прав тот, на чьей стороне закон». Наи­более древней системой законов является обычное право, основан­ное на традициях, обычаях, религиозных нормах. Позже возникло законодательное право, существующее в виде кодексов законов, которые издаются высшими органами власти, и прецедентное пра­во, опирающееся на предшествующие решения судов.   

Создание института суда — важный шаг в развитии цивили­зации, который привел к существенному ограничению насилия и произвола в отношениях между конфликтующими  сторонами. Обращение в суд является ныне общепринятой формой разреше­ния разнообразных конфликтов. Судебное разбирательство часто рассматривается сторонами как чуть ли не единственный эффек­тивный способ урегулирования споров по гражданским вопросам. Однако разрешение конфликтов в судебном порядке при всех сво­их достоинствах имеет и свои недостатки.  

Во-первых, никакой кодекс законов, сколь подробным бы он ни был, не может учесть все возможные нюансы человеческих вза­имоотношений и поступков. Рассматривая какой-либо единичный случай, суд вынужден «подгонять» его под определенный стан­дарт, под заданную законодательством категорию аналогичных ситуаций. При этом приходится абстрагироваться от уникальнос­ти данного случая. А участников конфликта, может быть, имен­но уникальные для него обстоятельства больше всего и задевают за живое. Поэтому и верное с точки зрения закона судебное реше­ние отнюдь не всегда бывает справедливым — русская литерату­ра насыщена подобными примерами.   

Во-вторых, в системах законодательства могут существовать лакуны и зацепки, которые позволяют хитрому мошеннику ус­кользнуть от правосудия и выйти сухим из воды, сделав честного, но простодушного простака «без вины виноватым». Нередко встре­чаются и юридические коллизии — противоречия между закона­ми, между правовыми нормами разного уровня (например, меж­ду конституционными законами и подзаконными актами, между государственными законами и правительственными постановле­ниями). Такие коллизии не только ставят судью в затруднитель­ное положение, но и приводят к допущению элементов субъекти­визма и произвола в судебном приговоре.   

В-третьих, справедливость судебного решения зависит не толь­ко от применения закона, но и от способности судебных органов достаточно глубоко разобраться в существе дела. Разрешение кон­фликта в суде требует от судей, кроме знания законов, еще и про­ницательности, мудрости, умения понимать людей и мотивы их поступков, а также творческого подхода.

 

В Библии повествуется о том, как вершил правосудие мудрый царь Соломон. Когда ему пришлось решать, кто из двух женщин, каждая из  которых утверждала, что именно она является  матерью ребенка, гово­рит правду, он сказал: «Рассеките мечом ребенка и отдайте каждой по половине!» Одна женщина ответила: «Рубите!», а другая взмолилась:   «Отдайте ребенка ей, не убивайте его!» И Соломон отдал ребенка второй женщине.

Блестящие примеры судейской мудрости демонстрирует Санчо Панса — верный оруженосец сервантесовского Дон-Кихота. Оказавшись по прихоти вельможи в роли губернатора, он должен был рассудить двух  стариков. Один из них — истец — утверждал, что другой не отдает ему  взятые в долг десять золотых эскудо и лжет, уверяя, что уже давным давно вернул их. Другой отвечал, что готов поклясться перед лицом Господа, что возвратил долг. И, попросив заимодавца подержать свой посох, он возложил руку на крест губернаторского жезла и поклялся. Истец вздохнул и сказал: «Да, видно я действительно забыл, что получил обратно свои деньги». Должник взял свой посох и направился к выходу. Но тут Санчо Панса, приставя палец к бровям, велел остановить его и взять у него посох. Передав этот посох истцу, Санчо Панса сказал: «Ступай, тебе заплачено». Он понял, что должник мог спокойно давать клятву перед Господом, потому что десять эскудо были внутри посоха.

 

К сожалению, далеко не все судьи обладают столь же острым умом, как царь Соломон или Санчо Панса. Судебные ошибки — вовсе не редкость.   

И, наконец, последнее. Разумеется, постановления суда дол­жны  выполняться. Однако не случайно (особенно в России) жизнь по закону противопоставляется жизни по совести. После реше­ния спора в суде одна или даже обе стороны зачастую остаются недовольными решением судьи. А это значит, что они не станут особенно усердствовать в следовании ему. Они будут всеми прав­дами и неправдами уклоняться от выполнения судебного реше­ния, будут снова и снова добиваться пересмотра дела.<…>

 

АРБИТРАЖ

Арбитраж отличается от суда тем, что роль третьей стороны доверяется лицу (иди группе лиц), решению которого обе конф­ликтующие  стороны добровольно обязуются подчиниться (т. е. здесь имеется в виду так называемый «третейский суд».

Арбитражная процедура может организовываться по-разно­му: быть менее формальной, чем в суде, регламентироваться ка­кими-то специальными правилами или строиться по усмотрению арбитра. Главное в арбитраже — то, что конфликтанты добровольно отказываются сами решать конфликты и проявляют готовность согласиться с тем решением его, которое предложит арбитр.   

Разумеется, эффективность разрешения конфликта с помо­щью арбитража во многом зависит от того, насколько умен, спра­ведлив и авторитетен арбитр. Существуют разнообразные спосо­бы его выбора. Нередко арбитром становится кто-то из носите­лей власти или назначенных властями лиц. Так, при разборе служебных  конфликтов эту роль часто приходится выполнять руководителю. Во многих случаях, однако, кандидатура арбит­ра определяется по соглашению между самими конфликтантами. Например, согласно одной из принятых в международной практике процедур, каждая из конфликтующих сторон предла­гает по равному числу кандидатур, которые собираются и изби­рают из своего состава того, кто станет арбитром. В бандитских кругах, столь заметных в последнее время в нашей стране, по­пулярно  обращение к одному из криминальных авторитетов (воров в законе) в качестве третейского судьи.   

К особым вариантам арбитража относятся «Божий суд», в ко­тором роль третейского судьи выполняет «высшая сила» (для чего, конечно, необходима вера в существование); голосование, в кото­ром третейским судьей становится большинство; а также жребий, где роль беспристрастного третейского судьи отдается не челове­ку, а слепому случаю. Впрочем, в подобных случаях об «арбитра­же» можно говорить лишь условно, поскольку главную роль здесь играют предварительная договоренность о согласии решить дело с его помощью или традиция, которая пользуется общественным признанием. <…>

Когда конфликтующие стороны доверяют арбитру и заранее  обязуются согласиться с его решением, вероятность того, что они  будут это решение выполнять, может быть достаточно высока. Она  еще более возрастает, если арбитру дается право контроля за выполнением принятых им решений, и он имеет достаточные воз­можности пресекать их нарушение. Но все-таки решение арбит­ра, даже самого уважаемого и авторитетного, — это не решение самих конфликтантов. Оно им навязывается со стороны. И впол­не возможно, что кто-то из них окажется недовольным этим ре­шением и сочтет его несправедливым. Конечно, бывают замеча­тельные арбитры. Однако также понятно, что решения третей­ского судьи, как и судьи государственного, отнюдь не всегда являются эффективными.

 

МЕДИАЦИЯ

 

Медиация, в отличие от суда и арбитража, позволяет сторонам самим решать конфликт с помощью переговоров. Задача посред­ника-медиатора заключается не в том, чтобы дать им готовое ре­шение, которое они должны выполнять, а в том, чтобы помочь им договориться и прийти к согласию.

Участие медиатора заключается в организации переговоров, в придании им более конструктивного характера, в содействии поиску обоюдоприемлемых условий завершения конфликта (…). Поскольку при медиации реше­ние принимают сами конфликтующие стороны и сами они доб­ровольно берут на себя обязанность его выполнять, постольку медиация по сравнению с судом и арбитражем дает больше уве­ренности в том, что конфликт будет успешно урегулирован. Ста­тистика подтверждает, что добровольные соглашения между конфликтующими  сторонами выполняются лучше, чем судебные и арбитражные постановления. Даже в такой законопослушной стране, как США, решения судов по гражданским делам выпол­няются не более, чем в 40% случаев, тогда как соглашения, по­лученные в результате совместной договоренности, соблюдают­ся обеими сторонами в 70% случаев. <…>

 

55. Санкт-Петербургская конфликтологическаяшкола о медитации как особой деятельности по внесудебному урегулированию конфликтов.

1. ПРОЦЕСС МЕДИАЦИИ

Особое   место среда форм разрешения конфликтов занимает медиация — проведение переговоров с участием медиатора (посредника).

Сам по себе способ разрешения конфликта с помощью посред­ника не нов. Но хотя различные формы привлечения третьей сто­роны для решения споров существовали давно, никогда до сих пор потребность в этом способе преодоления разногласий не была столь велика, как в настоящее время. Разработка и применение методов посредничества стали в наши дни делом профессиональ­ных  конфликтологов-медиаторов. Немаловажную роль в этом сыграл опыт посредничества, накопленный в судебной практи­ке. Ведь судья или арбитр как при подготовке дела к разбира­тельству, так ив процессе последнего часто помогает спорящим сторонам прийти к соглашению, позволяющему прекратить даль­нейшее производство дела. Однако между разрешением конфлик­тов в суде и их разрешением с помощью медиации существует большая разница.

1. В отличие от судебной тяжбы, вступление обеих спорящих сторон в процесс медиации является добровольным, а медиатор —    свободно выбранным (в этом отношении медиация сходна с ар­битражем в форме третейского суда).

2. В суде спорщики не участвуют в разработке и принятии решения — это является функцией судьи. В медиации же спорщики  сами вырабатывают и принимают решение. Медиатор    никаких решений по поводу спорщиков и конфликта не при­нимает.

3. В суде спорящие стороны обязаны подчиниться судебному ре­шению,  даже если (как это нередко бывает) одна, а то и обе стороны этим решением недовольны. Медиация же — это про­цесс, в котором ничего не решается без вашего согласия.    В ходе него все решения принимаются только по обоюдному    согласию сторон, и обе они добровольно берут на себя обязан­ность выполнять принятые ими совместно решения. Понят­но, что стороны делают это лишь тогда, когда удовлетворены    этими решениями.

4. В задачу суда входит определять, кто из спорщиков прав и    кто виноват (или разделить вину между ними). Медиация    же изначально нацелена на другое — на поиск согласия;    в ходе нее спорщики перестают искать «правого» и «вино­ватого», а с помощью посредника обсуждают разные вари­анты решения конфликта и совместно выбирают из них тот,    который они оба сочтут наилучшим. Медиация ориентиро­вана скорее на то, что каждая из сторон понимает под справедливостью, -чем прямо на юридические законы, прецеден­ты и правила.

5. Риск медиации минимален, поскольку каждая сторона в лю­бой момент может отказаться от продолжения процесса. Ме­диация проходит конфиденциально. Все остается между вами,    другой стороной и медиатором. Он будет держать в секрете    все разговоры и всю информацию. В суде же сторона в любой    момент не может прекратить переговоры, а конфиденциаль­ность в принципе невозможна.

6. Процесс медиации относительно непродолжителен. Это нема­ловажное преимущество медиации, особенно в ваших усло­виях, когда суды перегружены и рассмотрение дел тянется    месяцами, а иногда и годами. К тому же медиация может обой­тись дешевле, чем традиционные судебные процедуры.   

В роли, несколько сходной с медиаторской, нередко приходит­ся выступать любому руководителю, когда среднего подчиненных возникают конфликты, которые он вынуждай как-то гасить. Из­вестны различные способы, к которым руководители с этой целью прибегают. Во многих случаях руководитель берет на себя посреднические функции, чтобы примирить поссоривших­ся работников или сгладить разногласия, возникшие между под­разделениями организации, которой он управляет. При этом он вместе с тем всегда имеет в запасе возможность перейти от роли объективного посредника, лишь помогающего спорщикам самим разрешить своя разногласия, к роли активной силы, вмешиваю­щийся во взаимоотношения конфликтантов. Он может стать на сто­рону одного из них или, отвергнув предложения обоих, дать им свои «руководящие указания», которые они обязаны будут принять как условия разрешения конфликта. Если руководителю не удается убедить конфликтантов прийти к соглашению, он обычно, в кон­це концов, использует свое право «там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить».    

Медиатор не обладает начальственными полномочиями. Но он оснащен обширным  арсеналом разнообразных методических и технических средств, с помощью которых он организует перего­воры между участниками конфликта. Главная задача медиатора  - помочь сторонам достичь согласия.

 

Подобно судье или арбитру, медиатор должен быть не­      зависимым, нейтральным и беспристрастным, но в от­личие от них сам не принимает никаких решении. Он  лишь помогает спорящим сторонам урегулировать свои       разногласия и прийти к соглашению, в наибольшей степени устраивающему обе стороны.

 

В процессе медиации стороны сами без какого-либо внешнего вмешательства принимают итоговое соглашение. Медиатор же при этом стремится обеспечить удовлетворение интересов каждой из сторон. Успешная медиация приводит к обоюдному выигрышу всех участников.

 

Методы медиации опираются, главным образом, на       введение переговоров в русло сотрудничества и ори­ентацию их на результат типа «выигрыш—выигрыш»

 

Медиация особенно эффективна в тех случаях, когда нужно восстановить отношения между людьми, взаимодействие которых должно быть сохранено в будущем (опека над детьми при разво­де, объединение компаний, отношения заказчика и подрядчика и пр.). Судебная тяжба или арбитраж могут оставить у каждой стороны незаживающие раны, после чего возобновить необходи­мые или желательные отношения становится очень трудно. Вме­сте с тем для медиации существуют и определенные ограничения. Так, она не может использоваться для разрешения криминальных конфликтов или конфликтов между людьми, из которых кто-то страдает душевной болезнью.

 

Медиация эффективна только тогда, когда обе стороны хотят урегулировать конфликт.

 

Но если это условие выполнено, то вероятность успешного раз­решения конфликта с помощью медиации весьма высока: более чем в 80% случаев результатом ее является прочное и Долгосроч­ное соглашение, которое соблюдается обеими сторонами.  

 Сформулируем основные принципы медиации.   

Первый принцип медиации — добровольность. В отличие от судебной тяжбы, вступление всех спорящих сторон в процесс ме­диации является добровольным, а медиатор — свободно выбран­ным  (в этом отношении медиация сходна с третейским судом). Никто не может заставить стороны участвовать в медиации, если они не хотят этого по какой-либо причине. Этот принцип прояв­ляется и в том, что всё решения принимаются только по взаимно­му согласию сторон, и в том, что каждая сторона в любой момент может отказаться от медиации и прекратить переговоры.    

Второй принцип—  равноправие сторон. Ни одна из них не имеет процедурных преимуществ. Им предоставляется одинако­вое право высказывать свои мнения, определять повестку перего­воров, оценивать приемлемость предложений и условий соглаше­ния и т. д.   

Третий принцип, который обязательно должен соблюдать­ся» процессе медиации, —принцип нейтральности медиатора. Важно, чтобы медиатор сохранял независимое, беспристрастное отношение с каждой из сторон и обеспечивал им равное право участия в переговорах. Естественно, что медиатор — человек, и у него могут возникать свои чувства и оценки по поводу правиль­ности или справедливости поведения одной из сторон, симпатии или  предубеждения в отношении конфликтующих сторон. Од­нако все свои чувства и оценки посредник обязан оставить за пре­делами процесса медиации. У профессионалов есть такое прави­ло: на медиацию идти «пустым», т. е. без каких-либо предубеж­дений. Если медиатор чувствует, что ему трудно сохранить нейтральность, что ему не удается избавиться от возникающих у него эмоциональных оценок, он должен отказаться от ведения процесса.   

Четвертый   принцип  медиации — конфиденциальность. Следование этому принципу предполагает, что все, о чем гово­рится или обсуждается в процессе медиации, остается внутри этого процесса. Этим медиация тоже весьма отличается от суда, где конфиденциальность противоречила бы принципу публично­сти судебного разбирательства. (Стоит оговорить, что получен­ная  в процессе медиации информация о совершенных или гото­вящихся уголовных преступлениях, разумеется, не может быть скрыта медиатором от правосудия). Все записи, которые ведет медиатор для заметок в процессе работы, уничтожаются. По­средник не может выступать в качестве свидетеля, если дело будет все-таки передано в суд. Посредник не имеет права сооб­щать одной стороне информацию, которую он получил от дру­гой в процессе индивидуальной беседы, если не получил на это специального разрешения или просьбы от сообщившего инфор­мацию.   

Для того чтобы обеспечить реализацию этих принципов, ме­диатору приходится прилагать немалые усилия. Конфликтанты часто стремятся:    

•  подмять под себя оппонента, сделать его объектом манипу­ляций. запугать, «переиграть» за счет лучшего владения       словом или большей компетенции в вопросах права, эконо­мики, психологии;    

•  перетянуть медиатора на свою сторону (иногда посредством       демонстрации своей слабости, беззащитности, неопытности—при  весьма настойчивой защите своих интересов);    

•  снять с себя ответственность за решение, оставляя за собой       право в будущем нарушить его.   

Поэтому медиатор должен хорошо владеть методами, позволя­ющими  создать атмосферу корректного, делового, рационального обсуждения спорных проблем и исключить всякого рода манипу­ляции.

 

2. Функции медиатора

В процессе медиации посредник помогает сторонам в решении разных задач.

Во-первых, медиатор выполняет аналитическую функцию — побуждает стороны тщательно анализировать конфликтную ситуацию. Выступая в этой роли, он старается, чтобы стороны высказали имеющуюся информацию и все имеющиеся точки зре­ния на предмет спора, определили наиболее существенные момен­ты в этом споре для каждой стороны, степень подробности инфор­мации, чтобы она была полезной для принятия решения сторона­ми. Для такого анализа медиатор вначале выслушивает всё стороны, а затем задает им вопросы по поводу тех или иных обсто­ятельств  спора, например:

 — Как вы считаете, является ли данное обстоятельство существен­ным для противоположной стороны?

 — По вашему мнению, следует ли обсудить это обстоятельство более подробно?

—  Противоположная сторона явно выразила свое недовольство ва­шими  словами. Могли бы вы пояснить, чем, на ваш взгляд, она недо­вольна?

—  Знаете ли вы какие-нибудь случаи, похожие на тот конфликт, который мы обсуждаем сегодня?

—  Как вы думаете, почему другая сторона сопротивляется вашему предложению? и т. п.

В литературе существуют различные подходы к вопросу о том, должен ли медиатор сам быть специалистом в той области, где он разрешает спор, чтобы выполнять аналитическую функцию. В американской литературе по конфликтологии превалирует мне­ние, что это не обязательно: ведь медиатор не берет на себя реше­ние спорных проблем, а лишь обеспечивает коммуникацию меж­ду конфликтующими сторонами, для чего иметь специальные зна­ния по предмету спора не требуется. Многие американские авторы настаивают также на том, что медиатору не следует до начала ме­диации пытаться получить какие-то предварительные сведения о конфликтной ситуации и конфликтантах, ибо это может создать у него какие-то предвзятые представления и нарушить его нейт­ральность. Согласно другому подходу, медиатор должен разбирать­ся в предмете спора, так как это может помочь ему изобретать и предлагать на рассмотрение конфликтантов оригинальные спосо­бы согласования их интересов. С этой точки зрения медиатору для выполнения аналитической функции полезно еще до начала ме­диации собрать как можно больше данных о природе и причинах конфликта. Эту информацию можно добывать из предоставленных спорщиками   материалов, документов, газетных статей, в предварительных беседах с участниками конфликта и т. д. В рос­сийских условиях, по-видимому, второй подход оказывается час­то более эффективным.   

Во-вторых, медиатор должен быть активным слушателем. Ему следует усвоить как содержательную, так и эмоциональную составляющую речи спорящих, а затем продемонстрировать спо­рящим, что он их действительно услышал. В этой роли медиатор буквально повторяет или переформулирует утверждения говоря­щего, чтобы удостовериться у него, что сам медиатор и другая сто­рона правильно поняли то, что было сказано. Но при этом он ста­рается развести события (или факты), по поводу которых произо­шел конфликт, оценку этих событий участниками и те чувства, которые по поводу этих событий переживают участники. Следу­ет иметь в виду, что большинство людей не умеет отличать факты  от их интерпретаций и оценок, что зачастую приводит к непониманию позиции другой стороны. А ведь нельзя даже пе­речислить все возможные интерпретации одного и того же факта.

Типичные примеры.

Факт: усталая жена не встретила пришедшего с работы мужа; боль­шинство мужей интерпретирует этот факт как оценку:  она меня не ува­жает.        

Другой факт: один сотрудник не ответил на приветствие другого; большинство с очевидностью, не допускающей иных толкований, вос­примет это едва ли не как оскорбление, хотя интерпретаций этого факта может быть очень много (например, был занят своими мыслями и про­сто не заметил приветствующего его сотрудника).

Стандартный текст активно слушающего, медиатора выгля­дит так:

—Итак, вы считаете... (далее идет повтор сказанного). Я правильно вас понял? —

Такой эхо-повтор играет исключительно важную роль в меди­ации: повтор гарантирует, что стороны услышали и надежно по­няли друг друга; повторение сказанного, лишенное в исполнении медиатора эмоциональной окраски, направляет обсуждение сто­рон на содержательную сторону спора; повторение позволяет го­ворящему, почувствовать неточности своего текста и в своем отве­те их исправить. Следует также иметь в виду: демонстрация вни­мания к словам говорящего повышает его доверие к медиатору, ведь люди (особенно в России) совершенно не привыкли к тому, что их слышат.  

Медиатор должен воспринимать эмоции спорщиков как факт (они могут плакать или смеяться, гневаться или радоваться), но при этом рассматривать даваемую ими эмоциональную оценку со­бытия лишь как интерпретацию самого события. Поэтому медиа­тор может сообщать сторонам свое впечатление от их эмоциональ­ного состояния (например: «Я вижу, что вы возмущены этими сло­вами»). Такое сообщение, с одной стороны, побуждает сторону, испытывающую   эмоциональное напряжение, контролировать проявление своих чувств и, как правило, снижает напряжение, а с другой — помогает противоположной стороне лучше понять чув­ства своего соперника и, тем самым, способствует конструктивно­му решению проблем. Но медиатор не должен оценивать ситуацию как неизбежно вызывавшую данное эмоциональное состояние. Он не может, например, сказать: «Вы говорите возмутительные вещи. Поэтому противоположная сторона возмущена Вашими словами».   

В-третьих, медиатор организует процесс переговоров. В этой роли он помогает сторонам договориться о процедуре ведения пе­реговоров, а далее поддерживает как выполнение достигнутых процедурных соглашений, так и корректные отношения между сторонами в процессе переговоров. Медиатор своими вопросами в высказываниями все время управляет процессом переговоров и задает тон всему процессу. Он следит за регламентом и делает за­мечания сторонам, если они нарушают правила ведения перего­воров (например, может заявить: «Стоп! Нельзя говорить всем сра­зу!» или даже совсем остановить процесс медиации, если стороны не в состоянии остановиться в агрессивной «перепалке»). Медиа­тор объявляет перерывы в процессе работы. Может потребовать конфиденциальную беседу с каждой стороной по очереди (так на­зываемый кокус).   

В-четвертых, медиатор выступает  как генератор идей. В этой роли он пытается помочь спорщикам найти иные реше­ния, чем те, которые до сих пор ими рассматривались. Зачастую, исходя из своего опыта, он сразу видит какие-то предложения, которые, казалось бы, могли удовлетворить участников. Но ме­диатор должен прежде всего стимулировать самих участников искать новые варианты решения  с помощью разнообразных вопросов.

Например:

— А что, как вы думаете, могло бы послужить альтернативой этому?

— Нет ли такого способа изменить вашу позицию, чтобы заодно можно было удовлетворить интересы другой стороны?

Идеи, которые выработали сами стороны, обычно гораздо луч­ше учитывают те нюансы взаимоотношений сторон, которые не могут быть известны медиатору. Однако в случаях, когда у спор­щиков никаких идей не возникает, медиатор имеет право предло­жить свой вариант решения, но ни в коем случае его не навязывая.

Например, он говорит:

—      А как вы отнесетесь» такой идее..?

—   А что, если сделать..?

Но совершенно исключены высказывания типа: «Поверьте моему опыту. Этот подход гораздо лучше»; «Слушайте, что я го­ворю, я же предлагаю вам хорошее решение»; «Я не могу согла­ситься с вашим подходом»; «Нельзя быть таким упрямым»; «Ваша идея не заслуживает доверия»; и т. д.   

В-пятых, посредник расширяет ресурсы спорщиков. Oн снаб­жает участников спора информацией или помогает им разыскать необходимую информацию. Однако он должен быть очень осторо­жен, чтобы не давать никаких толкований, разъяснении или со­ветов. Вся предоставляемая информация должна содержать толь­ко действительные факты и не зависеть от всякого рода побочных сведений, уточнений и интерпретаций. Если есть вероятность, что сведения, которой располагают стороны, неполны, неверны или допускают различные толкования, медиатор рекомендует сторо­нам обратиться к соответствующим надежным источникам, где они смогут получить правильную информацию, разъяснение или совет. Например, он может дать спорщикам прочесть формули­ровку закона или другого юридического документа, но при этом не имеет права интерпретировать этот документ, а в случае воз­никающих  проблем обязан рекомендовать им обратиться к юрис­ту. Посредник должен быть уверен, что стороны не полагаются слепо на его утверждения. Он не имеет права оценивать позицию стороны, заявляя, например: «Вы сказали мне, что... Я этому по­верил, во это неверно».    

В-шестых, медиатор контролирует реалистичность выска­зываемых идей и выполнимость принятых соглашений. Тест на реальность чаще всего связан с вопросами типа:

—      Что вы конкретно предлагаете сделать?            

—   Как  вы думаете, что произойдет, если..?           

Так, если в процессе медиации одна из сторон упорно отвергает все        предложения, медиатор вправе сказать:            

—   Создается впечатление, что вы те хотите прийти к соглашению.       

Как вы думаете, что будет, если вы не договоритесь?           

Пусть, например, стороны договорились по какому-либо пункту.        Медиатор обязан проверить, действительно ли они понимают необходи­мость выполнения этого пункта. Типичный вопрос:            

—   А что произойдет, если какая-либо из сторон нарушит данное соглашение?

Вот один типичный случай из медиаторской практики:

На медиации по поводу развода бывшие супруги долго спорят о вре­мени встреч отца с детьми. Отец настаивает на своем праве встречаться  с детьми всегда, когда он захочет. Для него это требование отражает его представление о справедливости: отец есть отец. Однако бывшей женой  оно воспринимается как несправедливое, как ничем не контролируемое  посягательство на режим ее жизни. Она бурно возражает, аргументируя        свою позицию тем, что дети учатся, могут быть заняты и т. п. Данную  проблему нельзя решить на уровне абстрактных представлений о спра­ведливости. Поэтому медиатор «тестирует реальность». Он спрашивает        отца: «Скажите, пожалуйста, какими временными возможностями для  встреч вы реально располагаете?» Отец отвечает, что всю неделю он ра­ботает, по субботам чаще всего занят, так «то реально остается только один день — воскресенье. И на такой вариант мать сразу соглашается, только просит предварительно звонить ей по телефону.

При завершении процесса медиации посредник должен удос­товериться, что спорщики точно и ясно понимают все условия со­глашения об урегулировании. Стороны, кроме того, должны быть полностью согласны с условиями соглашения, с последствиями этого соглашения и должны быть способны выполнить свою часть договоренности. Медиатор как проверяющий реалистичность до­стигнутого соглашения обязан позаботиться о том, чтобы догово­ренности были надежными и долгосрочными.

В-седьмых, медиатор обучает стороны процессу ведения пе­реговоров. В этой роли посреднику надо учить стороны думать, действовать и вести переговоры с установкой на сотрудниче­ство. Большинство участвующих в споре не знают, как вести пе­реговоры и пытаются применять запрещенные приемы («пере­говорные уловки»), иногда они демонстрируют «фальшивые эмо­ции», вводят ложную информацию,  выдвигают чрезмерные требования в надежде получить то, что они действительно хотят, запугивают противника. Они применяют подобные манипулятивные техники, чтобы заставить противоположную сторону принять их позицию. Чаще всего при атом не думают о том, что обман если и может принести успех, то лишь на очень короткое время, пока противоположная сторона не почувствует, что ее обхитрили.   

Большинство участников переговоров после сеанса медиации испытывают подлинное потрясение от того, что удается разгова­ривать с противоположной стороной без криков и угроз, без ухищ­рений и уловок и при этом достигать положительного результата во взаимодействии с другими людьми. Можно представить себе изумление родственников, находящихся в многолетнем споре, которые признаются медиатору, что они впервые увидели пробле­му с точки зрения противоположной стороны и что они начина­ют понимать: пока ими не будет полностью понятна позиция дру­гой стороны, они не смогут договориться. Опыт правильно органи­зованных переговоров, даже если он не приводит к успешному соглашению, учит участников медиации тому, как надо себя вес­ти в сложных жизненных ситуациях, дает им образцы эффектив­ной коммуникации, формирует видение самого себя с неожидан­ной точки зрения. Эта роль медиации столь высока, что некото­рые участники переговоров, даже не закончившиеся успехом, и спустя несколько месяцев с благодарностью вспоминают сам про­цесс медиации.

3. Стадии медиации

Опишем поэтапно, как протекает процесс медиации.   

Вот стороны пришли на переговоры, сели за стол, медиатор занял место между ними и начал свое вступительное слово.   

Во вступительном слове объясняется» что такое медиация, принципы медиации, особое внимание обращается за конфиденциальность происходящего процесса, рассказывается о правилах поведения участников, объясняется право проводить кокусы, выясняется мнение присутствующих о том, все ли стороны, от которых зависит принятие решения, присутствуют на перего­ворах, и предлагается участникам подписать соглашение об уча­стии в медиации. Цель вступительного слова — сделать процесс медиации ясным и предсказуемым для участников переговоров, создать атмосферу доверия как к процессу, так и к самому медиатору (…)

Вступительная часть продолжается достаточно долго, пример­но 15-?20 минут. Столь длинная в стандартная процедура обычно кажется начинающим медиаторам излишней, и они стараются ее сократить. Опыт показывает, что сокращение вступительной процедуры, как правило, приводит к резкому увеличению време­ни, а то и к срыву всего процесса медиации. Если стороны не гото­вы к медиации и отказываются подписать процедурное соглаше­ние (потому что не доверяют медиатору или боятся «потерять свое лицо» в случае неуспеха и т. д.), то лучше медиацию вообще не начинать. 

После соглашения о процедуре переговоров начинается сле­дующий этап медиации — представление сторон. Медиатор об­ращается к одной из сторон (обычно к той, которая обратилась с просьбой о проведении медиации) и предлагает подробно рас­сказать, в чем, на ее взгляд, состоит обсуждаемая проблема. Ме­диатор активно слушает и в своих записях отмечает то, что ему кажется наиболее важны». В процесс рассказа он, как пра­вило, не вмешивается, лишь переспрашивая, если ему что-ни­будь непонятно. По окончании речи первой стороны медиатор задает вопрос:

— Вы изложили все существенные обстоятельства дела или хотите еще что-нибудь добавить?

Затем он кратко пересказывает (эхо-повтор) услышанное. При пересказе медиатор не делает никаких оценок, ничего не ин­терпретирует, позволяя себе только структурировать изложение. Завершается пересказ стандартными вопросами тина:

— Я правильно вас понял?           

—Я не упустил ничего существенного?                

После этого медиатор обращается к другой стороне и просит ее рассказать свое видение проблемы. Он также задает уточняющие вопросы и повторяет услышанное.   

Рассмотрим типичные проблемы, встающие перед медиатором на этапе представления сторон.   

Часто одна сторона реагирует на рассказ другой стороны бурны­ми эмоциями, все время пытается вмешаться и исправить сказан­ное: «Я должен здесь сделать уточнение!» В подобных случаях ме­диатор говорит примерно так:

— Не волнуйтесь! Подождите не много. У вас еще будет возможность высказать свое видение ситуации.

Если же одна из сторон реагирует в резкой форме: «Он лжет!  Все было не так! Как его язык поворачивается такое говорить!»  и т. п., то и медиатор должен реагировать жестче:

— Вы подписали процедурное соглашение, где обязывались не ос­корблять друг друга. Давайте его придерживаться, иначе мы вообще ни о чем не договоримся. Если вы не хотите договариваться, то не будем зря         тянуть время и лучше сразу расстанемся. Вы будете соблюдать подпи­санное соглашение?

Бывает, что одна из сторон (чаще первая) сообщает о проблеме  слишком кратко. Например:

— А что тут говорить? Мы вместе с моим партнером взяли в аренду помещение для магазина, а он меня надул и украл мои деньги. Пусть он мне их отдаст.

Или еще короче:

— Он хочет развестись, а я не хочу.

У медиатора имеются две возможности. Во-первых, он может  задавать уточняющие вопросы типа:

— Что за помещение вы взяли в аренду? Какой магазин вы хотели  открыть? Почему вы считаете, что ваш партнер вас обокрал? (Обратите внимание! Вопрос «как партнер вас обокрал?» некорректен, ибо медиа­тор, задавая такой вопрос, как бы присоединяется к оценке, даваемой    одной стороной).

Во-вторых, он может сразу перейти к представлению другой сто­роны, чтобы уже затем вернуться к разговору с первой. Например:

— Я чувствую, что вы переживаете по поводу возможного развода»  с мужем, и вам сейчас трудно рассказывать о проблеме подробно. Если вы  не хотите ничего добавить, я бы тогда попросил вашего мужа рассказать  о том, как он видит проблему. Обычно после рассказа другой стороны у пер­вой стороны появляется желание высказать свое видение проблемы.

Следующий этап медиации носит своеобразное название — вен­тиляция эмоций. Сторонам предлагается обсудить услышанное и высказать свои комментарии. На этом этапе медиатор дает возмож­ность всем участникам высказать оценки происшедшего и выра­зить свои чувства, которые у них при этом возникают. Возможность откровенно и корректно говорить о своих чувствах повы­шает у сторон доверие к самому процессу медиации. Главная задача на этом этапе — достичь согласованной формулировки про­блем, принимаемой всеми сторонами.    Если медиатор чувствует, что стороны что-то не договарива­ют, умышленно скрывают друг от друга, он может объявить о не­обходимости проведения конусов — бесед с каждой стороной по­очередно. Одна или обе стороны могут сообщить в конусах сведе­ния, которые, по их мнению, не должны быть известны другой стороне. Поэтому медиатор по окончании кокуса должен обяза­тельно уточнить, что именно из сказанного может быть высказа­но в присутствии другой стороны при продолжении медиации. В кокусе посредник иногда выступает неким «адвокатом дьяво­ла» , провоцируя усиление позиции, удерживаемой стороной в ходе спора. Для этого он пытается обосновывать позицию другой сто­роны («Мне кажется, что ваш оппонент выражает свою мысль бо­лее обоснованно, когда говорит... Ваша же позиция выглядит го­раздо менее понятной. Давайте вместе подумаем над вашими ар­гументами»). Эта ролевая функция позволяет спорящей стороне лучше подготовиться к аргументации соперника. При этом нужно быть осторожным, чтобы стороне не показалось, будто медиатор предрасположен к позиции противоположной стороны, высказы­вает какие-либо личные пристрастия или просто высокомерен.   

На этапе вентиляции эмоций (в том числе в конусах) конста­тируются интересы участников; при этом посредник старается выявить точки сближения или прямого пересечения позиций и интересов сторон.

Например, муж и жена после развода отстаивают каждый свои требования во взаимоотношениях со своим ребенком. Эти требования могут быть разными. Но, как правило, оба согласны, что их главная зада­ча — действовать не в своих интересах, а в интересах ребенка. Этим закладывается фундамент будущих договоренностей.

Следующий этап — формирование повестки переговоров. Ме­диатор благодарит стороны за продуктивную работу на предше­ствующем этапе, фиксирует найденные точки сближения и пред­лагает четко сформулировать те вопросы, которые требуют раз­решения на медиационной сессии. В перечень таких вопросов (т. е. в повестку переговоров) не должно включаться обсужде­ние явно провозглашенных интересов сторон (этим медиация принципиально отличается от психологического консультирова­ния, где основное внимание уделяется как раз мотивам тех или иных поступков и решений).

Так, если муж заявил, что собирается разводиться, то это его жела­ние не обсуждается, а в повестку дня включаются только вопросы, свя­занные с разделом имущества.

После составления повестки дня медиатор должен убедиться в том, что обе стороны утверждают ее в данной редакции и не желают в ней ничего изменить, убрать или добавить.     

Основной этап медиации — выработка предложений. Успех работы на этом этапе во многом зависит от интеллектуальных возможностей сторон (если хотя бы одна из сторон не способна к рациональному рассуждению, медиация никогда не приведет к успеху). Но, конечно же, на результативность процесса влияет и искусство медиатора, помогающего генерировать конструк­тивные идеи.   

В ряде случаев логические аргументы и рациональные дово­ды, используемые в процессе медиации, не приводят к выработке конструктивных предложений. Клиент может либо отрицатель­но реагировать на предлагаемые ему подходы к разрешению кон­фликта, либо, сначала выражая согласие, затем отказываться от них. На это стоит обращать специальное внимание. Возможно,  конфликт  затрагивает настолько значимые личностные пробле­мы  данного человека, что он, сам не осознавая этого, включая» мощные  защитные механизмы.  В таких случаях целесообразно предложить этому человеку обратиться к психологу -консультан­ту, а уже потом продолжить поиск выхода из конфликта.

Но вот предложения сформированы, и стороны переходят к этапу подготовки соглашения. Здесь происходит проверка; этих предложений на реальность, окончательное редактирование письменного текста, устраивающего в равной степени все стороны. Затем обсуждаются меры, которые могут быть приня­ты каждой из сторон в случае нарушения соглашения. Иногда стороны подписывают также соглашение о способах разреше­ния конфликтных ситуаций, которые могут возникнуть между ними в будущем.   

Выход из медиации — это ее предпоследний этап. Обычно ме­диатор благодарит стороны за конструктивную успешную рабо­ту, выражает надежду, что и он оправдал доверие сторон и т. п. Задача этого этапа — получение медиатором обратной связи о ре­зультатах работы. Стороны оценивают, во-первых, насколько они удовлетворены достигнутым соглашением; во-вторых, насколь­ко они удовлетворены самой процедурой переговоров с участием медиатора; и, наконец, они оценивают свое эмоциональное состо­яние: стало ли им легче после сеанса медиации, упало или, наобо­рот, возросло психологическое напряжение и т. д.   

Стоит отметить, что в России для конфликтующих сторон, к изумлению наших европейских и американских коллег, психо­логическое удовлетворение оказывается иногда важнее, чем удов­летворенность результатом. В этом есть определенная опас­ность: стороны могут испытывать такую личную благодарность к медиатору, что для того, чтобы сделать ему приятное (он, мол, так старался!), готовы подписать соглашение, которое не собира­ются исполнять.   

Самый последний этан процесса медиации — это прослежива­ние дальнейшего развития ситуации (этап постконфликта). На этом этапе оценивается реальная результативность медиации (дей­ствительно ли стороны стараются исполнять достигнутое согла­шение?), возможность оказания дальнейшей помощи (провести еще одну медиацию, направить в юридическую или психологичес­кую консультацию и т. п.).

4. Искусство медиации.

Технология медиации требует, чтобы медиатор меньше гово­рил сам, а больше задавал вопросы. Однако умение вовремя задать правильный вопрос, вовремя внести конструктивное предложение — все это требует от посредника не только знания техно­логии, но и нешаблонного мышления. Иногда -медиатор может пойти даже на большее—на сознательное нарушение технологии. Например, взять на себя ответственность и разъяснить сторонам какие-то проблемы – скажем, рассказать им о защитных механизмах личности и показать, как эти механизмы проявляются в поведении участников конфликта. Длинный рассказ в исполнении медиатора, вообще говоря, недопустим. Однако в некоторых случаях это может оказаться едва ли не единственным способом достижения согласия.

Медиация – процесс предельно рациональный, он рассчитан на спокойное и разумное обсуждение проблем. Когда эмоциональная включенности участников в конфликт велика, что они действуют под влиянием эмоций, то только искусность медиатора может привести переговоры к успеху. Ведь если участники конфликта рассуждают, например, по принципу: «выбью себе глаз, чтобы у тещи зять был кривой», то в таких случаях рациональные доводы не действуют (…).

Типичная особенность процесса медиации в нашей стране – повышенная эмоциональность конфликтующих сторон. Не случайно, видимо, в России большинство практикующих медиаторов имеют психологическое образование. В Европе и США, наоборот, считается, что психологическое образование скорее мешает проведению медиации, чем помогает: психолог, мол, пытается проникнуть в глубь мотивов участников, что для медиации противопоказано. Тем не менее, если психолог владеет техникой медиации, умеет не «заражаться» чувствами, сохраняет спокойствие и нейтральность по отношению к конфликтующим людям, то он может вполне эффективно работать как медиатор. Но при этом, как психолог, он еще умеет специально работать с эмоциями клиентов.

Искусство медиатора проявляется на всех этапах деятельности, начиная с обращения одной из сторон с просьбой разрешить конфликт. Привести все стороны за стол переговоров – уже весьма трудная задача. Предварительные беседы с каждой стороной отдельно (такая беседа называется консультацией) иногда занимает много времени, отнимают много душевных сил и требуют за частую не стандартных шагов со стороны медиатора. Зато иногда уже в процессе консолидации удается найти решение проблемы. Но более всего мастерство медиатора проявляется в том, как он умеет создавать атмосферу доверия на переговорах.

Опыт организации переговоров в России показывает: медиация является успешной формой для разрешения любых споров. Описанная выше технология медиации эффективно применяется в различных ситуациях (в конфликтах в бизнесе, сфере обслуживания, в школе, в коммунальной квартире, в семье и т.п.). разумеется, для овладения технологией требуется специальное обучение. Однако надо помнить, что медиация не может осуществляться по готовому шаблону, что работа  медиатора не может быть полностью алгоритмизирована.

Медиация – это всегда искусство.

Глава 20. «Чрезвычайное регулирование» вооруженных конфликтов. Особенности работы в постконфликтной ситуации

56. «Международная тревога» о задачах постконфликтного урегулирования

Примирение и восстановление.

Претворение соглашения  в жизнь обеспечивает возможность  для  конфликтующих   сторон  работать  вместе  конкретным  практическим образом. Среди  наиболее  важных  компонентов  стадии пост-соглашения  являются два  -  восстановление  и  примирение.   

Долгосрочная и структурная природа разрешения конфликта и  его  трансформации      становится   ясным,  когда   после  насильственного  конфликта  рассматриваются  проблемы  и  различные аспекты  примирения  и  восстановления. Эти два  процесса взаимосвязаны  и  оказывают  друг другу взаимную  поддержку. Они имеют несколько различающихся элементов, все  из которых могут  внести свой  вклад в  лучшее  будущее  и  возможность его достижения:    

*  признание  -  что включает  принятие  конфликтующими  сторонами и другими  (включая очевидцев) ответственности за  происшедшее, и признание нанесенного ущерба;    

*  реституция  -  когда  исправляются  ошибки,   включая  справедливый судебный процесс над виновниками - но скорее в  духе честности и прощения, а не мести и компенсации жертвам;    

*   политическая   и   экономическая   реконструкция  восстановление ущерба, нанесенного военными действиями,  а  также осуществление политических и экономических изменений по  вопросам, которые вызвали деструктивный конфликт;

* восстановление отношений – излечение от ран и потерь, которые принес семьям, группам и другим частям общества и их воссоединение.

Восстановление может быть физическим (восстановление инфраструктуры, больниц, школ, фабрик, безопасных водных коммуникаций), экономическим (переквалификация – обучение, обеспечение рабочих мест, доходы, аграрная реформа), политическим (установление гражданской власти, независимой полиции и судебная, конституционная  и выборная реформа), и социальной (реинтеграция людей, которых задела война, перерасселение беженцев, демобилизация солдат). Успешное претворение в жизнь этих форм восстановления является жизненно необходимым в реконструкции общества, которое пережило войну, и для долгосрочного процесса примирения.<…>

<…> Материальные, политические и социальные аспекты реконструкции имеют непосредственное отношение друг к другу: они перечяислены ниже не в порядке очередности.

           

Материальная  реконструкция  - необходимость восстановить после насильственного конфликта материальную инфраструктуру гражданской  жизни:   жилье, госпитали,  школы,  заводы   и учреждения, транспорт и коммуникации. Это включает удаление мин  и других взрывчатых веществ  с земли, необходимой  для земледелия, скотоводства и туризма. Осуществление этого может быть связано с неприятным аспектом конкуренции (чьим нуждам отдать приоритет?), обвинениями (кто виноват в разрушениях?) и дальнейшего  конфликта. Но  это может   и объединить  ранее разделенных   людей,  для   обеспечения   общих  жизненных потребностей, создающих  совместную социальную организацию Насущная     необходимость     восстановить    материальную инфраструктуру  жизни имеет непосредственную  экономическую цель   -   производить  продовольствие,  выпускать  товары, зарабатывать деньги  - и может  повлечь другие благотворные результаты. Она  восстанавливает социальную  жизнь  общины, основанную   на   сотрудничестве,  которая  была   прервана насильственным  конфликтом.   

Восстановление   материальной  инфраструктуры   общества варьируется  -  от   наиболее  насущных   нужд,  таких, как восстановление  водоснабжения,  канализации   и  т. д.,  до долгосрочного экономического развития. Работа в направлении экономического развития включает:

* концентрацию экономического развития, прежде всего, на     наиболее    нуждающиеся   районы,   а   также   места пострадавшие от предыдущего конфликта.   

*  Предоставление   экономических  возможностей   людям      испытавшим  тяготы войны.    

* Меры  против "криминализации" экономики, которая часто       сопровождает насильственный конфликт.     

* Применение навыков миротворчества на уровне сообщества     

* Акцент на более эгалитарном распределении богатства     

* Осуществление аграрной реформы.     

* Большая  ориентация  развития на  человека, гак, чтобы       экономическая система  служила людям  и природе, а  не  наоборот.        

* Измерение   экономического   роста   в    показателях       удовлетворения широких экономических потребности, а не  количеством потребляемых товаров.

Политическая реконструкция включает себя восстановление гражданской власти там, где она находилась в руках  военных, или  была  разрушена  ими,  и  установление гражданской  власти, которая должным  образом  представляет  население. Она может также включать установление власти закона; независимой судебной системы и полиции, которые, возможно, не  существовали  ранее. Таким  образом,  это может  обеспечить  перемены    долгосрочного   характера.  Временные     рамки  политической  реконструкции весьма широки:  для  выполнения  задач, перечисленных ниже, может потребоваться очень долгое  время, но приступать к ним в какой-то предварительной форме. Необходимо уже  в начале стадии, следующей  за соглашением. Разработка конституции с ясно сформулированными принципами,  которых  согласны  придерживаться  все   стороны,  а  также  согласованный реалистический график мероприятий политической  реконструкции часто способствует стабильности и уверенности.  Главные элементы политической реконструкции таковы:     

* Обязательства всех  политических деятелей, политических       партий  и народа уважать права человека и гуманитарные   права.    

* Реформа  системы   выборов и  законодательная реформа,     обеспечивающая     народное    участие,   справедливое представительство и достижение политической стабильности      путем предоставления возможностей незащищенным   и не      облеченным властью людям.    

* Создание институтов, которые благоприятствуют развитию      зрелых, основывающихся на  взаимном обогащении разных      культур общественных отношений.   

Социальная   реконструкция   может  рассматриваться как аспект материальной  и  политической реконструкции и более детально  освещается  ниже  под   заголовком "Примирение" Социальные нужды, связанные с последствиями насильственного конфликта, часто значительны и носят долгосрочный характер включая"    '

* ре-интеграцию людей, испытавших тяготы войны, переселение   беженцев,  перемещенных    внутри  страны  лиц,      демобилизованных   солдат,   возможности  обеспечения      жильем, профессионального обучения и занятости.    

* Помощь   страдающим  от  физических и  психологических      последствий  конфликта, детям,  ставшим сиротами  или      отлученным от своих родителей, или принятых в солдаты и      т д      

* Гражданское просвещение  с целью  развития уважения к      правам человека.   

Примирение.

Необходимо понимать, насколько жизненно важным является примирение, происходящее в фазе после соглашения и пути его достижения   Примирение  -  это  исцеление. Насильственный конфликт разрушает отношения между людьми и группами, чувство целостности,   в  котором  нуждается  община.  Продуктивные  отношения и чувство общности лежат в основе многих других социальных, экономических и политических аспектов деятельности. Примирение  - это восстановления и исцеление этих аспектов, и оно необходимо, чтобы сделать прочным мирное соглашение.   

Примирение предполагает создание  условий для реализации мирного  соглашения в сфере   личной и общественной  жизни людей,  и  трансформацию  общественных  отношений, которые характеризовались конфликтом, несправедливостью и насилием. Чтобы трансформировать конфликт, нужна личная и общественная трансформация.   Осуществляя  это,    полезно посмотреть на различные  измерения конфликта, такие как духовные, личные психологические, общественные, национальные и экологические.

Представители   различных   убеждений,  собравшиеся     нескольких континентов на коллоквиум граждан по миротворчеству  определили примирение следующим  образом:    

Признание    ответственности   и  ущерба   означает, что  отдельные лица и группы признают ущерб, который они нанесли  другим, и потери, которые они понесли сами. Существенно, чтобы  это было  сделано  в духе честной  оценки своей роли, а  не  возложения ответственности на других. Это не процесс сравнения  и  разделения - его цель не  состоит в том, чтобы предавать  гласности имя того, на ком лежит самая большая ответственность.  Напротив, признание сплачивает - дух его состоит в том, что 'все  мы  были ответственны определенным образом и в определенной  степени". Это является всеобъемлющим процессом, включающим в  себя тех людей и групп, которые были лишь свидетелями, но могли  предпринять какие-то превентивные или позитивные действия. Это  -  форма "переработки  прошлого", которая необходима, чтобы  двигаться к настоящему и будущему. Она  принимает различные  формы  в разных культурах.    

Реституция и  компенсация  означают, что  там, где были  совершены  преступления, процесс признания ошибок  прошлого  может  включать в себя справедливый суд и наказание виновных  так, что исправляются   правонарушения  и восстанавливается  справедливость. Это может оказаться сложным и поставить под  угрозу весь мирный процесс. Чтобы успешно его укрепить, мирный  процесс должен осуществляться в духе прощения и великодушия, а  не  мести. Целью  является формальное   публичное признание  преступлений в  гуманитарной сфере, а не  наложение суровых  наказаний.    

В   тех   случаях,  где   национальное   законодательство  несправедливо   (или  воспринимается как  таковое),   лучше  использовать международное право в области прав человека как  руководящий принцип, возможно, с присутствием международных  юридических  наблюдателей   во  время  судебных   процессов.  ^Проводятся судебные процессы или нет, справедливость должна быть соблюдена путем предоставления компенсации тем, кто стали  жертвами насильственного конфликта, а не воевавшим сторонам. 

Политическая,  социальная  и экономическая  реконструкция: часто причины насильственного конфликта включали в себя политическую  и  экономическую  несправедливость. Описанная  выше    реконструкция   может   предусматривать   изменения политических, социальных и экономических структур, чтобы создать более справедливое общество и устранить или уменьшить причины конфликта в будущем.   

Реконструкция  личных   и  общественных   отношений:

семьи и  общины   часто антагонизируются  и  оказываются разделенными в результате насильственного конфликта, особенно если он  продолжителен. Насильственный  конфликт разрушает ценности  и опыт, на  которых базируется   жизнь общества. Следовательно, в  примирении  есть духовное и  практическое измерение  восстановление доверия (что большинство людей, как правило, будут вести себя разумным образом и будут доверять "системе"), надежды, которые  предполагают веру  в то,  что будущая жизнь в обществе может быть лучше, чем в прошлом, и что эти ценности и опыт разделяются всем обществом).   

Чтобы добиться примирения, должны быть использованы такие  социально-культурные  ресурсы,   как  религиозные   группы, общественные  лидеры и  женские группы. Они могут вести за собой   примером,   публично  признав   роль,  которая  им принадлежала в несправедливых действиях во время конфликта, в и» группах  и  в обществе  в  целом.  Далее религиозные  и общественные лидеры могут помочь реализовать идеи прощения и покаяния, направленные на то, чтобы  оздоровить общество и укрепить гражданское сознание. Они могут построить мосты между людьми, разделенными конфликтами, и помочь примирить бывших противников.   

В фазе   после соглашения  его реализация подразумевает продолжение   мирного  процесса  в  рамках  общины    - на  политическом, экономическом и социальном уровнях. Реализация, реконструкция и примирение являются тесно взаимосвязанными.   

Использование  социально-культурных   ресурсов.

На протяжении всей фазы  после соглашения важно найти и привлечь те элементы культуры, которые могут поддержать мирное соглашение. Эти элементы могут представлять собой особые группы (такие, как старейшины) или общественную деятельность включая  формы  представительного руководства), которые были маргинализированы или отстранены от власти во время конфликта стороны  соглашения (третьи стороны) должны искать традиции, которые могут поддержать реконструкцию и сделать так, чтобы она действительно опиралась на общину. Должно быть  достигнуто   согласие между социально-культурными "мирными ресурсами" и мирным соглашением, которое выгодно и для соглашения и для этих ресурсов, и укрепляет оба эти компонента.

  Следовательно, часто  бывает полезно  осуществить анализ  общества, чтобы определить разные  источники для поддержки  мирного процесса. Участники семинара проделали такой анализ общества следующим   образом:

 

 

Чем  больше   частей  общества  могут быть  вовлечены  в  реализацию мирного соглашения, тем лучше. В другом семинаре  по развитию способностей это было суммировано в следующем  высказывании:  "У успехов много родителей".    

Соглашение   между  бывшими   конфликтующими   сторонами  может  положить   начало  новой  "культуре мира",  которую политические партии, группы интересов и социальные слои, такие как  военные,   коммерсанты,  деятели  образования,  все - соглашаются принять и развивать. Это направлено на то, чтобы заменить    нетерпимость и насилие прошлого. СМИ  могут играть     важную  роль  в этом  процессе. Обучение  в  школах  может     ориентироваться на  мирные   аспекты приобщения   к  жизни  общества, откровенно говоря о негативных и позитивных уроках прошлого. Но  важно,  чтобы  новой культуре мира  "учились"     взрослые в  той же степени,  что и подрастающее  поколение.     Разные поколения  могут иметь вполне  различные качества и     представления,  к  которым   должно  будет   подстраиваться     образование в  отношении  идей мира, и  которые могут быть     ресурсами для трансформации конфликта.

57. В.Ф.Петровский. Миротворческая стратегия ООН

Если обратиться к первоначальным  намерениям основателей Организации Объединенных  Наций и к главным идеям Устава, то становится предельно ясно, что стратегические цели, поставлен­ные перед Организацией, представляли собой широкий мандат на обеспечение мира, стабильности и благополучия. В то время эти три понятия были  тесно взаимосвязаны  и имели относительно равную  значимость. Этот изначальный  замысел был  поистине провидческим и открывал  перед Организацией возможности для осуществления широкого  спектра мер во имя этих грандиозных целей. К сожалению, для воплощения  этого замысла в жизнь не было возможности.  

В Организации Объединенных Наций  появились новые средства обеспечения мира и были созданы операции по поддержанию мира (ОПМ) в традиционном понимании этого термина. Вместе с тем мало кто отдает себе отчет в том, что понятие "операции по поддержа­нию мира", которое со временем стало столь тесно ассоциироваться с самой ООН, в Уставе вообще отсутствует. Эта концепция пролегает где-то на грани между положениями главы VI Устава (о мирном разрешении споров) и положениями главы VII (о принудительных мерах для восстановления мира), и именно по этой причине об опе­рациях по поддержанию мира порой говорят как о мерах в соответ­ствии с главой 64 Устава. Юридическим основанием для проведения таких операций является конкретный мандат, определяемый Сове­том Безопасности для каждой отдельной миссии.  

В нынешних  условиях ООН действует на основе новой концеп­ции   безопасности. Во всем   тексте Устава слова  "мир"  и "безопасность" неизменно связываются друг с другом и на практике толкуются как синонимичные понятия. Однако в наши дни широко признается, что безопасность является понятием более высокого по­рядка, чем мир: оно подразумевает нечто большее, чем простое от­сутствие войны. Безопасность представляет собой гарантию от на­сильственных. хаотических изменений, и Организация Объединен­ных Наций призвана сыграть важную роль в обеспечении того, что-бы структурные преобразования, типичные для конца нашего столетия, протекали упорядоченно, в эволюционном русле.

Операции по обеспечению  мира, которые в настоящее время развернуты в самых разных  регионах земного шара, можно раз­делить, исходя из их содержания,  на четыре общие категории: глобальные операции, проводимые под эгидой Организации Объе­диненных  Наций;  трансконтинентальные, проводимые  НАТО  и ОБСЕ;  традиционные региональные  и субрегиональные операции и, наконец, национальные операции.

Вслед за первоначальной волной успехов в проведении опера­ций  по обеспечению мира  сразу же после окончания холодной войны неудачи, постигшие ООН в Сомали, бывшей Югославии и    районе Великих озер, несколько поубавили всеобщий оптимизм  первых лет этого периода и привели к глубокому переосмысле­нию возможностей данных операций ООН.  Был сделан стратеги­ческий выбор, и новая политика Организации Объединенных На­ций в отношении операций по обеспечению мира призвана ста­   вить во главу угла превентивные действия и изыскивать новатор­ские методы постконфликтного миростроительства.     

В последние годы концепция превентивной дипломатии была    расширена за счет включения военных рычагов в арсенал средств    обеспечения мира. Развертывание Организацией Объединенных    Наций сил в превентивных целях уже более не считается экстра­ординарным. Дo cиx пop CПРООН в бывшей югославской Республике Македония являются единственным примером превентивного развертывания, но они доказали свою эффективность и создали'   прецедент Миссия СПРООН  заключалась в том, чтобы не допус­тить распространения югославского конфликта на весь Балкан­ский регион. Помимо своего основного мандата, заключавшегося   в наблюдении за положением в приграничной зоне, СПРООН ус­пешно справились с задачей сдерживания внешней агрессии. Это   ярко свидетельствует о том, что благодаря развертыванию даже   небольшого, почти  символического контингента  миротворцев   ООН  можно предотвратить крупные конфликты. В  начале 1996   года, в период их максимальной численности, СПРООН имели в   своем составе 1050 военнослужащих, 35 военных наблюдателей,   26 сотрудников гражданской полиции, 73 международных граж­данских служащих и 127 сотрудников, нанятых на месте. При­  мерно 1300 человек смогли сыграть важную роль и не допустить   кровопролития, не потеряв ни одного человека.    

Единственная проблема, связанная с использованием  этого   средства, носит политический характер: как убедить политиков в   необходимости начать действовать на этом раннем этапе. Ведь   повлиять на политиков, чтобы они сфокусировали внимание на   проблемах в зарубежных странах, которые уже полыхают пожа­ром, и без того достаточно трудно; но почти невозможно убедить  их заняться проблемами, которые еще только назревают. Следует  обратить их внимание на пример СПРООН  и особо подчеркнуть  эффективность операций такого рода с точки зрения затрачивае­мых на них средств.    

В предложениях по  проведению реформы,  внесенных Гене­ральным  секретарем Кофи Аннаном 15 июля 1997 года, еще раз  подчеркивается приоритетное значение, придаваемое превентив­ным действиям, и особо отмечается задача усовершенствования  системы глобального наблюдения Организации. Системы раннего  предупреждения имеют  ключевое значение  для подкрепления  усилий, предпринимаемых Советом Безопасности и Генеральным  секретарем с целью сдерживания конфликтов.

Миротворчество

Несмотря на обозначившуюся в настоящее время тенденцию к активизации деятельности в области превентивной дипломатии и постконфликтного миростроительства, значительная часть опера­ций ООН  по обеспечению мира все еще связана с миротворческим процессом, который нацелен на устранение политических и стра­тегических разногласий за счет использования политических, дипломатических и юридических  средств. Иными  словами, эта функция  ООН находится на грани между предупреждением кон­фликтов и проведением операций по поддержанию мира. В сред­ствах достижения этой цели недостатка нет. Они включают в себя всеобъемлющий  арсенал, определенный в вышеупомянутой статье 33 и дополненный  рядом  резолюций  и заявлений Генеральной Ассамблеи. Организация  Объединенных  Наций  имеет уникаль­ный опыт  в деле использования самых разных из этих рычагов, но, пожалуй, шире всего из них используются посредничество и переговоры.   

С расширением круга вопросов, стоящих сегодня перед ООН, Ге­неральный секретарь в качестве стандартной практики начал деле­гировать часть своих политических/дипломатических обязанностей и поручать выполнение некоторых из своих посреднических функ­ций "специальным  представителям" или "специальным посланни­кам". Обычно они выбираются из числа старших сотрудников Орга­низации или из числа государственных деятелей, обладающих при­знанным  опытом и  пользующихся  международным  авторитетом. Генеральный секретарь, например, назначил специальных послан­ников в целях оживления зашедших в тупик переговоров в Запад­ной Сахаре, Восточном Тиморе и на Кипре.   

Эта деятельность является наиболее заметной во всем арсенале средств миротворчества, но я хотел бы заострить внимание на все еще крайне  слабо используемом  потенциале правовых  средств содействия миру, и прежде всего на недостаточном использовании потенциала  Международного  Суда. В качестве примера  миро­творческой деятельности МС я хотел бы отметить его решение от 25 сентября  1997 года, касающееся спора между  Словакией и Венгрией по делу о проекте гидроэлектростанции "Габчиково" на Дунае. Это  решение было  сочтено "имеющим  большую   значи­мость для развития международного права, и в частности права международных  водотоков, международного экологического пра­ва, правового режима ответственности государств, правопреемст­ва государств и права международных договоров". Но что, пожа­луй, еще более важно с миротворческой точки зрения, данное реше­ние было с удовлетворением встречено обеими сторонами, которые в настоящее время ведут переговоры по его осуществлению.

 

Поддержание мира

Действия по поддержанию мира нацелены на прекращение или, по крайней мере, на сокращение масштабов откро­венного насилия в конфликтных  ситуациях посредством вмеша­тельства вооруженных сил в роли разъединяющей стороны. Зада­ча этих сил зачастую заключается в осуществлении наблюдения и оказании помощи  в соблюдении ранее достигнутого соглашения о прекращении  огня на основе резолюции Совета Безопасности, а также  в оказании содействия осуществлению процедур урегули­рования, обычно включая  вывод войск. Сила операций по под­держанию  мира (ОПМ)  — в ненасилии по отношению к участни­кам  конфликта.  Эти  операции подразумевают развертывание присутствия  ООН   на местах, причем до настоящего времени с согласия всех вовлеченных сторон. Традиционно ОПМ формиро­вались преимущественно за счет военного персонала, предоставляе­мого государствами, выделяющими воинские контингенты, но сего­дня в их состав включаются также полицейские силы и все большее число гражданских служащих. Эта  эволюция служит отражением значительного расширения гражданского измерения ОПМ. <…>

 

Принуждение к миру

Превалирующей тенденцией в международном сообщест­ве сегодня является желание придать операциям по обеспечению мира более "принудительный характер"; принудительные дейст­вия определяются как силовые коллективные военные операции,     санкционируемые Советом Безопасности на основании главы VII     Устава с целью обеспечить возврат к соблюдению международных     норм после серьезного нарушения мира или акта агрессии.    

  В контексте принуждения  посредством использования воору­женных сил развитие событий может проходить по двум сцена­риям: либо эти действия предпринимаются силами, переданными    под командование и управление ООН, либо, как это, похоже, все    чаще происходит, осуществление этих действий поручается мно­гонациональным силам, действующим  на основе мандата Совета    Безопасности, но находящимся под командованием и управлени­ем структур, не входящих в систему ООН.    

 В то же время в последние годы Совет Безопасности в качестве    одного из альтернативных средств принуждения в соответствии с    главой VII Устава все чаще обращается с призывами к примене­нию экономических санкций на основании статьи 41. Цель таких    международных  санкций заключается  в том, чтобы  побудить    страну, угрожающую международному миру, изменить свое пове­дение, не прибегая к коллективному наказанию этой страны. От­  сюда следует, что цели этих санкций должны быть четко опреде­лены, что они в целом должны быть соразмерными с поставлен­ной целью и что санкции не должны применяться в течение не­  ограниченного срока. Вопрос о сроках действия режима санкций   является весьма деликатным, поскольку между  государствами-  членами все еще сохраняются разногласия в вопросе об условиях   отмены санкций. В данном случае главным критерием  остается   выполнение резолюций Совета Безопасности.    

В  связи с санкциями возникают также вопросы этического ха­рактера, обусловленные страданиями, которые выпадают на долю   уязвимых слоев населения, и сопутствующим ущербом, причиняе­мым третьим странам. Гуманитарные соображения не раз вынужда­ли Организацию Объединенных Наций  устанавливать изъятия из   режима санкций. Так обстояло дело, в частности, в Гаити, в бывшей   Югославии, Ираке и Ливии в связи с поставками медикаментов и  продовольствия. Что же касается претензий третьих стран, которые,  к  несчастью для себя, оказались соседями или экономическими  партнерами стран, против которых применяются санкции, то они  могут представляться на основании статьи 50 Устава. В настоящее  время по этому вопросу в ООН ведется полемика, в которой все  большее число участников высказываются за то, чтобы издержки,  сопряженные с коллективным применением санкций, на справедли­вой основе распределялись между всеми государствами-членами.

 

Миростроительство

Под миростроительством понимаются практические шаги, которые могут быть предприняты для обеспечения ненасильст­венных изменений благодаря деятельности, связанной с социально-экономическим восстановлением, развитием или демократиза­цией. Оно нацелено на устранение коренных причин конфликтов в интересах предотвращения их возникновения или рецидива. С учетом специфики культурной среды в рамках миростроительных усилий должны  предлагаться наиболее оптимальные меры для укрепления мира, создания обстановки доверия, поощрения тер­пимости и  облегчения взаимодействия между главными дейст­вующими  лицами.   

Помощь  в проведении выборов стала важным аспектом дея­тельности ООН, особенно там, где выборы представляют собой главное звено всеобъемлющего мирного урегулирования. Впервые "компоненту выборов" в мандате ООН был придан столь большой вес в 1990 году в Намибии.   

В настоящее время Организация Объединенных Наций  нако­пила уникальный опыт в области наблюдения за выборами и про­вела такого рода операции на всех континентах: в Мозамбике и Анголе, в Сальвадоре и Никарагуа, в Камбодже, где такая опера­ция  носила, пожалуй, самый  всеобъемлющий  характер. ООН принадлежит  также важная роль в организации и наблюдении за проведением референдумов, как это происходит в настоящее вре­мя в Западной Сахаре.  

 К разряду миростроительных усилий следует отнести и дея­тельность международного сообщества в области разоружения. Действительно, сегодня, после окончания холодной войны, воз­ник явный  дисбаланс между значительно снизившимися потреб­ностями в военной технике и существующими производственны­ми мощностями  оборонной промышленности.  Перепроизводство подпитывает незаконную торговлю оружием, в частности легкими обычными  вооружениями, и создает серьезную угрозу междуна­родной безопасности. Любую  деятельность, направленную  на обуздание или полное запрещение производства и торговли таким оружием, можно   определить как "миростроительство". Усилия международного  сообщества по  запрещению  противопехотных наземных мин,  кульминацией которых стало подписание Оттавского договора более чем 120 странами, также вне всякого сомне­ния носят миростроительный характер.

 

Управление конфликтами

В Организации объединенных наций под этим понимается предотвращение выхода ситуаций из-под контроля и их пе­рерастания в открытые военные действия, а также методичное обуздание конфликтных  ситуаций в случае их возникновения. Конкретные  примеры этого можно найти в действиях Вооружен­ных  сил Организации Объединенных Наций по поддержанию ми­ра на Кипре (ВСООНК) или Сил Организации Объединенных На­ций по наблюдению за разъединением (СООННР) на Голанах.   

Но одним  из самых важных элементов управления конфлик­тами  является обеспечение в конфликтной ситуации должного соблюдения  принципов гуманитарного права, закрепленных в Гаагской и Женевских конвенциях. Эти кодексы поведения, ка­сающиеся  обращения с военным персоналом и гражданским на­селением, а также применения некоторых видов оружия, необхо­димо  шире пропагандировать среди государственных деятелей и военных  руководителей во всем мире. Следует активизировать усилия  по развертыванию просветительских кампаний, связан­ных  с этими вопросами. Приближающиеся 100-летняя годовщина Гаагской конвенции и 50-летняя годовщина Женевских конвен­ций  могут послужить цели обеспечения более широкой известнос­ти принципов международного гуманитарного права.

Прежде чем завершить этот обзор операций ООН по обеспече­нию мира, важно подчеркнуть, что права человека представляют     собой фундаментальный компонент  любой такой операции. По­    мощь  Организации Объединенных Наций  в этом вопросе может     включать в себя разработку и реализацию национальных планов     действий в интересах защиты и поощрения прав человека; создание и укрепление национальных правозащитных институтов; вы­    работку рекомендаций относительно способов инкорпорирования     международных  стандартов в области прав человека в национальное законодательство и политику; укрепление системы от­    правления правосудия; или организацию подготовки по вопросам     прав человека для различных  профессиональных групп.

 

Взаимодействие между ООН и другими типами

операций по обеспечению мира

Организация объединенгых наций взаимодействует с операциями по обеспечению мира, проводимыми такими трансконтинентальными  образованиями, как НАТО. В  бывшей Юго­славии она сотрудничала сначала с СВС, а теперь — с СПС в деле    выполнения Дейтонского мирного соглашения.     

Сотрудничество с региональными и субрегиональными органи­зациями в интересах поддержания  мира и  безопасности было    предусмотрено еще в главе VIII Устава, но холодная война не    позволяла этому механизму в полной мере раскрыть свой потен­циал вплоть до 90-х годов. В связи с невиданным ростом потреб­ностей в проведении операций по обеспечению мира ООН в конце    концов осознала, что в одиночку она не в состоянии решить все    задачи, которые на нее возлагаются, и что для облегчения этого   бремени ей необходимо сотрудничать с другими учреждениями.   Главное правило, лежащее  в основе подобного сотрудничества,   заключается в том, что деятельность региональных организаций   должна согласовываться с целями и принципами Устава. В статье   53 Устава даже предусматривается, что для осуществления при­нудительных действий региональными организациями требуются   конкретные полномочия от Совета Безопасности.    

Без каких-либо претензий на монополию ООН в области про­  ведения операций по обеспечению мира следует все же сделать   вывод о том, что деятельность региональных организаций никоим   образом не может быть заменой участия ООН. Должна стать нор­  мой практика, когда Генеральный секретарь стремится "подклю­чать" региональные организации к своим собственным усилиям, а  не "перекладывать" всю проблему на их плечи. Это не исключает  возможности делегирования  Советом Безопасности полномочий  тому или иному региональному учреждению — но только в чрез­вычайной ситуации, когда Совет Безопасности оказывается не в  состоянии принять соответствующие меры, а другие организации  могут обеспечить эффективное реагирование.    

Сотрудничество с региональными организациями может при­нимать самые разные формы, пять из которых  уже формально  определились: консультации, дипломатическая поддержка, опе­ративная поддержка, совместное развертывание и совместные  операции.   

Организация Объединенных Наций уже  апробировала эти раз­личные  методы сотрудничества с разными региональными груп­пами. В Африке к операциям  ООН привлекались и Организация африканского единства, и Лига арабских государств, и Организа­ция Исламская  конференция, и  Экономическое сообщество западно-африканских государств. В Центральной Америке и Карибском  регионе отдельные группы государств и Организация аме­риканских  государств оказали поддержку действиям ООН в Ни­карагуа, Сальвадоре и Гаити. В Азии содействие в урегулирова­нии  камбоджийского конфликта  оказала Ассоциация государств Юго-Восточной  Азии. <…>

Глава 21. Разрешение конфликтов

58. Х.Корнелиус, Ш.Фэйр. Расширение кругозора: видеть проблему в широком контексте и в долгосрочной перспективе

Подход «выиграть/выиграть» более широк по своим требованиям, чем более общепринятый, хотя и ограни­ченный по своим возможностям подход «выиграть/про­играть». Многие конфликты поддаются разрешению, если мы примем более широкий взгляд на вещи  подразумевающий формулу «вы и я», а не формулу «вы или я». Однако в некоторых случаях даже этот более широкий взгляд недостаточен для эффективного разреше­ния проблемы — нам необходим более широкий кругозор,  целостное восприятие картины.

Для создания такого восприятия полезно понимание принципов теории общих систем: «Теория общих систем ... рассматривает мир как взаимосвязанную иерархию материи и энергии. В соответствие с этим взглядом мы не можем ничего по­нять по отдельности; все является частью системы (в самом общем смысле мы можем определить сис­тему как набор частей относящихся друг к другу и взаимодействующих друг с другом). Системы могут быть абстрактными, как в математике или метафизи­ке, или физическими, как в системе телефонной или транспортной связи.

Один из разделов теории общих систем занимает­ся специфически живыми системами ... Все живые системы состоят из подсистем, которые вбирают в себя, обрабатывают и выделяют материю, энергию или информацию или сочетание их».

Представьте себе нашу планету как огромный часо­вой механизм с миллионами больших и малых взаимо­связанных колесиков, и вы получите некое подобие об­раза, передающего смысл теории общих систем. Эта те­ория является теоретической основой многих методов в современном менеджменте и применяется также в футурологии и при прогнозировании.

Навык, получаемый от  «расширении кругозора», аключается  понимании взаимосвязи вещей в мире и в опознании системы более широкой и всеохватывающей, чем та которая очевидна нам при ознакомлении с индивидуальными потребностями людей. Если мы признаем, что имеем дело с сетью открытых, живых, взаимодейст­вующих систем, какие углы зрения мы можем извлечь из этого для более эффективного разрешения конфликтов?

 

Нам необходим холистический взгляд.

Рассмотрение только одного колесика (отдельного человека или группы) — слишком узкий взгляд на социальную систему. Эффективность создания карты конфликта нередко заключается в учете нужд других групп наряду с нуждами главных участников конфликта.

Глава профсоюза, единственной задачей которого яв­ляется повышение зарплаты его рабочих, упускает из виду некоторые чрезвычайно важные факторы. Он должен под­няться над таким узким восприятием вещей и включиться в работу более широких социальных систем, принимая в расчет воздействие забастовок на общество в целом, на необходимость заручиться более широкой поддержкой требований членов его профсоюза, подумать об экономи­ческой жизнеспособности его работодателя, равно как и о росте инфляции, вызываемой ростом заработков.

Отвергая требования профсоюза, работодатель, ста­вящий себе целью только рост прибыли, может не учесть общий экономический климат, повышение зара­ботной платы, которого удалось добиться членам дру­гих профсоюзов, и, может быть, роль высокой зарплаты как материального стимула.

 

Нам необходимо исправлять случаи злоупотреблений и эксплуатации.

Нам необходимо испоравлять случаи злоупотреблений и эксплуатации.

Отдельный человек или группа людей, расширяющие свои влияние за счет злоупотребления другими подсистемами, могут в конечном счете вызвать разлад или даме развал общей системы. Примером этого может послужить близорукое отношение человечества к среде окружения, используемой без учета проблем, связанных  с большими затруднениями, усиливающимися парниковым эффектом и нарушениями озонового слоя ат­мосферы. Bo мнoгиx cлyчaяx, как производители, так и потребители расходуют невосполнимые ресурсы без какого либо учета долгосрочных последствий подобных действий. Если мы расширим свой кругозор и рассмотрим положение в более долгосрочном плане, мы увидим, что промышленное производство, наши личные привычки и пути избавления от наших отходов должны быть основа­ны на более здоровой экологической основе.

Необходима синергия (от «работать вместе») между тесно взаимодействующими системами, для того что­бы они не работали друг против друга.

 В любой организации неразрешенные внутренние конфликты, вызван­ные плохой координацией индивидуальных, групповых иди организационных потребностей по отношению к це­лому. могут привести к снижению эффективности, а иногда к полному распада организационных струк­тур. Навыки, необходимые для создания синергии, опи­саны в этой книге. Помимо этого, необходима совмест­ная выработка целей на всех уровнях.

Необходимо учесть перспективу времени.

Поддерживаем ли мы неумолимые силы, ведущие к переменам и росту, или сопротивляемся им? Все живые системы либо разви­ваются в сторону большего внутреннего порядка и гармонии, либо рискуют разложиться и исчезнуть с лица зем­ли. Лишь немногие системы могут поддерживать непоколебимое равновесие на протяжении долгого периода времени. В промышленной системе эволюция движется за счет развития технологии. Сто лет тому назад никто не летал на самолётах, не смотрел телевизор и не ходил по поверхности Луны. В обществе эволюция происходит за счет развития общественной идеологии и этических стан­дартов. Сто лет назад многие не видели необходимости предоставления женщинам права на голосование — подлинным местом для нее все еще считался дом. Рабство все еще имело широкое распространение. Менее чем тридцать лет тому назад дети все еще насильно отнима­лись у аборигенов в результате неверно направленного покровительствующего усердия белой части общества.

Каково направление эволюции идей? Многое из того, что мы делаем, базируется на устаревшем мировоззрении требующем срочных перемен. Во многих странах  женщины все еще борются за одинаковую оплату труда.  Сколько времени должно еще пройти до того, как каждый человек поймет, что он должен принимать уча­стие в охране среды? Сколько времени уйдет до того, как мы переосмыслим так называемый демократический процесс, при котором правительство должно противо­стоять однопартийной или многопартийной оппозиции, что не только снижает эффективность большого числа избранных нами представителей, но и потворствует ат­мосфере клеветы и взаимных обвинений, которую мы считаем нормальной для управления страной? Когда мы сможем возложить ответственность на прессу за сенсационные репортажи, приведшие к ухудшению по­ложения? Когда работники средств массовой информа­ции будут рассматривать себя как зачинателей процес­са разрешения общественных конфликтов?

Некоторые из наших воззрений идут в глубину про­шедших веков. Другие принадлежат будущему — они не стали еще достоянием большинства и неразрывной частью коллективного мышления в нашем обществе. В прошлом столетии Джон Стюарт Милл писал, что «каж­дый век придерживался мнений, которые последующие поколения находили не только ложными, но и абсурд­ными» . Мы можем встать на точку зрения, которая позволит нам принять неизбежность перемен.      

Помните, что точки зрения или приоритеты, которые мы не можем изменить в настоящее время, вряд ли останутся такими же навсегда: под поверхностью вещей уже действуют силы перемен. Однако люди воюют за свои убеждения, как будто они представляют собой вечные истины. Вспомним о фуроре, который поднялся в Соединенных Штатах в шестидесятые годы по поводу призывников, из­бегавших несения воинской повинности. Многие все еще уверены, что подход «выиграть/проиграть» укоренен в самой человеческой природе и что война есть неизбежный результат этого. Их мировоззрение основало на кредо «человек человеку волк». Но быть может, настанет день когда стратегия «выиграть/выиграть» будет признана верхом здравого "смысла, а философия, основанная на « выиграть\проиграть», будет казаться абсурдной и варварской. У век ядерного, химического и бактериологиче­ского оружия война не есть больше стратегия «выиг­рать/проиграть» — любая война может привести к исходу «проиграть/проиграть».

Сейчас, на пороге двадцать первого столетия, альтер­нативы «выиграть/выиграть» становятся все более при­влекательными, особенно в сфере международной политики и в деле охраны природы. Мы все больше нуж­даемся в подходе, обеспечивающем выигрыш каждому.

Нам необходимо включить в наш кругозор глобальную перспективу, в соответствии с которой человек, общество и планета есть единая система, каждая часть ко­нторой влияет на все остальные. Нам нужна концепция интернационализма.

Эта концепция необязательно оз­начает потерю национальной самобытности. Бывший премьер-министр Израиля Голда Меир сказала: «Интер­национализм не означает конца индивидуальных наций. Оркестр не означает конца скрипок».

Гуинн Дайер, автор и ведущая телевизионной серии передач «Война», сказала:

«Какое-то поколение человечества должно было в конце концов поставить перед собой задачу отказа от войны, потому что цивилизация должна была в конечном счете снабдить нас средствами, способны­ми уничтожить нас. Случилось так, что это поколе­ние — мы, хотя мы не просили такой чести и не чув­ствуем себя готовыми к ней. Нет мудреца, который взял бы на себя эту ответственность и решил бы эту проблему за нас. Мы сами должны сделать это». Мы все должны обратить наше внимание на те сферы международных отношений, которые по традиции остава­лись в руках экспертов — ведь эксперты видят иногда только свою точку зрения. Тех, кто активно борется за ядерное разоружение, можно легко списать со счетов как легковерных «миротворцев»; с такой же легкостью мы мо­жем принизить роль тех, кто ведает вопросами националь­ной безопасности, назвав их «поджигателями войны».

Подобного рода стереотипное и упрощенное мышле­ние не способно разрешить столь сложную проблему. Мы не можем упускать из виду законные оборонные интересы страны, однако чисто военные их гарантии составляют только небольшую часть общего понятия о безопасности. Более глубокий уровень безопасности взаимно гарантируется формированием сети взаимовы­годных отношений создающих атмосферу, при которой кoнкты могут решаться с учетом нужд всех сторон.

Если мы достигнем такого положения, вооруженные силы и миротворцы становятся партнерами, а не оппо­нентами. Мирный подход к международным отношени­ям, способствующий созданию тесного взаимодейст­вия, не менее жизнеспособная стратегия рациональ­ной обороны, чем война, оружие или конфронтация.

Предложение о Двусторонних мирных договорах, с которым выступила Ассоциация ООН в Австралии, за­кладывает прочную базу для международной безопас­ности. Это предложение направлено на создание сети двусторонних отношений на международной арене. Оно предлагает каждому государству обменяться с другими странами, членами ООН, двусторонним мир­ным договором, содержащим два предложения:

1. Мы обязуемся разрешать все споры между нами по­средством переговоров или другими мирными путями.

2. Мы обязуемся никогда не прибегать первыми к при­менению силы, насилия или войны друг против дру­га или против третьей стороны.

Подписание Двусторонних мирных договоров, содер­жащих подобные договоренности, и торжественное их празднование могут быть ценными вехами на пути до­стижения мира 4.

Циник скажет на это, что разрешение проблем на­сильственным путем заложено в самой человеческой природе. Верно. Однако человеческая природа делает войну всего лищь возможной - она не делает  ее неизбежной. Для эффективной работы со всеми факторами, которые определяют мир на планете, необходим широкий кругозор. Член каждой общины может сыграть в этом свою роль. Международная безопасность базиру­ется на мирных отношениях на уровне каждой общины, ^освоившей навыки по разрешению конфликтов. Подо­бная община создается простыми людьми, мирно разре­шающими свои личные проблемы. Общины, способные разрешать свои конфликты. Составляют элементы, из  которых строится мир на нашей планете.

Для того чтобы признать иные взгляды и точки зрения, не поддаваясь им, требуется немалая уверенность. Вера в правду и справедливость дает нам эту уверенность. Убеждения, основанные на лжи или жадности, могут быть исправлены, если мы готовы расширить наш круго­зор. По мере того как мы поднимаемся на вершину горы, мы видим все более далекие горизонты. Только поднявшись на эти высоты мы способны увидеть смысл траги­ческих событий и, казалось бы, мало связанных между собой обстоятёльств. Только взгляд с высоты поможет нам научиться жить в глобальном сообществе и мыслить категориями единой планеты.

59.«Международная тревога» о критериях и особенностях разрешения конфликтов

Урегулирование или разрешение

При урегулировании конфликта стороны как бы двигаются в направлении изменения  своего поведения и отношения  друг к   другу. Поведение   изменяется по  мере  того,  как  стороны   прекращают  прямое  насилие и забывают  некоторые из  своих   целей  в  интересах достижения  других. По  мере  того, как ослабевают антагонистические чувства, происходят изменения в установках по поводу конфликта. Однако в большинстве случаев урегулирование конфликта  оказывает минимальный  эффект  на психологическую сторону конфликта. Могут оставаться чувства враждебности, страха и подозрения, ощущения несправедливости и структурного неравенства, которые изначально и поддерживают конфликт.  С течением  времени компромиссное  решение может обеспечить основу для подлинно совместного решения, но этого может и не произойти.   

Урегулирование означает скорее достижение соглашения  по конкретному аспекту конфликта, чем по конфликту в целом. Оно зачастую обращено  к интересам сторон, реально не затрагивая основополагающие потребности. Чаще всего оно характеризуется как компромиссное  решение, что  подразумевает раздел "куска пирога"  Успешный компромисс  достигается в том случае, когда  'пирог" разделен так, что каждая сторона думает, что ей достался самый   большой  кусок. Компромиссное  решение   чаще всего прекращает   прямое   насилие,  но   все  стороны  остаются недовольными,  потому что компромисс  не учитывает полностью все  их интересы и потребности. Это  может представлять собой  латентную конфликтную ситуацию, из которой в будущем может  развиться новый цикл насилия.   

Разрешение  конфликта, наоборот, является многоплановым  результатом, при котором уничтожаются  причины, лежащие  в  основе  конфликта  так,  чтобы  не  сохранялись  латентные,  остаточные  элементы,  которые  могут вызвать  возвращение  насилия. Разрешение  подразумевает интеграцию целей  сторон  таким образом, что ни одна из сторон не должна будет идти на  компромисс.  Целью   разрешения  конфликта  является  такое  решение,  которое не основано  на  иерархии и  принуждении,  которое  сконцентрировано на  причинах, лежащих   в  основе  конфликта,  и  установлении   легитимных  отношений  между  сторонами.  Были   выявлены   семь   параметров  подлинного  разрешения конфликта (1):

* завершенность  - разногласия в   конфликте исчезли или  перестали быть важными;     

* приемлемость -  результат является приемлемым для всех  сторон, а не только для одной или для элит;     

* самодостаточность - нет необходимости в санкциях третьей  стороны для поддержания соглашения;

* удовлетворительность - все стороны считают что результат    удовлетворяет их системе ценностей;      

* бескомпромиссность - никакие цели не были  принесены я    жертву в результате компромиссного решения;      

* новаторство - разрешение устанавливает новые, позитивные    и легитимные отношения между сторонами;      

* отсутствие принуждения (добровольность) - соглашение было    достигнуто без применения силы извне.     

Эти  критерии предъявляют очень высокие  требования и      немногих  конфликтах  можно  сказать, что   они  абсолютно    завершились. Удовлетворительное урегулирование часто является    лучшим из того, что можно достигнуть. Однако если иметь а виду    эти предпочтительные аспекты разрешения  конфликта  то это   может помочь достичь более удовлетворительного урегулирования    которое в  будущем   с  большей  вероятностью  приведет  к    подлинному разрешению.

 

Развитие культурного аспекта урегулирования  конфликта

 Рассмотрение конфликтов, мира и стратегии, вмешательства  третьей стороны… основывается на широком  использовании   литературы  по  урегулированию   конфликтов,  опубликованной  в Соединенных  Штатах  и Европе. Это обычно  предполагает, что все стороны исходят  из некоторых основных  ценностей,  касающихся  рационализма. Считается также, что в  конфликтных    ситуациях   должно   присутствовать   твердое  идеологическое   убеждение   в  необходимости   равенства  и господства закона. Предполагается не только, что конфликтующие стороны должны  одинаково мыслить  - часто считается, что они должны  говорить на общем языке! Задача видится в том, чтобы посадить стороны за стол переговоров и посредством деликатно организованного рационального  процесса достигнуть решения, приемлемого для всех сторон (2). Такой традиционный подход к урегулированию  конфликта   является  по  своему  характеру западным, он в высшей степени связан с определенной культурой и ориентирован на нее   

Урегулирование конфликтов в последнее время было связано с практическим опытом  в  многокультурной среде, и упомянутые выше  ограничения начали корректироваться. В этих переменах главными являются два элемента. Во-первых, теперь признано, что культура является важнейшим фактором в понимании конфликта. Могут существовать огромные различия в том, какое значение в разных культурах придается поступкам и событиям. Культурные различия могут быть не только препятствием для общения, но и причиной глубокого непонимания друг друга. Культура определяет представления   человека    о   действительности,  блокируя информацию,  не  соответствующую  ее  исходным посылкам  и, порой, придавая неверный смысл  словам или действиям другой стороны. Понимание  того, как тонко и глубоко культура может влиять на  коммуникации, является  непременным  условием  в работе по урегулированию конфликтов, которое в развивающихся обществах значительно больше  поддается подходам культурного плана,   чем    традиционным    военно-стратегическим   или дипломатически юридическим подходам (3).    

Во-вторых, важнейшие ресурсы для понимания конфликта и его урегулирования, как теперь признано, надо искать в культурном фоне данного конфликта:   

...понимание конфликта и культур - это не просто  вопрос восприимчивости или информированности,  но значительно более широкое  начинание. Это - раскопки  и открытия в археологии совместно накопленного знания группы людей (4).    

...В практическом смысле это означает, что в ситуациях, где механизмы  культурного плана  для трансформации  конфликта, казалось бы, исчезли - как в настоящее время в Сомали или в бывшей   Югославии,  - всесторонний подход  требует поиска, нахождения и переработки ключевых идей  этого толка. Для него характерен интерес  не только  к тому, что люди  думают  об урегулировании  конфликта, но и  какие  естественные схемы, методы  и подходы, применявшиеся  в  прошлом, на местном  и региональном уровнях, могут быть привлечены и использованы в современной ситуации (40).

Эти моменты имеют глубочайшие последствия как для практики, гак  и   для  теории  урегулирования  конфликтов.  Те,  кто осуществляют вмешательство, перестают играть роль экспертов. Вместо  этого они участвуют в процессе, раскрывающем пользу коллективного опыта, имеющегося в этой культуре, который затем может быть использован для урегулирования данного конфликта. Это  может помочь конфликтующим сторонам и участникам и побуждает их спланировать процесс для трансформации их собственного конфликта из насильственного в нечто более конструктивное. Это подход может включать передачу некоторых подходящих методов от людей, осуществляющих вмешательство извне.

Концепция  участия  третьей стороны  была   обогащена  и радикально изменена,  благодаря использованию  опыта других культур в том, как реагировать на конфликт. Один из примеров этого традиционен. В западной модели участия третьей стороны подчеркивается, что посредник должен быть нейтральным и вовне конфликта. Но  в  Центральной Америке за  неудачами мирных инициатив в течение  многих лет последовал успешный мирный процесс  Эскипулас, в котором использовались участвовавшие в конфликте   пристрастные   инсайдеры,   а  не   нейтральные аутсайдеры. Хотя и другие факторы также способствовали успеху, примечательно, что Эскипулас уделил особое внимание созданию Примирительных Комиссий в Никарагуа, Сальвадоре и Гватемале. Их   созвали местные   деятели    (они  же   руководили  их деятельностью),  которые  мобилизовали   могучий  потенциал трансформирования конфликта, существующий в культуре.   

В центральноамериканском опыте три взаимосвязанных понятия - confianza, cue/to и conyuntura - рассматриваются как средства, необходимые  для урегулирования конфликтов путем достижений конструктивных и  удовлетворяющих  все  стороны результатов. Confianza означает веру или доверие, оно "относится к людям, которых  я хорошо знаю и на которых я полагаюсь... отношения построены за длительный период... они обеспечивает искренность, надежность  и   поддержку. В  конечном  счете  это  чувство основанное на отношениях, прошедших  проверку временем, - то, что я не буду предан" (5). Cuella буквально означает "шея", а в метафорическом смысле обозначает "иметь связи" в тех культурах, где семейные связи и другие  родственные отношения придают комфорт и  силы, что люди высоко ценят. В других культурах это могло быть названо "созданием  связей", главным образом, на профессиональном,  политическом   или  рабочем   уровне.  В Центральной  Америке  cuella пронизывает всю   повседневную жизнь; существует  ощущение  "моих  людей", ответственности перед ними и их ответственности за меня. Conyuntura неадекватно переводится как планирование; в то время как западное чувство времени  является механическим, в Центральной  Америке  это включает более органическое и гибкое чувство своевременности, зрелости и того, что является  благоприятным, что позволяет данный момент, что с каким-то мероприятием в принципе все в порядке, кроме того, что не подоспело время. В этой традиции были найдены люди, которые, как группа, были известными всем сторонам конфликта  и пользовались  их доверием, и  которые успешно посредничали по крайней мере  в двух из этих стран в трансформации  сложных конфликтов, от военных действий к миру и глубоким структурным переменам.

Вполне возможно обнаружить, что общество, о котором идет речь,  в  прошлом   использовало    традиционные   средства воздействия на конфликт вполне  эффективно, но  в последнее время  они стали менее  результативными. Похоже  именно так случилось в Бурунди, где 30  лет правления одной партии  со времени получения независимости подорвали мощь Bashingatahe -деревенских  старейшин. В  подобных  случаях трансформация насильственного конфликта в  устойчивый мир может  включать попытку восстановить влияние этих традиционных сил, или найти современное  им подобие. Аналогичным  образом  в Кавказском регионе бывшего Советского Союза традиционная роль женщин и деревенских старейшин в урегулировании конфликтов в последние годы   была  ослаблена.  Но  вполне   вероятно,  что  люди, осуществляющие      вмешательство,    смогут     эффективно объединиться с этими  традиционными  "ресурсами". Во многих африканских  государствах выборы  в  наши  дни  провоцируют насильственные   конфликты,   вместо   того,   чтобы   стать альтернативой им, вследствие действия  культурного аспекта - отсутствия установившейся    практики мирной   политической оппозиции,   в  результате  чего   поражение   на   выборах рассматривается как потеря всего.   

Но это не должно быть понято так, что культурные различия -проблема, которая должна быть преодолена. Цель не в том, чтобы устранить культурные различия. Напротив, во-первых, надо быть лучше осведомленными  об их существовании  и о том, как они влияют на наши представления, понимание и поведение. Хотя этот раздел…защищает многокультурный подход, он несет некоторые черты западной культурной традиции. Например,  использование  в  этом  издании  1945  года  как исторической вехи  связано с тем  значением, которое имело, особенно  для стран северного  полушария, окончание  Второй мировой войны. И обозначение ее как мировой войны связано с глобальным преобладанием Северной культуры.  

Во-вторых, цель состоит в том, чтобы показать те ресурсы внутри конкретных культур, которые могут быть мобилизованы, объединены  и усилены, чтобы увеличить заложенные в культуре возможности  для направления конфликта в конструктивное русло развития,  к   взаимовыгодным,   а   не  к   насильственным деструктивным результатам.

Урегулирование  конфликтов  в  последние  годы  получило значительное развитие. То, что когда-то было малоизвестным академическими и дипломатическими упражнениями, уходившими корнями  в  попытки  Запада  найти  ответ на  конфронтацию сверхдержав,   превратилось   в   популярные   инструменты примирения  и миротворчества, доступные людям на любом уровне мирового  сообщества.  Информированность  о  взаимодействии культур растет (и потребность в этом продолжает возрастать) и существует   большая   осведомленность  о  долгосрочной  и структурной природе  усилий, направленных  на    избежание насильственного  конфликта.  Должно   оказываться уважение уникальности каждой культуры и ее  особенности должны быть использованы   как  для  трансформировании   насильственных конфликтов, так и поддержания устойчивого мира внутри общества и  между обществами. Эти  моменты ныне  формируют  подход к трансформации  конфликта. <…>

Ссылки:

1 Mithell C.R. Necessitous Man and Conflict Resolution: More Basic Questions about Basic Humsn Needs // In: J.W. Burton (ed.). Conflict: Human Needs Theory. N.Y., 1990. P.149-176.

2. Lederach J.P. Conflict Transformation in Protraced Internal Conflicts: The Case for a Comprehensive Framework // In: K.Rupesinghe (ed.). Conflict Transformation. L., 1995.

3. Avruch K., Black P.W. Conflict Resolution in International Settings: Philosophy and Perspectives // In: D.J.D. Sandole, S. Sandole (eds.). Conflict Management and Problem Solving: Interpersonal to International Applications. N.Y., 1987. Pp. 131-145.

4. Lederach J.P. Beyond Prescription: New Lenses for Conflict Resolution Training Across Cultures. Waterloo, Canada, 1992. P.2.

5. Ledersach J.P. The Conflict on Nicaraguas Atlantic Coast: An Inside view of War and Peace Making // In: Ed.Garsia (ed.). War and Peacemaking. Essays on Conflict and Change. Quezon City, 1994. Pp.101-122.

60. Природа конфликта и теории человеческих потребностей
(pеферат работ, вышедших под редакцией Д.Бартона)

 

В  реферате представлены материалы двух сборников, которые   вошли в четырехтомную серию  "Конфликт", изданную в 1990 г.   по инициативе Американского института мира. Главный редактор серии Джон Бертон является одним из основателей нового направле­ния в изучении социальных и международных конфликтов, получившего название теории разрешения ("conflict resolution").

В реферат вошли статьи из второго и третьего томов данной серии, в которых рассматриваются теоретические аспекты проблемы управления конфликтными ситуациями и их разрешения. В предисловии, открывающем серию, Бертон  подчеркивает, что академические разработки в области теории конфликта традиционно огра­ничивались созданием "'объясняющих' концепций, т.е. поиском исто­ков конфликтных ситуаций, выявлением поведенческих стереотипов,    чреватых социальным или международным   взрывом (2). В последнее десятилетие все больший интерес у специалистов вызывают методы предотвращения и аналитического разрешения конфликтных ситуаций задача социальных  исследователей, занятых проблемой конфликта, состоит в том, чтобы от вопросов 'урегулирования" и "раз­рядки" перейти к созданию теории и «техники» разрешения конфликтов всех типов. Осмысление  этой задачи происходит сегодня    в нескольких, не связанных между собой дисциплинарных направлениях (институционально-социологическом, социально-психологическом, юридическом, с позиций теории международных отношений). Для координации этих разрозненных усилий необходимо выработать    вполне определенный язык, оперирующий  такими понятиями, кото­рые позволят  четко разграничить различные подходы и создать    адекватную и  приемлемую для всех теорию человеческого поведе­ния на всех социальных уровнях” (2, с. XI).       

Очевидно, что новый подход к феномену конфликта не может  быть  ограничен рамками  какой-либо из существующих социальных   дисциплин. Еще менее оправдано представление о нем как о ре­зультате междисциплинарного  синтеза или взаимодействия разных    подходов  в пределах нескольких дисциплин. Предотвращение конф­ликта, управление им и его разрешение в концептуальном отношении представляют собой «адисциплинарную  сферу исследований»,    которая  не признает никакого разграничения знания (2, с. ХП).    Доказательством  этому, по мнению Бертона, служат статьи и док­ лады специалистов самого  разного социального профиля, вошедшие    в серию  "Конфликт".   

  Во  втором томе серии содержатся материалы международной    «конференции, которая состоялась в США в июле 1988  г. и была посвящена проблеме разрешения конфликта в контексте теории человеческих потребностей (ТЧП). По мнению Бертона, эта теория,  одним  из авторов которой является КЛедерер, может стать отправным пунктом для разработки адекватней концепции социального     конфликта. В отличие от традиционного подхода социальных наук,     когда анализ конфликта начинается с изучения социальных инсти­тутов и структур, в отношении которых отдельный индивид высту­пает как "податливый инструмент политического процесса", ТЧП     предлагает совершенно иной угол зрения; социальный конфликт есть следствие ущемления (или неадекватного удовлетворения) всей той  совокупности человеческих потребностей (или их части), которые     и составляют "реальную человеческую личность" как активного     субъекта социального процесса. Общепринятым до сих пор являлось     представление о конфликте любого уровня как о "споре из-за дефицита" - ресурсов, духовных и материальных благ, территории,  престижа и т.п. ТЧП, которая выдвигает на первый план те человеческие характеристики, которые "универсальны и онтологичны",     позволяет увидеть более фундаментальные основания конфликтных  ситуаций любого уровня_ - основания, "могущество которых превос­ходит всякую военную силу" (2. с. 2).     

Кристофер    Митчел  (Центр аналитического изучения и разрешения конфликтов, университет Джорджа Мэйсона, США)  предлагает   обзорную аналитическую статью, посвященную новейшим разработкам методов разрешения конфликтов с позиций ТЧП  (4).  Цель Митчела - выяснить, может ли ТЧП стать ядром общей теории разрешения конфликтов и проанализировать некоторые фундаментальные  теоретические и методологические проблемы, которые связаны с    новым  подходом.    

Специалисты в области теории конфликта традиционно различа­ют два противостоящих друг другу способа (и процесса) заверше­ния конфликтной ситуации – ее урегулирование и разрешение. Первый способ представляет собой результат организованного успешного побуждения (или принуждения) одного из противников к тому     или иному типу действий, выгодному другой стороне или посредни­ку. Достигнутый таким образом "мир", или компромисс, непрочен и недолговечен: поскольку исходная причина соперничества не устранена, постконфликтные отношения противников остаются чреватыми     новой вспышкой  борьбы. Подлинным  завершением конфликта с этой  точки зрения может быть только его разрешение, которое достига­ется в процессе длительного обоюдного анализа противниками как  истоков, так и содержания их спора; устойчивое равновесие сторон возникает как следствие Фактического преодоления тех обстоя­тельств, которые породили конфликт, что позволяет установить   новые отношения  равновесия, удовлитворяющие обе стороны.

В новейшей литературе по теории конфликта проблема разреше­ния все чаще рассматривается через призму удовлетворения основных человеческих потребностей. Такие потребности - например, в безопасности, признании, идентичности, социальной принадлежности и т.п. - присущи как отдельному индивиду, так и социальным груп­пам, этническим образованьям, целым обществам и  государствам. В основу данного подхода положен тезис о том, что "только те      организационные усилия, которые полностью удовлетворяют основные  человеческие потребности, могут принести подлинное заверше­ние  конфликта, т.е. такое его разрешение, которое во всем объеме  затрагивает предмет спора и устанавливает новые, самодоста­точные  отношения между противниками'' (4, с.152). Этот тезис      был  сформулирован  Дж.Бертоном применительно к так называемым     "глубоко укорененным конфликтам", т.е. ситуациям, в которых не работают обычные  способы урегулирования спорных вопросов.      Такие  неудачи по большей мере обусловлены нежеланием противников  (и их посредников) признать, что причина конфликта состоит      во фрустрации или посягательстве на какую-либо из основных человеческих потребностей либо (что то же самое) в отрицании той   или иной неотъемлемой ценности. Ни то, ни другое не может быть      предметом переговоров или "купли-продажи", обычных при соперничестве интересов. Разрешение "глубоко укоренённых конфликтов" требует поэтому вычленения потребностей, испытавших фрустрацию, а затем "обоюдного выяснения тех изменений в социальной      структуре, институтах и политическом курсе, которые необходимы  для удовлетворения ущемленных потребностей. Иначе говоря,  успешное  и окончательное завершение любого конфликта должно вклю­чать в ceбя удoвлeтвopeниe тex потpeбнocтeй которые  оказались фрустрированными в данных условиях приданных    отношениях" (4, с. 153). Таким  образом, теория Бертона заменила "экономического человека", "человека агрессивного" или «стремящегося к власти» понятием «человека нуждающегося»;  на   любом  социальном  уровне естественные и универсальные  потребности  человека составляют  фундаментальную первопричину всех конфликтных  и  спорных ситуаций, начиная с бытовых и кончая международными.     

ТЧП дает ответы на многие традиционные вопросы стратегии и  тактики разрешения конфликтов, считает Митчел. Так, здесь четко  обозначены этапы аналитического процесса (выявление "ущем­ленных"  потребностей, взаимный поиск их "освобождения") и ко­нечный  результат, т.е. момент завершения спора (взаимное удов­летворение  соответствующей "нужды" противников, создание новых отношений  партнерства, лишенных опасности фрустрации). Тем не менее  включение ТЧП  в концепцию социального конфликта порож­дает ряд серьезных проблем, которые сегодня являются предметом дискуссий среди сторонников Бертона. Важнейшими из  них Митчел  считает: 1) вопрос о том, что же собственно служит причиной  конфликтных ситуаций - сама природа человеческих потребностей или  недостаток адекватных средств их удовлетворения; 2) проблему  организации и структуры потребностей, их гетерогенности,   вариативности и "устойчивости" в историческом времени и куль­турном. пространстве.

Для большинства специалистов в области развития человека, ко­торые  занимаются проблемой потребностей, аксиомой представляется положение о том, что сами по себе потребности не могут слу­жить источником конфликта, они "доброкачественны"' или ''нейтраль­ны’’, по отношению к любой связанной с ними ситуации соперничества.. Последняя же есть всегда следствие дефицита или ''скудности"    подходящих средств методов, способов удовлетворения соответ­ствующих  потребностей. С такой позицией солидарно большинство    теоретиков конфликта: соперничество возникает как итог той или  иной стратегии "насыщения потребности'', как порождение обстановки "дефицита средств", в которой протекает борьба за удовлет­ворение потребностей, либо как результат действий, цели которых  вовсе не связаны с потребностями, а продиктованы лишь отображениями "интереса".      

Своеобразную  апологию потребностей можно проследить уже в    самом характере их наименования: большинство исследователей вы­бирает исключительно позитивные, "миролюбивые" языковые  сред­ства. Идентичность, безопасность, самоактуализация, любовь, конт­роль, творчество - все эти "семантические ярлыки" содержат не­   явное указание на то, что в принципе их носители могут (и долж­ны) "получить удовлетворение" без вражды, соперничества и конф­ликта. Однако те же самые "позитивные"  потребности при определенных  условиях легко обращаются в свою противоположность:    идентичность окажется неотделимой от желания иметь враждебные аутгруппы, любовь обернется желанием господствовать и повеле­вать и т л. Сложность разграничения "хороших" и "плохих" потребностей связана с тем обстоятельством, что потребности не под­даются непосредственному наблюдению. Наблюдаемо лишь поведение, в котором реализуется потребность;  последние же, по замеча­нию  К.Ледерер, есть всего лишь теоретические конструкты. В таком случае теоретик конфликта оказывается перед проблемой критерия, который позволил бы различить конфликтные формы поведения детерминированные стратегией урегулирования, адекватной данной    "потребности, фрустрирующей ее либо безразличной к ней. С другой    стороны, возникает не менее серьезный вопрос, о том, все ли    потребности, реализованные в поведении, обладают равной онтологической значимостью  для их субъектов, существует ли иерархия    потребностей и возможен  ли их полный список?   

Существующая литература по ТЧП  не дает однозначного ответа на эти вопросы. Каждый  серьезный последователь располагает    собственным  "списком потребностей", который тем более разнооб­разен, чем дальше он отстоит от физиологических и первичных ма­териальных нужд. Дж. Лэвис,  один из создателей ТЧП, полагает, что  потребности, или "генетически запрограммированные предрасположенности", состоят из физических, социально-аффективных, самооценочных  и самоактуализирующих компонентов.  По мнению    Й.Гальтунга, для теоретика конфликта наиболее существенны пот­ребности в безопасности, благосостоянии, идентичности и свободе.    Тем не менее  большинство исследователей склоны так или иначе упорядочить структуру потребностей, выделяя фундаментальные (существенные, центральные) и вторичные (производные, периферийные) составляющие. Это обстоятельство имеет самое непосредственное значение для теории разрешения конфликтов, так как позволяет поставить вопрос о степени удовлетворения потребности в ходе урегулирования спора (в зависимости от ее места в иерархии), а также о ''глубине" решения спорной проблемы. Таким образом, возникает возможность значительно расширить стратегический диапазон при управлении конфликтными ситуациями, получить свободу маневрирования, сопоставить несколько  решений, различных по своей радикальности и конечному результату.  К такому же выводу приводят и размышления  над проблемами частичной  взаимозаменя­емости   потребностей и степени их удовлетворения. Очевидно, что  динамическая концепция потребностей предполагает значительно      большее  разнообразие приемов и тактик примирения сторон, чем  жесткое  противопоставление компромиссного "урегулирования" и      абсолютного  "разрешения" спорной проблемы (например, чуть  большая  степень безопасности может быть достигнута за счет чуть меньшей идентичности  и наоборот; свобода и независимость  любой из  противоборствующих сторон возрастают пропорционально      углублению  обоюдных аналитических усилий, а не возникают "вдруг"      на месте  полной несвободы и порабощения). Статическая интерпре­тация потребностей означала бы в конечном счете прекращение  всяких поисков альтернативных решений проблемы,  так как каждый      конфликт должен был  бы иметь не более, чем один способ своего      адекватного завершения.     

Среди  поклонников ТЧП выделяются  исследователи, которые    во главу угла ставят не потребности как таковые, а средства и  способы  их удовлетворения, В теоретическом отношении такой под­ход имеет  то преимущество, что здесь бесспорно решена проблема  культурной и исторической обусловленности способов и средств удовлетворения потребностей (в то время как вопрос о диалектике      "универсальности" и изменчивости самих основных  человеческих      потребностей все еще  остается открытым). Принцип социокультурной детерминации дает новое историко-культурное измерение проблеме разрешения  конфликта и поиска стратегических альтернатив  (очевидно, например, что, стремясь удовлетворить элементарную      потребность  в пище, европеец даже в критической ситуации не сог­ласится  на акт каннибализма).      

Основной вклад  ТЧП в  теорию конфликта, пишет в заключение   Митчел,  состоит в том, что она позволяет отказаться от примитивной дихотомии  при определении исхода конфликтных ситуаций и  приступить  к разработке целого континуума пластичных и полива­риантных  практических моделей, располагающихся между крайними  полюсами   "урегулирования" и "разрешения". С этой точки  зрения  важнейшей  задачей "теории разрешения" должно стать осмысление градаций (или степеней) процесса насыщения потребностей испытавших фрустрацию.      

Рональд Фишер  (профессор психологии, университет Саскачеван, Саскатун, Канада) анализирует вклад социальной психологии  в теорию конфликта и предлагает свой вариант  эклектической  мо­дели конфликта в контексте ТЧП" (3, с. 100).      

В  концептуальном отношении ТЧП  нельзя назвать совокуп­ностью абсолютно новых идей, считает Фишер. Ее истоки нужно    искать, во-первых, в работах по гуманистической психологии    (среди которых первое место, безусловно, принадлежит классифика­ции потребностей, предложенной А.Маслоу); во-вторых, в иссле­дованиях социальных психологов, посвященных групповым и меж­   групповым конфликтам.     

Центральным  понятием социальной психологии, которое связы­вает в единый теоретический узел проблему разрешения социальных    конфликтов и ТЧП, является категория социальной идентичности.    Это понятие служит опосредующим звеном между  психологией лич­ности и ее социальным поведением в пределах группы и в меж­   групповых интеракциях. Большинство современных исследователей, занятых проблемой индивидуального развития, включают социаль­ную идентичность  в число первостепенных человеческих потребнос­тей. Так, О.Надпер подчеркивает, что альтернатива идентичности —это дезорганизация и смерть; по мнению Й.Гальтунга, удовлетворе­ние потребности в идентичности непосредственно связано с социаль­ной структурой, в том числе с характером межгрупповых отноше­ний. Такая позиция практически смыкается с точкой зрения социальных   психологов, которые рассматривают социальную идентичность как важнейший регулятор межгрупповых  отношений.  Теория социальной идентичности, которая развивается в рамках социальной    психологии, связывает между собой такие процессы, как возникновение индивидуальной самооценки (я - концепция), переживание    групповой принадлежности (идентичность) и социальное сравнение,    Уже ранние лабораторные эксперименты  показали тесную связь    между  формированием позитивной самооценки на фоне включения в    группу и растущей оценочной дискриминации аутгрупп.    

Простой факт социальной категоризации, т.е. отнесения себя  к какой-либо, в том числе и искусственно созданной, группе, порождает негативный образ 'внешних других" даже в том случае;  если отсутствует реальное столкновение интересов и сколько-ни­будь длительная история межгрупповых отношений. Объяснение это­го феномена в терминах теории идентичности включает следующие    основные положения: 1) для каждого индивида характерно стремле­ние сохранить позитивный образ своего "я" и собственную социаль­ную идентичность; 2) принадлежность к группе служит важнейшим    источником социальной идентичности; 3) оценка группы, в которую    включен индивид, базируется на принципах социального сравнения;    4) позитивная социальная идентичность личности основана на благоприятных для собственной группы результатах сравнения (при "уничижении" достоинств аутгрупп). Социальная идентичность, та­ким  образом, оказывается двуликим Янусом: являясь необходимым условием психосоциального благополучия личности (и в этом смыс­ле одной из основных человеческих потребностей), она стимулирует процесс социального сравнения, который, в свою очередь, становит­ся компонентом этноцентристской дискриминации аутгрупп (3, с. 96).    

 Работы  социальных психологов, резюмирует свои наблюдения Р.Фишер, демонстрируют  потенциальное опосредованное влияние со­циальной идентичности и самооценки на характер межгрупповых от­ношений, включая конфронтацию и конфликт. Синтезируя теоретичес­кие идеи МЛ1ериф, Д.Кэмпбелла  и МДейча,  автор разрабатывает собственную социопсихологическую модель конфликта. Эта модель насчитывает три уровня анализа: индивидуальный, групповой и меж­групповой, причем последний является теоретическим фокусом всей модели. Все аналитические уровни предполагают участие сходных временных переменных  конфликта, куда входят такие поведенческие параметры, как ожидания, ориентации, процессы и результаты. Ожида­ния предшествуют  открытому конфликту, они подготавливают его и являются его предвестниками; ориентации представляют собой пред­расположенности и аттитюды, которые реализуются на ранних эта­пах конфликтной ситуации; под процессами имеются в виду стили индивидуального, группового или межгруппового  взаимодействия, которые питают конфликт и одновременно являются средствами  его выражения;  переменные результата представляют собой продукты конфликтов разных уровней.

В  данной модели нашли отражение несколько принципов, которые связывают  между  собой ТЧП и понятие социальной идентичности.  Важнейший из них касается происхождения межгрупповых конфликтов, которые интерпретируются как следствие столкновения реаль­ных  несовместимых интересов, ценностей и потребностей (как объ­ективно-материального, так и субъективного характера, включая иден­тичность, безопасность, признание и власть). Вспомогательные принципы, касающиеся восприятия внешней угрозы и формирования этноцентризма   конкретизируют процесс эскалации межгруппового конфликта. На групповом и индивидуальном уровнях оперируют прин­ципы, которые демонстрируют  связь групповой идентичности и ощу­щения  опасности извне. Описываемая данной моделью система конф­ликтных  отношений может находиться в двух состояниях: умеренной и интенсивной конфронтации. В первом случае конфронтация не таит в себе угрозы самому  существованию противоборствующих сторон, хотя и затрагивает существенные для них ценности и потребности. При  интенсивном конфликте происходит обоюдное отрицание против­никами их  базовых потребностей. Такие конфликты не подлежат "разрешению"  обычными средствами переговоров; здесь неизбежен •длительный аналитический процесс, описанный Бертоном.

Достоинство     предложенной модели, по мнению ее автора, состо­ит в том, что она объединяет целый ряд понятий и концепций, свя­занных с конфликтом, начиная с классических и кончая современ­ными. Кроме  того, эклектическая модель конфликта позволяет наглядно увидеть противоречивую природу социальной идентичности,  которая, являясь одной из фундаментальных человеческих потребностей, одновременно служит источником социальной конфронтации.  Для разрешения этого противоречия с позиций ТЧП  необходимо при­ знать, что удовлетворение потребности в идентичности может осуществляться при помощи как  позитивных, так и негативных средств  и методов (интернационализм и национализм, культурный плюрализм и этноцентризм ч т.п.). Поэтому разработка теории разрешения конфликтов должна стимулировать поиск оптимальных (или  нейтральных) способов реализации социальной идентичности.  

Оскар Надлер (университет Объединенных Наций, Коста-Рика),  анализирует проблему разрешения конфликта с позиций разрабатываемого им  эпистемологаческого подхода (6). Фокус исследовательских интересов Надлера составляют так называемые конфликты  'миров" или  "структурных рамок", которые, с его точки зрения,  "не могут быть урегулированы  с помощью обычных  аналитических  методов. Надлер заимствует понятие мира из работ У.Джемса.  Джеме  использовал этот термин для объяснения результатов "изби­рательного внимания, посредством которого индивид делает для  себя '’реальным" тот или иной фрагмент опыта или их совокупность  (мир науки, искусства, сновидений и т.п.). В основе всех этих  "миров", по Джемсу, лежит мир  "самый реальный", т.е. мир чувств  или то, что в феноменологической традиции получило название жизненного мира. И.Гоффман, размышляя  над терминологией Джемса,  предложил понятие рамки, под которым он подразумевал  "принципы  организации, управляющие социальными событиями  И нашей субъек­ тивной причастностью к ним'' (5, с. 178). По мнению  Надлера,  целесообразно использовать оба термина, поскольку "мир" Джемса  обозначает прежде всего обширные  пласты опыта, а гоффмановcкие   "рамки'' соответствуют ограниченным, специфическим его элемен­там  (социальная интеракция, конкретная точка зрения и т. п.).     

Отличительной особенностью "миров"  является некритическое  восприятие тех Фундаментальных гипотез, на которых они базиру­ются:  всякая попытка рефлексии равнозначна выходу за пределы.  данного  мира, т.е. переходу в мир иной. Различные миры легко  вступают  в конфликт, который вызван простым фактом их "разнос­ти" - даже  при отсутствии открытой оппозиции или враждебности.  Подлинный конфликт между "мирами"  - это всегда конфликт их различия (хотя в действительности он обычно бывает обременен всякими "привходящими" причинами, например, дефицитом ресурсов).  Примером подлинного "конфликта миров" может служить  конфронтация поколений, этнических, групп, столкновение культур и т.п.     

Самой существенной характеристикой конфликтов этого типа Надлер считает их принципиальную неразрешимость средствами логики или с помощью ссылок на эмпирическую очевидность.  Столкновение двух миров можно рассматривать по аналогии с известны­ми в гештальтпсихологии "двоякими изображениями", которые в       зависимости от избранной точки зрения допускают (с одинаковой    долей вероятности) два различных толкования. Рассуждая по правилам логики, противоборствующие стороны (с помощью посредника)       'могут достичь такого пункта в своей дискуссии, когда станет очевидным право противника на избранную им точку зрения (или перспективу). Однако здесь и исчерпываются ресурсы аналитических методов разрешения конфликтов, которые "не работают" не только в  -      случае социальной, культурной и тому подобной конфронтации, но   даже при столкновении противостоящих научных концепций.          

Последнее обстоятельство, т.е. осознание факта, что сфера науки как способ организации человеческого опыта не представляет  собой исключения и подвержена столь же глубокому конфликту "миров", как и прочие виды социальной деятельности, является завоеванием философии науки конца 50 - начала 60-х годов. Рабо­ты Т.Куна и Н.Хансона развеяли  "наивный философский мир ортодоксальной эпистемологии", которая полагала, что универсальный       язык науки и ее методология позволяют преодолевать различия "индивидуальных миров", созданных отдельными  исследователями, и  находить единое для всех решение спорных вопросов. На месте   прежнего "царства рациональности" возник "более человечный образ науки"', чьи творцы "живут в созданных ими мирах так же, как   и  прочие люди, которые действуют в иных значимых  для них рам­ках" (5, с. 185).          

 Отвечая на  вопрос о том, что же служит побудительной силой       для строительства жизненного мира и доказательства его "аутен­тичности", Надлер подчеркивает, что в таком "миротворчестве" воплощается одна из фундаментальных  человеческих потребностей —       потребность в значении. Вместе с тремя прочими потребностями  существовании  (идентичности), росте и трансценденции, она об­разует совокупность универсальных базовых нужд личности, которая реализуется в конкретном времени и пространстве с помощью       исторически и культурно варьирующихся, ситуативных систем потребностей. Потребность в значении, т.е. необходимость для каждого   человеческого существа построить свой мир и жить в нем, является предпосылкой для удовлетворения всех прочих нужд и желаний (5, с. 187). Конфликт миров означает, таким образом, конфронтацию  значений или столкновение  альтернативных способов реализации      базовой человеческой потребности. "Всякий мир, отличный от нашего, может  быть воспринят как мир, который ставит под сомнение наш собственный  путь насыщения потребности в значении и, следовательно, нашу идентичность"' (5, с. 197). Именно поэтому здесь и не работают традиционные  аналитические средства.

Для разрешения такого рода "глубоко укорененных'' конфликтов нужны принципиально  иные эпистемологические методы, которые способствуют «расширению рациональности» в ее классическом, картезианском толковании. Одним из таких методов является «диалог метафор»… Сопоставление двух конфликтующих миров, которые выражены посредством соперничающих метафор, возможно не только путем их логического противопоставления (которое ведет в тупик картезианской рациональности), но также методом взаимного обогащения посредством «диалога» «метафор». Значение этого диалога состоит в том, что он способствует процессу обоюдного научения. <…>

В заключении Надлер предлагает следующую последовательность этапов в разрешении «глубоко укорененных» конфликтов: а) примитивные конфликты, или негативное восприятие точки зрения противника; б) сосуществование, или признание права другого на собственную «перспективу»; в) диалог с помощью посредника, развитие способности к адекватному восприятию метафоры оппонента, попытка научения; г) реструктурирование жизненного мира, совместные усилия по созданию новой метафоры, выходящей за пределы прежних конфликтующих миров.

В третьем томе серии помещены статьи,в которых предложены разные способы осмысления проблемы ''управления и разрешения конфликта'' – проблемы, которая в последнее десятилетие стала предметом самостоятельной области междисциплинарного исследования.

Райт отмпчает, что обычно понятие ''конфликт'' используют для описания противоречий в учвствах, целях, ценностях, а также процесса разрешения этих противоречий (6). При социологическом анализе конфликта Райт предлагает ограничить значение этого поня­тия ситуациями, которые связаны с процессом решения противоречий. Исторически резкие религиозные, идеологические, институциональные различия часто способствовали возникновению конфликта.   Это  случалось не всегда, а если конфликт все же имел место, то   не приводил с необходимостью к устранению различий. Следовательно, неправомерно отождествлять различия во мнениях с конфликтом. Сосуществование  несовпадающих мнений может быть одним  из условий человеческого прогресса.      

Несовпадение социальных идеологий приводит к конфликтам благодаря соответствующей политике правительств. Условием, способ­ствующим  возникновению конфликта, является социальное напряже­ние. Усиление напряжения вызывается уменьшением  социальной дис­танции между  группами. Если группы с разными идеологиями нахо­дятся в тесном контакте в сильно интегрированном обществе, то   напряжение будет увеличиваться. <…>

Напряжение перерастает в вооруженный конфликт, если способы его уменьшения неадекватны. ООН представляет собой механизм  мирного разрешения  международных проблем, однако напряженность   в  мире столь высока, что конфликты вполне вероятны. Развитие  , конфликта приводит к войне. Несовместимость, напряжение, конфликт и война - тесно связанные между собой состояния общества.   Во  время войны каждая ценностная система стремится защитить"    себя, напряжение растет и осознается как конфликт, в результате   чего планируется или осуществляется открытое насилие. Логическая несовместимость социальных идей или институтов порождает напряжение, приводящее к конфликту и войне. В тех случаях, когда   конфликт разрешается политическими средствами, войны удается   избежать.  

Конфликт, определяемый как противостояние социальных сущностей, отличается от соревнования, которое можно определить как  борьбу за то, чего всем хватить не может. Соперничество - это   противостояние  социальных сущностей, признающих друг друга конкурентами. Конфликт, соперничество и Соревнование - виды противостояния, процесса функционирования социальных сущностей, в   ходе которого они наносят ущерб друг другу. Противостояние противоположно  кооперации, характеризующей взаимопомощь и сотруд­ничество социальных сущностей.      

Соревнование между организмами неизбежно в мире  с ограниченными ресурсами, а конфликт - нет. Конфликт - существенный    элемент в жизни человеческих обществ. Среди наций имеется со­ревнование за лучшее использование природных ресурсов, развитие   торговли и промышленности.  Стремление расширить свою террито­рию  — часть этого соревнования, что приводит к конфликтам и войнам. Конфликты и войны не присущи животным  одного и того  же   вида и наиболее примитивным народам, они являются продуктом   политической и военной организации общества, законов, регулирующих право на собственность и территории. Однако нельзя сказать,      что военный конфликт между нациями — обязательная форма конфликта между ними.         

Человеческое общество существует благодаря сотрудничеству      между  его членами и социальными группами, которые должны      иметь свободу, инициативу, что и приводит к конфликтам между ни­ми. Защита своей сферы свободы и вызывает конфликты. Общество  без конфликтов представляло бы собой однородную массу и по су­ществу не было бы обществом.  Психологи утверждают, что способ­ность рассматривать конфликтующие альтернативы поведения отли­чает человека от животных. Такой умственный конфликт создает      возможность  выбора из нескольких вариантов поведения.         

Существует несколько видов конфликта. Физический конфликт, в котором две или более сущностей стремятся захватить одно и то   же пространство в одно и то же время, необходимо отличать от политического конфликта, с помощью которого одна группа пытается      навязать свою политику другим. Эти два типа конфликтов непохо­жи на идеологические конфликты, являющиеся результатом противо­борства интеллектуальных или ценностных систем, и на законода­тельные конфликты, возникающие вследствие споров об утверждени­ях или требованиях, обоснованных взаимно признанными процедурa.  Война может  быть охарактеризована как объединение всех четырех типов конфликта.        

Конфликт имеет тенденцию стать войной, а война стремится      стать постоянной и глобальной. Эта тенденция имеет четыре аспекта: унификация политики, милитаризация государства, всеобщая      война и разделение мира на две противостоящие стороны. Подчине­ние всего общества, включая мораль, политику, интересы граждан      и социальных групп, подготовка к войне ради достижения одной,     общей для всех цели неизбежно приводит к войне.  Раз возникнув, война стремится быть самоподдерживающимся процессом. Поэтому в предельном случае каждая война может стать мировой, расколоть  весь мир на две воюющие  стороны.         

Конфликт можно продолжать методами  принуждения или убежде­ния. Первый обычно включает в себя насилие и характерен для фи­зического конфликта. Второй метод не включает в себя насилие,      хотя оно и может использоваться для убеждения, и характерен для  политического, идеологического и законодательного конфликтов. В      случае физических методов конфликта каждая сторона стремится      разрушить другую, контролировать ее или занять ее территорию.      Цели войны: поражение вооруженных сил противника, коммуникаций и источников снабжения; захват его материальных ресурсов и пле­нение личного состава вооруженных сил; изгнание врага из стра­тегически важных пунктов и оккупация этой территории.

Ненасильственные или моральные  методы конфликта включают в себя попытки каждой из сторон изолировать противника, заста­вить его изменить свою политику, идеологию, нанести ему пораже­ние в соответствии с правилами игры. Во время войны к невоен­ным  ее фронтам можно отнести психологическую войну в средствах  массовой информации, экономическое давление и дипломатические   усилия оставить противника в политической изоляции. Поражение означает формальный  отказ проигравшей стороны продолжать конф­ликт.       

Военное решение  конфликта является чисто иллюзорным, посколь­ку  с помощью силы никаких противоречий преодолеть нельзя. Конф­ликт разрешается  с помощью компромисса, приемлемого для всех   вовлеченных в него сторон. Можно  выделить психические и социаль­ные  конфликты. Социально—психологический конфликт может иметь место  на разных уровнях: индивидуальном; семейном, клубном, проф­союзном, организационном;  национальном; международном и глобальном. Чем меньше группа, участвующая в конфликте, тем легче его разрешить.

Существует четыре способа разрешения социальных конфликтов: 1) соглашение в результате совпадения мнения всех сторон; 2) соглашение  в соответствии с законодательной или моральной волей внешней силы; 3) соглашение, навязанное одной из сторон конфликта; 4) застарелый конфликт теряет свою актуальность и разрешает­ся сам собой. В международных делах особенно сложно разрешать конфликты мирными средствами. Военно-политическое противостояние демократии и коммунизма  в лице США, СССР  и их союзников провоцирует множество военных конфликтов. Большая терпимость к чужим культурам, системам, идеологиям и политике поможет остановить фатальную тенденцию втягивания мира в третью мировую  войну.

Словосочетание ''конфликт и исследования мира'' выражают определенное противоречие, присутствующее в дисциплине с самого начала, счяитает Кеннет Боулдинг (1). Дисциплина, изучающая конфликт, имеет смысл, поскольку конфликт является универсальным феноменом во всех социальных и даже некоторых биологических системах. Исследования мира всегда были нормативными в том смысле, что ими занимаются люди, осознающие патологичность кеонфликтов и желающие свести к минимуму их негативные посоедствия. Боулдинг полагает, что конфликты нельзя устранить, но ими можно управлять таким образом, чтобы максимально увеличить общую выгоду дляьконфликтующих сторон.

На исследования мира автор возлагал большие надежды, рассчитывая с их помощью улучшить международную обстановку…<…>

<…> …война является результатом решений  человека, принятых в человеческих институтах.  Эти решения  основаны на ценностях и представлениях о мире тех,  кто их  принимает. Общественные институты создают ролевые структуры,  играют важную роль в формировании ценностей и представле­ний о  мире, определяют распределение власти в обществе. Власть  начать  войну принадлежит узкой группе людей, что вносит элемент  субъективности и случайности в международные  отношения.     

При  принятии решений о войне и мире большое значение игра­ет то, что можно назвать табу. Табу - нечто запрещенное. Важно  понять, каким образом происходит снятие табу, необходимое для  объявления войны. То, что разрешено во время войны, - табу во  время  мира. Мы  очень мало знаем, как формируются табу, как  они устраняются, что в них рационально, а что нет и как это влия­ет на  процесс принятия решений. 

С  проблемой табу тесно связана проблема идентичности челове­ка, тождественности его самому себе. Представление человека о  самом себе оказывает существенное влияние на его поведение.  Воздействие стрессов на идентичность человека, столкновение идентичности лидера с идентичностями его сторонников и подчиненных  также мало изучены.  

Тесно  связано с проблемой конфликта изучение интересов, т.е.  влияния  политики, решений или представлений на распределение человеческого  благосостояния среди индивидов и групп. Конфликт и  представляет собой организованную попытку перераспределить бла­госостояние. Теоретиков конфликта можно разделить на две группы:  одни  из них интерпретируют все человеческое поведение в терми­нах интересов, которые они рассматривают как нечто в сущности  простое, легко понимаемое и всем  хорошо известное, а эмоции,  идентичности и тому подобное считаются чем-то иррациональным  и  периферийным  по отношению к ним. Другая  группа, д которой себя  причисляет и  автор, видит в интересах нечто глубоко мистическое  просто  из-за огромной экологической сложности всей системы. В  результате этого предпринимаемые  усилия приводят к непредсказуе­мым   последствиям. Даже если люди знают, каковы их интересы,   они вряд ли смогут действовать в соответствии с ними, так как   динамика распределения власти и богатства является результатом   случайных и нерациональных действий. Весьма трудно определить, в какой степени представления людей о своем благосостоянии влияют на их представления, на возникновение конфликтов.

Задача исследований мира состоит в исследовании перечислен­ных  проблем, чтобы политические лидеры могли более или менее точно определять свои реальные интересы и четко представлять  себе механизм принятия важнейших решений. <…>

61. К.Шиндлер, Г.Лапид. Методы трансформирования конфликтов

Конфликты и споры составляют неотъемлемую часть нашей жизни. Без борьбы противоположностей нет ни роста, ни эволюционного развития. Возникновение и разрешение конфликтов двигают нашу жизнь вперёд.

Каждый из нас может привести примеры конфликтных ситуаций из собственной жизни. Конфликты возникают между друзьями, членами семьи, подчинёнными и начальниками, коллегами по работе, а также в других самых различных ситуациях. В то же время мы знаем о наличии серьёзных, способных в любой момент привести к катастрофе конфликтов между народами и странами. Общая опасность угрожает выживанию и здоровью всего Человечества. Реальность такова, что необходим настоятельный поиск более эффективных способов разрешения конфликтов.

Не следует представлять искусство разрешения конфликтов в виде чисто механического процесса. Никто не сомневается в существовании целого множества эффективных методов, однако при механическом, доведённом до автоматизма подходе часто упускаются из виду дух взаимодействия и истинные намерения, скрытые за внешними событиями.

Например, представьте себе комнату и двух людей, находящихся в ней и ведущих ожесточённую дискуссию. Обе стороны, участвующие в споре, знакомы с методами разрешения конфликтов, но ни одна из них не намерена приходить к согласию на взаимовыгодной основе. Каждый хочет разрешить конфликт, но только на своих условиях: «Я выигрываю - ты проигрываешь". Теперь измените условия и представьте себе двух „обычных" людей, вовлечённых в дискуссию. Оба эти человека не имеют ни соответствующей подготовки, ни знаний о методах разрешения конфликтов, но они оба имеют искренне желание уладить имеющиеся разногласия на взаимовыгодной основе. Как вы думаете, возможно ли в этих случаях достижение согласия, а, если да, то какая из двух пар людей сделает это быстрее? Совершенно ясно, что во втором случае согласие будет достигнуто без каких-либо особых ухищрений или уловок, потому что эти двое людей действуют на основе доброй воли и здравого смысла.

Мерил Лефкофф, широко известный специалист в области разрешения конфликтов, говорила: «Восемьдесят процентов любых переговоров составляет преодоление сопротивления - всего, что стоит на пути обеих сторон, намеренных достичь реального согласия. Если стороны признают необходимость подобного пути, то выработать детали соглашения не представит труда".

При столкновении с конфликтными ситуациями чётко проводите границу между конфликтами, которые вы хотите разрешить, и теми, которые вы разрешать не хотите. Например, в вашей жизни могут возникнуть такие конфликтные ситуации, которые вы просто ещё не готовы разрешить. Часто психологические факторы имеют очень большое значение. Слишком много ненависти и боли вызывает данная ситуация, и вы не готовы перейти к рассмотрению вызвавших её причин. Не вините себя в таких случаях. Например, при распаде семьи, когда двое людей причинили друг другу много страданий и горя, попытка осмыслить причины сложившейся ситуации до того, как затянулись все раны, может оказаться преждевременной.

Кроме того, бывают, разумеется, такие конфликты, разрешать которые у нас нет ни малейшего намерения. Более того, мы, наоборот, не даем им угаснуть, извлекая при этом какие-то выгоды. Многие супружеские пары сознательно поддерживают подобные источники напряжения для оправдания последующих конфликтов и «установления перемирия". Точно так же в случае с нашими детьми первопричиной конфликта является не столько само «яблоко раздора", сколько испытываемая потребность иметь чётко установленные границы дозволенного. Поэтому, когда ребёнок говорит, например: «Я хочу лечь спать позже" или «Я хочу новую игрушку" - это значит, что ему на самом деле нужно и, возможно, хочется подсознательно иметь разумные, четкие границы дозволенного. Здесь, как и во многих других случаях, конфликт служит гораздо большим целям, нежели просто решение лежащих на поверхности вопросов.

Очень важным является чёткое понимание того, созрела или нет конкретная конфликтная ситуация для разрешения, и требует ли вообще данный конфликт разрешения. Только после того, как вы решите для себя: «Да, это именно тот случай, и я хочу разрешить конфликт", вы можете приступить к действиям.

Мы хотим предложить вам четыре метода, которые, при соответствующей практике, помогут вам превратить конфликт во взаимную выгоду. Помните, что наиболее важным является искреннее намерение выработать реальное и выгодное для всех решение. В основе всех методов лежит один вопрос: «Готовы ли вы найти выход, удовлетворяющий всех?"

 

МЕТОД ПЕРВЫЙ: ОСТАНОВИТЕСЬ … СДЕЛАЙТЕ ШАГ НАЗАД.

Определение: Отступите на шаг от конфликта. Установите свои намерения и постарайтесь определить намерения ваших оппонентов.

Когда вражда между двумя людьми или двумя народами достигает определённой критической точки, то шансы повернуть назад практически равны нулю. Эмоции начинают возобладать над разумом. Раскручивается безумная пружина действий и контрдействий, каждое из которых лишь добавляет масла в огонь. Вряд ли есть на земле человек, не испытавший хотя бы единожды этого чувства, когда ненависть ослепляет. Кто-то неожиданно берёт наперерез на шоссе перед вашим автомобилем, или же кто-то оскорбляет или угрожает дорогому для вас человеку, и вот вы уже живёте по законам джунглей. Я против тебя, мы против них - и выживает лишь победитель. У вас остается только один выбор - либо убьете вы, либо убьют вас, либо борьба, либо поражение.

Когда вы оказываетесь в конфликтной ситуации, грозящей вылиться в нечто большее, вашим первым и наиболее важным шагом должно быть - ОСТАНОВИТЬСЯ. Отступите от дискуссии и от вашего возбуждённого сознания.

Мы все знаем, как это трудно. Как однажды сказал Роберт Фуллер, бывший ректор Оберлин-Колледжа: «Мне это напоминает одно короткое стихотворение, в котором говорится: «Давай перестанем мучить друг друга. Ты - первый». Для многих из нас сделать этот шаг первым - это как будто заставить работать группу мышц, которые мы ни разу в жизни не тренировали. Тем не менее, это возможно, в особенности, если приступить к тренировкам. Задача заключается в том, чтобы суметь овладеть своими чувствами до того, как мы потеряем над собой контроль и вступим на старый путь контрмер и ответных действий. В некоторых случаях может возникнуть необходимость просто уйти, сделать перерыв, подождать какое-то время, пока эмоции и безрассудство улягутся. Несколько глубоких вдохов-выдохов помогут вам успокоиться и снова начать мыслить рационально.

Если мы сможем остановиться, то сделать последующие шаги будет гораздо проще. Действительно, все последующие шаги зависят от нашей способности остановить спираль эскалации и сделать шаг назад. Пример: Между супругами разгорелся спор о выполнении домашних обязанностей. Жена говорит: «В гостиной грязь . Муж, в чьи обязанности входит уборка этой комнаты, мгновенно воспринимает это как критику в свой адрес. Он парирует, уверенный в том, что его жена «катит на него бочку": «На кухне грязный пол. Такое ощущение, что его не мыли уже несколько недель." И, даже прекрасно понимая, что это преувеличение, он оправдывает своё поведение сказанным женой. Она, в свою очередь, напоминает мужу о мусорном ведре, и так далее и так далее до тех пор, пока они не начинают бросать друг другу в лицо оскорбления, подобно залпам боевых ракет во время войны.

Подобная эскалация отношений, не только между отдельными людьми, но и между народами и странами всегда приводила к насилию и страданиям. Заголовки статей лишь в одной газете буквально кричат о том, насколько мы уже погрязли в эскалации насилия и ненависти:

«УБИЙСТВО БРИТАНСКИХ СОЛДАТ ВО ВРЕМЯ ПОХОРОН ПОГИБШИХ ЧЛЕНОВ ИРЛАНДСКОЙ РЕСПУБЛИКАНСКОЙ АРМИИ" (Белфаст, Северная Ирландия)

«ИРАКСКИЕ САМОЛЕТЫ НАНОСЯТ УДАР ПО ИРАНСКОМУ НЕФТЕХРАНИЛИЩУ"

(Никозия, Кипр)

 

«ИЗРАИЛЬСКИЕ ВЛАСТИ НАКЛАДЫВАЮТ ОГРАНИЧЕНИЯ НА ВЪЕЗД ИНОСТРАННЫХ ЖУРНАЛИСТОВ"

(Геброн)

«4 АМЕРИКАНЦА ПОСТРАДАЛИ ПРИ ВЗРЫВЕ БОМБЫ» (Афины, Греция)

«ЭКСТРЕМИСТЫ ВИНОВНЫ В СМЕРТИ 10 СИКХОВ» (Амритсар, Индия)

«КИТАЙ ВОЗЛАГАЕТ ВИНУ ЗА ЛЕСНЫЕ ПОЖАРЫ НА ВЬЕТНАМ» (Гонконг)

Последний оставшийся на этой странице заголовок является примером начавшегося процесса ослабления международной напряжённости в отношениях между двумя сверхдержавами:

«ЗВЕЗДА СОВЕТСКОЙ МУЗЫКИ ЗАПИСЫВАЕТ АЛЬБОМ В АМЕРИКЕ"

(Москва)

Есть надежда на то, что мы сможем остановить своё погружение в пучину эскалации конфликтов. Это потребует выдержки и организованности, основанных на осознании того, что продолжение движения по пути конфликтов будет для всех сторон означать поражение. Вряд ли какая-либо из воющих сторон добьется своего, поскольку война не является эффективным методом решения проблем или достижения взаимовыгодных решений. В самом деле, трудно представить себе что-либо ужаснее мировой войны в ядерный век.

После того как вы убедитесь в том, что ваше намерение - придти к обоюдовыгодному решению «выигрываю я - выигрываешь ты", попытайтесь выяснить намерения других сторон, вовлечённых в конфликт. Если у вас еще остались какие-либо точки соприкосновения с оппонентами, спросите себя, что движет их поступками. В конце концов, намерения других людей можно понять, лишь анализируя их дела. Как говорится в Библии: "По плодам их познаете их".

Начните с объяснения вашим оппонентам того, что вы намерены найти взаимовыгодное решение как для себя самого, так и для всех остальных. Вы словцо обращаетесь к ним с взвешенным посланием: "Я ищу наилучшее решение, отвечающее как моим, так и вашим интересам. Я не желаю победы над вами, но и не позволю победить себя."

Сделайте первым шаг навстречу. Продвигайтесь маленькими шажками, исключающими большой риск, и смотрите, что делают ваши оппоненты. Если они отвечают вам взаимностью, продолжайте идти шаг за шагом. Если их реакция двойственна - в ней присутствуют как элементы доминирования, так и элементы примирения - примите меры предосторожности в необходимом направлении. Если реакция ваших оппонентов • конфронтация и стремление к контролю и победе над вами, прекратите сотрудничество. Ясно дайте им понять, что никому не позволите контролировать себя. Примите четкие и жёсткие меры предосторожности, дабы ваши оппоненты поняли, что все преимущества взаимовыгодного процесса могут быть утеряны. Всегда помните о разнице между возмездием и мерами предосторожности. В приведенном ранее примере муж наносит ответный удар, обостряя конфликт. Все это ведёт к раскручиванию спирали напряжённости.

Существует, по крайней мере, четыре возможных цели-намерения, которые могут преследоваться как нами самими, так и другими людьми, втянутыми в конфликт. Для эффективности действий каждое из них требует разных ответных действий.

Политика умиротворения: намерение добиться мира любой ценой. Это - пассивная позиция, согласно которой разрешение конфликта лежит в его избежании; любом способом, но - предотвратить конфликт. Мы все встречали людей, которые позволили сделать из себя тряпку для вытирания ног, лишь бы не обострять отношений.

Когда Премьер-Министр Великобритании Невилл Чемберлен прилетел в 1938 году в Чехословакию для заключения мира с Гитлером, его называли миротворцем. Но когда вскоре после этого гитлеровские войска вошли в Польшу, сделка, заключенная Чемберленом, стала классическим примером политики умиротворения. Очень важно понимать разницу между «добротой», умиротворительными поступками и истинным миротворчеством.

Многим из нас необходимо найти в себе какую-то внутреннюю причину, заставляющую нас бояться конфликтов. Это может быть моральная травма, которую мы перенесли в детстве, в результате чего конфликт ассоциируется у нас с грубостью кого-то из родителей. Или, может быть, мы были приучены к тому, что чрезмерная настойчивость и гнев - это плохо. В любом случае, соглашение с оппонентом, занимающим доминирующую позицию, не приведет к  принятию обоюдовыгодного решения. Вы не поможете ни себе, ни кому-либо другому, «сдавая" свои позиции в ущерб вашим истинным интересам, и о достижении взаимовыгодного и прочного решения в этом случае не может быть и речи. Соответственно, если подобную позицию занимают другие лица, дайте им возможность отстоять свою точку зрения и определить свои цели и намерения.

Доминирование: намерение установить контроль над оппонентом и использовать его в своих интересах. Если вам приходится иметь дело с человеком, нацеленным на доминирование, вы можете отказаться реагировать на содержание его позиции и вместо этого привлечь внимание к тому, что сам процесс взаимодействия в данном случае «не работает". В подобной ситуации необходимо чётко определить то, что достижение прогресса невозможно до тех пор, пока обе стороны не согласятся уважать законные интересы друг друга. Если же другая сторона нацелена лишь на разрушение и на доминирование над вами, то у вас вряд ли найдется общая тема для начала диалога. Если в лице ваших оппонентов вы столкнулись с позицией доминирования, а сами стремитесь к диалогу, то вы можете высказать им следующие соображения:

- «Любая попытка оказывать на меня давление не приведёт ни к какому продуктивному результату, потому что я буду оказывать сопротивление, и, в конце концов, никто из нас не добьется желаемого."

- «Взаимодействие без взаимной откровенности и без реального обмена информацией представляет собой просто трату времени. Мы не приобретем ничего ценного, если разойдёмся, лишь укрепившись в осознании правильности занимаемых нами позиций."

- «Меня интересует ваша точка зрения, но я не собираюсь взаимодействовать с вами, если ваша цель - подчинить меня. Я не сделаю ни шагу вам навстречу до тех пор, пока вы не прекратите свои попытки оказать на меня давление и причинить мне вред. Если вы не измените свою позицию, то ни о каком взаимодействии не может быть и речи."

Подобная реакция на попытку оказать давление чрезвычайно важна, если вы рассчитываете все-таки переубедить своих оппонентов. Это особенно касается тех случаев, когда переплетение конфликтов и интересов заставляет стремиться к сотрудничеству. Первоначальное стремление к доминированию может измениться, если столкнется с решительным сопротивлением.

Примером тому на уровне международных отношений может служить начало реального диалога между США и Организацией Освобождения Палестины в 1989 году. В течение тринадцати лет три американские администрации отказывались от каких-либо переговоров с ООП, поскольку последняя не признавала права Израиля на существование и не отказывалась от терроризма как от метода борьбы. Соединенные Штаты недвусмысленно дали понять, что при сохранении таких позиций ООП в отношении Израиля о начале реального диалога не может быть и речи. В декабре 1989 года председатель ООП Ясир Арафат решил, что необходимость реального диалога с США требует изменения первоначальной позиции. Он публично признал право Израиля на существование и отказался от использования терроризма. В результате этого впервые за более чем десять лет Госсекретарь Джордж Шульц объявил о готовности США начать прямые переговоры с ООП. Приведут ли эти переговоры к каким-либо реальным переменам на Ближнем Востоке, ещё предстоит увидеть, однако они показывают, что твёрдая и решительная политика может привести к смене занимаемых позиций и создать предпосылки для начала диалога.

Чётко давая понять, что стремление к доминированию не представляет собой эффективного пути разрешения конфликта, вы устанавливаете минимальное требование для начала реального диалога. Если отдельный человек или целая страна готовы придерживаться этого принципа, то вы можете делать следующий шаг. Если нет - может быть, вам следует прекратить движение навстречу и дождаться того момента, когда ваши оппоненты будут готовы к этому.

Смешанный сигнал: стремление к полусогласию, полудоминированию. Смешанный сигнал часто трактуется как сильная позиция, заставляющая ваших оппонентов забыть об осторожности, и не раскрывающая им ваших истинных намерений. В то же время такого рода смешанный сигнал часто ведет к неправильному пониманию. Ваши оппоненты воспринимают лишь ту часть сигнала, которая направлена на доминирование, и идут ва-банк, раскручивая спираль напряжённости. Смешанные сигналы в отношениях между странами часто приводят к началу войны, поскольку каждая из сторон рисует действия оппонентов лишь в самых мрачных красках.

Когда вы получаете смешанный сигнал, то примите меры предосторожности в тех вопросах, где возможно доминирование над вами, и поощряйте действия в тех направлениях, которые ведут к согласию. Пе соглашайтесь молча и не обостряйте конфликт. Старайтесь быть как можно более спокойным и твёрдым, поощряя ваших оппонентов к сотрудничеству, разъясняя преимущества взаимовыгодного соглашения.

Сотрудничество: стремление достичь реального мира. основанного на взаимной выгоде. Стремление добиться взаимной выгоды не имеет ничего общего со слепой доверчивостью и наивным простодушием по отношению к возможным потерям и поражению. Эта позиция не означает согласия с точкой зрения оппонента и не является уступкой ему. Скорее, готовность к сотрудничеству просто- напросто признаёт то, что поиск решений, учитывающих интересы всех сторон, позволяет добиться большей взаимной выгоды, нежели обратные действия.

 

МЕТОД ВТОРОЙ: ИЩИТЕ. БОЛЬШЕГО ВЗАИМОПОНИМАНИЯ.

Определение: Изучите сложившуюся ситуацию со своей точки зрения и с точки зрения ваших оппонентов. Начните с тех вопросов, где есть взаимопонимание, а затем перейдите к предмету разногласий и к причинам, его вызвавшим.

Постарайтесь составить себе всестороннюю картину того, как каждая из сторон видит конфликт. Попытайтесь взглянуть на конфликт глазами ваших оппонентов. Спросите их, что они думают о сложившейся ситуации. Получив эту информацию, выскажите свою точку зрения.

Будьте внимательны. Учитесь задавать вопросы. Можно начать с раунда взаимного выслушивания альтернативных точек зрения и последовательного повторения того, как оппоненты поняли точку зрения друг друга. Это позволит вам прояснить и сопоставить позиции сторон, участвующих в конфликте: говорит А, Б повторяет то, как он понял позицию А; говорит Б, А повторяет. (Перечитайте главу «Навыки искусства ведения диалога"[51] для получения более полной информации о процессе активного слушания и повторения с пониманием). Особенно важно научиться использовать диалог в конфликтной ситуации. Понимание различных позиций поможет вам составить более полную картину происходящего.

После того, как вы высказали свою точку зрения, переходите к вопросам, не вызывающим возражений. В спорах мы так часто концентрируем свое внимание лишь на предмете разногласий. Например, 90% вопросов, связанных с воспитанием детей, могут не вызывать у родителей никаких разногласий, однако во время ссоры они концентрируются на оставшихся 10%, служащих источником конфликтов.

Концентрируя внимание на вопросах, не вызывающих возражений, вы сможете изменить атмосферу переговоров и построить фундамент взаимопонимания. Это позволит вам эффективнее подойти к решению наиболее сложных вопросов.

Затем перейдите к предмету разногласий. После того как определены точки взаимопонимания, вы наверняка сможете отнестись к предмету спора более взвешенно и менее воинственно. Проанализируйте те вопросы, которые вызывают реальные разногласия, соотнося последние с расхождениями, основанными на эмоциях и стереотипах. Очень часто во время конфликтов мы «ведем бой с тенью" - боремся не с реальностью, а с тем, что, по нашему мнению, представляет собой оппонент.

Прояснение позиций в вопросах, вызывающих разногласия - это главный шаг на пути понимания истинных причин конфликта. Он помогает раскрыть все карты для того, чтобы обе стороны могли лучше увидеть и понять то, что лежит в основе различных подходов и позиций.

И, последнее, проанализируйте убеждения, лежащие в основе позиций обеих сторон. Наши основные убеждения составляют каркас системы ценностей, шкалу, но которой мы сверяем всю поступающую к нам информацию. Эти убеждения, по словам биолога Кена Норриса, представляют собой «окна в мир». Вся информация, поступающая из окружающего нас мира, просеивается через наши основные представления. В зависимости от имеющихся у нас представлений, одна и та же информация, полученная от разных лиц, может рассматриваться нами как "истина" и как пропаганда.

Например, один человек считает, что Советский Союз - это экспансионистская империя, основанная на коммунистической идеологии, где вся власть сосредоточена в руках элиты правящего класса, оправдывающей свое существование постоянным расширением внешних границ СССР. Другой человек утверждает, что Советский Союз - это миролюбивая страна, движимая страхом в результате последствий  Второй мировой войны и решимостью обеспечить себе надёжную защиту. Ответственно, эти двое людей будут совершенно по-разному трактовать одни и те же шаги советского правительства.

Что лежит в основе разногласий, вызвавших ваш конфликт? Проанализируйте основные представления обеих сторон. Какой информацией вы пользуетесь и из какого источника? Получена ли она из первых рук? Как получается так, что вы верите одному, а я верю другому? Пользуемся ли мы разными источниками информации? Или же мы просто по-разному интерпретируем одни и те же факты, поскольку они поступают к нам через разные окна восприятия?

 

МЕТОД ТРЕТИЙ: ПРИСЛУШИВАЙТЕСЬ..К РЕАЛЬНЫМ ИНТЕРЕСАМ ОБЕИХ СТОРОН.

Определение: Стремитесь определить реальные интересы и желания, которые лежат в основе занимаемых позиций.

В своей книге „Социальный конфликт" психологи Дин Приуитт и Джеффри Рубин описывают то, как в 1978 году переговоры в Кемл-Дэвиде привели к перевороту в отношениях между Израилем и Египтом. Когда представители обеих стран сели за стол переговоров в Кэмп-Дэвиде, то всем казалось, что позиции, занимаемые ими, абсолютно несовместимы. Египет требовал незамедлительного возвращения всего Синайского полуострова, оккупированного Израилем в 1967 году в результате Ближневосточной войны. Израиль отказывался даже рассматривать этот вопрос.

До тех пор, пока конфликт определялся лишь такими позициями, ни о каком соглашении не могло быть и речи. Компромиссное решение, согласно которому каждая из стран получала контроль над половиной Синайского полуострова, было абсолютно неприемлемо для обеих сторон. Прорыв в переговорах произошел тогда, когда каждая из стран выразила свои истинные интересы и цели. Израиль на самом деле был заинтересован в военной безопасности, которую обеспечивало ему обладание Синаем, в то время как Египет был прежде всего заинтересован в восстановлении своего суверенитета над полуостровом. Стена непонимания была разрушена. Оба государства смогли найти универсальное решение: Израиль возвращает Синай Египту в обмен на создание на этой территории демилитаризованной зоны, контролируемой войсками ООН. Обе страны смогли добиться своих целей со взаимной выгодой и значительно снизить напряженность в отношениях.

В процессе переговоров по разрешению конфликтов происходит фундаментальный культурный сдвиг. Это переход от старого тина переговоров, основанных на столкновении позиций сторон, к новому типу переговоров, основанном на взаимном учете интересов. При переговорах, основанных на столкновении позиций, сам процесс диалога рассматривается как поединок или борьба, в ходе которой одна сторона одерживает победу, а другая терпит поражение. При переговорах, основанных на взаимном учете интересов, обе стороны стремятся вместе придти к решениям, отвечающим интересам и целям каждой из них.

Эти перемены происходят у подножия пирамиды культуры - через деятельность местных комиссий и центров по разрешению споров и конфликтов; политиков, борющихся за всеобщую безопасность, и специалистов в области трудовых споров; корпораций, использующих новые методы разрешения конфликтов, и высших учебных заведений, разрабатывающих теоретические основы разрешения конфликтов; а также экологов, преподавателей, психологов и других профессионалов, занимающихся чтением лекций и проведением семинаров в области философии и конфликтологии.

Самое главное в переговорах, основанных на учете интересов, - это смотреть не на занимаемую позицию, а на цели и интересы, лежащие в ее основе. Какие истинные цели скрываются за требованиями ваших оппонентов - например, на чем основывается их нынешняя позиция? Каковы их истинные мотивы? Что определяет содержание их требований?

Начните со следующего: просто попробуйте определить для себя всё то, с чем соглашаются ваши оппоненты. Каковы их истинные интересы? Научитесь делать различие между истинными целями и позициями, занимаемыми в данный момент, целью которых является достижение этих целей. Не убеждайте себя в том, что вам известны истинные намерения ваших оппонентов; лучше выясните это, задавая вопросы. Чем сосредоточеннее и внимательнее вы будете слушать, тем лучше вам удастся разглядеть то, что лежит в основе позиции ваших оппонентов. И вы научитесь слышать то, о чём молчат, вам откроются все скрытые намерения и интересы.

Очень часто конфликты между отдельными лицами или целыми странами нельзя сгладить или соответствующим образом разрешить, оперируя лишь материальными интересами, поставленными на карту. Помимо этого, очень важно почувствовать психологическую подоплеку того, что происходит, поскольку часто объективные интересы составляют лишь часть причины конфликта. Никогда не игнорируйте значение психологических мотивов, которые также могут играть определенную роль в позиции ваших оппонентов. Постарайтесь почувствовать разницу между психологическими и материальными аспектами конфликта. Это - главное, что необходимо для того, чтобы научиться слушать человека с диаметрально противоположной точкой зрения, человека, чья интерпретация "объективных фактов" весьма отлична от вашей.

 

МЕТОД ЧЕТВЕРТЫЙ: НАХОДИТЕ..ВЗАИМОВЫГОДНЫЕ РЕШЕНИЯ.

Определение: Выдвигайте универсальные предложения, отвечающие реальным интересам и потребностям обеих сторон.

Вы ищете универсальные решения, максимально отвечающие целям и интересам обеих сторон. Вы пытаетесь выработать справедливое и долговечное соглашение, поскольку обе стороны признают, что это самым непосредственным образом отвечает их основным интересам. Мы предлагаем вам четыре различных пути, которые могут помочь вам найти взаимовыгодные решения.

Встреча на полпути иди 50/50. В данном случае обе стороны прекрасно осознают, что ставки высоки, и они готовы продемонстрировать гибкость для того, чтобы выработать какое-то общеприемлемое решение. Обе стороны понимают, что негативные последствия войны друг с другом значительно страшнее боязни прогадать при политике взаимных уступок.

Конфликты могут возникнуть там, где поиск решения требует принятия компромиссных вариантов и отхода от первоначального плана с целью избежать столкновения. Возьмите, например, разведенных супругов, под опекой которых находится их малолетняя дочь. Они никак не могут прийти к согласию относительно будущего ребенка. Тем не менее, в конце концов они приходят к пониманию единства их конечной цели: оба они хотят, чтобы их дочь росла здоровой и счастливой в нормальной атмосфере.

Эта общая цель объединяет две совершенно разных позиции. Мать считает, что дочь должна остаться в доме и получить максимум внимания. Отец считает, что дочери лучше пойти в подготовительный класс, где она будут быстрее развиваться вместе с другими детьми. Если каждый из родителей будет настаивать на своём до конца, то в проигрыше окажутся как они сами, так и ребенок. Поэтому они вынуждены идти на компромисс. Дочка будет ходить в подготовительный класс школы три раза в неделю. Это поможет ей подружиться с другими детьми, и вместе с тем остальное время она будет проводить дома. Никто из родителей не добился своих первоначальных целей, однако оба они оказались в выигрыше с точки зрения благополучия ребенка.

Компромисс такого рода представляет собой половинчатое решение: 50/50 - встречу на полпути. О подобном варианте думает большинство людей, когда они слышат фразы типа «взаимная выгода» или «выигрыш/выигрыш» , однако, на самом деле, к компромиссу часто прибегают как к последнему средству. Существует, по крайней мере, еще два других метода, которые в самых различных ситуациях могут принести гораздо большую взаимную выгоду для всех заинтересованных сторон.

Расширяя существующие границы. Часто во время конфликтов мы уверены в том, что существует строго ограниченный объем выгоды или выигрыша, и для того, чтобы выиграл я, мой оппонент обязательно должен проиграть. В нашей жизни мы часто встречаемся с реальными ситуациями типа „победа/проигрыш" - при продвижении по службе, при поступлении в высшее учебное заведение, во время различных спортивных турниров и соревнований, а также во время войны. Но нам не нужно делать обобщения для того, чтобы рассмотреть весь возможный спектр ситуаций.

Принимая за истину то, что большинство конфликтов соответствуют схеме «победа/поражение», мы упускаем из вида тот момент, что почти всегда наши отношения с оппонентом, группой оппонентов или целой страной выходят за рамки указанной схемы. Наличие взаимоотношений само по себе  ценно для  пас,  а последствия трактования  конфликта  как  поединка «победитель/побежденный» не отвечают нашим истинным интересам. Часто, сталкиваясь с конфликтами, требующими как соперничества, так и сотрудничества, мы концентрируем свое внимание только на аспекте соперничества.

Макс X.Базерман в своей статье «Почему проваливаются переговоры" отмечает, что подобная ориентация на соперничество «ведёт скорее к удалению позиций в ходе переговоров, нежели к их сближению". Он приводит ставшую классической историю о двух сестрах и одном апельсине, впервые рассказанную Мэри Фоллетт много лет назад. Одна сестра хочет приготовить апельсиновый сок, другая - пирог. После продолжительного спора они соглашаются на "долевой" компромисс. Каждая из сестер получает половинку апельсина. Таким образом, одна сестра остается с крошечной чашечкой апельсинового сока, а другая печет себе малюсенький пирог.

Далее доктор Базерман отмечает, что в процессе спора сестры прошли мимо того, что он называет «интегрирующим решением». Первая сестра получает весь сок, а вторая - всю мякоть и кожуру. В этом случае обе они добиваются желаемого, причем получают в два раза больше по сравнению с первым случаем. Часто границы решений могут быть значительно расширены, поскольку можно согласовать реальные интересы двух сторон, добиваясь большей взаимной выгоды по сравнению с обычным компромиссным вариантом.

В Вашингтоне в районе Адамс-Морган, на углу Коламбия-стрит и 18-й Северо-Восточной улицы расположено небольшое отделение Перпетюэл-Банка. Здание банка бросается в глаза благодаря своей не совсем обычной архитектуре. Напоминающее по форме подкову, здание расположено за огромной овальной площадью, огибая её и оставляя доступ на неё свободным. По выходным дням на этой площади кипит торговая жизнь, и сотни людей покупают и продают всевозможные товары. Все это явилось результатом оригинального решения, к которому пришли две отчаянно противоборствующие группы людей.

В конце 19 века на этом месте, расположенном в центре города, стоял театр, который был сильно повреждён во время снежной бури. Театр снесли, и освободившаяся площадь стала использоваться местными ремесленниками и фермерами из окрестных сел в качестве рынка. Этот рынок на открытом воздухе просуществовал несколько десятилетий, пока в 50-е годы нашего века эта земля не была куплена банком для строительства здания. Напряжённые переговоры между банком и местными жителями привели к возведению здания-подковы, что отвечало интересам обеих сторон.

В данном случае обе стороны добились всего, чего хотели, и даже больше: банк построил здание и поднял свой престиж, а местные жители, сохранив торговое место, расширили местную базу налогообложения.

Третий взгляд на ситуацию. Иногда создаётся впечатление, что люди или правительства с противоположными взглядами зашли в своих отношениях в тупик. В то же время, если. отделить реальные интересы от занимаемых в это время позиций, то можно обнаружить новые пути выхода из сложившейся ситуации.

Рассмотрим пример, который приводят Роджер Фишер и Уильям Юри в своей книге «Путь к согласию». Двое людей спорят в библиотеке. Один хочет открыть окно, другой - оставить его закрытым. Они никак не могут договориться, на сколько следует открыть окно: оставить щёлку, наполовину, на три четверти. Ни одно из решений не подходит им. В зал входит сотрудница библиотеки. Она спрашивает первого мужчину, почему он хочет открыть окно. „Чтобы проветрить зал, - отвечает он, - здесь очень душно". Она обращается ко второму мужчине, почему он хочет оставить окно закрытым. «Чтобы не было сквозняка, - отвечает он, - я простужен".

Сотрудница библиотеки идет в соседнюю комнату и открывает там окно, проветривая таким образом помещение без сквозняка. В результате оба мужчины получают именно то, что им нужно, взглянув на ситуацию глазами третьего лица - библиотекарши. Это и есть третий и более универсальный подход к разрешению конфликта. Как только вы поймете истинные цели и реальные интересы, у вас сразу появится возможность найти новые варианты решения конфликта, значительно расширив их границы.

Вспомните притчу о старике, оставившему своим трём сыновьям в наследство семнадцать верблюдов, задав им не разрешимую на первый взгляд задачу. После этого местный мудрец отдал им своего верблюда, и этот восемнадцатый верблюд полностью изменил первоначальную ситуацию. Эта притча - пример того, как мы, раздвигая границы возможных подходов и включая новые варианты, получаем возможность трансформировать конфликт. Когда мы видоизменяем конфликт, исследуя обе существующие точки зрения, сразу становится возможным по-новому взглянуть на существующую ситуацию и получить дополнительную информацию. Новый взгляд и новая информация позволяют нам находить более универсальные решения.

Предложенные четыре метода - метода конструктивного решения конфликтов - могут быть использованы в жизни на разных уровнях. Они не являются панацеей и не действуют как волшебная палочка. Как мы смогли убедиться, их пригодность вытекает из искренности намерения придти к взаимовыгодному решению. Если вы будете применять эти четыре метода регулярно, то они помогут вам избавиться от стереотипов и по-новому подойти к разрешению конфликтов.

Раздел 5.

ПЕРЕГОВОРЫ КАК НАИБОЛЕЕ ЭФФЕКТИВНЫЙ СПОСОБ ВЫХОДА ИЗ КОНФЛИКТНЫХ СИТУАЦИЙ

 

Глава 22. Что представляют собой  и какие бывают переговоры?

62. М.М.Лебедева. Переговоры и их особенности при конфликте

 

Переговоры имеют столь же древнюю историю, как войны и посредничество. Этот инструмент использовался для урегулирова­ния конфликтов еще  задолго до появления правовых процедур. Однако то, как ведутся переговоры — их технология, долгое время оставалось без внимания. Только во второй половине XX столетия переговоры стали объектом широкого научного анализа, что обу­словлено прежде всею тон ролью, которую приобрели переговоры в современном мире. 

Намерение вести переговоры в конфликте означает многое. По существу это переход от конфликтной ситуации к ситуации пере­говоров. Переговорный процесс в условиях конфликтных отноше­ний довольно сложен и имеет свою специфику. В отличие от пере­говоров, ведущихся в рамках сотрудничества, он, во-первых, на­кладывает на участников особую ответственность за принимаемые решения, многократно увеличивая «цену ошибки». Несвоевремен­ное или неверное решение, принятое на переговорах, часто влечет за собой продолжение или даже усиление конфликта со всеми вытекающими  отсюда последствиями. При сотрудничестве ошиб­ка также может стоить дорого, но в условиях доверия сторон ис­править все же легче ее.   

Во-вторых, при сотрудничестве участники переговоров строят новые отношения, позволяющие им  получить некий новый про­дукт. Их цель состоит в том, чтобы договориться о «вкладе» каж­дого, а также об организации взаимодействия и распределения полученного. Иначе ставится задача в конфликте. Здесь основной акцент делается обычно на распределении или перераспределении имеющегося. Для участников переговоров проблемой является, образно говоря, не то, как «испечь пирог», а то, как разделить его. Поэтому ситуация на переговорах, ведущихся по урегулированию конфликта, оказывается ближе к ситуации с нулевой суммой. В результате, по замечанию К. Митчелла, все переговоры в условиях конфликта обычно  похожи друг на друга тем. что на них звучат угрозы, ультиматумы, а поведение сторон является «жестким» — они ориентированы на продвижение, усиление своей позиции.  

 Переговоры в условиях конфликта, как правило, оказываются более успешными, если:

• предмет конфликта четко определен;    

• стороны избегают использовать угрозы;    

• участники стараются отойти от рассмотрения конфликта как      ситуации с нулевой суммой;    

• отношения сторон не сводятся только к урегулированию кон­фликта, а охватывают многие области, где интересы сторон      совпадают;    

• ставки участников не слишком высоки;    

• силы сторон примерно равны;    

• обсуждается не слишком большое количество вопросов (одни  вопросы не «тормозят» решение других);

            Несмотря на различие переговоров, ведущихся в условиях со­трудничества и конфликта, между ними есть общие моменты, ко­торые отличают любые переговоры от других видов взаимодейст­вия и, по сути, делают переговоры именно переговорами. Игнори­рование этих моментов ведет либо к срыву переговоров, либо к превращению их в иной вид взаимодействия.   

Одной  из важнейших особенностей переговоров является то, что интересы сторон частично совпадают, а частично расходятся. При  полном расхождении интересов наблюдаются конкуренция, состязание, противоборство, конфронтация и. наконец, войны хотя, как отмечал  Т. Шеллинг, даже в войнах у сторон имеется общность интересов. Тем не менее при явном совпадении интере­сов или явном расхождении их мы имеем дело с другими видами взаимодействия сторон — сотрудничеством или конфликтом, ко­торые и строятся по-другому.    Переговоры в принципе могут вестись, и, как это часто бывает на практике, ведутся с позиции силы, когда один из участников диктует свои условия другому и использует различные методы принуждения. Однако из наличия общих и противоположных интере­сов сторон следует, что в случае крайне выраженного силового диктата переговоры перестают быть переговорами, уступая место конфликту.   

Совпадение и расхождение интересов делает переговоры про­тиворечивыми, поскольку привносит в них одновременно элемен­ты кооперации и конфронтации. Этот факт подчеркивается многи­ми исследователями. Гак, Р. Фишер и У. Юри отмечают, что перего­воры направлены на достижение договоренности в условиях, когда ваши интересы и интересы противоположной стороны частично со­впадают, а частично расходятся. Близкая к этой мысль содержится в работе Ф.Ч. Икле «Как государства ведут переговоры», где он пи­шет, что для начала переговоров у потенциальных участников долж­ны быть единые интересы и одновременно конфликт интересов. В общем  виде эта характеристика переговоров формулируется как необходимость наличия ситуации со смешенными интересами.  

Говоря о различии в интересах сторон, следует иметь в виду, что это не только противоречащие друг другу интересы. Среди всех интересов, как отмечает отечественный автор В.В. Удалов, необхо­димо выделять взаимоисключающие и непересекающиеся. Наличие взаимоисключающих  интересов означает, что стороны хотят одного и того же, например, претендуют на одну территорию. Непересе­кающиеся  интересы предполагают, что реализация интересов одной стороны никак не затрагивает интересы другой стороны, т.е. эти интересы являются нейтральными, и каждый участник может реа­лизовывать непересекающиеся интересы в одиночку.   

В условиях конфликта соотношение интересов обычно таково, что действительно имеются интересы, противоречащие друг другу. Кроме того, в ситуации конфликта расхождение интересов боль­ше и глубже, чем в условиях сотрудничества. По крайней мере, стороны так воспринимают соотношение своих интересов. В ходе переговоров оценка соотношения интересов участниками конфлик­та может меняться.  

 Сложное  переплетение интересов и невозможность реализо­вать их в одиночку, путем односторонних действий делает участ­ников переговоров взаимозависимыми. Это составляет вторую от­личительную особенность переговоров. Чем больше стороны за­висят друг от друга, тем в большей мере они ограничены в своих односторонних шагах и, следовательно, тем более вынуждены ис­кать решение совместно, путем переговоров. Важно отметить, что стороны должны  понимать свою взаимозависимость, в противном случае будут доминировать попытки разрешить конфликт путем односторонних действий.

Тогда, когда односторонние действия сторон начинают прева­лировать, особенно те, которые направлены на разработку альтер­натив переговорному решению (ATNA), переговоры прекращают­ся. При этом внешне они могут некоторое время «продолжаться», т.е. стороны будут делать вид, что ведут переговоры: проводят встре­чи, обсуждают вопросы, стоящие в повестке дня, но фактически ничего на них не решают. Рано или поздно такие «переговоры» будут прерваны. Опасаясь, как бы противоположная сторона не пошла по этому пути, участники переговоров порой даже специ­ально усиливают взаимозависимость за счет предварительных до­говоренностей, рамочных соглашений и т.п., чтобы иметь возмож­ность через них влиять затем на поведение партнера.   

Переговоры — процесс неоднородный и состоит из нескольких стадий, которые отличаются по своим задачам, причем каждая ста­дия обладает своими особенностями. В то же время это единый процесс в том смысле, что ни одна стадия не может рассматри­ваться самостоятельно, вне зависимости от других.    Многие  исследователи указывают на стадийность переговор­ного процесса.  Например, канадский автор Г. Уинхэм выделяет три стадии в переговорах: 1) поиск проблемы, возможной для ре­шения; 2) выработка программы действий; 3) достижение догово­ренности. В работах других авторов также отмечается наличие ста­дий в переговорном процессе. Обобщая приводимые различными исследователями стадии ведения переговоров, представляется це­лесообразным выделить следующие:

 •  подготовка к переговорам (предпереговорная стадия);   

 •  процесс их ведения и достижение договоренностей в случае,       если переговоры закончились их подписанием (стадия взаи­модействия);  

•  анализ результатов переговоров и выполнение достигнутых договоренностей (имплиментация).

             Выделение именно этих стадий обусловлено прежде всего раз­личиями  в характере деятельности на каждой из них, стоящими задачами и типом взаимодействия участников переговоров, т.е. действуют они в значительной степени внутри своей делегации или внутри своей стороны (первая и последняя стадия) либо со­вместно с партнером (стадия взаимодействия).   

Следующая  важная характеристика переговоров, без которой они не могут состояться, — наличие общения сторон. Оно является неотъемлемой частью переговорного процесса. Переговоры обяза­тельно предполагают обсуждение проблемы. Американские авторы Р. Фишер и У. Юри, определив общение как один из элемен­тов переговоров, отмечают, что без общения не бывает перегово­ров, а шведский исследователь К. Йонссон, например, посвятил коммуникативному  аспекту международных переговоров специ­альное монографическое исследование.   

В условиях конфликта общение на переговорах в значительной степени осложняется негативными стереотипами сторон в отноше­нии друг друга, а также другими феноменами восприятия и отсутст­вием каналов коммуникации. Однако существует и обратное влия­ние. При правильной организации переговорного процесса обще­ние способствует формированию более адекватного восприятия участниками и предмета, вызвавшего конфликт, и друг друга.   

Общение открывает широкие возможности для участников пере­говоров. Оно позволяет им не только лучше понять суть пробле­мы, стоящей в повестке дня, но и выйти за ее рамки — обсудить более широкий круг вопросов. Однако такое возможно, если об­щение на переговорах будет построено на основе диалога, воспри­имчивости к проблемам и нуждам друг друга. Когда удается по­строить такое общение, переговоры становятся одним из наиболее конструктивных элементов политического развития.   

От переговоров следует отличать подачу сигналов участниками о возможных действиях и намерениях. Характер таких знаков может быть различным. Так, один из участников конфликта может снизить уровень конфронтационной риторики в официальных вы­ступлениях или в средствах массовой информации. Такой поворот дела можно понять как сигнал, означающий приглашение к перего­ворам, но он еще не является переговорами. При этом безразлично, существуют у участников прямые или косвенные каналы коммуни­кации или нет. Например, в октябре 1973 г. между США и СССР такие каналы были, однако СССР предпочел выводом своего персо­нала из Сирии и Египта «просигнализировать» о том, что он не собирается напрямую участвовать в развитии конфликта на Ближ­нем Востоке. Порой участники выбирают сигналы, а не перегово­ры, как путь наименьшего риска и наименьших обязательств: впос­ледствии легче сослаться на то, что сигналы были неправильно поняты.   

Важно  иметь в виду, что от других видов общения переговоры отличает наличие проблемы, которую необходимо решить совмест­ными усилиями. Если этого нет, то общение сводится к дискусси­ям, консультациям, обсуждениям. Здесь мы подходим к послед­ней важнейшей  характеристике переговоров. Она заключается в том, что переговорами по праву можно назвать лишь те из них, которые направлены на совместное решение проблемы. Необходимо особо выделить здесь слово «совместное», поскольку при одно­сторонних шагах стороны также решают проблему или пытаются ее решить, но иным путем, а именно односторонних шагов.  

 Другим существенным моментом  является то, что переговоры ориентированы  на решение проблемы. Французский  дипломат Ж. Камбон заметил, что тот, кто произносит слово «переговоры», хотя бы отчасти подразумевает соглашение. Но это только отчасти, поскольку, вступая в переговоры, участники конфликта еще не при­нимают на себя никаких обязательств относительно их успешного завершения. Начало переговоров не означает, что стороны захотят и в конце концов смогут найти взаимоприемлемое решение.

63.В.Мастенбрук. [Что представляют собой переговоры?]

 

 

<…> Переговоры -  стиль поведения, с  которым мы  встречаемся и  используем сами каждый день. Хотим мы  этого или  нет, понимаем мы это  или нет,  но все мы каждый день участвуем в переговорах.

Осознав  это,  я  не  переставал удивляться тому, как неуклюже и непрофессионально люди  проводят  свои  ежедневные  переговоры.   Ну, например, они:

*  путают переговоры с выигрыванием очков;

*  абсолютно  не обращают  внимание на  психологическую, мораль­ную атмосферу ("давайте займемся делом");

*  игнорируют тот факт, что отношения с окружающими их людьми не что иное, как переговорные отношения;

*  абсолютно  уверены  в  том,  что переговоры провалены  из-за того, что зашли в тупик;

*  путают настойчивость в переговорах с упрямством;

*  абсолютно  не представляют себе свой переговорный стиль и его воздействие на окружающих;

*  не способны распознать как  свои уловки (ходы), так и уловки партнера;

*  рассматривают перерывы в переговорах как проявление слабости…;

*  имеют  слабое представление  о  том,  как  они  смотрятся  со стороны со всеми их жестами и мимикой (невербальным поведени­ем) ;

  рассматривают  совместный  поиск решения проблемы как попытку сдаться и уступить.

Чрезвычайно  интересно  наблюдать  также  за тем, насколько быстро люди учатся на такого сорта  ошибках. <…>

 

<…> Из всего прочитанного, из доступной мне литературы я выбрал четыре точки зрения, которые более или менее способствуют лучшему пониманию переговоров:

а) Переговоры —набор   тактических   приемов. Существует огромное количество  так называемых "делайте"  и "не делайте", все  вместе  они  представляют  из  себя  интересный и полезный материал,  но  с  условием,  что  он (материал) будет систематизирован  и  структурно  оформлен…

б) Переговоры   -   умение,   позволяющее   разрешать  некоторое количество  дилемм  .  Материал  по  этому поводу был разбросан по  всем книгам (…)

в) Переговоры -  процесс,   организованный  во времени.  По этому поводу можно найти массу материалов,  которые, за малым исключением, достаточно полезны.

г) Переговоры - комплекс различных видов деятельности.    Этому взгляду  на  переговоры   посвящена  одна   из классических  статей  (Уолтон  и  Маккерси,19б5), в которой был определен  основной  принцип  переговоров.   Но,  при выделении основных  видов  деятельности  в  процессе  переговоров не было выработано единого критерия,  что сказалось на  типологии видов деятельности в переговорах.

 

Переговоры: ориентаци.

Отношения между переговаривающимися  сторонами  определяются следующими параметрами:

§         стороны в переговорах взаимозависимы;

§         стороны в переговорах представляют различные интересы;

§         между ними нет значительных различий в силе.

 

Как действовать в такой ситуации?  Все меньше контроль свыше,  все более значительны изменения  в структуре власти,  формальной иерархии, полномочиях.  Для  этой  ситуации непригодны  ни модель согласия, ни модель конфликтов. Больше здесь уместна модель так называемой  мягкой конфронтации  или,  если  быть  более  точным,  модель переговоров. Вы можете спросить: "Почему?" Да  потому, что переговоры - это  комбинация двух факторов:  защиты  собственных интересов  с  одной  стороны   и зависимость  от  оппонента  с  другой.  Переговоры занимают серединное положение между  сотрудничеством и  борьбой. Более  того переговоры  - это  самостоятельное,  особое  по  сути  социальное умение, которое не идет ни в какое сравнение ни с сотрудничеством, ни с борьбой.

Сотрудничество  уместно среди людей, имеющих  схожие интересы и цели.  Сотрудничество в этой ситуации абсолютно  объяснимо: прибыль  партнеров  прямо  зависит  от  их желания сообща использовать свои   возможности   -   абсолютно    очевидная   ситуация    сильной взаимозависимости.

Переговоры -  стратегия, необходимая в случае,  когда на карту поставлены  различные,  если не сказать взаимоисключающие друг друга  интересы,  но,  вместе  с  тем, существует определенная степень взаимозависимости двух сторон,  которая позволит прийти к соглашению, выгодному для обеих сторон.  Безусловно, стороны не будут  соглашаться друг с другом, но,  тем не менее, они  бы хотели прийти к  какому-либо соглашению,  т.к.  ни  промедление,  ни  борьба  за  свои  интересы не принесут им пользы.

Со стратегией борьбы мы встретимся наверняка, когда  интересы сторон жестко противопоставлены друг  другу и, одна из  сторон глубоко уверена в  том, что  борьба за  свои интересы  принесет больше  пользы нежели переговоры.   Иногда методы противостояния  используются людьми намеренно: чтобы доказать и показать,  что они - серьезные партнеры  в переговорах.   Вообще,  стратегия  борьбы  имеет  прямое  отношение  к аспекту  сбалансированности  сил  и  оказывает  на  него  значительное влияние:   одна  сторона  пытается  подчинить  себе  другую, используя всякую возможность упрочить свою силовую позицию.

Четких границ между тремя  этими тактиками  нет. Полезнее было  бы рассматривать  их как  единый  бесконечный процесс Чем больше степень взаимозависимости, тем больше   вероятность  использование тактики сотрудничества.  Таблица  2.1  прояснит  различия  между  этими  тремя стратегиями.

Неоднозначность   решений,   принимаемых  в  ходе    переговоров объясняется присутствием  в них  защиты собственных  интересов с одной стороны  и  взаимозависимости  с   другой  стороны.   Очень  часто   в переговорах люди  настолько   сосредоточены  на  защите   собственных интересов, что  не замечают  ничего вокруг.  Это приводит  к тому, что они выбирают  более жесткую  тактику, не  согласующуюся с существующей взаимозависимостью.

 

Таблица 2.1   Тактики, используемые при сотрудничестве, переговорах, борьбе.

 

Сотрудничество	Переговоры	Борьба
Конфликт рассматри­вается   сторонами как общая проблема	Конфликт- столкнове­ние различных, но вза­имозависимых интере­сов	Конфликт - вопрос "победы либо пораже­ния" ,  "на щите или под щитом", "мы или они"
Партнеры формули­руют  свои цели достаточно четко	Партнеры излишне преувеличивают значи­мость своих интересов, но не исключают воз­можности  соглашения.	Партнеры подчерки­вают  превосходство собственных интере­сов
Слабые  места и личные  проблемы обсуждаются от­крыто	Личные проблемы маски­руются либо представ­лены осмотрительно	На личные проблемы вообще не обращают внимания
Вся предоставляемая информация - прав­дива	Представленная инфор­мация не фальсифици­рована, хотя односто­ронняя . Факты полез­ные для одной из сто­рон , приукрашиваются	Охотно распростра­няется ложная информация, если  с  ее помощью можно подчи­нить себе оппонента
Вопросы для обсуж­дения представляются в терминах ре­альных проблем	Вопросы для обсужде­ния формулируются в терминах альтернатив­ных решений	Вопросы несогласия формулируются в тер­минах собственного решения
Рассматриваются все возможные ре­шения, не смотря на их практичес­кие последствия	Иногда при рассмотре­нии того или иного реше­ния одна из сторон идет на принцип с тем, чтобы оказать давление на партнера	Решение одной из сторон рассматриваются ею не только как единственно возможное, но и четко привязанное к высоким принципам
Предложение соб­ственного решения откладывается нас­только, насколько это вообще   воз­можно	Очевидно, что    пред­почтение отдается собственному решению, но границы дозволенного и возможность уступок воспринимаются как должное	Абсолютное и безус­ловное предпочтение отдается собственно­му  решению, которое выражается и навязы­вается всеми возмож­ными методами
Угрозы, внесение неразберихи, ис­пользование оши­бок партнера рас­сматриваются как вредные явления	Умеренное использование тщательно просчитанных угроз, путаницы, уловок	Угрозы, неразбериха, шоковые эффекты и т.д. могут быть использо­ваны в любое время с целью подчинения оп­понента
В обсуждении при­нимают активное участие все заин­тересованные лица	Контакты сторон ограни­чены только несколькими их представителями	Интересы выражаются опосредованно через "заявления"
Используется любая возможность скрыть свой силовой потен­циал и не прибегать к его помощи	Иногда используется си­ла для того, чтобы пов­лиять  на  расстановку сил с целью извлечения преимущества	Обе стороны постоянно используют силу в борьбе, увеличивая взаимозазависмость, отдаляя и изолируя оппонента
Люди пытаются войти в положение оппонен­та, поставить себя на его место	Раздражение используется для того, чтобы разрядить атмосферу напряженности, которая может негативно повлиять на будущее сотрудничество	Обе стороны легко идут на то, чтобы пригласить внешних консультантов для принятия решений
Заинтересованность в проблемах оппонента используется как так­тический прием	Раздражение обычно подавляется либо выражается скрыто, ну например при помощи юмора	Прибегают к помощи третьей стороны лишь в случае абсолютного тупика
Никому нет никакого дела до интересов и проблем другой стороны	Раздражение используется для  нагнетания враждебной напряженной атмосферы, для подавления другой стороны	Консультанты приглашаются в случает, если они оказывают так называемую слепую поддержку

 

И, позже  обнаруживается, что  не предугадав  всех неблагоприятных последствий  взаимного  недоверия,  стороны оказываются  в   ситуации практической невозможности дальнейшего сотрудничества,

С другой стороны, люди иногда слишком поспешно выбирают  стратегию сотрудничества в ситуациях, когда большее внимание необходимо  уделять собственным  интересам  и  позиции.  И,  если, попытки сотрудничать не приносят ожидаемых результатов, они чувствуют, что  их использовали, испытывают неудовлетворенность,  что приводит  к усилению  вероятности перехода к стратегии борьбы и подавления.

Ну  и,  наконец,  удивительно  то,  как охотно люди выбирают своей стратегией   борьбу,   объясняя   свой   выбор    "неконструктивностью поведения" оппонента, оппоненты же поступают так  же - таким  образом мы  получаем  замкнутый круг.  Такого  рода процессы,  когда стороны настолько бестактны по отношению друг к другу, что престижа  ради идут на  конфликт  и  борьбу,  очень  часто  спонтанны  и  не   начинаются намеренно.  Оглянувшись, они вдруг в испуге осознают, что оказались  в ситуации   все   возрастающей   враждебности.   Некоторые  коррективы, вносимые   в   эти   "спонтанные"   процессы,   огромное    количество поведенческих   альтернатив,   без   сомнения,   могут   предотвратить поведенческие  тенденции  в  сторону деструктивных конфликтов.  Очень долго  люди  пренебрегали  переговорными умениями.  Для   того, чтобы извлечь  выгоду из  использования  переговорных моментов, необходимо рассматривать   переговоры  как   вид  деятельности,используемый   в ситуациях  с  определенной   степенью взаимозависимости,  в   которых возможны и конфликты, и сотрудничество. В таких ситуациях, опираясь  и используя  только  тактику  сотрудничества,  мы можем  спровоцировать жестокое сопротивление, очень часто неподдающиеся контролю.

Именно здесь заложен, как мне нравится это называть, парадокс сотрудничества:  если в ситуации столкновения различных интересов кто-то выбирает тактику сотрудничества с присущей ей искренностью и доверием, он фактически увеличивает вероятность атмосферы деструктивной конфликтности!

Есть  масса  примеров,  когда  одна из сторон думает,   что может направить   переговоры  в   русло   согласия   и  дружелюбия,  внося "благородное" предложение  с самого  начала.   А что  произойдет, если оппонент сначала  извлечет выгоду из этого  предложения и лишь затем сядет за  стол переговоров?  Безусловно атмосфера  в переговорах будет крайне напряженной,  потому что  первая сторона  чувствует себя  подло обманутой.    В  такой   ситуации у  переговорщика  вряд   ли   есть альтернатива. Во-первых, у него уже нет иллюзий по поводу того, что  в данной ситуации он еще может что-то выиграть, во-вторых, много  хлопот ему принесут его  клиенты, которые свято  верят в то,  что их интересы будут стоически отстаиваться в процессе переговоров, которые  искренне надеются  на  выгодный  им финал переговоров.  Утверждение, что если одна из сторон выбирает тактику сотрудничества,  то и другая  сторона последует ее примеру - несостоятельно.

Наоборот,  существует   тенденция  рассматривать   здесь   тактику сотрудничества неуместной,  указывающей  на  слабость и мягкость. Она провоцирует   поведение   эксплуатации  и   соперничества,  порождает сопротивление и мстительность.   Таким образом, можно сделать  вывод о деструктивности  тактики  сотрудничества в  ситуации,  когда на карту поставлены противоположные интересы.

Мне кажется, что людям все-таки еще трудно осознать тот факт,  что тактики борьбы и сотрудничества могут быть использованы в  комплексе. Долгое  время мы   мыслили  и действовали   под  влиянием   жесткого разделения между  согласием  и конфликтом.  Тем  не  менее,  я  вижу абсолютно  возможной комбинацию  из  взаимозависимости  и   строгого следования своим  интересам. Можно  даже сказать,  что эта  комбинация придает отношениям  оттенок продуктивного  напряжения и  энергичности. Борьба  и  сотрудничество  являются как бы дополняющими друг  друга элементами.    В  этом   случае  переговоры  можно  представить   как динамическое равновесие между борьбой и сотрудничеством.

Для того, чтобы сбалансировать сотрудничество и борьбу, мы  должны обладать умением  оперировать   некоторым  количеством дилемм.   "Не слишком ли  искренне  я  говорю  о  своем положении или не слишком ли малую информацию я утаиваю?"  "Насколько я  могу доверять оппоненту?" "Не повредит ли атмосфере,  в которой проходят переговоры,  проявление недоверия?" "Должен ли я  быть настолько непреклонен, насколько  этого требует ситуация, либо мне следует быть немного по сговорчивее с  тем, чтобы  увеличить   шанс   компромисса? "Каждый   из   этих    вопросов иллюстрирует  различия  между  тактикой   борьбы  и    сотрудничества по—своему.Иногда  они  представляют  состояние   неопределенности   и сомнений,  иногда  они  открыто  проявляются  в  состоянии   осознания трудности  выбора. Мы либо  чересчур  искренни либо чересчур замкнуты, слишком настойчивы или податливы,  через меры подавляем, либо  слишком покладисты, строго  официальны или  сверх дружелюбны.   Дилеммы  могут рассматриваться как  аспекты   полярности  между  сотрудничеством   и борьбой.Каждая  из  дилемм  представляет  из  себя  искусно  созданное равновесие, с  тем, чтобы либо не  передать либо  не додать.  Строгая дифференциация   методов    борьбы   и    сотрудничества   порождает напряженность и  сомнения. Искушение  находиться на  одном из  полюсов равновесия между борьбой  и сотрудничеством может  быть велико, кому-то может показаться,  что таким  способом можно управлять ситуацией  без труда.

Именно  поэтому опытные  переговорщики  не  любят  иметь  дело с новичками  в  переговорах,  т.к.  в  большинстве случаев просчитать их ходы практически невозможно. Очень  часто, прежде чем сторонами  будут использованы   все   доступные   варианты,   неопытного  переговорщика охватывает эмоциональный взрыв, либо,  абсолютно не  ведая этого,  он загоняет себя в угол.   Этой ситуации очень свойственны такие  мотивы, как "либо все  или ничего", "победа  или проигрыш":причем, эти мотивы рождаются иногда  независимо от  того, осознает  это переговорщик  или нет:   он   просто  настроен   на  "выигрыш  очков",  он   становится подозрительным   и  настороженным,   утаивает   большее    количество информации,чем это требуется на самом деле.

Переговоры  -   способ   аккуратного   и   гибкого  использования нескольких дилемм.  Дилеммы, приведенные  ниже, приемлемы для анализа переговоров  как  комплекса  пяти  видов деятельности (см.примечание в конце главы):

1  Достижение  значительных результатов,  с дифференциацией  затрат  и прибыли,  добиваясь целей, продиктованных вашими интересами.

2 Влияние  на баланс сил между сторонами:  поддержание силового  равновесия либо небольшой  сдвиг  в  сторону, выгодную для одной из сторон.

3  Влияние  на  атмосферу:  поддержание конструктивной ат­мосферы и положительным личностным контактам.

4 Влияние  на клиентов:  укрепление  собственной позиции в соответствии с запросами клиентов, чьи интересы защищаются  в процессе переговоров.

Четыре    эти   вида   деятельности   иллюстрируют    различные основополагающие намерения и имеют  абсолютно разные эффекты. Все  они важны за столом переговоров. В  следующих главах, каждый из них  будет рассмотрен   отдельно.    Каждый  из   четырех  видов   деятельности характеризуется   свойственным  только    ему   соотношением    между сотрудничеством и борьбой.

Наконец, пятый, очень важный вид деятельности:

5  Влияние на процедуры: внедрение процедур,  позволяющих людям быть гибкими вместе с увеличением шансов достичь выгодного комп­ромисса .

Пятый вид деятельности не характеризуется полярностью между борь­бой и  сотрудничеством, ему больше свойственна характеристика в терми­нах поведения развертывания (активности и уклонения) пассивности. <…>

64. Дж.Ниренберг. Взаимовыгодное сотрудничество

Переговоры часто сравнивают с игрой. В лю­бой игре есть определенный набор правил и цен­ностей. Игроки ограничены   в своих действиях: одни вещи  делать можно, а другие — нельзя. Ко­нечно, в некоторых играх присутствует больший, чем в  других, элемент случайности, однако вся­кая игра предполагает наличие правил, регламен­тирующих   поведение игроков и  определяющих, что считать достижением, а что — неудачей. Су­ществуют  четкие указания на возможный  риск и вознаграждение. Однако подобные правила не го­дятся для такого реального жизненного процесса, как переговоры, в ходе которого об опасности уз­наешь  по собственному опыту, а не из инструк­ции. В жизни  участник переговоров лишь  в не­значительной степени контролирует сложный  на­бор переменных величин  и бесчисленных  страте­гий, к которым может прибегнуть противополож­ная сторона. Еще труднее понять систему ценно­стей, лежащую в основе той или иной стратегии. 

Смотреть на переговоры как на игру —  значит вносить в сделку дух соперничества. При таком отношении  каждый  участник добивается исклю­чительно своих  целей, имея в виду, что он, и только он, должен выиграть. Даже если ему уда­стся навязать оппоненту свою игру, он вряд ли одержит  полную  победу. После второй мировой войны  некоторые  японские  бизнесмены  стали требовать от своих служащих, чтобы те осваивали тактику военного дела и применяли ее на произ­водстве. Понимали ли  такие руководители, что сравнение бизнеса с войной — всего лишь мета­фора, а успех на переговорах отнюдь не равнозна­чен  полному  разгрому  противника? Надо   ли удивляться, что сегодняшняя политика японских предпринимателей совершенно иная?  

Целью  переговоров должно быть выработанное сообща СОГЛАШЕНИЕ,     а  не ПОБЕДА   ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ.  У  каждой из  договаривающихся сторон должно создаться впечатление, что она хоть что-нибудь да  выиграла. Даже  если одной  стороне пришлось  пойти  на  изрядные  уступки, общее ощущение  должно быть оптимистическим.

ЗАКРЫТЫЕ  ГАЗЕТЫ

Итак, переговоры —  не игра и  не война. Их целью не должно  быть уничтожение  противника. Игнорировать  это правило —  значит подвергать себя немалому риску. 

Классическим  примером стала «газетная исто­рия», происшедшая  в шестидесятые годы в Нью-Йорке. Глава профсоюза печатников Бертрам Пау­эрс был  известен во всей стране как человек с мертвой хваткой. В результате двух «смертоубий­ственных»  забастовок нью-йоркские  печатники добились  сверх благоприятного контракта.  Они выторговали  не только  повышение   заработной платы, но и запрет на такую выгодную  новинку, как автоматы —  продавцы газет.

 

Печатники стояли  насмерть — и поэтому выт­рали. Однако pедакции газет оказались втиснуты­ми в экономическую смирительную  рубашку. Три ведущие газеты были  вынуждены слиться в одну, а потом (после новой; продолжительной  забастов­ки) и вовсе закрыться, оставив Нью-Йорк с одной вечерней и двумя  утренними газетами, а тысячи газетчиков -  без работы. НОКАУТ   ПРИВЕЛ   К ЛОКАУТУ.   Операция  прошла  успешно, но паци­ент скончался.

 

СОЮЗ ЭГОИЗМОВ

ПЕРЕГОВОРЫ    -  СОВМЕСТНОЕ     ПРЕДПРИЯ­ТИЕ. Если стороны настроены на сотрудничество, есть вероятность, что они добьются  обоюдного выигрыша. Это  не означает равноценную выгоду. Зато шансы  каждого  участника на удовлетворе­ние своих интересов значительно повышаются.  

Не  стоит полностью  исключать  дух состяза­тельности: он способствует интеграции, координи­рует действия отдельных личностей. Одна поло­вина ножниц  —  не режущий  инструмент. Здоро­вое соревнование, позволяющее  каждому  лучше оценить свои деловые качества и средства дости­жения  цели, может рассматриваться как  разно­видность сотрудничества.  

Итак, важнейшим  стимулом  к достижению  со­гласия  является поиск  точек соприкосновения. Франклин  Делано Рузвельт часто повторял: «Луч­шим  символом  здравого смысла для меня всегда был  мост». Стоит, однако, дополнить это выска­зывание словами Роберта Бенчли: «На мой взгляд, самым  трудным  в строительстве моста является начало».  

Будьте всегда готовы направить противополож­ные интересы в русло общих интересов. Стимулом может  послужить понятие об общей  цели, а оно достигается через выявление общих потребностей. Необходимо  ставить во главу угла вопросы, по которым  может быть  найдено взаимоприемлемое решение, а  не зацикливаться на неразрешимых противоречиях. Путешествуя по Западной Герма­нии, королева Елизавета II подчеркнула важность такого подхода, сказав: «За пятьдесят лет  мы только и слышали  о том, что нас разделяет. Да­вайте приложим  усилия и вспомним о том, что у нас общего. Только так можно  надеяться на до­брое взаимопонимание в будущем».  

Для такого подхода к  переговорам как нельзя лучше  подходит французское определение брака как «союза двух эгоизмов». В свое время я пред­ставлял интересы профсоюза  работников теле- и радиоателье Нью-Йорка. На  повестку дня одного собрания был вынесен вопрос о привлечении  но­вых членов и большей заботе о ветеранах. В кон­це концов, проблема свелась к рекламе.   Нам  показалось логичным  привлечь  к этому радио и телевидение. Если на то пошло, мастер­ские по ремонту радиоприемников  и телевизоров для них  —  не такие уж  дальние родственники. Руководители профсоюза  обратились на все стан­ции и каналы. В обмен на бесплатную рекламу в эфире они  обязались всячески пропагандировать эти каналы и станции: например, помещать в сво­их витринах программу  передач. А также —  что имело еще  большее значение — повысить качест­во ремонта. Вдобавок они  пообещали проводить регулярное профилактическое обследование своей территории и сообщать о  плохом приеме теле- и радиосигналов. 

Установка на сотрудничество сулит массу пре­имуществ. Она приводит к более высоким резуль­татам и долговременным  соглашениям. В началь­ной школе  учат, что один плюс один равняется двум, а два минус один —  одному. Многие через всю  жизнь  проносят верность арифметическому принципу. Те, кто идет на переговоры под лозун­гом: «Я выиграл — ты проиграл»,— рассчитывают поведение человека в соответствии с этими про­стыми формулами.  

Дело, однако, в том, что математические форму­лы годятся не на все случаи жизни. Совместные усилия особенно эффективны,  когда люди  обме­ниваются не материальными  ценностями, а идея­ми. Если у нас с вами по  одной идее и мы  де­лимся ими  друг с другом, в результате у каждого становится по две идеи, а в сумме — четыре; при этом никто ничего  не потерял. Вы можете отда­вать всю свою  любовь каждому  из детей, и ни один не почувствует себя обделенным. Подчас, за­ботясь о счастье, безопасности и благополучии других людей,  вы  в  гораздо большей  степени удовлетворяете собственные потребности, а это и есть идеальный результат любых переговоров. 

Как  правило, переговоры, ведущиеся  в духе ожесточенного соперничества, кончаются полной победой  одной  и  унизительной  капитуляцией другой стороны. Такое  «решение» проблемы  не ведет к стабильности. Если у  побежденного не возникло ощущение,  что он хоть что-нибудь да выиграл, он рано или поздно начнет искать спо­соб изменить ситуацию. В отличие от игры пере­говоры не имеют  «конца». Сколько раз мои кли­енты  были убеждены,  что разбили оппонента в пух и прах, и те смирялись с таким исходом! Я всякий раз  стараюсь  втолковать клиентам, что любое «окончательное  и бесповоротное» решение способно обрасти побочными  эффектами  и неис­числимыми  последствиями. 

Даже в том случае, когда моему клиенту удава­лось опровергнуть все аргументы адвоката и бух­галтера другой стороны, односторонняя, вынуж­денная  сделка  оказывалась  нежизнеспособной. Иногда  в  роли нежданного  арбитра  выступает муж   или  жена  побежденного. Супруги  имеют обыкновение  делиться друг с другом перипетия­ми  своих деловых конфликтов и не останавлива­ются  перед заявлением, что договор не является чем-то священным. В других случаях сам неудов­летворенный участник  переговоров или его дове­ренное лицо затевает новую тяжбу с целью пере­смотра неблагоприятного для него контракта. Со­глашение, выгодное только одной стороне, чревато  новым  конфликтом   —  как правило, требую­щим  гораздо больших  затрат времени и сил. Та­кая сделка несет в себе саморазрушительное на­чало. Люди с установкой  на полный  и безогово­рочный  успех нередко удивляются, почему им ничегo не удастся довести до конца. Они затрачивают массу усилий, но удача обходит их стороной: вечно что-нибудь да случается. 

И  неудивительно. В нашей  жизни  не так уж много областей, в которых  можно  преуспеть в одиночку. Кто бы стал разъезжать на автомобиле, если бы не рассчитывал на соблюдение правил другими автомобилистами?

Несколько лет назад один спортсмен-професси­онал с  мировым именем  решил  заключить дого­вор на следующий  год на более выгодных услови­ях. Вот уже несколько  сезонов подряд он пред­принимал  самостоятельные попытки  такого рода, но они  так и не увенчались успехом. Спортсмен был  богат и умен. но застенчив и, по его собст­венному признанию,  не мог тягаться с менедже­ром. Кроме того. у последнего был «козырь в ру­каве»: специальный  пункт  договора, запрещаю­щий  игрокам переходить в другую команду.  

Несомненно, менеджер  платил  игроку меньше, чем тот заслуживал. Спортсмен был до того демо­рализован, что мог общаться  с этим  человеком только в письменной форме. Он заранее видел се­бя побежденным.  

Опытный   агент  посоветовал ему  следующее. Действительно, вышеупомянутый   пункт договора не допускал перехода  игрока в другую команду. Однако  ничто не  могло  помешать ему  уйти из спорта.   Несмотря на  застенчивость, спортсмен обладал большим  обаянием и приятной внешностью. И  не такие, как он, делали карьеру в шоу-бизнесе. Он вступил в переговоры с независимым кинопродюсером. Речь шла о пятилетнем контракте. 

Теперь уже менеджер  встревожился. Болельщи­ки не простят, если из-за него их кумир уйдет из команды:  это  обернется огромными   потерями. Кончилось  тем, что спортсмен выторговал колос­сальную  прибавку. В следующем  сезоне его при­меру последовали остальные игроки. Они выжали из менеджера все, что только смогли.  

Если бы  он раньше  предпочел договариваться, а не давить, то направил бы свои усилия на раз­витие клуба, а не на противодействие справедли­вым  требованиям игроков. Урок  состоит в том, чтобы не жать «до упора», не загонять оппонента в  угол. Как заметил  кто-то из великих, даже мышь, доведенная до  отчаяния, начинает кусать­ся.

        

ДОСТИЖЕНИЕ   ЖИЗНЕННОГО   БАЛАНСА

Переговоры редко протекают  гладко. Я прини­мал участие в тысяче переговоров, и ни одни не были  точной копией  предыдущих. Иногда  моим клиентам  удавалось получить  чуть ли не  весь «пирог» — казалось, все им благоприятствовало. В других случаях я был вынужден вести торг, когда все преимущества были на  другом конце стола. В этой ситуации нужно  постараться выжать из пе­реговоров любые, даже самые ничтожные выгоды.  

В тех случаях, когда мне удавалось урвать для клиента  только крохотный  кусочек «пирога», я утешал  его и утешался сам историей с бароном З.Доннезоном. Барон, бывший русский белогварде­ец, обосновался в Рио-де-Жанейро. Несколько лет назад  я присутствовал на  приеме  в честь его восьмидесятилетия. Незадолго до этого он в оче­редной  раз женился  — на бразильской девушке двадцати с чем-то лет от роду. Все гости-мужчи­ны крутились  вокруг этого прелестного существа, и красавица не оставалась равнодушной. Я пил и разговаривал с бароном; вскоре беседа приняла непринужденный,  дружеский  характер, так что я даже позволил себе задать вопрос: почему он взял в жены  столь юное  существо? Он  положил мне руку на плечо н просто ответил, что в его возра­сте лучше иметь 10% первого сорта, чем 100% от­ходов.  

Начиная переговоры, нужно готовить себя к то­му, чтобы брать и давать. Хотя, конечно, каждый участник зорко следит за оппонентом  и спешит воспользоваться любой оплошностью.  

Здесь будет  уместна  метафора, приведенная Плутархом: «Подобно тому, как пчелы  извлекают мед  из чабреца — самого жесткого  и сухого из растений,— так разумные  люди  извлекают  пре­имущества  и выгоду из  самых неблагоприятных обстоятельств. Мы должны всячески упражняться в этом  умении, уподобившись человеку, который бросил  камень в свою собаку, но попал в мачеху и по зрелом размышлении  воскликнул: 'Не такой уж плохой бросок!'».  

Наблюдать за настоящими  асами переговоров — одно удовольствие! Как правило, они быстро до­стигают согласия, потому что сразу, не тратя вре­мени на обсуждение второстепенных вопросов, пе­реходят к сути. После кратковременного прощу­пывания  каждый   убеждается, что имеет дело с таким  же профессионалом, как он  сам. Решение следует незамедлительно. Большую часть забасто­вок  можно уладить в  ходе одной встречи, но, в силу политических или экономических  причин, с решением  тянут до последнего. Переговоры, как фрукты, должны  созреть. 

Своей элегантной невозмутимостью  профессио­налы напоминают   игроков в покер. Однако это — поверхностное  впечатление. В действительности эти люди  не играют, а приспосабливаются друг к другу. Они признают необходимость поисков то­чек соприкосновения и избегают ловушек, связан­ных  с лозунгом «Победа любой ценой!» Каждый старается уже на ранней стадии довести до сведе­ния  оппонента максимальные уступки, на кото­рые он может пойти, и свои минимальные ожида­ния. Это делается не прямо, а косвенно, тонко, при  помощи намеков и «оговорок». Такое умение достигается многими  годами практики  и  даст этим виртуозам шанс  найти взаимовыгодное ре­шение.  

Деятельность Организации  Объединенных  На­ций  ежедневно дает массу примеров такого рода. В то же время  необходимо помнить, что оконча­тельное решение не входит в компетенцию  этих людей. Они  выступают как представители своих правительств и  лишены   права самостоятельно принимать решения  по глобальным мировым воп­росам. Обстоятельства вынуждают их выступать в роли дипломатов —  посредников с ограниченны­ми полномочиями.

 

КОГДА  СИТУАЦИЯ   ВЫХОДИТ ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ

Когда противник начинает  уступать, возникает соблазн «дожать». Но это дополнительное давле­ние  может сыграть  роль последней соломинки, сломавшей хребет верблюда.  

Одно из первых умений, которые следует усво­ить участникам переговоров, это умение вовремя остановиться. Переговоры, как алкоголь, не под­чиняются  простым   математическим   формулам. Одна-единственная рюмка   «на посошок»  может стать роковой. Есть некая критическая отметка, за которой ситуация  как при  ядерном распаде, становится неуправляемой.  

Поэтому участник переговоров не должен руко­водствоваться принципом «еще чуть-чуть»: нужно своевременно  почувствовать  близость опасной черты  и  остановиться  КАЖДЫЙ     УЧАСТНИК. ПЕРЕГОВОРОВ    ДОЛЖЕН   ВЫЙТИ   ИЗ-ЗА  СТОЛА В  КАКОЙ-ТО    MEPЕ   УДОВЛЕТВОРЕННЫМ.      А это невозможно, если один чувствует  себя  раздавленным.

Придерживаться  этого  принципа   невероятно трудно. В пылу спора так легко увлечься!  

Однажды   меня  нанял  последний   обитатель предназначенного  на  снос  административного здания. Владелец планировал  возвести на месте этой четырехэтажной постройки  небоскреб. Моей задачей, кроме защиты интересов клиента, было выработать взаимоприемлемое решение.  

Владелец понимал: чтобы выселить  моего кли­ента, придется раскошелиться. Для него  вопрос сводился к  тому, чтобы  заплатить как  можно меньше  (на мой взгляд, это было ошибкой. Ниже будет показано, как важно бывает вести перегово­ры  через посредника, обладающего ограниченны­ми  полномочиями и  способного создать атмосфе­ру доверия).  

—    Сколько  вы хотите?— спросил владелец зда­ния.  

 — Прошу  прощения,—  ответил я,— не мы про­даем, а вы покупаете. 

Это поставило его в положение инициатора пе­реговоров. Хорошо. Мы оба согласились: у моего клиента сильная позиция. Его право аренды рас­пространялось еще на  два года, а владельцу не­движимости  не терпелось приступить к осуществ­лению  своего замысла.  

Поначалу он  выразил готовность покрыть рас­ходы  на переезд и разницу в арендной плате. Я отказался продолжать обсуждение, пока он не на­зовет конкретную сумму.  

Походив немного вокруг да около, владелец не­движимости  предложил 25 тысяч долларов. Я ска­зал, что о подобных пустяках  не может быть и речи.

Его следующим  шагом  была  оттяжка. Но  она работала против  него, так как  моего клиента вполне  устраивало прежнее  положение   вещей. Тогда хозяин дома прислал ко мне своего адвока­та. Я сказал: переговоры продолжатся в том слу­чае, если будет названа — хотя бы приблизитель­но —  та сумма, которую я держал в уме. И услы­шал: «Пятьдесят тысяч».— «Не подходит».  

Цена пошла вверх. Сам я ни разу не назвал ни­каких цифр  —  вплоть до последней стадии пере­говоров. Однако выполнил кое-какую «домашнюю работу», а именно —  прикинул, сколько хозяин заплатил за этот дом, во что ему выльются про­стой и выплаты по закладным. По моим расчетам, убытки должны  были  составить четверть миллио­на долларов. Понимая, что это — спекуляция, и не собираясь жать до упора, я вдвое урезал эту сумму. Адвокат  владельца был  вынужден  при­нять  мои условия и  согласиться на 125 тысяч. Эта сумма, как мне  представлялось, устраивала всех.  

Тем не менее меня ожидал  сюрприз. Когда ад­вокаты противоположной  стороны привезли  чек, один из них, самый молодой, доверительно сказал мне:

—    Еще  пять долларов —  и в дом врезалась бы стрела башенного крана.  

Действительно, на участке уже работал башен­ный  кран, которому ничего не стоило «случайно» разрушить всю  постройку. В этом случае моему клиенту не досталось бы ни цента.  

Отметим следующие  моменты.  Адвокат  проти­воположной   стороны сделал  не самую   умную вещь, сказав мне об этом, но я почувствовал: он говорил искренне. (Как правило, по  окончании переговоров проигравшая сторона поступает про­тивоположным  образом — дает понять, что, если бы  вы были  понастойчивее, могли бы  выгадать гораздо больше).  

Мой клиент  был весьма уязвим. Если бы я от­давал себе отчет в том, как близко подошел к роковой черте, я удовлетворился бы меньшей сум­мой. Вот как важно  тщательно взвешивать опас­ность!  

Посредники  экстракласса встречаются  не на каждом  шагу. Сами по себе переговоры являются надежным   инструментом  постижения  человече­ской психологии  и в качестве такового требуют обучения и практики. А чтобы показать, насколь­ко мы  все далеки от совершенства, приведем ци­тату из книги Фреда Чарльза Айкла «Как страны договариваются между  собой»: «Согласно учебни­кам  XVII —  XVIII  веков, идеальный дипломат должен  обладать острым умом — и безграничным терпением; умалчивать —  но не лгать; вызывать доверие — но не верить; быть скромным — но ре­шительным;   очаровывать —  но не  поддаваться очарованию; иметь много денег и красивую жену, но не поддаваться на соблазны в виде богатства и женщин».  

Успешным   переговорам не сопутствуют особые эффекты. Ни  тебе скандальных судебных процес­сов, ни  войн. Обе  заинтересованные  стороны чувствуют, что они  кое-что выгадали. Даже ес­ли одной  из них пришлось  пойти на серьезные уступки, обе стороны  испытывают   общее ощу­щение  обоюдного выигрыша.   Подытожим  сказанное.

 

ПЕРЕГОВОРЫ   -  СОВМЕСТНОЕ   ПРЕДПРИЯ­ТИЕ. 

            НУЖНО   ИСКАТЬ   ТОЧКИ  СОПРИКОСНОВЕ­НИЯ.  

ПЕРЕГОВОРЫ  -  НЕ ИГРА, А  ВАЖНАЯ   ОБ­ЛАСТЬ  ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ  ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. 

 В РЕЗУЛЬТАТЕ   УСПЕШНЫХ    ПЕРЕГОВОРОВ КАЖДЫЙ   ЧТО-НИБУДЬ  ДА  ВЫИГРЫВАЕТ. 

 

Вот основные позиции, с которых мы будем рассматривать радости и сложности эффективных переговоров.

Глава 23. Подготовка к переговорам

65. В.Мастенбрук. Подготовка к переговорам

При подготовке к переговорам необходимо уделить внимание следующим пяти аспектам: содержанию переговоров,атмосфере, силовой баланс , кли­енты и процедуры.

Вообще говоря ,на подготовительном этапе можно выделить три ступени:

1  Диагноз: сбор и обмен информацией по содержанию, атмосфере,  си­ловому балансу и клиентам.

2  Цель: определение желаемых результатов.

3                Процедуры: тактическая и стратегическая подготовка. Наиболее важ­ные элементы:

* работа с альтернативами с тем, чтобы придерживаться принципа гибкости;

* создание тактического плана вступительных действий;

* создание генерального стратегического плана.

 Есть небольшая разница в том,  каким образом и на что тратят время, предназначенное для подготовки,  опытные переговорники и их  неопытные коллеги. Опытные переговорники уделяют больше времени на диагностиро­вание и меньше - целям;  им необходимо больше времени  для  разработки альтернатив и меньше на тактические вопросы. По существу, два этих ас­пекта  слабо отличаются друг от друга,  если рассматривать их в общем, стратегическом смысле.  В таблице  10.1  будут представлены различия в распределении подготовительного времени переговорниками. Наверное, са­мое примечательное несоответствие - различия в количестве времени, от­веденном на  работу с альтернативами: опытные переговорники тратят на это в три раза больше времени, чем новички.

Таблица 10.1 Распределение времени,  отведенного на  подго­товку, опытными и неопытными переговорниками.

 

Источник: Дюпон, 1982, стр. 62

Различия в  распределении времени будут тем более очевидны, если мы сравним затраченное обоими переговорниками время на определение целей: опытные переговорники  расходуют отведенное  им время на развитие аль­тернатив,  тогда как их неопытные собратья расходуют его на прояснение целей и результатов, вдаваясь, подчас, в ненужные тонкости. Разница во времени, затраченном на вопросы тактики,  объясняется тем, что опытные переговорники ограничиваются выработкой арсенала вступительных ходов; в последующем, он полагается целиком на свои способности в импровизации: "Вам никогда не удастся точно предугадать, как будут развиваться собы­тия; ...?"  Неопытные же переговорники стараются найти выход из слож­ных ситуаций в переговорах до того, как они в них попали, так, "на вся­кий случай".

КОНТРОЛЬНЫЙ ЛИСТ

Контрольный лист используется с целью занесения в него информации о различных аспектах подготовительной фазы. Но назначение этого листа не должно восприниматься вами буквально:  его цель - помочь переговорнику быстро зафиксировать пункты, которые необходимо  запомнить.  Этот лист поможет ему не забыть о хорошем ходе, который пришел к нему в голову, и который он может использовать в дальнейшем.

Диагноз

Содержание:

* Достаточно ли хорошо мы осведомлены о вопросах, предлагаемых к обсуждению?

* Есть ли у нас соответствующие документы и досье?

* Знакомы ли мы с историей вопроса?

* Провели ли мы достаточно цельную экспертизу по специальным воп­росам?

* Что представляют собой наши интересы и цели; цели и интересы на­ших оппонентов?

* Имеют ли отношение к переговорам определенные утверждения/прин­ципы/ политические заявления? Какие из них наши, какие их?

Атмосфера:

* Какого рода атмосфера ожидается за столом переговоров?

* Важны ли в будущем хорошие отношения?

* Способны ли мы оценить наше воздействие на атмосферу?

* С какими людьми мы  будем иметь дело?   Каков их переговорный стиль, их "подоплека", в чем они заинтересованы лично?

* Можем ли мы отделять интересы от индивидуумов? Силовой баланс:

* Какие можно выделить слабые и сильные  места у  обеих сторон?

* В чем мы зависим от оппонента,  в чем зависит  от  нас он?

* Если соглашение не достигнуто, как это отразится на обеих сто­ронах?

* Есть ли у нас / у них в распоряжении альтернативы?

* Следует  ли ждать манипуляций либо всякого рода "силовых игр"?

* Какими полномочиями обладает оппонент?

Клиенты:

* Насколько сильна позиция наших оппонентов по отношению к клиен­там? Насколько сильна наша?

* Где лежат первоначальные интересы оппонента?

* Какого рода полномочиями наделяют нас клиенты?

* Чье мнение из представителей клиентов  можно  назвать решающим?

* Что мы можем уступить оппоненту,что будет стоить мало нам и по­может ему подняться в глазах его клиентов (и наоборот)?

* Пытаются ли клиенты постоянно вмешиваться в ход переговоров,ли­бо они наблюдают за ними со стороны?

* Насколько нам  им нужно "пускать пыль в глаза" нашим клиентам?

Цели

* Каких результатов мы хотим добиться? Чего хотят наши оппоненты?

* Чем мы будем удовлетворены меньше всего?

* Возможно и нужно ли установить разделительную черту между сог­лашением, которое едва ли можно достичь  и соглашением, которое вообще нам недоступно? См. таблицу 10.1

Таблица 10.1   Цели в переговорах

Процедуры

С тем,  чтобы увеличить степень гибкости в переговорах,  необходимо использовать весь тактический и стратегический арсенал. Следующие пунк­ты могут в этом помочь. Прежде всего они полезны в  самом начале пере­говоров.  После того, когда контрольный лист уже не помогает и вы  все еще хотите придерживаться принципа  гибкости:  вы должны перейти к им­провизациям,  попросить отсрочки,  либо сделать перерыв, если возникли сложности.

Работа с альтернативами:

* В  какой мере использовали мы личные контакты с оппонентом для обмена идеями, информацией?

* Насколько искренни мы в самом начале переговоров? Связываем ли мы себя сразу обещанием, либо сначала информируем оппонентов о насущных интересах?

* Достаточно ли хорошо мы знаем наших оппонентов, либо нам необ­ходимо "высветить" их,  задавая вопросы, давая  им возможность высказаться,  выказывая  заинтересованность, выдерживая паузу, подавая ему пример?

* Каким образом мы выстраиваем нашу линию  аргументации? Есть ли у  нас готовая версия, проясняющая наши интересы?

* Выражены ли результаты,  которых мы хотим добиться, в несколь­ких альтернативах?   Преуспели ли мы в создании некоторого ко­личества альтернатив?

* Пытаемся ли мы увеличить гибкость за столом переговоров, гото­вя себя к таки процедурам, как:

. мозговой штурм, совместное обсуждение, создание пробных пред­ложений ;

. подведение итогов, переучет;

. созыв неформальной исследовательской группы;

. перерывы;

. предотвращение споров по поводу: "кто прав";

. представление возможности пробному предложению лечь  на стол

переговоров?

 

ТАКТИЧЕСКИЙ ПЛАН ВСТУПИТЕЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ

Тактики, относящиеся к содержанию переговоров, были упомянуты в пре­дыдущем разделе. В этом разделе мы обсудим тактические шаги, относящие­ся к атмосфере, расстановке сил и клиентам.

Атмосфера

* Удобно ли работать в данном месте переговоров и с данным режи­мом?

* Насколько личной видится нам атмосфера? Пункты, заслуживающие внимания:

. Должно ли поведение, одежда быть официальными либо более дем­ократичными?

. Как обращаться к оппоненту: только по имени (без отчества)?

. Что нужно предпринять,  чтобы лучше узнать друг друга до пе­реговоров, добавить в отношения доверительности?

. Будет ли возможным  неформальное  общение во время перерывов для кофе?

. Будете ли вы обедать вместе?

. Будут  ли  за столом переговоров члены делегаций сидеть бес­порядочно, либо они будут сидеть по  разным сторонам стола?

. На вступительной фазе будет ли особое внимание уделяться об­мену позитивным опытом,  продолжительности отношений и т.д.?

. Можно ли исключить либо заменить тех членов делегаций, кото­рые любят вступать в полемику?

 

Силовой баланс

* Как поступить с  ожидаемыми манипуляциями и другими "силовыми уловками"?

* На каком этапе они почувствуют,что "зря тратят свои силы"? Хо­тим ли мы этого?

* Будем ли мы работать с председательствующим? Клиенты

* Удастся ли нам влиять на клиентов так, чтобы держать их подаль­ше от переговоров?

. Достаточно ли "изолировано" место проведения переговоров?

. Достаточно ли времени для подготовительных встреч с клиента­ми?

. Помогут ли обе стороны друг другу не потерять  авторитета?

. Доставят ли обе стороны друг другу моменты "драмы", которые отражены в протоколе?

.Пожертвует ли одна сторона 20  процентов  для  того, чтобы другая выиграла 80 по некоторым позициям?

СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПЛАН

Существует 4 основных стратегических понятия, которые могут быть по­лезны на подготовительной стадии:

* детальное планирование действий/примерное  планирование дейст­вий;

* фазы переговоров;

* переговорные стили;

* разделение ролей среди членов делегации.

Детальное планирование  \ примерное планирование:   стратегическим инструментом для увеличения  возможностей  маневра и импровизации  в большей степени является обдумывание примерных действий в переговорах, детальная их разработка.  Сравнить  детальное и примерное планирование действий поможет таблица 10.2.

Фазы: второе основное понятие, позволяющее предвидеть стратегические ходы - фазы переговоров:

 * первоначальный выбор позиции;

* фаза развертывания;

* тупик и завершение.

Действия должны быть адаптированы к фазам. Если этого  не делается, переговорники усложняют себе жизнь.  Например, слишком долго держа при себе информацию о выбранной позиции,  либо внося компромиссное предло­жение слишком рано.

Таблица 10.2 Детальное планирование/примерное планирование

 

Детальное планирование действий: одно направление в переговорах, жесткость	Примерное  планирование действий: несколько направлений на переговорах в зависимости от реакции оппонента, гибкость
Мы начинаем со слов… А затем мы поднимаем вопрос…	Мы начинаем со слов… Если они поднимут вопрос…
Мы все время повторяем…	Затем мы подчеркиваем, что…
И только после того, как они соглашаются… …мы поднимаем вопрос …	Но если они опять повторяют, что…
Мы склоняем их к мысли, что …	Тогда мы…
И т.д.	И т.д.

Переговорные стили: наш переговорный стиль постоянно дополняется те­ми моментами, которые по нашему мнению необходимы. Ну, например, хотим ли мы быть

* открыто враждебными?

* уступчивыми и дружелюбными?

* уклоняющимися, пассивными?

* склонными к развертыванию?

Распределение ролей среди членов делегации:  если делегация состоит более чем из одного человека, необходимо заранее распределить роли сре­ди ее членов. Важными в этом аспекте являются следующие моменты:

* Будет ли у нас только один выступающий?

* Если нет, как разделить задания?

* Если так, где мы должны его поддержать или дополнить?

* Развивайте различия в стилях.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Контрольный лист состоит из нескольких пунктов. Смысл заключается в том, чтобы все было просто.  Например: быстро просмотрите контрольный лист с тем,  чтобы выбрать четыре пункта,  необходимых вам. Под каждым из них напишите несколько терминов, кратко выражающих вашу мысль. Затем, постарайтесь продумать альтернативы, по крайней мере, на несколько ша­гов вперед.  В остальном полагайтесь на свои  способности импровизиро­вать; при необходимости,  предложите  сделать перерыв и подумайте над тем, что вы еще можете сделать.

У переговорников,  обычно,  мало времени для подготовки. Если время лимитировано, следующие советы могут вам помочь:

*назначьте  руководителя делегации для  общего  руководства и контроля; после того, как он выслушивает всех членов делегации, он урегулирует вопросы;

*ограничьте себя созданием  вступительной речи,  где вы кое-что скажете о своих интересах, дальше - действуйте по обстановке.

 Если времени у вас практически нет, если вы хотите,  либо вам необ­ходимо  сейчас   же  прийти к какому-то соглашению:

*внесите как можно более выгодное вам предложение, которое вы в силах отстоять;

*потом торгуйтесь до тех пор, пока не достигнете разумного компромисса.

66. Дж.Ниренберг. Подготовка к переговорам

Подготовка, так же как сами переговоры,— постоянный, непрекращающийся процесс. Перего­воры не кончаются с подписанием контракта. Любая информация на интересующую вас тему должна быть сохранена и использована в буду­щем. Если вам предстоит не позднее чем через месяц сесть за стол переговоров — как лучше все­го готовиться к этой встрече лицом к лицу с оп­понентом? Как прогнозировать его стратегию и тактику, чтобы принять ответные меры? Ответ труден, однако его суть выражается в простом, знакомом со школьных лет выражении: нужно делать уроки.

Бывают ситуации, в которых выполнение до­машнего задания играет первостепенную роль. Переговоры — одна из них. Чтобы достичь желае­мого, необходима тщательная, как долгосрочная, так и краткосрочная (непосредственно перед тем, как сесть за стол переговоров) подготовка. Кро­потливая работа по подготовке к переговорам в последние годы несколько упростилась благодаря компьютерной программе «Искусство вести пере­говоры». Это экспертная система, предназначен­ная для того, чтобы сделать из обычного компе­тентного посредника аса переговоров. Она не только представляет элементы непосредственной подготовки, рассматриваемые в этой главе, но и побуждает взглянуть на эти элементы с точки зрения  оппонента,  преобразуя  любительский взгляд ни переговоры как на поединок аргументов и контраргументов в отношение к перегово­рам как к процессу.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ЗАДАЧ

Задачи могут быть самыми разными. Тем не ме­нее их можно свести к удовлетворению одного или нескольких интересов участников. Примене­ние на переговорах теории потребностей поможет вам точнее проанализировать позицию и сильные стороны противника. Жесткая постановка цели чаще всего ведет к провалу. Задачи лучше форму­лировать гибко, чтобы в случае чего можно было подкорректировать требования. Попробуйте отно­ситься к условиям переговоров как к ветру. Даже очень крепкое дерево качается на ветру. Если, за­пуская воздушный змей, учитывать силу ветра, змей поднимется выше. Летчики, которым выпало впервые летать на сверхзвуковых самолетах, стол­кнулись с таким явлением: в момент преодоления звукового барьера стрелки приборов отклонялись назад и все приходилось делать в обратном по­рядке. Слишком сильное давление на оппонента может возыметь обратный эффект. Яркий пример — война во Вьетнаме.

 

ОДИН ИЛИ КОМАНДА?

Тщательность подготовки, а также число и ква­лификация людей, из которых формируется ко­манда, зависят от степени важности переговоров, их сложности и сроков. В большинстве случаев участнику переговоров не обойтись без посторонней помощи. Будет ли это один помощник или команда, зависит от того, какие конкретно навы­ки и человеческие и деловые качества потребуют­ся в ходе переговоров. Создавая команду, привле­кайте людей, способных к слаженной работе во имя достижения общей цели. Доведите до их со­знания смысл сказанного известным американ­ским просветителем Ральфом Эмерсоном: «Гребца на многовесельном судне не хвалят за оригиналь­ность манеры».

Иногда возникает необходимость включить в команду несколько человек для связей с обще­ственностью. Это в первую очередь относится к сфере политики. Например, если администрация включит в свою команду двадцать агентов по связям с общественностью, профсоюзу может по­надобиться столько же или больше человек для выполнения тех же функций. Существует по меньшей мере две точки зрения на ввод в коман­ду людей, которые не занимаются ничем, кроме общественных отношений. Согласно одной, это влечет за собой дополнительные трудности, кото­рыми может воспользоваться противоположная сторона. Оппонент может посеять рознь между членами вашей команды, всего лишь побуждая каждого высказываться по каждой возникающей проблеме. Если какой-нибудь член команды не способен подчинить свои амбиции общим интере­сам, можно только удивляться, как скоро перего­воры пойдут наперекосяк. Другая точка зрения заключается в том, что если у вашего оппонента большая команда, полезно обеспечить баланс один к одному. Тем не менее, если члены вашей команды не имеют определенных обязанностей, велика вероятность того, что они будут брать слово, только чтобы выпустить эмоциональный пар — блеснуть красноречием. Поэтому рискован­но иметь в составе команды человека без опреде­ленных обязанностей. Поставьте перед каждым конкретную задачу. Пусть будет как в баскетболе, когда каждый игрок «опекает» игрока из коман­ды соперников. Пусть все члены команды внима­тельно слушают, наблюдают и докладывают на совещаниях о действиях членов противоположной команды. Таким образом, все они станут «дейст­вующими лицами».

Если же договаривающаяся сторона представле­на одним человеком, это даст вам следующие преимущества:

1. Оппонент не имеет возможности адресовать вопросы самым слабым участникам вашей коман­ды.

2. Вся ответственность лежит на одном челове­ке.

3. Оппоненту не удается ослабить ваши пози­ции за счет разногласий между членами вашей команды.

4. Можно без проволочек, на месте, принимать решения: например, стоит ли идти на уступки или принимать «жертву» со стороны противника.

С другой стороны, команда лучше потому, что:

1) в нее входят люди, сведущие в разных вопро­сах; снижается вероятность ошибок;

2) обеспечивается обмен мнениями; появляется возможность заранее планировать свои действия;

3) команда создаст более сильную оппозицию противной стороне. Опытный лидер может вы­ставлять членов своей команды в качестве пред­лога для получения уступок или оправдания «не­возможности» идти на уступки: «Я должен счи­таться с мнением партнера».

Решать, поручить ли переговоры команде или одному лицу, необходимо в каждом случае конк­ретно. Обстоятельства, условия и методы работы — вот основные факторы, которые определят ва­ше решение и выбор лидера. В любом случае ко­манда или один посредник должны быть уверены в полной поддержке и получать помощь в орга­низационных вопросах. Ответственность руководства включает постановку целей и задач и предо­ставление всей необходимой информации. Руко­водство должно регулярно разъяснять своим представителям смысл их деятельности и своевре­менно вносить коррективы. Это не значит, что глава администрации обязан лично возглавить переговоры,— как раз наоборот. Его задача — со­здать организационную структуру для обеспече­ния обратной связи. Переговоры могут проходить без постоянных консультаций с высшим должно­стным лицом, однако его присутствие, гарантия организационной и моральной поддержки созда­ют у переговорщика ощущение, что ему доверяют.

Лидер должен уметь с максимальной пользой использовать знания и компетенцию каждого из участников; знать, в каких случаях привлечь того или иного специалиста; организовать поиск ин­формации и находить с людьми общий язык. Эф­фективную работу команды на переговорах мож­но уподобить взаимодействию нападающих и за­щитников в футболе. Пусть каждая группа ведет свою часть переговоров, действуя в сфере своей компетенции, а затем ее сменяет другая. К при­меру, первая команда договаривается о ценах, а следующая — о политике компании. Прежде чем приступить к переговорам, необходимо обеспечить умение членов команды понимать больше, чем го­ворится — заранее договорившись, как подать друг другу знак, например, если участник коман­ды говорит лишнее. Пусть кто-то выступит в ро­ли наблюдателя: со стороны виднее. В качестве сигнала может служить, например, предложение конфет или жевательной резинки.

 

ПРЕДМЕТ СПОРА И ПОЗИЦИИ СТОРОН

Любая информация, относительно которой нет согласия, может стать предметом переговоров. Та­ким образом, предмет переговоров — это нечто воспринимаемое одной стороной положительно, а другой — отрицательно. Он должен носить прак­тический характер, так как трудно прийти к об­щему мнению о чем-то отвлеченном. В этом слу­чае люди склонны подменять обсуждение осужде­нием; взаимные обвинения сами легко становятся предметом спора. Но оценки, как правило, обус­ловлены ситуацией: например, одна и та же цена в одном случае покажется слишком высокой, а в другом — низкой. Поэтому разумнее будет расчле­нить понятие цены на элементы стоимости, а за­тем попытаться определить, относительно каких элементов можно проверить, насколько они ре­альны, и нельзя ли их урезать.

Так же бессмысленны вопросы, обусловленные эмоциональной реакцией; их можно пускать в ход только в тех случаях, когда желателен эмо­циональный эффект, например: «По-вашему, это не наглость — запрашивать такую сумму?» Такие вопросы не требуют ответа и не должны стано­виться предметом рассмотрения.

Важно помнить, что в центре переговоров дол­жны стоять проблемы, а не наши пожелания или требования: они — всего лишь один из возмож­ных ответов на вопрос. Существуют и другие.

Возможно, в ходе переговоров нам захочется — или придется — изменить свою позицию. В этом случае можно воспользоваться одним из следую­щих предлогов: приглашение посредника, измене­ния в позиции другой стороны или новая инфор­мация.

Если противоположная сторона занимает жест­кую позицию или устанавливает недостижимый «потолок», можно проигнорировать ее предложе­ние или сделать вид, что не поняли. Другой воз­можный образ действий — свести все к шутке. Юмор часто выполняет на переговорах спаситель­ную функцию. Был случай, когда после выработ­ки приемлемого соглашения между руководством профсоюза и администрацией осталась еще одна, крайне трудная задача: убедить в его правомерно­сти членов профсоюза. Покидая комнату совеща­ний, профсоюзный деятель заявил, что либо добь­ется одобрения контракта, либо умрет за общее дело. На следующий день он явился на встречу весь в бинтах; одно плечо было густо вымазано кетчупом. Все стало ясно без слов. Без этой коме­дии вряд ли удалось бы избежать забастовки, а так все только посмеялись. Переговоры продол­жились; стороны пошли на уступки и заключили более мягкое соглашение.

Говорят, высказанная позиция должна не толь­ко выражать, но и скрывать наши взгляды; в хо­де переговоров обе стороны вносят в свои перво­начальные  позиции  существенные  поправки. Иногда этого можно добиться при помощи подхо­дящих к случаю цитат и ссылок на прецеденты — так сказать, предоставить противоположной стороне «информацию к размышлению».

Предметом рассмотрения может стать любой частный вопрос. Как правило, переговоры охваты­вают множество проблем различного масштаба. Подчас решение более крупных проблем автома­тически решает и более мелкие. По мере поступ­ления новых фактов могут измениться точки зре­ния и позиции договаривающихся сторон. По­средник-профессионал всегда готов к такой по­следовательности событий: предположения — факты — предмет спора — позиции сторон — ре­шение. Если вам хочется повлиять на решение оппонента, начните с уровня предположений. Подробнее мы поговорим об этом в главе 5 — о предположениях.

 

НА ЧЬЕМ ПОЛЕ?

Где лучше проводить переговоры — в своем офисе, дома или на территории оппонента? Каж­дый из этих вариантов имеет свои преимущества.

И всякий раз нужно решать конкретно — в каж­дом отдельном случае. Если встреча происходит на вашей территории, плюсы таковы:

1) всегда можно посоветоваться с партнерами или лицом, поручившим вам вести переговоры, и is случае возникновения чего-либо непредвиден­ного заручиться одобрением и поддержкой;

2) оппонент не имеет возможности по собствен­ной инициативе свернуть переговоры и уйти, что было бы нетрудно, находись он на своей террито­рии;

3) вы можете заниматься и другими делами, а также окружены всеми удобствами;

4) психологическое преимущество — на вашей стороне: оппонент пришел к вам, а не вы к нему;

5) это экономит деньги и время на дорогу. А вот преимущества «игры на чужом поле»:

1) вы можете сосредоточиться исключительно на переговорах, тогда как «в родных стенах» слишком многое отвлекает;

2) можно придержать информацию, сославшись на то, что у вас се нет с собой;

3) существует возможность перешагнуть «через голову» оппонента и обратиться непосредственно к его шефу;

4) бремя организационных вопросов ложится на оппонента.

Если ни тот, ни другой варианты не подходят, можно встретиться на нейтральной территории.

 

ПОДГОТОВКА И ОТКРЫТИЕ

Уважение к оппоненту выражается в том, что происходит с момента приглашения до его (или ее) приезда. Помогли ли вы ему (ей) благополуч­но добраться? Забронировали номер в гостинице? Хорошо ли оборудовали помещение перед нача­лом первого раунда? Располагает ли обстановка к продуктивной работе? Создав все необходимые условия и удобства, вы подчеркнете важность пере­говоров. Необходимо выделить достаточно време­ни и исключить все, что может отвлечь внимание.

Очень важна практическая сторона: освещение, тона, сиденья. Некоторые до сих пор считают ме­сто в торце стола «главным» и будут вниматель­нее слушать человека, занимающего это место. Однажды я представлял администрацию на пере­говорах с профсоюзом. После церемонии представ­ления мне предложили занять место напротив за столом. Когда же я сел по «их» сторону стола, члены профсоюзной команды как-то странно на меня посмотрели. Тем не менее вскоре после на­чала переговоров представители профсоюза забы­ли, что я представляю администрацию, и стали прислушиваться к моим предложениям так же внимательно, как к доводам членов своей коман­ды. Это очень помогло мне добиться желаемого результата.

Важными элементами располагающей к успеш­ным переговорам обстановки являются телефон­ный аппарат для связи с «внешним миром», про­сторная комната, кондиционер воздуха, дымоуловитель, удобные стулья (однако не настолько, чтобы участники начали клевать носом; впрочем, неудобные сиденья могут вызвать желание скорее свернуть переговоры), закуски и напитки в любое время. Иногда может пригодиться свободная ком­ната для дополнительных консультаций.

Внимание: если переговоры проходят дома у оп­понента, а вы остановились в гостинице, не стоит недооценивать  возможность  противоположной стороны справиться, на какой срок вы заброниро­вали номер, и таким образом узнать вашу точку зрения на продолжительность переговоров.

Далее следует позаботиться о следующих вещах:

1) определить, где и с чего начать (выработать повестку);

2) разграничить важные и несущественные воп­росы;

3) уточнить ваши минимальную и максималь­ную позиции, а также

4) максимальную позицию оппонента;

5) определить линию поведения и конкретные задачи.

 

Определив относительную силу позиций, каж­дая из сторон уточнит свои требования и поста­новку задач. Задачи должны быть основаны на возможно более полном понимании общих усло­вий и привязаны к конкретной ситуации и конк­ретному вопросу. Не следует полагаться на давле­ние и прочие силовые приемы.

ПОВЕСТКА

Повестка переговоров может быть предложена любой из сторон, или выработана общими усили­ями, или каждая сторона готовит две повестки:

общую и развернутую — «для домашнего употреб­ления». Иногда полезно заставить оппонента при­нять вашу повестку: это позволит вам овладеть инициативой. Ваша повестка содержит ваши фор­мулировки важнейших вопросов и, следовательно, незаметно подталкивает оппонента к принятию ваших выводов. Не стоит, однако, забывать, что при этом вы заранее открываете свои намерения и даете оппоненту возможность подготовиться к отпору. Опять же, вы не слышите контрдоводов другой стороны. Таким образом, повестка имеет большое стратегическое и тактическое значение и способна выступать в роли обоюдоострого ору­жия.

Не превращайте повестку в документ, носящий спорный, неконтролируемый характер. История знала множество переговоров, когда отпечатанная типографским шрифтом повестка — ни дать ни взять проект контракта, или договора об аренде, или соглашения между профсоюзом и админист­рацией — связала их участников по рукам и по ногам. Вместо готовых решений повестка должна содержать перечень вопросов, по которым необхо­димо определиться. Они могут располагаться по принципу убывающей важности. Это позволит не растрачивать энергию на пустяки, а посвятить как можно больше времени главным вопросам. А можно, наоборот, начать с «легких» вопросов, по которым вы готовы пойти на уступки, чтобы в дальнейшем добиться от оппонента встречных ус­тупок в чем-то более важном. Конечно, существу­ет опасность того, что оппонент воспримет ваши уступки как прецедент и настроится на продол­жение в том же духе. Вместе с тем решение мел­ких проблем создает атмосферу согласия и до­брой воли. Если сразу выложить предмет ваших главных забот, противная сторона может начать оттягивать обсуждение, запутывая вас мелкими вопросами, либо выдвинет свой крупный воп­рос.

Разные люди смотрят на это по-разному. Одни вместо того, чтобы делить проблемы на главные и второстепенные, выдвигают пакет условий или пунктов, по которым надеются договориться. По­сле чего просят уступок по более спорным вопро­сам. Другие разбивают вопросы на требующие и не требующие дополнительных финансовых за­трат и начинают с тех, что не связаны с деньга­ми. Запомните афоризм: ПЛОХ ТОТ ПЛАН, КО­ТОРЫЙ НЕЛЬЗЯ ИЗМЕНИТЬ.

НАЧАЛО ПЕРЕГОВОРОВ

Относительно того, как открыть и вести пере­говоры, не существует строгих правил, однако по­пробуем предложить возможные варианты. Неко­торые опытные переговорщики рекомендуют на­чать с разговора на посторонние темы, может быть, даже разрядить атмосферу при помощи анекдота. Другие предпочитают сразу обозначить некоторые общие принципы переговоров: напом­нить, что каждый участник должен что-либо вы­играть; пообещать проявить объективный подход, внимательное отношение и рассмотрение всех альтернатив и предложений. Вы можете также попробовать убедить оппонента, что ему выгодно иметь дело именно с вами.

КАРТЫ НА СТОЛ

В какой момент следует открыть свои мини­мальные требования? Это будет зависеть от оппо­нента. Гораздо лучше иметь дело с опытным про­тивником, чем с новичком. Если у противника не хватает опыта, а вы сразу обозначаете свои наме­рения, он может оказаться не в состоянии это оценить. Можно попробовать просветить его отно­сительно всех имеющихся возможностей, но суще­ствует опасность, что он вам не поверит. Не стоит рано открывать карты, если оппонент стремится продемонстрировать кому-либо (например, боссу), как хорошо и жестко он ведет переговоры. Если слишком рано открыться. он сочтет это чрезмер­ной заинтересованностью. Лучше дать оппоненту почувствовать, что ему пришлось изрядно потру­диться, чтобы вырвать у вас уступку. Ни профсо­юз, ни администрация не пойдут на риск и не примут первое же предложение противоположной стороны. Изредка попадается умный, знающий и самостоятельный партнер по переговорам, кото­рый не обязан ни перед кем отчитываться за каждый свой шаг. В этом случае можно поставить свои минимальные условия уже на старте. Но да­же в этом случае сформулируйте задачу не пря­мо, а косвенно. Если ваш оппонент — незауряд­ная личность, совместная работа доставит вам удовольствие и вы добьетесь удовлетворения ва­ших основных интересов.

 

МАКСИМАЛЬНЫЕ ТРЕБОВАНИЯ ОППОНЕНТА

Иногда приходится иметь дело с оппонентом заявляющим настолько абсурдные претензии, что с вашей стороны будет мудро воздержаться от любых контрпредложений в надежде, что в ходе переговоров его позиция изменится. Иногда, если вы чувствуете, что противник зарвался, бывает полезно выдвинуть такое же несуразное предло­жение и таким образом восстановить равновесие. Пусть знает, что пока он будет настаивать на своих смехотворных требованиях, вы будете отве­чать тем же. Например, если профсоюз потребует перехода на четырехдневную рабочую неделю. предложите отменить все оплачиваемые отпуска и выходные.

 

ПОВЕДЕНИЕ И ЗАДАЧИ

Прежде чем перейти к особенностям поведения оппонента, поговорим о стиле работы вашей соб­ственной команды. Можно ли сказать, что когда все идет гладко, лидер лично принимает реше­ния, а в трудные моменты начинает искать, с кем бы разделить ответственность? Что члены коман­ды, хотя и принадлежат к одной организации, от­казываются от сотрудничества? Что они усматри­вают в творческом подходе проявление нелояль­ности? Что они придерживаются так называемого закона Мэрфи: «Если неприятность может слу­читься, она непременно случается»? Или что им свойствен ложный патриотизм: «Что придумано не мной, то плохо»?

Все это — типичные варианты поведения в тех случаях, когда в организации неважно обстоит дело с общением. В любом коллективе — большом или маленьком — для успешной работы необхо­димо согласие. Бытует мнение: в маленьком кол­лективе труднее добиться согласия, зато легче работать, а в большом — легче добиться согласия, но труднее работать.

Не стоит рассчитывать на одну лишь компетен­цию участников вашей команды. Один из важ­нейших элементов — слаженное взаимодействие. Старайтесь не противопоставлять интеллект и эмоции — смотрите на них как на две составляю­щие одного процесса. Возможно, эмоции — это интеллект, действующий на более глубоком уров­не. Многие бизнесмены считают, что ведут себя исключительно рационально, тогда как на самом деле именно их демонстративное бесстрастие рождает у других отрицательные эмоции, ставя согласие под угрозу. Ориентируйтесь не на логи­ческие рассуждения оппонента, а на установку — продукт ума и эмоций. Поведение, направленное на эскалацию эмоционального возбуждения, дол­жно быть исключено: это верный путь к пораже­нию. Можно быть нелогичным, но не до такой степени, чтобы оппонент решил, что вы безна­дежны.

Если оппонент вопреки логике настаивает на том, чтобы начать с такого-то вопроса, попробуй­те отвлечь его внимание: например, переведите разговор на приятную для него тему, даже если она не имеет первостепенного значения. Выберите что-нибудь, не связанное с дополнительными рас­ходами, но чего хотят босс, члены профсоюза или высшие должностные лица в его компании. После такого отвлекающего маневра оппонент, скорее всего, перестанет цепляться за абсурдные требова­ния.

В отношениях с другими людьми нужно ста­раться крепить взаимное доверие. Уважительная атмосфера стимулирует здоровую состязатель­ность и способствует выработке взаимоприемлемо­го решения.

В бытность свою преподавателем колледжа на Гавайях Грегори Бейтсон расспросил молодую японку о разных принятых между японцами способах выказать уважение. Ему потребовался це­лый час, чтобы записать нес знаки внимания, ко­торые дочь оказывает отцу: придерживает для не­го дверь и тому подобное. Напоследок девушка отпустила такую реплику: «Но вообще-то мы у се­бя в Японии не особенно чтим отцов». Бсйтсон опешил. Он не мог понять, зачем нужен ритуал, если нет уважения. «Дело в том,— объяснила его собеседница,— что мы практикуемся на случай, если придется выказать кому-либо уважение».

Людям, способным создать в коллективе атмосфе­ру взаимопомощи, успех на переговорах обеспе­чен. Пускайте в ход все доступные вам ресурсы! <…>

РАБОТА НА ДОМ

Важная стадия краткосрочной, или непосредст­венной подготовки к переговорам — сбор инфор­мации, или расследование. Оно должно быть объ­ективным — не в смысле достоверности свиде­тельств, а в смысле вашего отношения к ним. Бо­гатый запас разнообразных сведений может при­годиться на переговорах.

Рекомендуется как можно больше знать о лю­дях, с которыми вы собираетесь вступить в пере­говоры. Перед тем, как отправиться в Вену на первую встречу с Хрущевым, президент Кеннеди задался целью ознакомиться с текстами всех его речей и публичных заявлений. Он изучал также и другие материалы — вплоть до любимых блюд на завтрак и музыкальных пристрастий. Вряд ли стоит всякий раз вести столь скрупулезный по­иск, но в то время важность государственной за­дачи сделала его совершенно необходимым.

В наши дни постоянно растущая потребность в информации вызывает пристальный интерес к та­ким нововведениям, как «Национальный Центр Данных» — гигантский компьютерный «банк досье», куда поступают для обработки разрознен­ные сведения обо всех американцах и откуда мо­жет черпать информацию всякий, кто в ней нуж­дается.

Многим отвратительна сама идея, но ради ус­пешного завершения переговоров его участник иногда бывает вынужден совать нос в чужие де­ла. Конечно, методы должны быть законными и соответствовать требованиям этики; нужно думать о возможных последствиях. <…>

 

НОВЕЙШИЕ МЕТОДЫ

В дополнение к традиционным методам подго­товки к переговорам, таким как выполнение до­машнего задания и тщательное ознакомление с правилами игры, существуют другие, лишь недав­но вошедшие в обиход. Среди них — записанная на дискетах первая компьютерная экспертная си­стема «Генератор идей». Основанная на навыках мышления, описанных мною в книге «Искусство творческого мышления», она сочетает возможно­сти компьютеров с возможностями человеческого ума. Дополнительные методы включают приемы «групповой игры» (психодрама и социодрама), «мозговой атаки» и совещания. На первый взгляд все эти методы могут показаться далекими от пе­реговорного процесса. Они придуманы психологами и рекламной братией. Тем не менее их созда­вали для РЕШЕНИЯ ПРОБЛЕМ, а разве не этим вам предстоит заниматься на переговорах? Вам нужно знать, что скажет оппонент, какое предло­жение выдвинет в обмен на ваше, что предпримет — словом, каков будет ход его мыслей. Групповой подход давно доказал свою полезность в качестве высокоэффективного способа получить ответы на все эти вопросы. Групповая терапия и групповые методы решения проблем основаны на обратной связи. Обсуждение проблемы в группе часто ока­зывается более эффективным, чем индивидуаль­ное обдумывание.

Метод, называемый мозговой атакой, далеко ушел от первоначальной идеи простого совеща­ния. Он чрезвычайно прост. Предположим, нужно придумать название для нового товара или ло­зунг для политической кампании. Обычно в та­ких случаях созывали специалистов, чтобы услы­шать их мнения, на основании которых выраба­тывалось решение. Во время же мозговой атаки собирается группа людей, один из которых — секретарь. Проблема формулируется максимально четко и ясно. Дальше начинается дискуссия. Каждый высказывает все, что взбредет на ум. Ни­кто не пытается как-то подправить или оценить эти высказывания, но секретарь фиксирует на бу­маге каждое слово, каким бы нелепым оно ни ка­залось. Полная запись кладется на стол высшего должностного лица для оценки.

Что стоит за этим групповым методом и почему он даст результаты? Считается, что мыслительная активность в группе становится заразительной. Идеи множатся и отскакивают друг от друга, как шарик в пинг-понге. Непринужденная обстановка и сильнейшие стимулы группового мышления рождают ощущение безопасности и снимают внутренние запреты. Под влиянием группы уско­ряется индивидуальное мышление; рождается множество свежих, оригинальных идей, результаты значительно превосходят итоги простого сове­щания.

Групповая психотерапия, автором который был Фрейд, со времени се зарождения претерпела су­щественные изменения и усовершенствования. Дж.Л.Морено расширил круг ее применения. Он организовывал группы, которые ставили что-то вроде импровизированной пьесы — «психодрамы». Психиатры прибегают к психодраме, чтобы выявить скрытые чувства, отношения, напряжение и эмо­ции. «Актеры» время от времени меняются роля­ми.

Этот метод даст прекрасные результаты при обучении искусству вести переговоры, так как по­зволяет устроить что-то вроде генеральной репе­тиции. Вы можете сначала играть «себя», а потом — своего консультанта. А возможно, вам захочет­ся выступить в роли оппонента или его советни­ка. В самом деле, когда позволяют обстоятельства, весьма полезно играть обе эти роли. Это помогает ярче и отчетливее, чем при простом обсуждении, представить, что вас ждет на предстоящих пере­говорах. Такой метод — выбор роли и ее исполне­ние с группой единомышленников — дает воз­можность экспериментировать, не рискуя потер­петь унизительное поражение; позволяет сфокуси­ровать внимание на важных моментах, которые вы упустили из виду или которым не придали значения; дает возможность партнерам более полно и свободно взаимодействовать между собой. В полиции метод разыгрывания ролей в группе применяется, когда нужно восстановить картину преступления. <…>

Существует важное различие между «игровой» встречей и обычным совещанием. Во время мозго­вой атаки вместе собираются люди со специаль­ной подготовкой в определенной области, с раз­ными взглядами и опытом. Их свободное, ничем не ограниченное участие в дискуссии может со­служить хорошую службу руководителю группы в выборе решения. А на совещание приглашают не обязательно специалистов или людей с опытом. Совещание может быть созвано с целью всесто­роннего обсуждения и получения дополнительной информации. В отличие от игры, успешная работа совещания во многом зависит от руководителя. Цель совещания — обмен мнениями, а такой об­мен может быть направлен в любом из трех на­правлений: вверх — на решение проблемы; вниз — на инструктаж участников; и горизонтально — на координацию и сотрудничество. Если совеща­ние носит открытый характер свободного обмена информацией, оно способно принести большую пользу. С некоторыми проблемами лучше справ­ляться при помощи игры; зато другие эффектив­нее решаются на совещании (хотя нам нетрудно понять, что имел в виду помощник секретаря по связям с общественностью при ООН Таварес Дсса,  говоря: «Хотите, чтобы дело было сделано,— пору­чите его одному человеку; хотите завалить дело — поручите его комиссии».

Групповое импровизированное представление способствует успешному самоанализу. Проверка собственных мотивов нередко дает ключ к воз­можной точке зрения оппонента. Вы спрашиваете себя: чего конкретно я жду от предстоящих пере­говоров? Продуманный ответ на этот вопрос по­могает четче представить приемлемые решения основных проблем и рассмотреть возможные ком­промиссы. Конечно, этот ответ не стоит абсолю­тизировать, но он существенно повышает ваши шансы на успех.

Глава 24. Собственно переговорный процесс и его фазы. Технология и психология ведения переговоров

67. М.М. Лебедева. «Кирпичики» переговорного процесса.

И вот вы оказались лицом к лицу с партнером. Что де­лать после традиционных слов приветствия? Начинать "с ме­ста в карьер" или подождать выкладывать "карты"? И вообще из  чего, из  каких элементов  строится взаимодействие участников  переговоров? Как бы ни были  важны  другие стадии переговорного процесса, непосредственное их ведение является сердцевиной. Собственно переговоры начинаются с того момента, когда стороны садятся за стол переговоров. Именно   здесь "разворачиваются события", реализуется то, что было подготовлено заранее.   

 С началом этого взаимодействия участники переговоров как бы приступают к имеющей  свои правила "игре", в которой взять назад ранее сделанный ход или "переходить" зано­во невозможно. В этом смысле переговоры можно сравнить с шахматной  игрой, где в отличие от решения шахматных за­дач и этюдов нельзя "зачеркнуть" неверный ход. Раз "ход" сделан, ситуация уже изменилась и новые действия будут уже  в новой ситуации. При этом необходимо учитывать то, как партнер воспринял предпринятые вами шаги, как оценил их, что в этой связи собирается делать.    

Довольно образно описаны все эти специфические осо­бенности непосредственного взаимодействия на переговорах в книге Ан. Ковалева "Азбука дипломатии": "... А сегодня за­втра снова заседания, снова беседы и встречи. На них надо занять позицию, высказать соответствующие соображения. Придется  выступать по ходу заседания, без составленного за­ранее текста. Просто надо будет попросить слово у председа­тельствующего, нажать  на зеленую кнопку и высказать в микрофон   мнение делегации: согласие, полусогласие, ого­ворки, сомнения, возражения. Разумеется, сделать это сле­дует  аргументирование, корректно. А эти высказывания синхронно  переводятся на остальные рабочие языки. Их слу­шают  другие делегации, на них отвечают. И снова надо ... находить   дополнительные   аргументы  и   обоснования, парировать заявления оппонентов, вносить предложения" [52].

Для того чтобы ориентироваться в этой сложной ситуации, необходимо хорошо понимать, что из себя представля­ет процесс взаимодействия при ведении переговоров: из  каких этапов он состоит, какие предполагает тактические  приемы, как они соотносятся с функциями ведения перегово­ров и способами решения проблем. Еще раз проводя аналогию с шахматной игрой, скажем, что для ведения перего­воров необходимо знать, какими фигурами мы располагаем и  каковы правила их передвижения. Все это и составляет технологию ведения переговоров.    

Рассматривая непосредственно процесс ведения перего­воров, многие   исследователи отмечали, что  они  в  зависимости от задач, которые решают их участники, могут  быть разбиты на несколько этапов. Даже в тех случаях, ког­да партнеры совершенно искренне стремятся найти совмест­ное решение обсуждаемой проблемы, на пути к конечному  результату им надо пройти эти этапы. В противном случае  существует опасность либо завершить переговоры неудач­ным решением, либо вообще упустить возможность выйти на  договоренность.

В самом  общем виде можно говорить о трех основных  этапах переговоров:

взаимное уточнение интересов, точек зрения, концепций ' и позиций участников;

их  обсуждение (выдвижение аргументов в поддержку  своих взглядов, предложений, их обоснование);

согласование позиций и выработка договоренностей.   

 Прежде  чем стороны приступят к выработке договорен­ностей, им необходимо выяснить точки зрения друг друга и  обсудить их. Не надо торопиться сразу решить проблему на  переговорах. Как бы хорошо ни были подготовлены перего­воры, практически всегда какие-то вопросы остаются не сов­ сем ясными. Каково мнение партнера относительно возмож­ных  подходов к решению проблемы? Почему он предлагает  именно такое решение? Какие  интересы здесь могут быть  реализованы? Эти и другие вопросы предстоит решить на на­чальной (первой) стадии переговоров. Не случайно известный  канадский исследователь Дж.Унхем во многих работах рассматривает переговоры как процесс снятия  информационной  неопределенности за счет постепенного  уяснения партнёрами позиций  друг  друга. Особенно  интенсивно процесс идет в начале переговоров, поэтому данный этап, по определению Дж.Уинхема является исследовательским. Именно   здесь наиболее полно реализуется одна из функций  переговоров —  информационно-коммуникативная. Если она является центральной функцией данных  переговоров, то на этом этапе они могут и за­ кончиться (хотя скорее по существу в этом случае речь мо­жет идти скорее о консультациях, чем о переговорах в пол­ ном смысле этого слова). 

  Большое (если не главное) значение имеет на первом  этапе выработка общего языка с партнером по переговорам.   Обсуждая вопросы, необходимо убедиться, что под одними и  теми же терминами стороны понимают одинаковые занятия.  Речь идет не только и не столько о возможном плохом пере­ воде на иностранный язык определенных терминов (хотя и  этого нельзя исключить, поэтому целесообразно с пере­водчиком заранее обсудить основную терминологию). Говоря  даже  на одном языке, стороны могут вкладывать разный  смысл в одни и те же понятия.    

 Не стоит бояться тратить слишком много времени на вы­яснение взглядов друг друга. Эти затраты окупятся впос­ледствии. Ведь может произойти так, что стороны, дого­ворившись,  в дальнейшем будут  по-разному трактовать  достигнутые соглашения и им так и не удастся выработать  взаимоприемлемое  решение. При ведении переговоров на  двух  языках порой разногласия возникают по какому-то  одному   пункту.  В этом   случае используется такой  специфический  прием, как признание адекватными двух  разнящихся  лингвистических вариантов текста, устраива­ющих   в "своем" варианте каждую из сторон. Естественно,  что границы этой "лингвистической гибкости" имеют свои  пределы. Каждое такое разночтение специально оговарива­ется. И все же описанный метод является скорее исклю­чением, чем правилом.  

В практике ведения переговоров этап уточнения позиций  проявляется также и в изложении сторонами своих взглядов и необходимых разъяснении. Когда вносить предложения за  столом переговоров? Это тот вопрос, с которым сталкивается,  пожалуй, любой участник переговоров. В самом общем виде  рекомендацию  можно сформулировать следующим образом:  не стоит спешить с внесением предложений, пока стороны не  убедились, что достаточно хорошо понимают точки зрения  друг друга, но и затягивать с их внесением тоже не следует.  Это может  привести к потере темпа, снижению заинтересо­ванности в переговорах, усталости их участников. Как толь­ко участники переговоров видят, что информация начинает  "вращаться" по кругу, необходимо вносить новые, свежие  идеи, предложения.     

Предложения выполняют и функцию дальнейшего уточ­нения  позиций. Внося предложения, стороны тем самым  определяют  свои приоритеты, свое понимание возможных  путей  решения проблемы.  Конечно, предложения могут вноситься и на более поздних стадиях ведения переговоров, но тогда они выполняют иные функции. Например, комп­ромиссные предложения могут быть направлены на согласо­вание позиций участников.  

 На некоторых переговорах, особенно если они ведутся в рамках постоянно возобновляющихся, состоящих из ряда отдельных форумов, на первом этапе могут возникать вопро­сы выполнения достигнутых ранее договоренностей. В этом случае стороны также имеют дело с уточнением позиций и снятием неопределенности  в трактовках, интерпретации предыдущих соглашений.  

Второй этап —  этап обсуждения  (аргументации) на­правлен, как правило, на то, чтобы максимально реализо­вать собственную позицию. Он приобретает особое значение, если стороны ориентируются на решение проблем путем тор­га или   используют  переговоры, например,  в  пропа­гандистских целях. В этих случаях обсуждение позиций занимает основное место при ведении переговоров. Нередко при обсуждении разгораются бурные и долгие дебаты, кото­рые вдруг сменяются "глухой порой", характеризующейся тем, что естественное течение переговоров приостанавлива­ется, "партнеры демонстрируют не заинтересованность в де­ловых встречах, протокольных контактах, расползаются тре­вожные  слухи о возможности откладывания или разрыве переговоров" . В случае успешного преодоления "глухой поры" переговорный процесс вновь возвращается в нормаль­ное русло, стороны обычно переходят к третьему этапу пере­говоров. 

Существуют  ли какие-либо приемы, облегчающие прео­доление этой "глухой поры"? Да, существуют. Иногда пользу приносит перерыв в работе, чтобы у участников переговоров была возможность поискать альтернативные решения, посо­вещаться "в своих командах", а порой и просто отдохнуть. Продуктивными  могут оказаться и неофициальные встречи или консультации. Следует отметить, что их роль на перего­ворах очень велика. Ведь высказывания, замечания, возра­жения на них в меньшей степени обязывают, а значит, сто­роны не связаны жесткими рамками и могут прорабатывать различные варианты, имея большую свободу действий, чем на официальных   встречах. От них  потом можно  легче отойти, чем от официальных заявлений и обещаний, поэто­му в силу необязательности они не могут заменить решения, вырабатываемые  на  самих  переговорах. Неофициальные встречи лишь помогают в поиске вариантов решений. В этой связи важно  иметь в  виду, что взаимодействие должно строиться так, чтобы было разумное сочетание того и друго­го. Если же переговоры явно заходят в тупик, можно прибег­нуть к помощи посредника.   

При  обсуждении позиций особое значение приобретает аргументация.  Она  может  использоваться для жесткого отстаивания своих позиций. В то же время аргументация   нужна и для того, чтобы показать партнеру, на что сторона   не может пойти и почему. В этом случае этап обсуждения   является логическим продолжением уточнения позиций. Пу­тем выдвижения аргументов в ходе дискуссии, высказывания   оценок предложений партнеров стороны показывают, что, по   их мнению, не может войти в заключительный документ, с   чем  они принципиально  не согласны и почему или, напротив, что может быть предметом дальнейшего обсуждения.     

Аргументы участников переговоров направлены в основ­ном на то, чтобы обосновать собственную позицию или воз­  разить партнеру. Американский ученый Р.Аксельрод[53] , проа­нализировав стенограммы реальных международных перего­воров, показал, что стороны в ходе дискуссии пытаются дать   скорее  развернутую аргументацию в пользу собственной   позиции, чем искать слабые места у партнеров. Заметим,   однако, что возможен и вариант, когда стороны обрушиваются с критикой на позиции партнера. Особенно это характерно   для переговоров, ведущихся в пропагандистских целях.     

 В целом, если стороны стремятся выйти на решение   проблемы  путем переговоров, основным результатом этапа   аргументации должно  быть определение рамок возможной   договоренности. Тем самым переговоры вступают в третий   этап —  согласования позиций. Причем  в зависимости от   обсуждаемых проблем под этим может пониматься и какая-  то компромиссная концепция (вариант решения проблемы),   и просто круг вопросов из числа поднимавшихся в ходе пере­  говоров, которые могут войти в предполагаемый итоговый   документ.       Это еще не само соглашение, а только его самые общие   контуры. В широко  известной книге американских авторов   И.В.Зартмана и М.Р.Бермана "Участник переговоров"[54] пред­лагаются две фазы  согласования позиций: сначала общей   формулы,  затем деталей. Данную точку зрения разделяют   многие  исследователи, а также практические работники, ко­торые, как правило, под выработкой общей формулы подра­зумевают  определение   рамок соглашения, а  под  де­тализацией — редактирование текста, которое связано с выработкой окончательного варианта итогового документа. Та­ кой подход целесообразен в большинстве случаев, особенно при  достаточно сложных, многоплановых переговорах. Он сокра­щает общее время, необходимое для достижения договоренно­стей, позволяет более четко спланировать обсуждение. При  этом сначала при выработке общей формулы соглашения, а за­ тем при ее детализации стороны проходят все три этапа: уточнение позиций, их обсуждение и согласование. 

Разумеется, выделенные этапы не следуют строго друг за  другом. Уточняя позиции, стороны могут согласовывать сра­зу ряд вопросов или отстаивать свою точку зрения (возмож­но, образовав для этого специальные рабочие органы — экс­пертные  группы), а в конце переговоров вновь перейти к  уточнению отдельных элементов своих позиций. Однако в  целом последовательность в решении указанных задач долж­на сохраняться. Ее несоблюдение может вести к значительному затягиванию переговоров, а то и их срыву.

В зависимости от целей, функций и типологии перегово­ров тот или иной этап может быть практически свернут, а  другой, напротив, занимать центральное место. Например,  если стороны используют переговоры преимущественно в качестве пропагандистской трибуны, на передний план может  выходить этап обсуждения позиции. До серьезного согласо­вания текста итогового документа дело вряд ли дойдет. В  случае же если главная задача переговоров — выяснение точек зрения партнеров, ведущее место будет занимать первый  этап —   уточнение позиций. Этап согласования позиций  здесь также будет coкращен , но уже по дргуой причине.  В  итоговом документе стороны могут лишь указать области,  представляющие взаимный интерес.    

 Процесс ведения переговоров предполагает использо­вание определенных способов подачи позиций на каждом из  этапов. Эти способы вытекают из логики соотношения инте­ресов сторон. Поэтому   под этим  углом зрения  вновь  обратимся к анализу интересов. 

 (…) Именно этот факт с теоретической точки зрения  делает неправомерным подход к переговорам как к игре с ну­ левой суммой, предполагающей, что выигрыш одной из сто­рон  равен проигрышу  другой. В этом случае один  вид  взаимодействия —  со смешанными интересами — подменя­ется другим видом взаимодействия — с чисто конфликтными  интересами. В результате "в проигрыше" оказываются оба  участника переговоров, так как общие интересы оказывают­ся нереализованными.

В процессе переговоров стороны редко воспринимают аб­солютно точно объективную ситуацию. Ведя  переговоры,  каждый  участник  сознательно или  бессознательно ак­центирует внимание на тех проблемах, которые он считает  необходимым поднять в первую очередь, и в то же время мо­жет умалчивать о других. Выдвигая свои предложения, аргу­ментируя их, стороны соответствующим образом представ­ляют свою позицию, стремясь при этом повлиять на партне­ров, на их оценку возможных исходов переговоров. Из соотношения интересов и их восприятия сторонами следуют и соответствующие действия участников переговоров — способы  подачи позиции. Ведя переговоры, их участники могут указывать либо на то, что их объединяет, либо на то, что является различным.  Кроме  того, члены  каждой  делегации  информируют  партнеров по тем или иным вопросам собст­венной позиции, тем самым открывая ее, в то время как дру­гая часть позиций по ряду соображений является закрытой.  Итак, выделяются четыре основных способа подачи позиции,  которые могут быть использованы участниками переговоров  при их ведении: открытие позиции; закрытие позиции; под­черкивание общности в позициях; подчеркивание различий  в позициях.

Использование способа подачи позиции на конкретном этапе будет представлять собой тактический шаг. В каждом  выступлении участников  переговоров может содержаться  как один способ подачи позиции, так и все четыре. Соответ­ственно и выступление может состоять из одного или не­ скольких тактических  шагов. Если  в выступлении де­кларируется собственная позиция без сравнивания ее с  позицией партнера, то такое действие целесообразно расс­матривать как открытие позиции, хотя в нем (выступлении)  может и не содержаться новой для партнера информации.  Смысл подобного рода действий заключается в дополнитель­ной фиксации собственной позиции. Если участник перего­воров проводит сравнение двух или более позиций, то в  зависимости от того, что подчеркивается в выступлении, это  может оцениваться либо как подчеркивание общности, либо  как подчеркивание различий. <…>

Порой у участников, особенно у тех, кто впервые садится за стол переговоров, возникает вопрос: какие способы подачи позиции лучше всего использовать? В этой связи важно под­черкнуть, что  сама  логика ситуации  на  переговорах (наличие общности и различий в позициях, а также извест­ных  и неизвестных компонентов в  позициях партнеров) предполагает использование всех четырех способов подачи позиции, а следовательно, речь может идти лишь об их пропорциональном соотношении. Очевидно, что определить некое "универсальное" соотношение указанных способов не­возможно, так как каждый раз в зависимости от конкретного соотношения позиций, целей сторон, конкретной ситуации, приведшей стороны за стол переговоров, эта пропорция бу­дет иной. Да и то, как открывается позиция или подчеркива­ются различия, может принципиально отличаться и иметь различный смысл.   

Можно привести немало примеров, когда необоснованно использовался тот или иной способ (особенно это относится к закрытию позиции и подчеркиванию различий), что мешало переговорам в  целом.  Советский  дипломат А.А.Обухов вспоминает переговоры по ОСВ-1, когца нагнеталось столько секретности вокруг всего этого, что случались казусы. Доста­точно сказать, что нашим дипломатам не разрешалось долгое время обсуждать некоторые стратегические и военные темы, хотя сама логика переговоров часто просто непреодолимо за­трагивала эти сферы. Что это означало с точки зрения способов подачи позиции? Позиция вынужденно подавалась как крайне закрытая, что мешало нормальному ходу ведения переговоров.    

Дисбаланс в способах подачи позиции может привести даже к тому, что переговоры превратятся совсем в другой вид деятельности. Однажды с такой ситуацией я столкнулась, проводя занятия со студентами по технологии ведения пере­говоров. Ситуация была такова. В игре участвовали три че­ловека, представлявшие три  партии под условными  на­званиями "А", "В" и партия "С". По условиям игры им необ­ходимо  было договориться о создании трехсторонней ко­алиции. Вот каким было начало этих переговоров:    

А: У меня вопрос к партии "В". Согласна ли партия "В" на вхождение в коалицию без участия "С"? (Еще раз подчерк­нем, что партия "С" присутствует за столом переговоров.)   

В: Это было бы нежелательным. 

А: Каковы ваши условия для вхождения в коалицию без участия партии "С"?   

В: Таких условий еще не выработано, потому что мы во­обще за вступление партии "С" в коалицию.   

А: Если "С" войдет в коалицию, согласны ли вы, что лидером будет партия "А"?    

В: Пожалуй, да.   

Далее переговоры продолжались в том же духе: один из участников лишь задавал вопросы, ничего при этом не сооб­щая о своей позиции, а другой на них отвечал. Таким обра­зом, первый участник переговоров, представлявший партию "А", использовал способ косвенного открытия собственной позиции. При этом он не давал развернутой информации о ней, поскольку по его вопросам партнеры могли судить о том, что его интересует. Второй же участник игры (партия "С") полностью закрыл свою позицию, не произнеся ни слова. И наконец, партия "В" использовала только способ пря­мого открытия своей позиции. Поведение всех студентов на  переговорах является ошибочным. Из  четырех способов  подачи позиции они выбрали два, резко нарушив тем самым  балансное соотношение способов и превратив переговоры в  совсем иной вид взаимодействия.    

Несмотря на то что возможно использование всех спосо­бов подачи позиции на каждом из этапов, следует иметь в  виду, что если ставятся такие цели, как достижение догово­ренностей, создание благоприятной атмосферы на перегово­рах, формирование  позитивного общественного мнения,  репутации и т.п., то начинать переговоры (этап уточнения  позиций) целесообразно с наиболее интенсивного использо­вания  способов  открытия  позиции  и  подчеркивания  общности. В противном случае можно значительно обострить  ситуацию,   а  это  в  дальнейшем   затруднит  поиск  взаимоприемлемых  решений, усилит разногласия, создаст  неблагоприятную атмосферу как на переговорах, так, возможно, и вокруг них.

В  целом же следует иметь в виду, что подчеркивание  общности и открытие позиции характерны для выбора способа решения проблемы путём ёе совместного анализа с партнером. В свою очередь при торге напротив, значительно ча­ще   используются  такие способы,  как  подчеркивание  различий и закрытие позиций.    

Приведенная  выше  таблица этапов и способов подачи  позиции  может использоваться для научного анализа про­цесса ведения переговоров, слежения за их ходом в целях скорейшего  обнаружения  малейших  изменений  в  этом процессе, которые могут быть индикаторами подвижек  в  позициях,  смены переговорной тактики или  концепции,  появления  важных вне переговорных Факторов, изменяющих  соотношение сил, и т.п. На  переговорах всегда можно  (отметить моменты, являющиеся  критическими, поворот­ными.   Обычно  это делается  участниками  переговоров  интуитивно,  на  основе большого  практического опыта  участия  в переговорах. Например, А.А.Громыко следующим  образом  описывает ситуацию, которая сложилась на Потс­дамской  конференции в 1945 г. после 21 июля: "Президент   США   Трумэн, получив подробный отчет о ядерных испы­таниях, стал более активно вступать в споры со Сталиным,   чаще возражать ему по тем вопросам, которые до этого не   вызывали особых сомнений"[55].     

Применение  методики регистрации тактических шагов   позволяет более точно определить такие поворотные моменты, в том числе и в тех случаях, когда на интуитивной основе это сделать оказывается сложно. Разумеется, нет необ­ходимости на каждых переговорах использовать сложные ме­тодики слежения за их ходом. Чаще всего это не будет оправда­но. Подобную диагностическую работу имеет смысл проводить на крупных переговорах, затрагивающих одновременно мно­жество аспектов проблемы и предполагающих большое число участников. Для облегчения обработки массива данных в этом случае может быть использована ЭВМ.   

Впервые методика изучения тактических шагов при ведении переговоров была апробирована применительно к изучению особенностей ведения дискуссии на втором (женев­ском) этапе Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе [56]. В задачи исследования входило выявление того, как позиции   участников переговоров  отражаются  на  их действиях. Результаты показали, что жесткая позиция на­ходит отражение  в  увеличении процента использования действий, связанных с подчеркиванием различий на всех этапах  ведения переговоров, а особенно интенсивно  в процессе обсуждения позиций.  При этом  действия мало варьируются.  Интересные данные  были  получены  и  о динамике дискуссии.   

Участники  же переговоров могут использовать приведен­ную  выше таблицу этапов ведения переговоров и способов подачи позиции в качестве ориентира при ведении перегово­ров. В ходе переговоров полезно иметь в виду следующее:    

§         на каком этапе в данный момент находится процесс пере­говоров;   

§         достаточно ли адекватно своим задачам используются способы подачи позиции; 

§         есть ли резкое изменение соотношения способов подачи позиции у партнера;   

§         в случае изменения поведения партнера на переговорах каковы  могут быть причины этого (изменение внешних обстоятельств, ошибки, связанные с процессом ведения пере­говоров, какие-либо иные причины).

68. М.М.Лебедева. Что такое тактический прием

Кроме  этапов ведения переговоров и способов подачи позиции структурными  элементами технологией ведения переговоров являются тактические  приемы. Это  более

сложные  образования, чем тактические шаги, и относятся   они, как правило, не к одному, а к нескольким выступ­лениям, хотя отдельные тактические приемы могут быть   представлены даже в виде реплик. В отличие от тактических   шагов приемы легче "увидеть" во время переговоров.   

  Классифицировать  тактические приемы можно по раз­ным признакам. Один из них — по приемам, используемым в   рамках определенной концепции: в рамках торга или парт­нерских  отношений, нацеленных  на совместный анализ   •проблемы. Практика ведения переговоров за многовековую   историю  своего существования "наработала" множество   различных тактических приемов. Однако до последнего времени на самых разных переговорах господствовал конфронтационный подход, основанный на жестком торге, и только с   недавних пор, да и то не всегда в мировой практике ведения переговоров мы наблюдаем первые попытки отхода от конфронтационного   взаимодействия. Поэтому   в  арсенале   тактических  приемов  встречаются главным образом те   тактические приемы, которые соответствуют концепции тор­  га либо вообще направлены не на решение проблемы, а на   реализацию иных  функций переговоров: пропагандистской,   отвлечение внимания партнера и т.п.      

Приведенное ниже описание тактических приемов вовсе   не  означает непременную рекомендацию  к их использо­ванию. Напротив, в ряде случаев будут специально оговоре­ны  возможные  негативные моменты, связанные с приме­нением  того или иного тактического приема. Однако эти   приемы  используются участниками переговоров на практике   и  в настоящее  время. Вот почему представляется необ­ходимым    познакомить   читателя  с   разнообразными   тактическими приемами.      

Другой принцип классификации основан на том, когда в   рамках  переговорного процесса используется тот или иной   тактический прием. Именно этот принцип мы и возьмем для   знакомства с тактическими приемами, поскольку все же бо­  лее  затруднительно обычно определить, на каком этапе   применяется   тактический прием,  нежели  установить,   используется он в рамках торга или совместного с партнером   анализа проблемы.   

   Именно через тактические приемы, которые соотносятся   с определенными способами подачи позиции, реализуется на   переговорах тактика. Тактические приемы могут носить ло­кальный  характер  или иметь  более длительный период   действия. Кроме  того, ряд тактических приемов может   применяться независимо от того, на каком этапе находится   процесс  ведения переговоров, использование же других   ограничено рамками конкретного этапа. К числу приемов, имеющих  широкое применение  на всех этапах, относится  тактический прием "ухода", связанный со способом за­крытия позиции. Он очень близок к методу "уклонения от  борьбы", описанному   польским   праксиологом  Т.Котарбинским . Этот прием применяется в том случае, когда  затрагиваются вопросы, нежелательные для обсуждения.  Примером "ухода" может служить просьба отложить расс­мотрение того или иного вопроса, перенести его на другое за­седание и т.п. Видов "ухода" очень много. Можно, наверное,  целую главу посвятить только описанию различных видов  "уходов", поэтому остановимся на тех из них, которые явля­ются наиболее распространенными.

   На  переговорах "уход" можно встретить практически всегда. В то же время имеется некоторая специфика приме­нения "ухода" на каждом из этапов ведения переговоров. На  этапе уточнения позиций он используется для того, чтобы не  дать партнеру точную информацию по тем или иным пунк­там позиции; на этапе согласования — чтобы не вступать в  дискуссию (обычно в том случае, если позиция по этому воп­росу достаточно слабая). При согласовании позиций "уход"  нужен, например, для отклонения нежелательных предло­жений.    

"Уход" может быть прямым или косвенным. В первом  случае предлагается отложить данный вопрос, перенести на  другое заседание. При косвенном "уходе" ответ на постав­ ленный вопрос дается, но крайне неопределенно. Иногда кос­ венный "уход" может быть и в виде игнорирования вопроса.  Заданный вопрос как бы не замечается. Такой вид ухода ча­ще встречается на многосторонних переговорах, где это легче  сделать.    

Наверное, каждому  из  нас хотя  бы  раз в  жизни  приходилось прибегать к различного вида "уходам", иногда  более успешно, иногда — менее. Этот прием — один из тех,  сфера которых  не  ограничивается лишь  переговорами.  Типичная ситуация, в которой прибегают к "уходам", —  плохое знание вопроса в билете на студенческом экзамене.  Ответив двумя-тремя предложениями по существу, студент  переходит к обсуждению  другого  вопроса, который он  действительно знает. Иногда такой перевод разговора на  другую тему может спасти по крайней мере от получения не­ удовлетворительной оценки.  

  А вот другой пример "ухода", связанный уже с перегово­рами. В ходе встречи одному из участников указывается на  несоблюдение ранее достигнутых договоренностей по срокам  поставки товаров. Его просят назвать причины, а также темеры, которые принимаются для их устранения, и предпола­гаемые новые сроки. В ответ следует: "Да, разумеется, неко­торое несоблюдение сроков поставки имело место. Мы тща­тельно изучили причины, а также возможности их устра­нения. Причины носили разный характер. Имели место как объективные, так и субъективные факторы. В настоящее вре­мя особое внимание мы уделяем этому вопросу. Делаем все от нас зависящее. Много работаем в этом направлении. Все это делается в интересах нашего общего дела. Перспективы здесь открываются хорошие, и мы надеемся на наше сот­рудничество в будущем". Возможно, у данного участника переговоров просто не было соответствующей информации и он прибегнул к многословию, не сказав ничего по существу. И  все же в этом случае целесообразнее было бы либо пред­ложить отложить рассмотрение данного вопроса, заявив, что к  настоящему  времени он не  располагает необходимой информацией   (использование косвенного "ухода"), либо открыть свою позицию, сказав, например, что пока ничего в этом   отношении  не  предпринималось. При  открытии позиции необходимо указать причины бездействия, а также предполагаемые шаги и сроки ликвидации задолженностей в поставках.   

Иногда, для того чтобы избежать необходимости поиска оправданий, используется "уход" в виде шутки. Конечно, шутка  может быть более или менее удачной, однако важно, чтобы  она была воспринята партнером. Вот какой пример приводит югославский автор П.Мицич. В течение длительно­го времени его коллегами не был подготовлен для директора один  из документов. На вопрос П.Мицича: "Неужели этот протокол еще не направлен директору?" — последовал ответ: "Правда, мы его быстро подготовили?" — "Мне не оставалось ничего другого, как улыбнуться", — заключает автор[57] .    

Близкое по смыслу к тактическому приему "ухода" пове­дение наблюдается в тех случаях, когда та или иная сторона по каким-либо соображениям пытается затянуть переговоры. Фактически  такое поведение состоит из серии различных видов  уходов. Подобное поведение может быть вызвано различными  причинами, и в частности тактическими сообра­жениями,  когда одна из сторон, предвидя возможные изме­нения  общего подхода партнера к переговорам, их кон­цепции  в более благоприятную для себя сторону, например при торговых переговорах в результате изменений на рынке, стремится отложить на некоторое время решение ряда вопро­сов. Однако при этом создается опасность, что использование

затяжки переговоров сначала из тактических соображений  может значительно изменить ситуацию в целом.   

Так, при торговых переговорах можно потерять партне­ра. На  переговорах же  по  экологическим, социально- политическим  и  другим вопросам  современные темпы  развития создают такие условия, в которых то, что обсужда­лось вчера, когда еще была необходима договоренность,  вполне возможно, потеряет всякую актуальность сегодня.  Причем зачастую не просто потеряет, но и может повлечь за  собой серьезные, а то и трагические последствия.  

  И  все же, несмотря на сказанное выше, прием "ухода"  может сыграть свою положительную роль, когда, например,  необходимо согласовать вопрос с другими организациями  или хорошо взвесить положительные и отрицательные моменты, связанные с принятием предложения партнера. По­ рой в ситуации, когда переговоры зашли в тупик, целесооб­разно воспользоваться "уходом" и перейти к обсуждению других вопросов или даже просто объявить перерыв. Однако  не стоит злоупотреблять "уходами". И если можно дать ответ  сразу, лучше сделать это без промедлений.  

К числу тактических приемов, носящих общий характер  и не зависящих в принципе от этапа ведения переговоров,  относится и "выжидание", также связанное с закрытием соб­ственной позиции. Используется этот прием обычно на мно­госторонних переговорах, когда та  или иная  сторона  стремится сначала выслушать мнение или предложение пар­тнера  по переговорам с  тем, чтобы  в дальнейшем  в  зависимости от полученной информации  сформулировать  собственную   точку  зрения.   Возможно   применение  "выжидания" и на двусторонних переговорах. Тогда прием  принимает несколько иную форму. Участник переговоров,  использующий  "выжидание", на первом этапе будет скорее  запрашивать информацию у партнера, чем излагать развер­нутую  собственную позицию. В крайнем  варианте такое  поведение может напоминать допрос, пример которого мы  приводили ранее. 

  В  качестве разновидности выжидания   можно  расс­матривать тактический прием, получивший название "са­лями". Это очень медленное, постепенное приоткрывание  собственной позиции по аналогии с нарезанием тонкими кусочками колбасы "салями". Прием "салями" может использо­ваться с разными целями на переговорах: для того, чтобы по­лучив максимально возможную  информацию  от партнера,  сформулировать предложения в наиболее выгодном для себя  виде: для затягивания переговоров при неготовности решать  проблему и др.    

Еще  одним тактическим приемом, который применяется на любом этапе и связан со способом подчеркивания общности,      является "выражение согласия" с уже высказанными на пере­     говорах или во время подготовки к ним в печати мнениями или точками  зрения партнеров. Таким же универсальным, но      противоположным данному будет прием, относящийся к спосо­бу подчеркивания различия и состоящий в "выражении несогласия" с высказываниями партнера. <…>

69. В.Мастенбрук. Основополагающие правила переговоров

 

ВРЕМЯ

   Время - важнейший фактор в переговорах. Людям необходимо время поз­накомиться и привыкнуть к новым для них явлениям. Сопротивление и  оп­позиционное  отношение к новым предложениям абсолютно естественны: лю­дям необходима не столько убедительная аргументация, сколько, пожалуй, даже в большей степени, им необходимо время для того, чтобы примирить­ся  с  ними.  Очень часто стороны приступают к переговорам ставя перед собой абсолютно нереальные цели: в этом случае переговоры часто приносят горькое разочарование их участникам. Желания и иллюзии вряд ли могут быть воплощены в жизнь в мгновенье ока. Терпение - важный фактор в переговорах.  Обладая им,  вы сознательно можете заставить время рабо­тать на себя. Лимит времени, временные рамки - часть переговоров. Всег­да старайтесь использовать временные рамки с выгодой для себя.    

* Не позволяйте клиентам  ограничивать вас во времени.    * Будьте бдительны к важным для ваших оппонентов  временным рамкам,      например, назначенные встречи, на которых они хотели бы отчитать­ся о проделанной работе, отпуск, каникулы и т.д.    

* Если у вашего оппонента "куча" времени, сами запаситесь временем.    

* Относитесь скептически к так называемым предельным срокам,  кото­рыми вас ограничивают другие. Практически всегда их можно отложить      на какое-то время.    

* Позаботьтесь о том, чтобы психологически не поместить себя во вре­менные рамки. Мы все всегда что-то планируем, но не допустите то­го,  чтобы  четко намеченный план стал петлей, которую вы затяги­ваете на собственной шее.

   Временные рамки гипнотически действуют на людей. Мы склонны придер­живаться их даже тогда,  когда сами этого не хотим. Поэтому очень неп­лохая  идея  связывать  предложения к определенному  времени как можно более часто.  Это поможет  вам заставить другого человека принять его. Временные рамки работают даже в тех случаях,  когда это кажется невоз­можным.

 

ТУПИКИ

   Огромное количество людей боится тупиков. Они часто разочаровывают, расстраивают планы,  вызывают чувство беспомощности.  Напряженность же все нарастает. Но, тем не менее, время от времени тупики в процессе переговоров неизбежны.  Они могут быть намеренно использованы как тактический прием, который способствует подчинению оппонента.  Во время ту­пика можно проверить настойчивость и силу оппонента. Они, также, могут быть использованы как средство для получения новой информации либо для поиска альтернативных решений.

Тактики, позволяющие вывести переговоры из тупика:    * использовать отсрочки, растягивая их во времени;    

* дать краткий обзор различных точек зрения;    

* пойти на мелкую уступку или пообещать, что сделаете это;    

* вместе исследуйте различные альтернативы и их возможные последст­вии, если тупик затянулся;    

* сделайте замены в команде;    

* поменяйте место;    

* внесите предложение,  которое может повлиять на ход событий;    

* отложите обсуждение той  части вопросов,  которые порождают сложности ;   

* призовите на помощь третью сторону;    

* созовите неформальную исследовательскую группу;    

* остановитесь на части вопросов и придите к соглашению  по ним;    

* систематически вносите предложения;    

* будьте эмоциональны, либо используйте угрозы, если кто-то вспылит;    

* распознайте  ключевую фигуру в делегации оппонентов с тем,  чтобы либо заручиться его поддержкой, либо через него оказывать влияние  на всю делегацию;    

* откладывайте переговоры;    

* создавайте совместный комитет.

 

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

   Подчас  некоторым  людям очень  сложно ответить на вопрос  быстро и точно. Если вы один из таких, лучший выход для вас - заранее продумать и записать все вопросы, которые вам могут задать. Запомните, некоторые вопросы вообще не требуют ответов.  Чем больше у вас есть  времени для того, чтобы обдумать вопрос, тем лучше будет ваш ответ. В этой связи я хотел  бы дать несколько советов:    

·        никогда  не  отвечайте на вопрос до тех пор, пока вы полностью не поняли его смысл; 

·        попросите оппонента разъяснить, что он имеет в виду;    

·        запомните, что вы можете дать ответ, который может покрывать лишь      часть вопроса;    

·         лучший  способ избежать вопросов - ответить на тот, что вообще не  был задан;    

·         некоторые вопросы могут быть  отложены в долгий  ящик, т.к. у вас  нет достаточной информации, чтобы ответить на них.   

Вопросы на многое открывают глаза. Они способствуют обмену информа­цией и взаимопониманию между сторонами.  Кратчайший путь к взаимопони­манию - умный вопрос.  Вот несколько  советов о том, как  лучше задать вопрос:    

* не задавайте враждебных вопросов;    

* не  задавайте  вопросов,  которые ставят под сомнение искренность  вашего оппонента;  это не сделает его более искренним;    

* у вас всегда должно быть желание  задать вопрос;  запишите  его и      ждите подходящего момента для него;    

* убедитесь в том,  что вы сформулировали свой вопрос заранее;    

* имейте  мужество задать такой вопрос,  посредством которого можно "засунуть нос в чужие дела";   

* наберитесь  мужества и задайте ошарашивающий вопрос;

*задайте такой вопрос, от ответа на который оппонент уклонится; от­сутствие ответа может дать вам очень важную  информацию;     

* оставляйте  побольше времени для формулировки новой  серии вопро­сов;

* будьте настойчивы,  задавая вопросы,  если чувствуете, что ответ   расплывчив либо неполон.

    Ответы, которые  нельзя  назвать ответами,  включают в себя следующие моменты:  повторите,  пожалуйста,  свой вопрос — я не совсем понял  смысл вашего вопроса - все зависит - это абсолютно  другой  разговор - вы должны понять предысторию; все  началось... - прежде, чем я отвечу,  вам  бы  следовало уяснить для себя процедуру - я не имел с этим дела,  но я слышал  -  это варьируется, так как - тут нельзя однозначно ответить "да" или "нет", но в какой степени...  — давайте будем более точ­ными - это не совсем так, как вы это представляете - это вопрос о том,  как  вы  смотрите на это - как я уже сказал. . . - иногда такое действи­тельно случается...

 

ПЕРЕРЫВЫ

    Эффективность переговоров увеличивается тогда, когда стороны просят  делать как можно больше  перерывов; в  этом  больше смысла, чем в длительных переговорах и коротких паузах.

   Переговоры - это не игра в пинг-понг, когда каждый  удар противника требует немедленного ответа. Попросите о  перерыве и используйте его  для консультаций с коллегами; они нужны вам для того, чтобы:     

* предугадать то, о чем осведомлены оппоненты;     

* продумать вопросы;     

* разработать новые аргументы;     

* исследовать новые альтернативы;     

* обсудить возможность уступок;     

* проконсультироваться с экспертами;     

* обратиться к законам и процедурам;     

* изучить изменения в обстоятельствах и условиях;     

* предвосхитить болезненные для вас вопросы;     

* разработать новую серию вопросов.

           

ЦЕЛЬ

    Чем выше уровень стремлений,  тем лучше будут результаты. Люди, ко­торые ставят перед собой высокие цели  и  делают  все, что в их силах,  чтобы добиться их, достигают хороших результатов. Но, этому присущ определенный риск:  тупик.  Но не смотря на это, чем выше ваша цель, тем  больше вы получите.    

Однако, будьте реалистичны. Вам нисколько не принесет пользы то, что  вы займете крайнюю позицию в переговорах. Это породит впечатление, что  вас не следует принимать всерьез, что вы заслуживаете мало доверия.Вот вам хороший совет:  не просите того, что вы не сможете подкрепить фак­тами и аргументами; начните с  самой  высокой цены,  оправданность ко­ торой вы сможете отстоять.

УСТУПКИ

*Создайте для себя в переговорах резерв; ставьте  высокие цели, но не выше тех,  которые вы можете подкрепить аргументами;    

* сделайте так, чтобы оппоненты первыми пошли на уступки по важному вопросу,  тогда как сами вы возьмете на себя инициативу в области менее важных проблем;    

* приберегите ответственные уступки;  чем  дольше оппонент будет их ждать, тем больше он будет их ценить;    

* уступки типа "зуб за зуб" делать не обязательно; если оппонент уступает  шестьдесят,  вы  можете  уступить сорок; если он говорит: "Давайте уровняем разницу", вы всегда можете сказать: "Не могу";   

* не  бойтесь сказать "нет";  если вы несколько раз скажете  "нет",      оппонент перестанет просить;    

* не бойтесь отказаться от сделанной ранее уступки;    

* пойдите на уступку, которая ничего вам не будет стоить.

Вот примеры таких уступок:    

* при внимательном рассмотрении, это - соглашение;    * убедить  оппонента в том,  что не смотря на то, что вы хотите это  сделать, это не в ваших силах;    

* показать,  что другие компетентные и уважаемые люди сделали точно такой же выбор;    

* дать как можно более пространное объяснение

 

ПОВЕСТКА ДНЯ

Кто-бы  не контролировал повестку дня, он контролирует то, что вый­дет,  даже более того, что не выйдет в процессе обсуждения. Обговорите повестку дня до того, как начались переговоры.    

* Не принимайте предложенную оппонентом  повестку  дня,  не обдумав      все возможные последствия;    

* Подумайте,  как можно включить в нее необходимые вам вопросы;    

Изучите предложенную оппонентом повестку дня с тем, чтобы найти в      ней оплошности.

 

СИЛА УБЕЖДЕНИЯ

Запаситесь фактами

* познакомьтесь с историей, организацией и человеком,  с которым вы  вступите в переговоры;    

* наберитесь  мужества попросить оппонента описать его полномочия;    

* познакомьтесь с организационной структурой второй стороны;    

* имейте при себе все необходимые документы.

      

Обращайте внимание на то, как вы выглядите

* Как вы сидите  (не развязно, но и не напряженно)?    

* Смотрите на тех, кто сидит за столом переговоров.    * Продумывайте,  что говорите (будьте последовательны, просты и убе­дительны) .

* Используйте доступную вам технику (например, кодоскоп).   

* Делайте  паузы для того,  чтобы перевести дух,  не "барабаньте".

      

Будьте конструктивны, но не сдавайтесь

* Лучше начать с обсуждения тех вопросов, по которым легко прийти к соглашению,  чем с тех,  которые породят горячие споры.    

* К соглашению по спорным вопросам легче прийти,  если связать их с  вопросами, по которым абсолютно  элементарно прийти к соглашению.    

* Восприятие улучшается, когда больший акцент делается на общности, , нежели на различиях.    

* Достаточно просто прийти к соглашению в случаях, если обнаружива­ются общие интересы.    

* Сами суммируйте достигнутые результаты, не позволяйте это сделать      оппоненту.

      

Будьте осторожны с аргументами

Чем больше вы даете аргументов, тем больше шансов у вашего оппонен­та найти в них тот, к которому они могут  придраться. Это слабое место в аргументации окажет пагубное влияние на все последующие ваши доводы. Опытные переговорники очень разборчивы в использовании фактов, они пос­тоянно спрашивают себя, как и когда  они  могут использовать их с наи­большей степенью убедительности. Они умеренно, но  убедительно исполь­зуют печатную информацию (доклады, тексты законов, статистику и т.д.)

 

Не вступайте в дебаты

Очень  часто  переговоры приобретают форму бесконечного дебатировения: люди  без  конца повторяют одни и те же аргументы. Они испытывают необходимость в разъяснении оппоненту их  точки зрения, пытаются  выя­вить причины  "непонимания" и т.д.  Эффект всех этих попыток - минима­лен: более того, они отрицательно действуют на атмосферу в переговорах. Лучший способ положить им конец - внести предложение и направить пере­говоры в русло обсуждения этого предложения;  чего хочет одна сторона, чего хочет другая сторона?   Есть ли возможность  для  компромисса?  В этом  случае очень важно использовать новые факты и аргументы. "Сказки про белого бычка" - это потеря времени,  они лишь  порождают никому не нужное раздражение.

 

70. В.Мастенбрук. Схема ведения переговорови личные переговорные стили

Дилемма,  которую должны  разрешить переговорники, - сбалансирован­ность взаимозависимости в условиях абсолютно различных интересов. Мас­терство во взаимодействии с этой дилеммой предполагает гибкость,  под­вижность и особого рода комбинацию из сотрудничества и конкуренции.  В  этой главе будет дана  модель, разъясняющая несколько личных переговор­ных стилей. Вполне возможно, что в одном из стилей вы узнаете свой, но,  запомните, смысл и эффективность  любого из стилей целиком и полностью  зависят от ваших способностей адаптировать его к тем условиям, той ситуации, в которых он используется вами:  поэтому,  самый лучший стиль, наверное, - это стиль, адаптированный к ситуации и условиям. А это сделать не всегда просто. Какие-то черты в поведении уже нельзя изменить,  они укоренились, стали вторым я: никто не может сказать о себе, что он  гибок на все 100 процентов. Этот факт - одна из причин, почему необхо­димо точно  представить,  как вы ведете себя в той или иной переговор­ной ситуации:  только в том случае,  когда вы точно представляете свое  поведение в различных ситуациях,  вы можете варьировать и адаптировать  его к ним.

 

ДВА ТИПА ПОВЕДЕНИЯ

 

Характеризуя  переговорные стили,  мы будем одновременно работать с  двумя измерениями поведения в переговорах, которые являют собой первостепенный вопрос для переговорников и исследователей.

Прежде всего: как вести себя переговорнику в ситуации противоречей между сотрудничеством и борьбой? В этой ситуации его стиль определяется тем, насколько он своими действиями и отношением к оппоненту выражает  заинтересованность во взаимозависимости и взаимодействии, противопос­тавляя такого рода поведение агрессивности и доминированию.(…) В  таблице 14.1 схематично показаны два полюса:

 

Таблица 14.1  Поведение  в переговорах:  ось ''сотрудничество-борьба"

 

 

Во-вторых насколько переговорник склонен  к  развертыванию переговоров? Активность в действиях, основанных на процедурной гибкости, активность в поиске возможных решений - проблема первостепенная.  Многие из переговорников постоянно нащупывают соглашения,  решения,  выгодные  обеим сторонам. Это можно сделать не вступая на колею постоянных усту­пок и потакания. Будьте настойчивы, но гибки!  Для того, чтобы добить­ся этого,  необходимо активно обмениваться  информацией — особенно пы­таться найти возможные решения, формулируя их в виде пробных предложе­ний; обмениваясь мнениями; негласно изучать друг друга.  В этом случае вполне возможно будет использовать интегративный потенциал. Уступки же, будут  плохим мотивом,  тактикой в этом направлении. Основное понятие, лежащее за всем этим, - взаимозависимость. Стороны ведут переговоры по­тому,  что они взаимозависимы; взаимозависимость же предполагает неко­торую обдуманность в интересах.  Поэтому,  попытайтесь материализовать "общее добро" настолько, насколько это возможно. Два полюса данной по­веденческой оси изображены в таблице 14.2.

 

 

Таблица 14.2 Поведение в переговорах: ось "гибкость-уклонение"

 

 

Поняв сущность данной полярности, важно также осознать, что человек  может быть пассивным в явно активной манере. Такого рода поведение вы­ражается в том, что человек на разные лады повторяет одни и те же аргу­менты, придерживается первоначально сделанных выводов, утаивает инфор­мацию, всеми возможными способами защищает одно какое-то решение, дела­ет из проблемы вопрос принципа явно не переговорного характера.  Такти­чески такое поведение иногда может быть эффективным,  но только тогда,  когда человек, использующий его, ясно представляет, что оно может быть  серьезной преградой к успеху, и может отказаться от него для поиска интегративных возможностей, по крайней мере на время. Такое поведение мо­жет быть использовано активно и с шумом, но, по сути, это ни что иное,  как уход от поиска компромиссного решения.

Каждый из четырех полюсов соответствует определенному переговорному стилю.

*Борьба. Удовлетворение собственных интересов за счет других. Осно­вой этого стиля часто выступает сила, и борец использует все воз­можные ее средства — экспертизу,  должность, финансовые санкции — с тем, чтобы одержать победу. Борьба может быть выражена в форме  "убеждений" или защиты собственного мнения способом" только я могу        быть прав".    

*Сотрудничество. В ситуации противоположных интересов, часто можно прийти к уступчивости.  Первый показатель этого стиля  - ощущение  необходимости прежде всего сохранить хорошие личные взаимоотноше­ния.

*Уклонение. Уход от конфронтации. Уклонение может проходить в форме дипломатичных отговорок,  откладывания,  упрямства в  отстаивании собственного мнения либо ускользания, ухода.    

*Развертывание.  Попытка найти такое решение, которое удовлетворит интересы обеих сторон настолько,  насколько  это вообще возможно.    

Это предполагает детальное изучение всего, что может вывести к оп­ределению скрытых интересов, разработке альтернатив, выгодных обе­     им сторонам.

Часто мы встречаемся со смешанными формами различных стилей: ниже мы обсудим четыре из них.

 

ЧЕТЫРЕ ПЕРЕГОВОРНЫХ СТИЛЯ

 

Комбинация из двух измерений переговоров дает в сумме схему,  пред­ставленную в схеме  14.3, которая поможет в описании переговорных сти­лей.  Дня того, чтобы нарисовать более детальную картину характеристик переговорных стилей, в схеме 14.4 и таблице 14.1 даны четыре примера.

 

Таблица 14.1. Личные переговорные стили

 

	Аналитико-агрессивный	Гибко агрессивный	Этичный	Общительный
	1	2	3	4
Продуктивные аспекты                         Менее продуктивные аспекты, когда используются в избытке.         Тенденция в конфликтах.	Тщательный анализ. Предпочтение фактам и цифрам, безупречная логика. Заранее просчитываются все альтернативы. Надежда на процедурную обоснованность. Склонность к предсказуемости. Жесткое следование целям.       Лезет в дебри, способен импровизировать. Недостаточно чувствителен к атмосфере при обсуждениях.       Накапливает «доказательства» тому, что он прав, неподатлив.	Хочет, чтобы все было сделано: любит завершенность. Любит организовывать, заводить других. Извлекает выгоду из всего. Действует быстро, любит вызов. Способен противостоять высокому уровню напряженности: все держит в движении, подает новые идеи.   Хозяйничает, оставляет мало шансов другим. Легко становиться нетерпеливым и импульсивным.       Не уступает даже тогда, когда знает, что не прав. Раздражается, увеличивает прессинг. Использует все, что в его власти, чтобы одержать победу.	Свято верит в общие нормы. Устанавливает высокие стандарты. Независимое мышление, придерживается принципов. Вносит предложения, которые в общих интересах. Деликатный, готов помочь, предупредительный. Часто играет роль «моста» между двумя сторонами.   «Поучает, проповедует». Чрезмерно указывает на идеалы и общие ценности. Иногда доходит в этом до абсурда.     Защищает свою точку зрения, так как он «прав», если уступает, то расстраивается. При разочарованиях уклоняется.	Общительность, личное обаяние, дипломатичность. Попытка позитивного воздействия на атмосферу. Готов к экспериментам, откликается на интегративные решения. Гибок.       Оказывает минимум сопротивления. Вынужден выбирать позицию, амбивалентен.     Переоценивает компромисс. Уступает с тем, чтобы сохранить согласие и добрые отношения.

 

Схема 14.3 Переговорные стили

 

 

 

Таблица 14.4 Совершенствование переговорных стилей

 

 

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

 

Ваш личный переговорный стиль - единственный элемент в переговорной  игре.  Опытные переговорники знают, как адаптировать их стиль к определенной ситуации, либо к средствам, доступным вам в ней, к их отноше­ниям с клиентами,  к фазе, на которой находятся переговоры, к личности  их оппонентов и т.д.    

Какое влияние имеют эти факторы  на ход переговоров, было описано в  предыдущих главах. Определенная степень осознанности о тенденциях в ва­шем стиле и способность варьировать их - основа деятельности в этой об­ласти.

Стиль, который (а) выражает взаимозависимость,(б) и вместе с тем  упорство как(в)в активном сборе информации так и в поиске альтерна­тив,  защите интересов - без сомнения, идеален.

71. Р.Фишер, У.Юри. [О методе принципиальных переговоров]

Нравится  вам это или нет, но вы являетесь человеком, ведущим   переговоры[58]. Переговоры—это  факт  нашей повседневной  жизни. Вы  обсуждаете  с начальником свое повышение по службе  или пытаетесь договориться с малознакомым  вам человеком о цене на его дом. Два адвоката  стараются решить спорное дело из-за авто­мобильной  аварии. Группа нефтяных компаний  плани­рует совместное предприятие по разведке морских ме­сторождений  нефти. Городской чиновник встречается с профсоюзными  лидерами  с целью предотвратить заба­стовку работников транзитных служб. Государственный секретарь Соединенных Штатов  в поисках соглашения, ограничивающего ядерные  вооружения, садится за стол переговоров со своим советским коллегой. Все это пе­реговоры.   

Каждый  день все мы о  чем-то договариваемся. По­добно  мольеровскому  господину Журдену,   который пришел  в восторг, узнав, что всю свою жизнь говорил прозой, люди ведут переговоры даже тогда, когда и не представляют себе, что они это делают. Кто-то обсуж­дает со своей супругой, куда пойти обедать, и со своим ребенком, когда гасить свет. Переговоры являются ос­новным  средством получить от других людей то, чего вы  хотите. Это челночная взаимосвязь, предназначен­ная _для достижения соглашения, когда  вы и другая сторона имеете какие-то совпадающие  либо противо­положные  интересы. 

В наше  время все  чаще  приходится прибегать к переговорам: ведь конфликт является, образно говоря, развивающейся  индустрией.  Каждый   человек  хочет участвовать в принятии решений, которые его затраги­вают; все меньше и меньше людей соглашается с навя­занными кем-то решениями. Люди  с разными интереса­ми  используют переговоры с целью уладить свои разногласия. Будь то в деловой сфере, правительственных   кругах или семье, люди достигают большинства  реше­ний путем переговоров. Даже когда они обращаются  в   суде они почти всегда вырабатывают   соглашение до   слушания дела.   

Хотя   переговоры происходят каждый  день, вести их как следует нелегко. Стандартная переговорная стра­тегия очень часто оставляет у людей чувство неудовле­творенности, изнурения или отчуждения, а нередко  и   всего вместе.   

Люди  оказываются   перед  дилеммой.  Они  видят  'лишь  две возможности ведения переговоров — быть податливыми  или жесткими. Мягкий  по характеру чело­  век желает избежать личного конфликта и ради дости­жения  соглашения с готовностью идет на уступки. Он   хочет полюбовной развязки, однако дело часто конча­ется тем, что он чувствует себя ущемленным и остается   в обиде. Жесткий участник переговоров рассматривает   любую  ситуацию  как состязание воли, в котором сторона, занявшая крайнюю  позицию  и упорно стоящая   на своем, получает больше. Он хочет победить, однако  - часто кончает тем, что вызывает такую же жесткую ре­  акцию, которая изматывает  его самого и его ресурсы, а также  портит его отношения с другой стороной. Вто­рая  стандартная стратегия в переговорах предусматри­вает" средний подход — между мягким  'и жестким, но   включает" в себя попытку" сделки между  стремлением   ; достичь желаемого и ладить с людьми.   Есть третий путь ведения переговоров, предусматри­вающий   позицию, основанную не на слабости или твердости, а скорее объединяющий  и то и другое. Метод   принципиальных  переговоров, разработанный в рамках   Гарвардского проекта  по переговорам, состоит в том,   чтобы  решать  проблемы  на основе  их качественных   свойств, т. е. исходя из сути дела, а не торговаться по   поводу того, на что может пойти  или нет каждая  из   сторон. Этот метод предполагает, что вы стремитесь   найти  взаимную выгоду там, где только  возможно, а   там, где ваши интересы не совпадают, следует настаивать  на таком результате, который был бы обоснован  какими-то справедливыми нормами независимо от воли   каждой  из сторон. Метод принципиальных переговоров; ' означает жесткий  подход к   рассмотрению существа   дела, но предусматривает мягкий подход к отношениям    между   участниками  переговоров. Он  не прибегает к трюкам и  не использует фактор положения. Принципи­альные  переговоры показывают, как  достичь того, что  вам полагается по праву, и остаться при этом в рамках  приличий. Этот метод  дает вам  возможность  быть  справедливым, одновременно предохраняя  от тех, кто  мог бы воспользоваться вашей честностью. <…>

Принципиальные  переговоры  могут использоваться  дипломатами  Соединенных Штатов  при  обсуждении  с  Советским Союзом  проблем контроля над вооружения­ ми; уолл-стритовскими адвокатами,  представляющими  500  ведущих  компаний, список  которых   регулярно  публикует журнал «Форчун», в случае нарушения анти­трестовского законодательства; супругами при решении  любых  вопросов, начиная от  обсуждения  того, куда  поехать в отпуск, и кончая проблемой, как разделить имущество при разводе. Этот метод  может  использо­вать  любой человек.   

 Вообще переговоры отличаются друг от друга, однако основные их элементы неизменны. Метод принципи­альных переговоров может быть использован для реше­ния одного вопроса или нескольких; в переговорах двух  сторон или нескольких; в обстоятельствах предписанно­го ритуала, например  при заключении коллективного  соглашения, или в условиях непредвиденной и непред­сказуемой ситуации, как это бывает во время перегово­ров с угонщиками  самолетов. Этот метод применим  в  условиях, когда противостоящая  вам  на переговорах  сторона обладает  большим   опытом   или, наоборот,  меньшим,  торгуется жестко или занимает  дружелюбную позицию. Метод  принципиальных переговоров яв­ляется стратегией, предназначенной для  достижения всех целей. В отличие от всех других стратегий исполь­зовать  ее даже легче в том случае, если другая сторо­на будет знакома с этой стратегией…

 

Не ведите позиционный торг

Чeгo бы  ни касалось обсуждение—контракта,   семейной ссоры или мирного урегулирования между государ­ствами, люди вступают в спор, занимая, как правило,  определенные 'позиции. Каждая  из сторон, отстаивая  свою позицию, вынуждена  делать уступки, чтобы  до­стичь  компромисса. Классический пример такого переговорного менуэта представляет собой  приведенный  ниже торг между покупателем и владельцем второсорт­ного магазина:

 

 

И так  далее и тому подобное, без конца. Может быть, они придут к согласию, возможно, и нет.

О любом  методе переговоров можно достаточно вер­но судить с помощью  трех критериев: он должен при­вести к разумному соглашению,  если таковое вообще возможно; он должен  быть  эффективен; он  должен  улучшить  или по крайней мере не испортить отношения   между сторонами. (Разумным можно  назвать такое со­глашение, которое  максимально  отвечает законным   интересам каждой из сторон, справедливо регулирует   сталкивающиеся интересы, является долговременным и   принимает во внимание интересы общества.)    

Самая  обычная форма  переговоров, проиллюстриро­ванная приведенным выше  примером, зависит  от по­следовательно занимаемых—а    затем уступаемых  в   некой последовательности — позиций. Подобно тому как  ''это делают наши покупатель и продавец, занятие той  |или иной позиции служит в процессе переговоров ка­тким-то полезным целям. Вы  даете тем самым  понять   другой стороне, чего вы хотите; затем в неопределенной   и напряженной  ситуации появляется какая-то точка   опоры, а в конечном счете могут появиться и условия   для приемлемого соглашения. Но  эти же цели могут  ' быть достигнуты другими путями. К тому же в позици­онном торге важные критерии разумного соглашения - эффективность и дружелюбие—недостижимы.

Спор по поводу позиций приводит к  неразумным  со­глашениям 

Когда участники переговоров спорят по поводу пози­ций, они обычно  сами  ограничивают себя  рамками   этих позиций. Чем больше вы проясняете свою позицию   и защищаете ее от нападок, тем больше вы себя с ней   связываете. Чем больше вы пытаетесь убедить другую   сторону в невозможности изменить свою первоначаль­ную позицию, тем труднее становится это сделать для   вас. Ваше  «я» отождествляется . с вашей позицией.   У вас появляется новая заинтересованность в «спасе­нии лица»—в  примирении будущего  действия с прош­лыми позициями,—что  делает все более  и более не­  возможным достижение  любого соглашения, которое в   разумной степени, примиряет первоначальные интересы   сторон.

 Тот  факт, что позиционный торг сильно мешает в - переговорах, был хорошо проиллюстрирован провалом   переговоров о всеобъемлющем запрете на ядерные ис­пытания при президенте Кеннеди[59].

Тогда возник  решающий    вопрос: какое  число инспекций  на местах   должно  быть разрешено Советскому Союзу и Соединен­ным  Штатам  на территории друг друга при расследова­нии  случаев подозрительной сейсмической активности?   Советский Союз  в конце концов согласился на проведе­ние трех проверок. Соединенные Штаты  настаивали на   проведении не менее десяти. И здесь переговоры были   прерваны—из-за   позиций,—несмотря на тот факт, что   никто  не понимал, будет ли «инспекция» представлять   собой проверку одним лицом в течение дня или сотней   людей, бессистемно разбирающихся  в проблеме в тече­ние  месяца. Стороны предприняли минимум усилий для   определения  процедуры  проверки, которая могла  бы   совместить интерес Соединенных  Штатов относительно   проверки со стремлением обеих стран к минимальному   вторжению  в дела друг друга.     

По  мере того как все больше  внимания уделяется   позициям, все меньше значения  придается основопола­гающим, интересам сторон. Достижение согласия стано­вится  все менее вероятным. Любое достигнутое согла­шение  может  скорее отражать  механический компро­мисс  между  финальными  позициями, нежели решение,   тщательно  выработанное с целью учета законных инте­ресов сторон. Результатом зачастую является соглаше­ние, удовлетворяющее каждую  из сторон менее, чем это   могло бы быть.   

Позиционный  торг неэффективен.

Стандартный   метод переговоров может привести либо   к  договоренности, как в случае с медным блюдом, либо   к  неудаче, как это было с вопросом о числе инспекций   на местах. При любом повороте событий процесс переговоров занимает много времени.

Позиционный  спор  создает благоприятную  почву для различного рода уловок, задерживающих принятие    решения. При  позиционном торге вы пытаетесь улуч­шить свой шанс  на достижение выгодной вам  догово­ренности, с самого начала выдвигая свою крайнюю по­зицию,  упорно ее отстаивая, стараясь ввести другую    сторону в заблуждение  относительно ваших истинных    взглядов, и делаете небольшие уступки, необходимые   только  для продолжения  переговоров. Так же поступает и другая сторона. И все это в целом мешает быстрому достижению  соглашения. Чем  более жесткую пози­цию вы  занимаете и чем незначительнее ваши уступки, тем больше времени и усилий потребуется для того,  чтобы обнаружить, возможно  или нет соглашение.    

Подобный  стандартный торг требует также большо­го числа индивидуальных  решений  по мере того, как  каждый  его участник решает, что предложить, что от­вергнуть и насколько далеко можно пойти на уступки.  Процесс  принятия решения  труден и расточителен по времени, и это в лучшем случае. Там, где каждое решение не только влечет за собой уступку другой сторо­нне, но и создает давление для дальнейших уступок, у  человека  ведущего переговоры, остается все меньше  стимулов для быстрого продвижения  переговоров. За­тягивание переговоров, угрозы покинуть  их, твердая  оппозиция и другие подобные методы становятся обыч­ным  делом. Все это увеличивает время и цену за дости­жение  договоренности так  же, как и риск того, что  соглашение не будет достигнуто вообще. 

Позиционные  переговоры  угрожают  продолжающимся  отношениям.  

Позиционный спор превращается  в состязание воли.  'Каждый участник заявляет, на что он пойдет, а на что  нет. Задача совместной выработки  приемлемого реше­ния  имеет тенденцию  превратиться в битву. Каждая  сторона с помощью  одной только силы воли принужда­ет другую  сторону изменить позицию. «Я  не собира­юсь  уступать. Если ты хочешь идти в кино со мной, то   мы  идем смотреть либо „Мальтийского сокола", либо  вообще  никуда не пойдем».  Поскольку одна  сторона  считает, что она сломлена непреклонной волей другой  стороны  и ее законные интересы не учтены, часто появ­ляются  гнев и обида. Распри  по поводу занимаемых   позиций, таким образом ведут к напряженности в отно­шениях, между сторонами, а иногда и к их разрыву.   Торговые предприятия, годами поддерживавшие  дело­  вые отношения,  могут выйти  из компании, а соседи   перестать разговаривать друг с другом. Чувство горечи  даже  от одной такой  стычки может  остаться на всю  жизнь. 

При наличии  многих сторон позиционный торг усугуб­ляется.

Хотя вести переговоры между   двумя  участниками —   вами и  другой стороной—удобнее,  фактически почти   каждое  обсуждение затрагивает более двух  человек.   За столом  переговоров могут находиться люди, пред­ставляющие  интересы различных групп; может быть и так, что каждая из сторон представляет избирателей,  вышестоящих  начальников, правления директоров или комитеты, с которыми им приходится иметь дело.  Чем больше  людей  втянуто в переговоры,  тем серьезнее  становятся  недостатки,  свойственные позиционному торгу.

Если  в переговорах принимают участие 150 стран,  как на различных конференциях Организации Объеди­ненных  Наций, позиционные обсуждения  почти невозможны:  чтобы  заблокировать соглашение, достаточно  одной стороне сказать «нет», даже если все остальные  говорят «да». Взаимные уступки затруднены: «Кому вы  уступаете?» И  даже тысячи двухсторонних договорен­ностей не смогут привести к многостороннему соглаше­нию. В  таких ситуациях позиционный торг ведет к фор­мированию   коалиций,  интересы  которых совпадают  чаще  символически, нежели по существу. В ООН такие  коалиции  ведут переговоры «Севера»  с «Югом»  или  «Востока»  с «Западом». Поскольку в группах множест­во  участников, занять общую позицию—дело  трудное.  И  что еще хуже, как только с великим трудом разра­ботан общий подход и все с ним согласны, изменить его  в дальнейшем  становится еще труднее. Также не просто  изменить  позицию в случае, если есть дополнительные  участники  переговоров в лице вышестоящих инстанций,  которые  хотя и не присутствуют за столом переговоров,  тем  не менее должны одобрять то или иное решение. 

Дружелюбие  не выход из положения

Многие  люди признают, что позиционный торг обходит­ся  очень дорого, особенно для интересов групп и взаи­моотношений между  ними.  Они надеются  этого избежать, придерживаясь при обсуждении  мягкой позиции.   Вместо того чтобы рассматривать  другую сторону  в   качестве противника, они воспринимают ее как друже­ственную. Вместо того чтобы делать ставку на дости­жение  победы, они подчеркивают  необходимость достичь соглашения. Стратегия мягкого подхода состоит;   в том, чтобы делать предложение и идти  на уступки,   доверять другой стороне, быть дружелюбным и  подда­ваться там, где  это необходимо, с целью  избежать   конфронтации.      В представленной схеме иллюстрируются два стиля   позиционного подхода: мягкий и жесткий. Ознакомив­шись с предлагаемыми  вариантами, вы можете решить   для себя вопрос, придерживаться вам мягкой или жесткой линии. А может быть, вам необходимо придержи­ваться стратегии, находящейся где-то посредине этих  двух подходов?    

Мягкая линия  в этой игре подчеркивает важность  создания и сохранения отношений, В  семьях и среди  друзей переговоры ведутся чаще всего именно в таком  ключе. Сам  процесс имеет тенденцию быть эффектив­ным по крайней мере в отношении  быстрого достиже­ния результатов. По мере того как каждая сторона на­чинает соперничать с другой в великодушии и желании  идти  навстречу, достижение  соглашения  становится  вполне вероятным. Однако оно может и не быть разум­ным. Результаты могут, конечно, не стать столь же пе­чальными, как в рассказе 0'Генри о бедной супруже­ской паре, когда любящая жена  продает свои волосы  и покупает мужу красивую цепочку для часов, а муж,  не знающий  об этом, продает свои часы для того, что-бы купить жене красивый гребень. Тем не менее любые  переговоры, в которых участники заботятся преимуще­ственно об отношениях, рискуют привести  к неясным соглашениям. <…>

Надо  подчеркнуть следующее. Когда  вы придерживаетесь мягкого стиля при позиционном  обсуждении, что делает вас уязвимым для сторонника жесткой линии, настаивающего на уступках и угрожающего, пере-' говоры определенно закончатся в пользу приверженца жесткой линии. И даже  если достигнутая  в процессе переговоров договоренность окажется в целом не очень разумной, она безусловно будет  более  выгодна для j участника с жесткой позицией.

Альтернатива существует.

Если вы не хотите выбирать из жесткого и мягкого вариантов переговоров, вы можете сменить игру. Процесс переговоров всегда происходит на  двух уровнях:  на  одном обсуждение касается существа  дела, на другом  оно сосредоточивается—обычно  подспудно—на   процедуре решения вопросов по существу. При обсуждениях на первом уровне речь может идти о вашем жалованье, условиях аренды  или назначаемой  цене. Второй уровень обсуждения  призван ответить на вопрос, каким образом вы будете вести переговоры по существу проблемы: используя мягкий   или жесткий  подход  либо  применяя  какой-то иной метод.  Переговоры второго уровня являются игрой в игру—«мета-игрой». Каждое ^;предложение, которое вы делаете на переговорах,—это  не только  предложение  относительно аренды,  жалованья или других существенных  вопросов; оно также   помогает создать схему правил игры, которую вы веде­те. Ваше  предложение  может  способствовать сохра­нению  определенной  схемы  переговоров или привес­ти  к возникновению  новых  предложений, меняющих   игру.     

Этот второй уровень, вообще  говоря, не заметен,   поскольку, похоже, все происходящее на нем случается   без какого-либо сознательного решения. Только когда   приходится иметь дело с партнерами  из других стран,   особенно с теми, у кого совершенно другая культурная   основа, вероятнее всего, станет ясной необходимость   установления какой-то приемлемой  процедуры  перего­воров. Вот с этой  точки зрения ответом  на  вопрос,   какой подход  принять—мягкий  или  жесткий, будет—   «никакой». Поменяйте игру. В Гарвардском проекте по   переговорам мы   разрабатывали альтернативу позици­онному  подходу—метод   переговоров, который предна­значался бы  для эффективного и  дружественного  достижения разумного результата. Этот  метод, названный принципиальными   переговорами, или переговора­ми  по существу, может быть сведен к четырем основ­ным  пунктам. Они определяют простой метод перегово­ров, который  можно применить  почти при любых  об­стоятельствах. Каждый  пункт относится к одному  из базовых  элементов переговоров и предполагает опреде­ленные рекомендации.

Люди:   Сделайте  разграничение между   участниками переговоров и предметом переговоров.

Интересы:  Сосредоточьтесь на интересах, а не на по­зициях.

Варианты:  Прежде чем  решить, что делать, выделите круг возможностей.

Критерии:  Настаивайте на том, чтобы результат осно­вывался  на какой-то объективной норме.   

Первый  пункт учитывает тот факт, что человеческие существа  не компьютеры.  Мы   существа с сильными эмоциями,  у которых часто радикально различное вос­приятие, и нам бывает трудно общаться. Как правило, эмоции  связываются с объективными  свойствами про­блемы. Предпочтение той  или иной позиции ухудшает дело, ибо люди идентифицируются  со своими позиция­ми. Поэтому, прежде чем  начать работать над сущест­вом проблемы,  необходимо отделить «проблему людей» и разбираться с ней отдельно. Если не прямо, то кос­венно участники переговоров должны  прийти  к пони­манию  того, что им необходимо работать бок о бок и разбираться с проблемой, а не друг с другом. Отсюда следует первая рекомендация: сделайте разграничение между  участниками  переговоров и предметом перего­воров.   

Второй  пункт нацелен на преодоление недостатков, которые  проистекают  из концентрации  внимания на позициях, заявленных  участниками, в то  время как цель переговоров состоит в удовлетворении их подспуд­ных интересов. Принятая на переговорах позиция часто скрывает то, чего вы в действительности хотите. Дости­жение компромиссов  между позициями  вряд ли приве­дет к соглашению, которое  эффективно  отвечало бы нуждам,  побудившим участников  занять эти позиции. Второй базовый  элемент данного метода: сосредоточь­тесь на интересах, а не на позициях.   

Третий пункт касается трудностей, возникающих при выработке оптимальных  решений  под давлением. По­ пытки принять решение  в присутствии противника су­жают  поле вашего зрения. Когда  многое  поставлено  на карту, способность к созиданию ограничена. К это­му же приводит  стремление отыскать единственно пра­вильное решение. Вы  можете свести на нет эти стес­няющие  обстоятельства, продлив время, предназначен­ное для обдумывания  широкого  круга возможных  ре­шений, которые учитывали бы  общие интересы и твор­чески примиряли   интересы  несовпадающие.  Отсюда  вытекает третий базисный пункт: разработайте взаимо­выгодные варианты.   

Когда интересам  участника  переговоров что-либо  прямо противопоставляется, он может  достичь благо­ приятного результата, просто проявив упрямство. Та­ кой метод предполагает вознаграждение за непреклон­ность и дает произвольные результаты. Однако вы можете противостоять такому нажиму, настаивая на том, что неуступчивость не является достаточным аргументом и что  соглашение должно  отображать  какие-то справедливые нормы, а не зависеть от голой воли каждой из сторон. Это не означает, что условия должны  основываться на нормах, которые выбираете вы, а подразумевает только  наличие  каких-то справедливых ^: критериев, например рыночных  цен, экспертного мне­ния, обычаев или законов, которые и должны   опреде­лять результат. Обсуждая такие критерии, а не жела­ние или, наоборот, нежелание относительно чего-либо,  ни одна  из сторон не будет вынуждена уступать другой: обе могут надеяться на справедливое решение. Отсюда  четвертый базисный  пункт: настаивайте на ис­пользовании объективных  критериев.

Метод  принципиальных  переговоров противопостав­ляется мягкому  и жесткому   подходам в  следующей  ниже  таблице, где жирным шрифтом  выделены  четыре  основополагающих  элемента.    

Эти  четыре элемента принципиальных   переговоров  могут учитываться вами, как  только вы начнете обду­мывать  переговоры и вплоть до момента, когда согла­шение уже  принимается либо вы решаете отказаться от  дальнейших  усилий. Этот период можно  разделить на  три отдельные стадии: анализ, планирование и дискус­сия….

На стадии анализа   вы просто  пытаетесь поставить  диагноз ситуации—собрать информацию, скомпоновать  и обдумать ее. Вам необходимо разобраться 'в проблемах, которые стоят перед участниками, в их значимо­сти для каких-либо групповых интересов, во враждеб­ных эмоциях  и неясных  отношениях  и одновременно  определить свои интересы и интересы другой стороны. (Вам  необходимо обратить внимание на варианты, уже )готовые для обсуждения,  и разобраться в критериях, предложенных  в качестве основы для достижения  до­говоренности.   

На стадии планирования  вы во  второй  раз будете иметь дело с теми же элементами во время обдумывания идей и поиска решения, что предпринять. Как вы предполагаете решить проблему отношений с людьми? Какие из важных интересов наиболее важны? В чем заключаются те или иные объективные препятствия? Вам понадобится обдумать дополнительные варианты и критерии для того, чтобы выбрать из них приемлемые.

На стадии дискуссии, когда стороны общаются   друг  с другом, стремясь к соглашению, эти же самые четыре  элемента опять-таки больше всего подходят в качестве  предмета обсуждений. Необходимо осознать   есть ли у  вас различия в восприятиях, ощущение недовольства и возмущения, трудности в общении и попробывать  разобраться во всем этом. Каждая сторона должна понять, каковы интересы другой…

Суммируя, можно  сказать, что в противоположность  позиционной  дискуссии  принципиальный метод, суть которого заключается в концентрации внимания на базовых интересах, на удовлетворяющих обе стороны  вариантах и справедливых критериях, в результате, как  правило, приводит к разумному  соглашению. Этот ме­тод  позволяет вам  достичь постепенного консенсуса  "относительно совместного решения   эффективно, без  "всяких потерь, которыми обычно сопровождаются сдел­ки, связанные со стремлением придерживаться тех или  иных позиций только для того, чтобы потом искать вы­ ход из них. А разграничение между  отношениями  лю­дей  и существом   проблемы  позволяет вам  иметь с ними  дело просто и  с пониманием, как  с человече­скими существами, что ведет к дружественному согла­шению.   

Каждая  из  следующих  четырех  глав раскрывает один из этих четырех основных элементов. Если в ка­кой-то момент вами овладеет скепсис, вы можете про­сто просмотреть их и обратиться к последним трем гла­вам,  в которых  найдете ответы  на  вопросы, чаще всего появляющиеся  при ознакомлении с данным  ме­тодом.

72. У.Юри. [Как вести переговоры с трудными людьми]

Повседневная жизнь полна переговоров, от которых голова может пойти кругом. За завтраком начинается спор с женой из-за покупки нового автомобиля. Вам кажется, что сейчас - самое время, но она говорит: "Это курам на смех! Ты же прекрасно понимаешь, что именно сейчас это нам не по карману".

Вы приезжаете на работу к утреннему совещанию у шефа. Вы до­кладываете тщательно подготовленное предложение по новому проекту, но, спустя минуту, он вас прерывает словами: "Это мы уже проходили, ничего не вышло. Следующий вопрос".

В обеденный перерыв вы пытаетесь сдать неисправную электроду­ховку, но продавец отказывается вернуть деньги, поскольку у вас не сохранился чек: "Таковы правила нашего магазина".

Во второй половине дня вы приносите согласованный по всем пунктам контракт на подпись клиенту. Вы уже сделали триумфаль­ное заявление коллегам и договорились с производством. Но клиент говорит: "Извините. Шеф отказывается дать о'кей, если вы не сбави­те цену на пятнадцать процентов".

По дороге домой вы включаете приемник в машине и слышите, что террористы захватили очередной самолет и угрожают перестре­лять всех пассажиров, если правительство не выполнит их требования. Вы сочувствуете семьям заложников, но вслух недоуме­ваете, как можно вести переговоры с сумасшедшими.

Вечером вам необходимо сделать несколько звонков, но тринадцатилетняя дочь висит на телефоне. Раздосадованный, вы просите ее положить трубку. В ответ - крик: "Когда ты установишь мне отдельный номер? У всех моих друзей уже есть". Вы пытаетесь урезонить ее, но она удаляется к себе в комнату, хлопнув дверью.

Любому из нас приходилось объясняться с раздражительной супругой, вспыльчивым боссом, несговорчивым продавцом, хитрым покупателем или неуправляемым подростком. В стрессовом состоянии даже милые, разумные люди превращаются подчас в желчных, несго­ворчивых оппонентов. Разговор может идти впустую или вообще прерваться, отняв у нас время, наградив нас бессонными ночами или язвой.

Для подобных ситуаций обычных навыков общения оказывается недостаточно. Что делать с человеком, который не желает вас слушать? Или закатывает истерику, чтобы настоять на своем? С Человеком, который говорит: "Не хотите – не берите!".

Как быть с человеком, который постоянно вас перебивает? Или обвиняет в ненадежности и некомпетентности? Или пытается сыграть на вашем чувстве вины? Или грозит тяжкими последствиями, если вы не станете покладистей?

Как говорить с человеком, который дает заведомо ложную, дутую или путаную информацию? Который внушает вам, что полностью со всем согласен - лишь для того, чтобы в последнюю минуту ввернуть какое-то очередное требование? Который без конца волынит? Или попросту отказывается вести переговоры?

То, что вам надо – это вовлечь такого человека в игру, то есть начать общение, в котором и осуществляется поиск решения. Нач­ните выяснять его интересы: что его тревожит, в чем он нуждается, чего хочет. Далее - изучите варианты, которые удовлетворили бы - вас o6oиx. Ваша цель – достичь взаимоприемлимого решения при мини­мальных затратах времени  в дружеской атмосфере.

Но что, если подобные переговоры совершенно не интересуют ва­шего оппонента? Вы хотите услышать "да", а он говорит "нет" Как же преодолеть “Heт” ?.

ПЯТЬ ЗАДАЧ

Чтобы преодолеть "нет", надо понять, что стоит за этим ответов. (Откуда у оппонента такое нежелание сотрудничать? Легче всего предположить, что твердокаменность, агрессивность или жуликоватость - это свойства натуры, и изменить поведение такого  человека практически невозможно. Однако вы можете повлиять на него, если сумеете разобраться во внутренних мотивах его поведения.

За нападками могут скрываться раздражение и враждебность. За жесткой позицией - страх и недоверие. Убежденный в своей правоте, оппонент может отказаться слушать. Представляя мир по принципу "не ты, так тебя", он, пожалуй, сочтет допустимыми любые грязные приемы - чтобы защититься или отомстить.

Далее. Оппонент может уходить в глухую оборону или бросаться в атаку вовсе не из сумасбродства, а просто потому, что по-другому  он не умеет. Он пользуется обычной тактикой, усвоенной еще в детстве, во время игр в песочнице. Ему кажется, что поступать иначе - значит поддаваться, а этого он не хочет.

Даже сознавая возможность переговоров в конструктивном духе, он может пренебречь ей, поскольку никакого проку для себя в этом '' не видит. Вы можете удовлетворить его интересы, но он все равно не сойдет с заявленной позиции, боясь потерять лицо. А если идею предложили вы, с него станется отвергнуть ее единственно по этой причине.

Более того, если он воспринимает переговоры как игру на выиг­рыш или поражение, то будет со всей решимостью добиваться победы. Чувствуя свое превосходство в силе, он может просто не понимать зачем ему ввязываться в какие-то переговоры. Путеводной звездой ему служит афоризм: "Мое - это мое. А вот что твое - об этом надо поговорить".

Будучи доведен до отчаяния строптивостью оппонента, вы можете испытать желание нанести ответный удар. К сожалению, это лишь спровоцирует его на дальнейшие выходки. Или, наоборот, вы решите, сдать позицию, только бы от него отвязаться. Однако в этом случае вы не только проиграете, но, вполне вероятно, подтолкнете его к новым требованиям. Проблема не только поведение оппонента, но и ваша собственная реакция, которая легко, может усугубить его нежелательное поведение.

Чтобы пройти сквозь "нет", необходимо преодолеть следующие препятствия на пути к сотрудничеству:  его негативные эмоции, его навыки общения, его скептицизм относительно преимуществ согла­шения, его представления собственной силе и ваши реакции.

Таким образом, перед вами ПЯТЬ ЗАДАЧ, которые нужно решить.

Первый шаг к их решению - владение собой. Вместо того, чтобы давать волю эмоциям, необходимо восстановить душевное равновесие и не отвлекаться от поставленной цели. Итак, первое – не реагировать.

Далее, следует помочь вашему оппоненту восстановить его душевное равновесие. Вы должны рассеять его негативные эмоции -настороженность, страх, подозрительность и враждебность. Нужно преодолеть сопротивление и заставить человека слушать. Таким образом, второе - это Обезоружить оппонента.

Создав благоприятную атмосферу для переговоров, отвлеките оппонента от торга вокруг заявленных позиций и приступите к обсуждению способов удовлетворения интересов обеих сторон. Вам придется пробиваться сквозь каменные стены, отводить атаки и нейтрализовать уловки. Третье, что нужно сделать - это Сменить- игру.

Как только вам удалось наладить контакт с оппонентом, надо воспользоваться этим, чтобы преодолеть его скептицизм, включить в выработку взаимоприемлемого соглашения. Наведите мосты  между его и вашими интересами. Необходимо  помочь ему сохранить лицо, сделать так, чтобы  исход переговоров показался ему победой. Итак, четвертое - Пусть ему будет легко сказать "да".

При всем этом ваш оппонент может по-прежнему рассчитывать на победу превосходящей силой. Соответственно необходимо пустить в ход более весомые аргументы, используя их для того, чтобы привести его к столу переговоров. Однако апеллировать к собственной силе следует таким образом, чтобы не превращать его во врага, вынужденного сопротивляться с еще большим рвением. Пятое – пусть ему трудно будет сказать «нет».

С кем бы вы ни вели переговоры: с террористом, захватившим заложников, со своим боссом или собственным сыном -  принципы остаются неизменными. Вот вкратце пять этапов, "шагов" в пере­говорах прорыва:

1) Поднимитесь на балкон. Первый этап заключается в управлении собственным поведением. Когда оппонент говорит "нет" или бросается в атаку, вы можете от неожиданности уступить или перейти в контрнаступление. Итак, сдержите реакцию, распознав игру. Затем прикупите время на раздумье. Используйте это  время,  чтобы определить собственные  интересы и НАОС. При переговорах не выпускайте из поля зрения главную цель. Вместо того, чтобы выходить из себя или сводить счеты, сфокусируйтесь на том, чего вы  добиваетесь. Короче говоря, поднимитесь на балкон.

2) Перейдите на их сторону. Прежде чем переговоры наберут ход, необходимо создать благоприятный климат. Вы должны рассеять гнев, страх и подозрительность оппонента. Он ждет от вас атаки или сопротивления. Поэтому поступите наоборот: выслушайте его, признайте его доводы, согласитесь, с чем можете. Признайте также его авторитет и компетентность. Разоружите его  перейдя на его сторону.

3) He отвергайте... меняйте "рамку". Следующий шаг состоит в изменении игры. Вместо того, чтобы отвергать позицию оппонента -что обычно лишь усиливает ее - обратите его внимание на проблему взаимного удовлетворения интересов. Что бы он ни говорил, истолкуйте это как попытку решения проблемы. Задавайте вопросы, ориентированные на поиск решения вроде: "Почему Вы этого хотите?" или "Что бы Вы делали, оказавшись на моем месте?", или "А что, если нам...?" Не пытайтесь поучать его, пусть его учит сама проблема. Истолкуйте на свой лад и его тактику: обойдите каменную стену, отклоните атаку, разоблачите уловку. Чтобы изменить игру, смените границы поля - смысловую "рамку".

4) Постройте золотой мост. Наконец, вы готовы к переговорам. Однако, ваш оппонент может все еще противиться, не будучи до кон­ца уверен в выгодах соглашения. Возникает искушение подтолкнуть, настоять на своем, но это, скорее всего, лишь ожесточит оппонента, вызовет дополнительное сопротивление. Поступите наоборот - тяните его в желаемом направлении. Представьте себя посредником. Вовле­кайте его в процесс, включайте в оборот его идеи. Попытайтесь определить и удовлетворить его неучтенные интересы, в особенности - общечеловеческие потребности. Помогите ему сохранить лицо, и пусть достигнутый результат покажется ему победой. Тише едешь, дальше будешь. В общем, пусть ему станет легко сказать "да" - ведь для этого вы и сооружали золотой мост.

5) Наставьте на путь - а не пытайтесь поставить на колени. Если оппонент продолжает сопротивляться и думает, что сможет добиться победы без переговоров, следует убедить его в обратном. Вы должны сделать так, чтобы ему было трудно сказать "нет". Конечно, можно прибегнуть к угрозам и силе, но это часто оборачивается против вас же; если вы загоните его в угол, он, скорее всего, обрушится на вас с еще большим рвением. Вместо этого просветите его относительно цены несогласия. Задавайте вопросы на учет реальности, предупреждайте, но не угрожайте, продемонстрируйте свою НАОС. Используйте ее только при необходимости и смягчайте сопротивление оппонента, проявляя самообладание, заверяя его, что ваша цель - взаимное удовлетворение, а не победа. Пусть знает, что золотой мост для него всегда открыт. Короче говоря, применяйте силу, чтобы наставить его на путь, а не поставить на колени. <…>

<…> Пять ''ходов'', будучи примененными последовательно, ведут к смене игры: от лобовой конфронтации к совместному поиску решения. Хотя ни один метод не гарантирует успеха, стратегия прорыва похволит вам добиться желаемого результата с максимальной вероятностью – даже при самых трудных переговорах.

Стратегия прорыва контринтуитивна: она предполагает действия, прямо противоположные тем, которые в сложных ситуациях напрашиваются сами собой. Когда оппонент стоит как каменная стена, или настаивает на своей позиции, вам хочется отклонить ее, чтобы утвердить свою собственную. Когда он пытается давить на вас, вы склонны ответить контрнажимом. Однако, пытаясь таким образом сломить сопротивление оппонента, вы, как правило, лишь усугубляете его.

Суть стратегии прорыва состоит в непрямом действии. Вы пытаетесь обойти сопротивление оппонента. Вместо того,, чтобы внедрять новую идею со стороны, вы помогаете ему самостоятельно нащупать путь к ней. Вместо того, чтобы говорить ему, что делать, вы предоставляете возможность человеку самому принять решение. Вместо того, чтобы пытаться сломить сопротивление, вы облегчаете отказ от него. Короче говоря, переговоры прорыва – это искусство позволить другому человеку делать по-твоему.

Переговоры прорыва могут быть использованы с любым оппонентом: с вспыльчивым начальником, взбалмошным подростком, коллегой-недоброжелателем или несносным клиентом. Эту систему могут применять дипломаты, пытающиеся отвести опасность войны, юристы, стремящиеся избежать дорого судебного разбирательства, или супруги, желающие сохранить семью. Стратегия универсальна, к ней может обратиться каждый.

Глава 25. Особенности постпереговорного этапа

73. М.М.Лебедева. [Что обычно происходит после того, как переговоры завершены?]

<…>…конец одних переговоров — это  обычно и начало новых с этим либо другим партнером.

Переговоры  закончились. Казалось бы, на этом можно  поставить точку. Однако это далеко не так. Прежде всего  предстоит подвести их итоги. Были ли они успешными? Это  не простой вопрос, как может показаться на первый взгляд.  Принято считать, что, если стороны подписали некий доку­мент, значит, переговоры были не впустую. Но наличие сог­лашения  еще  не делает переговоры успешными,  а  его  отсутствие не всегда означает их провал. Так, если основная функция     переговоров   была    информационно-ком­муникативная, то такие переговоры вообще могут и не пре­дусматривать выработку совместного документа.    

Кроме того, к совместному документу участники перего­воров могут относиться по-разному: одна сторона, например,  считает, что он полностью отвечает ее интересам, другая—проявляет более сдержанное отношение.В целом надо ска­зать, что субъективные оценки переговоров и их результатов  являются одним из важнейших индикаторов успеха переговоров. Переговоры можно считать удавшимися, если обе сто­роны  высоко оценивают их итоги, если оба партнера расценивают их как взаимный выигрыш.  

Другим важнейшим  показателем успешности переговоров, который тесным образом связан с предыдущим, можно  назвать степень решения проблем. Успешные  переговоры  предполагают прежде всего нахождение решения проблемы,  которая лежала в их основе. Участники могут по-разному  видеть, насколько проблема решена и требует ли она до­полнительных усилий с их стороны.

И наконец, в качестве последнего показателя успеш­ности проведенных переговоров может служить объективный  критерий  —  выполнение обеими сторонами взятых на себя  обязательств. На этом остановимся подробнее.      Несмотря на  то, что переговоры закончились, взаимо­ действие сторон продолжается. Ведь предстоит выполнение  совместно принятых решений. Обратим внимание на такой  момент. Может  возникнуть желание не выполнить обяза­тельства. Такое порой бывает. Вряд ли имеет смысл говорить  о  том, что достигнутые договоренности должны строго вы­полняться.     

На этой  стадии складывается представление о надеж­ности  партнера, о  том,  насколько строго он  следует  подписанным  им документам. При выполнении договоренно­стей формируется то, что называется репутацией. Достаточ­но один раз нарушить обещания, а потом строго следовать   подписанным документам, и сложится репутация как о нена­дежном  партнере. В нашей стране рынок только начинает   складываться, образуются новые предприятия и фирмы, а   вместе с ними формируется и их репутация, которая в даль­нейшем  может способствовать деловому успеху или, на­  против, привести к банкротству.     

Как дорожат имеющейся репутацией надежного партне­ра, хорошо видно из примера, приводимого В.Б.Спандарьяном, который долгое время проработал в Японии в качестве   торгового представителя СССР. Он пишет: "В моей практике   был случай, когда президент одной из крупнейших судост­роительных компаний Японии просил не выставлять штраф за небольшое опоздание в поставке танкера, строившегося по советскому заказу. Он предложил сумму штрафных санкций возместить даже за счет более значительной по размеру скидки в цене при поставке следующего танкера. Мы не хотим, объяснял президент, чтобы кому-либо стало известно о возможности хотя бы небольшого опоздания в выполнении заказа нашей фирмой"[60] . "Репутация — дороже денег!" — заключает автор.   

Еще  один важный момент, связанный с репутацией. Ин­формация  о степени надежности того или иного партнера , распространяется быстро. На основе имеющейся репутации партнеру доверяют или не доверяют на последующих перего­ворах. А наличие взаимного доверия между участниками, например, на переговорах по разоружению, по словам италь­янского исследователя У.Гори, гораздо важнее для их успеш­ного ведения и завершения, чем "слепое сокращение воору­жений"[61].

Заканчивая обсуждение вопроса о репутации, обратим внимание на ее значение в области социально-политических отношений.  Возьмем такой пример. Перед угрозой заба­стовки администрация идет на подписание соглашений, за­ранее зная, что по крайней мере часть из них выполнена не будет. Подобная политика весьма недальновидна: доверие к администрации   потеряно, а   последствия от  нового конфликта  (в том числе и материальные) могут оказаться более тяжелыми,  чем выполнение прежних договоренно­стей. 

При  выполнении соглашений важно также иметь в виду, что необходимо следовать не только "букве", но и "духу" достигнутых договоренностей, заранее обговаривая возмож­ные  спорные места, иначе возможны конфликтные  ситу­ации, которые вновь  потребуют поиска методов их уре­гулирования. Вот один из примеров, о котором сообщали многие как советские, так и немецкие газеты весной 1991 г. Согласно советско-германским договоренностям о выводе войск  с территории Германии, достигнутым в  1990 г., правительство ФРГ выделяет 7,8 млрд. марок на строительст­во жилья для советских военнослужащих. Подряды же на строительство первой партии жилья на общую сумму 700 млн. марок  получили турецкие и финские  фирмы,  пред­ложившие  лучшие условия контракта, а значит, и возможность построить больше жилья в пределах данных ассигно­ваний. Нарушения договоренностей не было, тем более что стороны специально оговаривали проведение открытых тор­гов. Понятно, почему советская сторона сделала такое пред­почтение в выборе фирм. В то же время понятна и обеспоко­енность немецкой стороны.   

Получение    заказов  на   строительство  означает стимулирование производства и занятости, а эти проблемы особенно остро встают в Восточной Германии. Кроме того, СССР  и так задолжал Германии 22 млрд. марок. В итоге дан­ная  проблема  из чисто экономической  превратилась в политическую. Обе стороны считали, что должно быть най­дено взаимоприемлемое решение, поскольку нелепо ставить под угрозу всю совокупность экономических и финансовых отношений  двух стран из-за относительно небольшой эко­номии, даже если она и была получена  законным путем. Этот  конфликт  был  успешно  улажен:  найдено  комп­ромиссное решение, однако представляется, что его уроки прошли небесполезно.

По окончании переговоров их участники обычно готовят отчет. Ведь важен не только сам по себе итоговый документ, но и то, как проходили переговоры, каковы были предло­жения партнеров и их реакция на ваши предложения, что не вошло в итоговый документ, но может представлять интерес для  дальнейшей работы. Все эти вопросы освещаются  в отчете. Однако здесь есть небольшой психологический фено­мен, о котором следует помнить и тем, кто составляет отчет, и тем, кто его читает.   

Профессор  Дипломатической  академии ВЛ.Исраэлян рассказал такой немного курьезный случай из своей педа­гогической практики. Он проводил занятия со слушателями Академии,  которые предусматривали, в частности, игровую имитацию  конференции по ближневосточной проблеме. Все шло  как обычно, распределили роли, участники добросовест­но подготовились и провели игру. По окончании игры было введено небольшое новшество. Каждая сторона должна была составить  "отчет" о  проведенных  переговорах "своему правительству". Каково же было удивление организаторов игры, а затем и участников, когда они прочли эти отчеты.  Никто не  избежал искушения  хотя бы чуть-чуть приук­расить себя.   

Такое случается сплошь и рядом не только в игре, но и в  реальной жизни. Вольно, а порой и невольно ситуация в  отчете представляется несколько в лучшем свете, чем было  на самом  деле. Поэтому необходимо  делать некоторую  скидку при чтении и написании текста отчета с учетом дан­ного факта.

И еще одно замечание по заключительной стадии перего­воров. Часто на анализ переговоров не остается времени. В лучшем  случае подводятся итоги содержательной части — что было сделано. Вопросы же, как были достигнуты догово­ренности, участники переговоров зачастую не рассматривают вообще. Такое игнорирование анализа процессуальной  стороны может впоследствии обернуться и неудачами содер­жательного плана. Поэтому каждый раз по завершении пере­говоров их участникам целесообразно обсудить следующие вопросы:  

- что способствовало успеху переговоров;  

- какие возникали трудности, как они преодолевались; 

- что не было учтено при подготовке к переговорам и почему;   

- какие возникли неожиданности в ходе ведения перегово­ров;   

- каково было поведение партнера на переговорах;  

- какие принципы ведения переговоров возможно и нужно использовать на  других переговорах.

74. «Международная тревога» о поддержании мирного процесса после соглашения.

Целью  этого  раздела  является  рассмотрение  различных элементов,  которые  могут помочь   консолидировать мирные процессы   после  того,  как  формальные   переговоры   или посредничество   закончились   соглашением   между    ранее конфликтовавшими   сторонами.  Важно   обратиться  к   этим элементам, начиная с ранних стадий трансформации конфликта.   

Именно на этой стадии может появиться вероятность, что мир станет устойчивым  на месяцы  и годы, если он  укоренится в структуре общества.  Укрепление  устойчивости  может  также включать   изменение   тех   структур   общества,   которые способствовали  конфликту. Есть определенные   вопросы  или задачи, с которыми нужно иметь дело на фазе после соглашения, чтобы добиться устойчивости процесса.   

Задачи

Задачи фазы пост-соглашения состоят в следующем:    

* Как добиться широкой поддержки мирного соглашения?    

* Как демобилизовать вооруженные группы, привлечь военных к     соглашению, обеспечить гражданский контроль над военными?    

* Что делать с беженцами, перемещенными лицами и теми, кто     пострадал от насильственного конфликта?    

*  Как заняться восстановлением  материальных ценностей,     разрушенных насильственным конфликтом?    

* Как заняться социальной реконструкцией и примирением и     избежать насильственного конфликта в будущем?    

* Как реформировать политическую жизнь, чтобы обеспечить     народное участие и справедливое представительство?    

* Как обеспечить экономическое развитие?   

То, что  требуется для поддержания  мира  в  фазе  после соглашения,   может   быть  рассмотрено   под   заголовками "реализация", "восстановление" ("реконструкция") и "примирение".   

Реализация

Реализация  мирного  соглашения   может  казаться  самой ближайшей  задачей и быть узкой по характеру, но она может иметь глубокое  воздействие  на  будущую   жизнь   общества.  Это воздействие  зависит как от того, насколько полно реализуется соглашение,   так и   того, каков  опыт  его  осуществления (сотрудничество? напряженность? соперничество?)

<…> Соглашение,  достигнутое  между конфликтующими сторонами,  должно    содержать   детали  реализации, контроля, а также соображения по поводу того, что  делать в случае несоблюдения соглашений, или оно (соглашение)  должно  сформулировать, как эти детали  будут согласованы и  приведены в действие.  

Если детали реализации должны быть выработаны позднее, это  означает, что должна быть рассмотрена возможность нового цикла  переговоров   по   стадиям   переговоров   и   требованиям,  установленным выше  для основных переговоров. Третьи стороны  могут участвовать или не участвовать, но надо с осторожностью  подходить  к тому,  чтобы  третья сторона  прекратила  свою  деятельность, прежде чем будут полностью согласованы условия  реализации. Можно с уверенностью сказать, что отсутствие заботы  и  внимания  к  реализации  составляют большую   угрозу для  соглашения, чем что-либо другое.    

Задача реализации и контроля после соглашения предоставляет  возможность ранее конфликтовавшим  сторонам  работать вместе  практическим образом, в реальном мире, а не в конференц-зале.  Для конфликтующих сторон и третьей стороны полезно определить  задачи после соглашения в таком же конструктивном духе, как в  начале сотрудничества.    

Когда план реализации согласован, третьи стороны нуждаются  в анализе того, должны ли они по-прежнему участвовать и каким  образом. Этот  процесс  нового анализа  и принятия  решения  должен привести к выбору ими новых ролей, о которых они должны ясно сообщить другим сторонам. Для третьих сторон редко бывает  целесообразно полностью устраниться  сразу же после соглашения, но характер их участия может  измениться и должен быь тщательно согласован, чтобы он Соответствовал   ситуации. Важно,  чтобы  ответственность за реализацию   определенно   лежала  на сторонах, подписавших  соглашение,   а  не  на   третьих сторонах.  Продолжающееся присутствие  третьих сторон, особенно их внимание и энтузиазм, могут  привести к  недоразумению.  Реализация  может   стать ‘’козырем", и переговоры могут быть возобновлены и продолжены. Контроль над реализацией может быть особенно деликатным, если это осуществляется преимущественно третьей стороной, или, по крайней мере, создается видимость этого, но присутствие третьей стороны придает больше  уверенности. Реагировать на сложные процессы  после  соглашения  - демобилизацию,  разоружение, установление гражданского контроля над вооруженными силами . часто   легче   благодаря  участию   третьих   сторон.   Их продолжающееся  присутствие является доказательством того, что ни одна сторона не ищет несправедливых преимуществ.   

Реализацию  и контроль над  мирными  соглашениями  редко можно  отделить от потребностей восстановления и примирения в условиях, которые определяются последствиями насильственного конфликта, особенно, если он был интенсивным и длительным. <…>

Глава 26. Международные переговоры. Национальные стили ведения переговоров

75. М.М.Лебедева. Национальные стили: какие они?

Есть ли специфика ведения переговоров с представите­лями различных народов и государств? Национальный стиль ведения переговоров — это та область, которую легче почув­ствовать, чем описать в строго научных терминах. Она — малопонятный и малоуловимый компонент ведения переговоров, описанный в основном в мемуарной литературе.

До недавнего времени исследователи недостаточно обра­щали внимания на изучение национальных стилей ведения переговоров. Ситуация значительно изменилась в последнее время в связи с интенсификацией международных переговоров затронувших весь мир. Впрочем, практики всегда боль­шое внимание придавали особенностям поведения другой стороны на переговорах, учитывали национальную культу­ру. Так, еще в эпоху колонизации Юга Африки англичане старались направлять на переговоры с представителями африканских племен людей, хорошо знакомых с местными обычаями и языком[62] .

Все в большей степени с проблемой национальных стилей ведения переговоров сталкиваемся и мы. Сегодня предприятия, получив хозяйственную самостоятельность, непосредственно выходят на переговоры с зарубежными пар­тнерами. Увеличивается интенсивность международных свя­зей как по межгосударственным каналам, так и между обще­ственными организациями. Поэтому вопросы, связанные с особенностями поведения на переговорах представителей  других стран, представляют немалый интерес. Лучшее их понимание способствует и более успешному взаимодействию. В то же время не следует абсолютизировать национальные стили ведения переговоров. Они не являются некими застывшими образованьями. При взаимодействии различные стили, как правило, успешно адаптируются.

В данном разделе приведем описания переговорных стилей представителей США, Франции, Китая, а также ряда других стран, основываясь на зарубежных работах в этой области, так как в нашей стране вообще не исследовалась проблема национального стиля ведения переговоров. Прежде чем перейти к описанию конкретных национальных стилей, рассмотрим несколько вопросов, носящих более общий ха­рактер.

Что представляет собой национальный стиль ведения переговоров? Каждый народ имеет свои обычаи, традиции, свою культуру, политическое и государственное устройство. Все это оказывает влияние на процесс ведения переговоров. Выделяются три группы характеристик, или параметров, национального стиля.

Первая группа параметров отражает особенности, свя­занные с характером формирования делегации и механизмами принятия решения. Так, бывший директор Агентства по контролю над вооружениями и разоружению Ф.Ч.Икле в 70-х годах писал, что тактика социалистических стран на переговорах всегда отлична от западной и в этом отражены различия двух общественных систем[63]. Одним из принципиальных моментов является то, что перед запад­ными странами стоит проблема согласования внутренних интересов . Не будем обсуждать вопрос — так ли это было на самом деле. Важно другое: механизмы выработки решения, существующие в той или иной стране, в значительной сте­пени влияют на ход переговоров.

Насколько члены делегации самостоятельны в принятии решений на переговорах? Необходимо ли им каждый раз при малейших изменениях ситуации запрашивать инструкции? Являются ли эти инструкции, как правило, очень жесткими или они допускают значительную свободу действий? Иными словами, насколько полно права принятия решения де­легируются участникам переговоров? Ответы на эти вопросы дают представление об определенном стиле ведения перего­воров. Важны и вопросы формирования делегации, например специфика распределения обязанностей между членами де­легаций, степень иерархии, их формальные и неформальные взаимоотношения.

Вторая   группа   параметров,   характеризующих национальный стиль ведения переговоров, связана с ценностными ориентациями, идеологическими и религиозными Остановками, особенностям восприятия, мышления. Это так называемая когнитивная сфера. Она оказывает наиболее существенное, влияние на национальный стиль, определяя его суть.

Что является более действенным аргументом на перего­ворах: фактическая сторона дела или нечто иное, например апелляция к этическим нормам? Так, по данным некоторых исследований, для представителей западных стран в большей степени, чем для представителей Востока, являются значимыми аргументы, основанные на причинно-следствен­ных связях.

Третью группу параметров составляют особенности поведения  на  переговорах,  наиболее  характерные тактические приемы, присущие тем или иным представите­лям.

И еще одна деталь, связанная с поведением, — это мимика, жестикуляция и т.п. Непосредственного отношения к переговорам эти параметры вроде бы не имеют. Они отно­сятся к нормам поведения, принятым в той или иной культу­ре, но могут оказать на переговорный процесс достаточно ощутимое влияние. Так, расстояние, на котором люди разго­варивают, различно у разных народов. Причем эти различия обычно не замечаются. При деловых беседах, например, русские подходят ближе друг к другу, чем американцы. Ка­залось бы, ну и что? На самом деле, уменьшение принятой дистанции может быть истолковано американцами как некое нарушение "суверенитета", излишняя фамильярность, в то время как для русских — увеличение расстояния означает холодность в отношениях, слишком большую официаль­ность. Конечно, после нескольких встреч подобное не­правильное истолкование поведения друг друга исчезает. Однако на первых порах оно может задавать некий психо­логический фон переговорам.

Принято различать культуры, в которых произнесенные слова воспринимаются почти буквально, в них практически не содержится скрытого смысла. Это так называемые культу­ры с низким уровнем контекста. К ним относятся, например, американская, немецкая культуры. В других культурах (в частности, в русской, французской, японской) значение контекста очень велико, вплоть до того, что смысл сказанного может меняться на противоположный. Во втором типе культуры особое значение приобретают невербальные факторы общения. Однако в любом случае даже в культурах с так называемым низким уровнем контекста невербальным аспектам общения уделяется особое внимание. В ярком политико-психологическом портрете президента США Дж.Буша, составленном психологом Е.В.Егоровой[64], отмеча­ется, что "он придает большое значение... улыбке, мимике, взгляду, манере говорить" .

Довольно распространенным является мнение, что легче вести переговоры представителям одной национальности и тем более одной расы. Это не всегда так. Исследование стереотипов поведения у различных народов позволило со­ветскому этнографу А.К.Байбурину прийти к заключению, что чем ближе народы, тем существеннее для них оказыва­ются различия между однопорядковыми явлениями и, на­против, чем дальше, тем более значимыми для них будут совпадения[65] .

В обыденной жизни нас порой поражает наличие каких-нибудь совершенно незначительных сходств с представите­лями далекой культуры и сразу же проявляется располо­жение, стремление к сотрудничеству. Когда же мы сталкива­емся с различиями в подходах, в мировосприятии, то легче к ним отнесемся, если обнаружим их у далеких от нас народов, а вот соседям предъявляем более жесткие требования. Эти социально-психологические феномены сказываются и на переговорном процессе, особенно если стороны не имеют до­статочного опыта их ведения.

Говоря о национальных стилях ведения переговоров, сле­дует сделать несколько оговорок.

  Во-первых, в данном случае под национальными стилями подразумеваются стили, характерные скорее для тех или (иных стран, а не для определенных национальностей. Так, китаец, живущий в США и ведущий переговоры от американской стороны, в определенной мере может сох­ранить черты, присущие китайскому национальному харак­теру, и это будет влиять на его поведение на переговорах. Однако в целом его стиль ведения переговоров будет скорее американским, поскольку на формирование переговорного стиля в большей степени оказывают влияние те условия, в которых человек работает.

Во-вторых, нужно иметь в виду, что анализ стиля ве­дения переговоров часто проводится путем сравнения изуча­емого стиля с собственным. Поэтому американский автор, например, может не обратить внимание на какие-то особен­ности, допустим, французского стиля ведения переговоров, поскольку это не отличает его от американского, в то время как для советского участника переговоров эти особенности могут оказаться весьма значимыми. Кроме того, необходимо учитывать и тот факт, что "абсолютно объективно описать" национальный стиль ведения переговоров практически не­возможно. В определенной мере всегда будут влиять стереотипы, которые сложились у нас относительно национальных черт тех или иных народов.

Приведем описания национальных стилей ведения пере­говоров. Отметим, что национальный стиль отражает наиболее распространенные особенности ведения перегово­ров, которые не обязательно характерны для всех пред­ставителей страны. Это скорее возможные типы поведения на переговорах. В последнее время при интенсификации переговорных процессов, а также неком "размывании" национальных границ (например, японец или китаец, по­лучивший образование в США, так или иначе воспринимает особенности американского поведения) происходит взаимоп­роникновение национальных стилей, формирование многих единых параметров ведения переговоров. Это дает возмож­ность ряду исследователей говорить о формировании особой субкультуры участников переговоров со своими правилами поведения, языком, символами, которая может значительно отличаться от принятых национальных норм и правил поведения. Наличие такой переговорной субкультуры особенно характерно для тех, кто постоянно участвует в переговорах, например дипломатов, торговых представителей за рубежом. Насколько этот фактор влияет на переговорный процесс? По мнению шведского исследователя К.Йонссона, совпадение интересов сторон или их расхождение является первичным и в случае довольно значительного совпадения интересов  игнорировать наличие переговорной субкультуры нельзя. Ее знание будет способствовать успеху переговоров[66] .

С учетом этих замечаний рассмотрим национальные стили ведения переговоров представителей некоторых стран.

   Американский национальный стиль ведения перегово­ров. По мнению ряда авторов[67] , американцы оказали значительное влияние на различные стили ведения перего­воров во всём мире. При решении проблемы они стремятся обсудить не только общие подходы, но и детали, связанные с реализацией договоренностей. Им характерны хороший на­строй, открытость, энергичность, дружелюбие, более импонирует не слишком официальная атмосфера ведения переговоров. Одновременно с этим они нередко проявляют эгоцентризм, исходя из того, что при ведении переговоров их партнер должен руководствоваться теми же правилами, что и они. В результате может возникнуть непонимание со сто­роны других участников переговоров. Партнеры по перегово­рам иногда считают американцев слишком напористыми, аг­рессивными. Последнее может вызвать некоторые затруд­нения. Кстати, и сами американцы отмечали это. Что же в этих  случаях  они  советуют  делать?  Не  стоит "американизироваться", замечают американские авторы Р.Х.Брамли и Э.Дж.Мердок, но и пасовать тоже не следует.

  Американский стиль ведения переговоров характеризуется достаточным профессионализмом. Редко в американской делегации можно встретить человека, некомпетентного в тех вопросах, по которым ведутся переговоры. При этом по сравнению с представителями других стран члены американской деле­гации относительно самостоятельны при принятии решений.

 Как правило, американцы обладают достаточно сильной позицией и это не может не сказываться на технологии ведения переговоров. Они довольно настойчиво пытаются реализовать свои цели на переговорах, любят торговаться. Большое внимание при решении проблем американцы уде­ляют увязке различных вопросов — "пакетным" решениям. Они сами часто предлагают "пакеты" к рассмотрению. В слу­чае освещения переговоров в печати американцы придают  этому немаловажное значение.

  Французский национальный стиль ведения перегово­ров. Американский исследователь М.Харрисон так описыва­ет французский стиль переговоров[68]. Французы стараются избегать официальных обсуждений вопросов "один на один". На самих переговорах они очень внимательны к тому, чтобы сохранить свою независимость. В то же время их поведение может кардинальным образом изменяться в зависимости от того, с кем они обсуждают проблемы.

Представители   французской  делегации  большое внимание уделяют предварительным договоренностям и предпочитают по возможности заранее обсудить те или иные вопросы. По сравнению с представителями американской стороны французские участники переговоров менее свобод­ны и самостоятельны при принятии окончательных решений.

При обсуждении вопросов, аргументации французы традиционно ориентируются на логические доказательства и исходят из "общих принципов". Они достаточно жестко ведут переговоры и, как правило, не имеют "запасной" позиции. Часто представители французской делегации выбирают конфронтационный тип взаимодействия.

Немаловажными на переговорах с французами могут оказаться и моменты, связанные, например, с тем, что они предпочитают использовать в качестве официального языка переговоров французский язык. Вопросы риторики могут иметь для них достаточно большое значение.

На переговорах важны и общие особенности, связанные с национальным характером. Так, еще И.Кант замечал, что француз "учтив, вежлив, любезен... склонен к шутке и непринужден в общении"[69]. Один из современных исследова­телей социально-психологических особенностей французов профессор Оксфордского университета Т.Зэлдин пишет, что, пожалуй, самой характерной чертой современной француз­ской нации является крайнее разнообразие ее индивидов: "Не существует двух французов, которые бы одинаково определили свою сущность и у которых было бы сходное со­четание таких элементов, как образование, культура, чаяния. Различия между французами постоянно растут"[70].

Китайский национальный стиль ведения переговоров.

На переговорах обычно четко разграничиваются отдельные этапы: первоначальное уточнение позиций, их обсуждение и заключительный этап. На начальном этапе большое внимание уделяется внешнему виду партнеров, манере их поведения. На основе этих данных делаются попытки опре­делить статус каждого из участников. В дальнейшем в значительной мере идет ориентация на людей с более вы­соким статусом, как официальным, так и неофициальным. В делегации партнера китайцы выделяют людей, которые вы­ражают симпатии их стороне. Именно через этих людей они впоследствии стараются оказать свое влияние на позицию противоположной стороны. Надо сказать, что для них вооб­ще "дух дружбы" на переговорах имеет очень большое зна­чение, что отмечается многими авторами [71].

Окончательные решения принимаются китайской сторо­ной, как правило, не за столом переговоров с партнером, а дома. Одобрение достигнутых договоренностей со стороны центра практически обязательно. В китайской делегации обычно много экспертов (по финансовым вопросам, технических и др.). В результате ее численность оказывается достаточно большой.

Как правило, на переговорах с китайской стороной парт­нер первым "открывает карты", а именно первым высказыва­ет свою точку зрения, первым делает предложения и т.д. Сами китайцы делают уступки обычно под конец переговоров, после того, как оценят возможности противоположной стороны. Порой кажется, что переговоры зашли в тупик, и в этот момент китайцами вносятся новые предложения, пред­полагающие уступки. При этом ошибки, допущенные парт­нером в ходе переговоров, умело используются. Большое значение китайская сторона придает и выполнению достигнутых договоренностей. На этой стадии ею могут быть также использованы различные формы оказания давления.

Японский национальный стиль ведения переговоров.  Давая рекомендации по ведению переговоров с японцами, американский исследователь М.Блейкер[72] отмечает, что, ког­да они видят, что партнер делает им большие уступки, они, вероятнее всего, ответят тем же. Кроме того, он кон­статирует малую эффективность угроз на переговорах с японцами.

Японцы стремятся избегать обсуждений и столкновений позиций во время официальных переговоров, а также участия в многосторонних переговорах. На переговорах с бо­лее слабым партнером японцы могут прибегать к угрозам. В целом для японской стороны мало характерны особые подвижки в позиции или значительные изменения в тактике ведения переговоров. В то же время они уделяют много внимания развитию личных отношений с партнерами. Во время неофициальных встреч они стремятся по возможности подробнее обсудить проблему. Механизм принятия решения у японцев предполагает довольно сложный процесс согласо­вания и утверждения тех или иных положений. Это может занимать значительное время.

Характерной чертой японцев является чувствительность к общественному мнению. Важно учитывать и другие осо­бенности национального характера японцев, которые сказы­ваются на ходе ведения переговоров. Так, "если японец ска­зал вам, например, что будет в назначенном месте в опреде­ленный час, то можете быть уверены, что он появится там еще за две минуты до назначенного времени. Именно на та­кой предельной точности и обязательности основана практика японцев в деловом общении между собой"[73] . Точ­ность во всем — во времени начала и окончания переговоров, выполнении обещаний, взятых на себя обязательств и т.д. — одна из важнейших черт японского стиля переговоров.

Особенности   национальной   культуры,   системы воспитания сказываются на процессе ведения переговоров. "Принято считать, что японец с детства воспитывается в духе "групповой солидарности", учится подавлять свои порывы, сдерживать амбиции, не выпячивать сильные качества. Та­кое поведение, согласно японским традициям, неизбежно бу­дет вознаграждаться. Соединяя свои интересы с интересами семьи, дома, а на работе — с интересами группы, японец бу­дет автоматически продвигаться одновременно с коллегами вверх по служебной лестнице, а достигнув определенного уровня, смиренно ждать, будет ли он выдвинут в верхний эшелон или нет"[74]. Японец всячески демонстрирует внимание, слушая собеседника. Часто такое поведение интерпретируется европейцами как выражение согласия с излагаемой точкой зрения. На самом же деле он лишь лобуждает собеседника продолжать.

Венгерский стиль ведения переговоров.

Если о других стилях ведения переговоров мы рассуждали, основываясь на их восприятии представителями других национальностей, то венгерский стиль покажем с точки зрения венгра — неодно­кратного участника переговоров Я.Нергеша [75].

По его мнению, венгры эмоциональны. Эту черту национального характера необходимо учитывать прежде все­го самим венгерским переговорщикам и внимательно следить за тем, чтобы их партнеры не использовали ее в своих инте­ресах. Венгры не любят мелочный торг и поэтому склонны пойти на уступки, ничего не требуя взамен. Чувства национальной гордости и национального самосознания могут заслонить все остальное. Венгры предпочитают обсуждать деловые вопросы в ходе официальных переговоров и встреч, избегая говорить о делах за столиком в ресторане, хотя сов­местное посещение ресторана с партнером является вполне привычным.

Приведем краткие характеристики и некоторых других национальных стилей ведения переговоров, на которые, в частности, обращает внимание американский исследователь Б.Скотт[76]. Так, для немцев, например, более вероятно вступ­ление в те переговоры, в которых они с достаточной очевидностью видят возможность нахождения решения. Обычно немцы очень тщательно прорабатывают свою позицию, на самих же переговорах любят обсуждать вопросы последовательно один за другим.

В отличие от немцев англичане в меньшей степени уде­ляют внимание вопросам подготовки к переговорам. Они подходят к ним с большей долей прагматизма, полагая, что в зависимости от позиции партнера на самих переговорах и может быть найдено наилучшее решение. При этом они до­статочно гибки и охотно отвечают на инициативу противопо­ложной стороны. Прагматический подход к делу, эмпиризм отличают английских переговорщиков. Традиционным для британцев было и умение избегать острых углов. Так, Г. Никольсон, комментируя поведение бывшего министра инос­транных дел Великобритании А.Идена на международных переговорах, отмечал, "что после длительных дискуссий с ним иные собеседники уходили, думая, сколь интересной и полез­ной была беседа, но вскоре обнаруживали, что на деле они не получили ни новой информации, ни твердых обещаний"[77].

Для арабов одним из важнейших элементов на перегово­рах является установление доверия между партнерами. Если типичный американец, как сообщает еженедельник "Ньюс уик", старается предугадать развитие событий при решении любой проблемы, то арабы скорее привыкли ориентировать­ся на прошлое, постоянно обращаясь к своим корням. Они также предпочитают предварительную проработку деталей обсуждаемых на переговорах вопросов. Большое значение имеют исламские традиции.

В целом надо сказать, что арабский мир далеко не одно­роден и этот факт не может не сказываться на переговорах…

  остановимся немного подробнее лишь на одном из арабских стилей — египетском. Три главные черты выделяет американский исследователь, бывший участник переговоров в Кэмп-Дэвиде У.Квандт[78]. Египет — один из древнейших очагов человеческой цивилизации, поэтому для египтян весьма характерно чувство национальной гордости и продол­жения исторических традиций своей страны. Другая черта — это принятие необходимости сильного правления и, наконец, третья — жесткие и довольно развитые административные правила поведения. Эти особенности египтян в значительной степени сказываются при ведении ими переговоров. Так, они весьма чувствительны к вопросам, связанным с национальной независимостью. Все, что каким-то образом может расс­матриваться как вмешательство в их внутренние дела, будет отвергаться с беспощадностью. Важным оказывается и уровень, на котором ведутся переговоры. При этом египтяне чаще пред­почитают торг иным типам взаимодействия с партнером.

Несколько слов о стиле ведения переговоров, присущем нашей стране. Как внешность и характер другого человека описать значительно легче, чем свои, так и стиль ведения переговоров представителей других стран кажется понятнее. И все же попробуем представить нашего переговорщика, правда, в основном глазами западных исследователей. Полезно, думается, знать, как видят нас партнеры, пусть даже их оценки и не всегда достаточно объективны.

   Сейчас в мире особый интерес вызывает то, как ведут переговоры представители нашей страны. Переговорному стилю бывшего Советского Союза посвящены специальные работы[79]. Еще в 1979 г. по заказу комиссии по иностранным делам палаты представителей конгресса США сотрудником исследовательской службы библиотеки конгресса Дж.Уиланом был составлен аналитический обзор работ американских авторов, в которых рассматривались вопросы организации, состава, форм деятельности советского внешнеполитического аппарата 1971-1978 гг., а также характерные особенности со­ветского стиля ведения переговоров[80]. Не так давно вышел в свет уже третий том этого издания.

По мнению многих западных авторов, советский стиль значительно отличается от американского. Однако, прежде чем перейти к описанию советского стиля, подчеркнем, что в данном случае, во-первых, речь идет о том, как советский стиль ведения переговоров воспринимался зарубежными партнерами, а часто это восприятие весьма субъективно, а во-вторых, материал, на котором основываются авторы (это главным образом интервью с участниками переговоров и различного рода документы), относится к периоду, предше­ствовавшему современным переменам в стране.

Обсуждая те или иные вопросы, советская сторона обра­щала внимание скорее на общие цели и относительно мало уделяла внимания тому, как можно сделать. А ведь этот  вопрос является ключевым для противоположной стороны. Такое расхождение в отношении деталей может затягивать выработку договоренностей, а в некоторых случаях привести к тому, что их вообще не будет. Подходя к решению проблем на переговорах, наша сторона предпочитает действовать осторожно, не рисковать. В случае если есть выбор между бо­лее и менее рискованными вариантами решения, наиболее вероятно, что будет выбран второй вариант. Избегание риска влечет за собой и ограничение инициативы. Советские участники переговоров предпочитали реагировать на то, что предлагает партнер, нежели выдвигать собственные вариан­ты решения.

Согласно американским авторам, советские участники переговоров часто понимали компромисс как сближение позиций на основе взаимных уступок. Компромисс в соз­нании советской стороны, как представлялось американцам, выступает прежде всего в качестве вынужденного и времен­ного   явления.   По-видимому,   данное   наблюдение американских участников переговоров и исследователей не было лишено истины, по крайней мере, до недавнего времени. Впрочем, подобное понимание компромисса было характер­но и для многих наших партнеров, особенно на международ­ных переговорах.

По мнению западных исследователей, советская тактика ведения переговоров отличалась еще и тем, что наша сторона в начале переговоров часто старалась занять позицию, ха­рактеризующуюся значительным завышением требований. Затем после длительных дискуссий происходило сближение позиций сторон. Уступки советской стороной при этом расс­матривались как проявление слабости, поэтому они делались весьма неохотно. Нередко использовались приемы, направ­ленные на получение преимуществ в ходе переговоров. Иногда были резкие смены настроений в отношении партне­ра: от проявления дружелюбия до крайне холодного отно­шения. Отмечалось, что эмоциональная сторона — важная составная часть советского стиля ведения переговоров.

Состав, структура советской делегации были построены часто по жесткому иерархическому принципу. Принятие решения требовало согласования вопросов с Москвой, что занимало порой довольно много времени.

И все же, несмотря на те негативные моменты, которые, несомненно, присутствовали в нашем стиле в период застоя, профессиональные переговорщики с советской стороны оценивались  зарубежными  партнерами  как  весьма квалифицированные. Этому имеется множество свиде­тельств и в мемуарной, и в научной литературе. Вот что, например, писал известный американский предприниматель Арманд Хаммер: "Русские — хорошие бизнесмены... Если бы я смог в одном предложении сформулировать мой совет американским бизнесменам, я бы сказал: "Составляйте ваш контракт тщательно, ибо, как только он будет подписан, со­ветская сторона заставит вас выполнить его до последней буквы, точно так же как она сама выполняет свои обязатель­ства...". Американский бизнесмен, составляющий контракт с русскими с расчетом на их наивность, совершает непоп­равимую ошибку"[81] .

Такую высокую оценку, однако, нельзя дать многим лю­дям, которые совсем недавно сели за стол переговоров. Не имея достаточного опыта их ведения, они подходят к перего­ворам, с точки зрения зарубежных коллег, довольно странно. "Когда два канадца обсуждают деловое предложение, они рассуждают так: мы объединяемся, чтобы увеличить размер пирога, и тогда каждый получит больше. У советских менед­жеров психология другая. Они считают, что размер пирога известен, и задача — оттяпать себе кусок побольше"[82]. Это говорит не о чертах русского национального характера, а скорее о некомпетентности, отсутствии определенной "пере­говорной культуры", стремлении даже в ситуации сот­рудничества видеть в значительной мере конфликт интере­сов, нежели их совпадение. Думается, что по мере развития переговорной практики в России подобное поведение на переговорах будет скорее исключением.

А вот национальные черты характера действительно бу­дут продолжать оказывать влияние на переговорный стиль. О национальном характере русских написано немало. Создано множество мифов и легенд о загадочности русской души. Вряд ли стоит их рассматривать здесь. Обратимся лучше к исследователю русской культуры академику Д.С. Лихачеву. Говоря о русском национальном характере, он подчеркивает, что «русская культура уже по одному тому, что она включает в свой состав культуры десятка других народов и издавна бы­ла связана с соседними культурами Скандинавии, Византии, южных и западных славян, Германии, Италии, народов Вос­тока и Кавказа, — культура универсальная и терпимая к культурам других народов”[83].

Что это означает применительно к переговорам? Думает­ся, прежде всего способность достаточно легко вести перего­воры с представителями различных стран и национально­стей, умение чувствовать партнера, открытость к его перего­ворному стилю. Однако одновременно с этой чертой Д.С.Лихачев называет и другую — стремление доводить все "до крайностей, до пределов возможного"[84]. Это может про­явиться по-разному: и как постоянное следование очень жес­ткой позиции, и, напротив, как неожиданное для партнера полное принятие его предложений. Именно с этой чертой, видимо, связана такая особенность поведения советских участников переговоров, подмеченная американским автором Р.Смитом[85], как быстрая смена настроений и установок в отношении партнера: то крайне дружеское расположение, то вдруг проявление официальности, исключающее любые личные симпатии.

Заканчивая описание национальных стилей ведения переговоров, обратим внимание на следующее. Ведя перего­воры с представителем той или иной страны, не стоит ставить перед собой задачу следовать его стилю. Вряд ли из этого выйдет что-либо хорошее. Так, не без юмора замечает Р.Фишер, если японские дипломаты на переговорах с американской стороной, зная, что их партнеры предпочита­ют быть достаточно неформальными, открытыми и вечно спешащими, решат следовать американскому стилю, а в свою очередь американцы, учитывая тот факт, что японцы стремятся действовать размеренно, в достаточно официаль­ных рамках, будут использовать японский стиль ведения переговоров, результат окажется весьма плачевным. Причем "чем лучше каждая из сторон поймет и постарается принять стиль другой, тем хуже будут идти переговоры. Результат будет не более успешным, чем в том случае, если исполнитель венского вальса начнет пытаться танцевать американский народный танец, в то время как его партнер — исполнитель народных танцев — вальсировать"[86]. Знание национальных стилей может служить лишь своеобразным  ориентиром в том, как партнер наиболее вероятно будет действовать на переговорах.

76. Дж. Рубин, Дж. Салакюз. Фактор силы в международных переговорах

Люди постоянно ведут друг с другом переговоры. Жены договариваются с мужьями, управляющие обговаривают условия труда и его оплаты с рабочими, одни государства вступают в переговоры с другими. И все же, несмотря на тот факт, что переговоры стали существенной частью повседневной жизни, в том числе и международной, ученые лишь совмес недавно занялись их систематическим изучением.

Особенно запутанной теоретической и практической проблемой являются переговоры между сторонами разной силовой категории. С этой проблемой неизменно сталкиваются как Соединенные Штаты, так и Со­ветский Союз, поскольку им постоянно приходится вступать в переговоры с менее могущественными государствами, чем они сами. Эти менее мо­гущественные государства стремятся повлиять на обе державы и побу­дить их к переговорам, хотя последние, может быть, и не склонны этого делать. Поэтому как Советскому Союзу, так и Соединенным Штатам следует лучше понимать стратегию, которую менее сильные применяют в переговорах против более сильных.

Научное изучение проблемы переговоров началось всего несколько десятилетий назад. В Соединенных Штатах исследования и публикации в этой области впервые появились в 50—60-х годах. Первые работы теоретиков игр, например Р. Люса и Г. Райффы, прежде всего сосредоточивали внимание на правилах математических решений. Вслед за этой ра­ботой появилось несколько других, где конфликт и переговоры рассмат­ривались больше в «психологическом» аспекте, в том числе научный труд Т. Шеллинга о рациональном использовании нерационального поведения, а также психологически глубокий анализ А. Рапоп9рта о рациональном принятии решения во время «драк, игр и прений». Р Уолтон и Р. Мак-Керзи дали одно из первых и наиболее влиятельных освещении вопроса о переговорах в рабочей среде, когда труд использовался лишь в качест­ве контекста для разработки более общей формулировки о характере пеpeгoвopoв. Социальные психологи во главе с инициаторами исследова­ний Мортоном Дейчем, Гербертом Келманом и другими в 60—70-х годах провели почти 1000 экспериментальных работ по вопросу о переговорах в лабораторных условиях, изучая влияние ряда факторов на процесс и результаты переговоров[i].

Хотя за минувшее десятилетие объем эмпирических исследований по вопросу о переговорах резко сократился, в такой же степени возросло количество работ, содержащих концептуальный анализ. На недавний рост внимания в США к теории и практике международных переговоров повлияли различные факторы, в частности требования более эффективно­го подхода к проблемам окружающей среды, меняющийся климат между­народного бизнеса и дипломатических отношений.

Теоретические и исследовательские центры по изучению проблемы переговоров появились в ряде мест в Америке, и каждый из них подготовил в этой области много публикаций. Например, наша собственная про­грамма по переговорам, осуществляемая в Гарвардской школе права, включает выпуск ежеквартального издания—«Журнала о переговорах», пространный список учебного и общеобразовательного материала в обла­сти переговоров. Несколько десятков сотрудников факультета, связанных с этой программой, являются авторами или соавторами большого числа книг.

В Соединенных Штатах переговоры  не являются областью какой-то одной отрасли знания. Теорией переговоров активно занимаются юристы, экономисты, политологи, аналитики-международники, психологи, специалисты в области связи, социологи, теоретики-организаторы, ученные в области трудовых отношений, антропологи, градостроители.

Нет и единой, согласованной формулы ведения переговоров. Некоторые считают, что умелое ведение переговоров при любых обстоятельст­вах предполагает, что спорящие стороны начинают с высказывания край­них позиций, когда они запрашивают гораздо больше, чем надеются получить. Затем каждая сторона путем осмотрительных поэтапных уступок движется в сторону какой-то средней позиции, которая получает общее признание. В этот момент и заключается достигнутая договоренность. Сторонники такой точки зрения Д. Лэкс и Дж. Себениус, Дж. Рубин и  Б. Браун, Г. Райффа[ii] считают важными такие факторы, как временные рамки, каналы связи, место проведения переговоров и ряд других соображений, которые предопределяют информацию, передаваемую сторо­жами друг другу о смысле уступки (или ее отсутствия).

Другая школа мышления подходит к переговорам несколько иначе. Вместо того, чтобы анализировать переговоры как конфронтацию меж­ду двумя противниками, каждый из которых полон решимости получить как можно больше и в то же время делать небольшие уступки или вооб­ще ничего не уступать, подход «решение принципиальных проблем» предполагает большую степень сотрудничества. Каждая сторона "стремится к максимальным для себя выгодам, но рассматривает другую сторону не как противника в этом процессе, а как потенциального сотрудника. Цель заключается в том, чтобы найти пути достижения собственных интересов и в то же время оставить другой стороне возможность получить  разумные выгоды. Залог для достижения успеха в этом случае заключается в том, чтобы переговорщики перешли от изложения «позиций» (когда стороны говорят, что они должны получить) к анализу подспудных «интересов» (почему у каждой есть конкретные потребности).

Роджер Фишер и Уильям Юри в своей книге[iii] приводят историю о двух сестрах, которые поспорили о том, как разделить один апельсин. Каждая хотела получить весь апельсин. После продолжительных препи­рательств они согласились разделить апельсин пополам, таким образом поступая, казалось бы, умно и справедливо. Затем одна сестра очищает апельсин и съедает мякоть, в то время как другая из своей половинки апельсина выбрасывает мякоть и использует кожуру для приготовления торта. То, что казалось умным решением, а именно раздел апельсина 50  на 50, было, конечно, справедливым, но отнюдь не умным. Если бы толь­ко каждая сестра обратила внимание не на позиции (какую часть апельсина она хочет получить), а на интересы (как она употребит апель­син), они, может быть, смогли бы договориться таким образом, что каж­дая получила бы все, что хотела.

Таков, следовательно, подход к переговорам по решению проблемы в духе сотрудничества. Его сторонники утверждают, что возможности для взаимной выгоды появляются тогда, когда переговорщики могут, образ­но говоря, передвинуть свои кресла так, чтобы оказаться не против друг друга, а рядом. Вместо того, чтобы противостоять друг другу, переговор­щики сообща будут противостоять проблеме, которую они должны ре­шить.

Конечно не все конфликты приемлемы для такого подхода к переговорам на основе совместного решения проблем. Однако многие подходят. Для других более удобен традиционный подход с уступками, о чем говорилось выше, когда переговорщики вначале выдвигают край­ние требования, затем постепенно от них отступают, чтобы прийти к ка­кой-то форме взаимоприемлемого соглашения.

Хотя эти два подхода к мышлению о переговорах, кажется, основываются на весьма разных предположениях о характере процесса, в одном  ключевом аспекте они фактически очень похожи. Обе точки зрения вполне отвечают характеру переговоров, которые ведутся между двумя сто­ронами, имеющими примерное равенство сил. Будь то две сестры или две сверхдержавы, результат от этого не меняется: поскольку ни одна из сторон не в силах навязать соглашение другой и стороны подтверждают свою взаимозависимость, постольку имеются возможности и смысл вести переговоры.

Однако интересный вопрос заключается в следующем: что случится, если у сторон нет равенства сил? Что случится, если одна из сторон зна­чительно более могущественна, чем другая, когда одна из них в меньшей степени зависит от достижения договорного урегулирования, чем другая? Если возник спор из-за прав на воду из какой-то реки и одна страна рас­положена в верхнем течении по отношению к другой, зачем стране верх­него течения соглашаться на переговоры, а не поступить как ей забла­горассудится в одностороннем порядке? В свою очередь, что может сде­лать относительно менее могущественная сторона, чтобы уговорить сво­его соседа в верховьях реки сесть за стол переговоров?

Ученые еще должны немало поработать над вопросом о переговорах между неравными сторонами. Без всякого преувеличения можно сказать, что в настоящее время проблема переговоров в условиях неравенства сил является в этой области одной из труднейших, стоящих перед учеными. На международной арене такой вид переговоров чаще всего на­блюдается, когда развивающееся государство стремится иметь дело со сверхдержавой — США или СССР. Последующий анализ как раз и от­ражает существующие взгляды на эту проблему.

Переговоры между развитыми и развивающимися странами прохо­дят в особом контексте. Во-первых, несмотря на существование таких ор­ганизаций, как Объединенные Нации или Международный Суд, в мире отсутствует подлинно верховная власть в виде законодательного органа или суда для того, чтобы принимать и осуществлять правила в целях за­щиты сторон, имеющих относительно небольшие предпосылки для за­ключения сделок. Во-вторых, хотя такие страны, как США или СССР, могут считать себя более или менее могущественными сторонами, что зависит от конкретно проводящихся переговоров, развивающиеся страны в своих отношениях с развитыми государствами всегда рассматривают себя бессильными, независимо от предмета переговоров. Эта точка зрения отчетливо видна в работе, отражающей теории зависимости в развитии. В-третьих, в международных отношениях нельзя «уйти» от сообщества наций. Государства-нации сомкнулись в объятиях взаимозависимости, для которой не существует альтернативы.

Обычно предполагается, что успех в международных переговорах является просто вопросом «силы» и что менее мощное государство на­ходится в зависимости от более могущественного. И все же история меж­дународных отношений полна случаев, когда большие страны не могли заставить малые поступить по-своему (например, США и Вьетнам, СССР и Афганистан) или когда малые страны добивались значительных успе­хов в переговорах с большими (например, Панама в ее переговорах с США по вопросу о Панамском канале). Эти примеры показывают, что результаты таких переговоров являются не просто делом силы, но также стратегии и тактики малых стран, стремящихся достичь своих интересов.

Для того, чтобы уяснить себе эту проблему, сначала надо рассмотреть характер силы в международных переговорах. Во-первых, важно признать тот факт, что возможности для переговоров между государствами не являются абсолютными. 0ни различны в зависимости от случая, контекста, проблемы.  Поэтому слабой стране нужно оценить свою позицию и варианты связанные с конкретными переговорами по какому-то вопросу.

Во-вторых, «возможности» в контексте международных переговоров на деле означают потенциальные возможности повлиять на принятие ре­шений другой стороной. Для слабой страны проблема заключается в том, чтобы разработать стратегию и мобилизовать свои ресурсы, чтобы по­высить свою способность повлиять на принятие решений другой стороны.

Мы исходим из основного предположения о том, что влияние на при­нятие решений в процессе международных переговоров оказывают пози­тивная стратегия, которая имеет перспективу либо повышенной выгоды, либо пониженного ущерба, или негативная стратегия, которая снижает выгоды и увеличивает ущерб для другой стороны. Например, «увязка» при переговорах вопроса, в котором какая-то сторона слаба, с другим вопросом, по которому можно предложить желаемое для другой сторо­ны, оказывает влияние на принятие решений в сторону увеличения выго­ды. В равной степени стратегия объединения с противником другой сто­роны направлена на оказание воздействия путем угрозы возрастающего риска.

В этом свете можно рассматривать каждую из указанных ниже стра­тегий. Более того, их целесообразно разбить на две основные группы: те, которые применимы в рамках двусторонних отношений между менее сильными и более сильными странами, и те, которые заставляют слабое государство выходить за рамки отношений и искать помощи или вмешательства дополнительных сторон.

Ниже приводятся примеры различных подходов, которые показыва­ют, как в целях оказания влияния можно использовать небольшие воз­можности или как они уже использовались с определенным успехом. Пе­речень включает также в определенной последовательности стратегии по оказанию влияния с помощью небольших возможностей: начиная от стра­тегий «мягкого» или «дружеского» характера (в основном в рамках вза­имоотношений) и кончая более принудительными (и типично находящи­мися вне рамок данных взаимоотношений).

Апелляция к принципу. Как указывают Р. Фишер и У. Юри, пере­говорщики с относительно небольшими возможностями всегда могут попытаться убедить другую сторону сесть за стол и согласиться на меньшее, чем они рассчитывали, апеллируй к какому-то постороннему образцу или принципу. Страна, имеющая относительно незначительные ресурсы, всегда может попытаться апеллировать к своей более богатой , соседке на основе норм международного права, принципов справедли­вости и равенства или прецедента, установленного в отношениях между другими сравнимыми государствами.

Таким образом, есть соблазн предложить, чтобы в международных отношениях, особенно в отношениях между развитыми и развивающими­ся государствами, развивающиеся страны апеллировали в своих перего­ворах к принципу. Но апелляция только к одному принципу редко становится эффективной стратегией, потому что обе стороны основывают свою стратегию на принципе. Поэтому во главу угла здесь ставится вопрос, какой принцип должен стать руководящим и чьи интересы выражает такой принцип. И действительно, практически на всех переговорах между странами «третьего мира» и промышленного Запада каждая сто­рона апеллирует к принципу для подкрепления своей позиции, но эти принципы далеко не совпадают.

Например, по вопросу о финансовом долге «третьего мира», по кото­рому, конечно, ведутся одни из наиболее трудных переговоров между промышленными странами Севера и развивающимися государствами Юга, каждая сторона формулирует свою позицию вроде бы на основе принципа. Север, стремящийся к полному возвращению займов, основы­вает свою позицию на принципе святости контракта, pacta sunt servan-da, и здоровой основы международной банковской системы. Юг, стре­мящийся к облегчению бремени задолженности, взамен этого выдвигает принцип изменившихся обстоятельств, rebus sic stantibus, и равенства в международных экономических отношениях. Таким образом, на всех пе­реговорах имеет место ссылка на тот или иной принцип, что в опреде­ленных обстоятельствах может оказаться полезным для укрепления поддержки той или другой стороны общественностью, но при нормальных условиях это должно быть дополнено другой стратегией на переговорах. К тому же неприкрытая ссылка на принцип как основу пе­реговоров может даже дать обратный эффект, когда, например, более сильная сторона правильно определит, что менее сильная сторона при­бегает к такой апелляции к принципу именно потому, что у нее нет не­обходимых средств добиться своих целей другими приемами и метода­ми. Такая апелляция может быть правильно понята более сильной сто­роной как неумелый блеф при игре в покер, как неудачная попытка скрыть плохую взятку.

Апелляция к «истории» отношений с другой стороной. У. Мак-Карти заметил, что хотя ссылка на принцип и отвечает интересам менее силь­ной стороны в переговорах, тем не менее отсюда совершенно не вытекает, почему более сильная сторона должна соглашаться [iv]. Если «А» контро­лирует все оспариваемые ресурсы, а «Б» их не контролирует, то почему «А» должна уступать из-за ссылки на принцип?

Тогда альтернатива заключается в том, чтобы апеллировать  к более сильной стороне, призывая ее учесть длительные отношения с ней. Конечно, международные отношения представляют собой иллюстративную квинтэссенцию происходящих процессов взаимоотношений. Контакты между странами обычно измеряются многими годами. Таким образом, более слабому государству, может быть, есть смысл взывать к истории отношении между соответствующими странами.

В отношениях Север — Юг проявление такой стратегии можно ви­деть на практике, особенно на переговорах между развивающимися странами и их бывшими колониальными правителями. Развивающаяся  страна подчеркивает общность языка, культурные связи и экономические отношения для того, чтобы добиться более благоприятного отношения со стороны своего более сильного, но знакомого соперника по перегово­рам. Например, франко-говорящие африканские  государства использо­вали такой подход в процессе переговоров о заключении выгодных эко­номических соглашений с Францией.

Апелляция к будущему. Если обращение к истории отношений с дру­гой стороной является одним из возможных путей побудить более силь­ную сторону вступить в переговоры, то на противоположном конце вре­менного спектра существует и другая возможность. Менее сильный мо­жет указать на вероятность развития отношений на длительный период в будущем и использовать такую перспективу в качестве основы для при­зыва к заключению более разумного соглашения на нынешнем этапе. Более слабый может сказать, что «в ваших интересах быть на этот раз более покладистым и гибким, поскольку нам еще предстоит встречаться много раз в будущем».

Призывы, основанные на предвосхищении продолжающихся вза­имоотношений, что и происходит в международных отношениях, где в конце концов не бывает такого явления, как окончательное «выпадение» из взаимозависимого сообщества наций, могут оказаться эффективными и склонить более сильную сторону сесть за стол переговоров. Этот подход может оказаться особенно перспективным в том случае, если более слабая  сторона убедит другую сторону в том, что в будущем распределение ресурсов может измениться. Например, на переговорах о природных ре­сурсах (то есть меди, нефти, олова) страны Юга указывали, что, хотя сильные государства Севера, имеющие свои собственные минеральные резервы, в настоящее время могут предлагать Югу низкие цены, Север первым истощит свои резервы и попадет потом в зависимость от Юга.

Вместе с тем следует заметить, что такого рода призыв, основанный на предвосхищении будущих взаимоотношений, может оказаться обою­доострым, поскольку у более сильной стороны возникнет беспокойство по поводу прецедента. Хотя одна сторона в данном конкретном случае может согласиться уступить другой, потому что они никогда больше не будут заключать сделок, но та же сторона может отнестись иначе к это­му вопросу, если она знает, что неопределенно долгое время они будут совместно работать на регулярной основе. Уступка теперь может укре­пить веру в то, что кто-то может вновь уступить в будущем. Действитель­но, это может привести к ошибочному выводу, что если кто-то готов что-то дать теперь, то он, возможно, уступит еще больше, чтобы на по­следующих раундах закрепить договорное соглашение. Так, сегодня международные банки не соглашаются пойти на крупные уступки на пе­реговорах о финансовом долге из-за боязни, что завтра им придется столкнуться с еще большими требованиями.

Предвидимые новые переговоры. В связи с указанным подходом находится и такой подход, согласно которому более сильную сторону в конфликте убеждают в том, что достигнутое в настоящее время соглаше­ние не должно быть неопределенно обязательным или ограничиваю­щим. Соглашение можно заключить теперь, зная вполне определенно, что будет очередной раунд переговоров, который планируется на буду­щее. Таким образом, если более сильная сторона не склоняется пойти на соглашение, потому что думает, что добьется лучшего результата после отсрочки, наличие договорного положения, которое гарантирует прове­дение последующего раунда переговоров, может дать соответствующее заверение.

Конечно, более сильная сторона может не согласиться откликнуться на такой соблазнительный призыв. Ведь такой поступок породил бы риск создания прецедента, что затруднило бы — несмотря на договоренности по соглашению—возобновление обсуждения на более поздней стадии. Поэтому долгом менее сильной стороны, которая нуждается в соблазни­тельном варианте по схеме «покупаете сейчас, платите позже», является умение обосновать краткосрочные выгоды вырабатываемого теперь со­глашения.

Вышеуказанный подход можно назвать «объявленной» стратегией предстоящего возобновления переговоров, но существует также «необъ­явленная» стратегия предстоящего возобновления переговоров, согласно которой более слабая сторона соглашается на плохую сделку, имея не­гласное намерение добиваться новых переговоров об ее условиях на бо­лее поздней стадии, когда она станет сильнее. Развивающиеся страны многократно использовали эту стратегию в своих сделках с многонацио­нальными корпорациями, которые после ввоза капитала в страну стано­вятся уязвимыми к давлению с целью проведения новых переговоров по ранее заключенному контракту о капиталовложениях или по соглашению о добыче природных ископаемых[v].

Увязка. В нашем все более взаимозависимом мире отношения между двумя странами неизбежно затрагивают ряд проблем, по которым воз­можности той или другой страны различны. В то время как одна страна может быть слабой в своих торговых отношениях с другой, она может оказаться сильнее ее, например, в вопросах безопасности. Такая ситуа­ция подсказывает, что более слабая сторона должна попытаться увязать переговоры с проблемами, по которым она чувствует себя в какой-то сте­пени сильнее, но которые особым образом не связаны с последующими переговорами.

Если между двумя странами возник спор из-за реки и одна страна расположена в ее верховьях, а другая в низовьях, то можно задать вопрос, который, собственно, и задавался много раз в течение ряда лет: почему страна в верховьях должна вступать в переговоры с другой страной? Может показаться, что страна в верховьях осуществляет полный кон­троль над использованием и течением реки—течет ли река к низовьям или она перегорожена плотиной, ее русло изменено или она загрязнена и т. д. Кажется, что страна в низовьях ничего не может поделать, чтобы повлиять на поведение страны в верховьях. Однако предположим, что обе страны проявляют интерес не только к одному виду ресурсов. Пред­ставим себе, что страна в верховьях контролирует реку, в то время как страна в низовьях располагает значительно более богатыми запасами природных ископаемых, чем страна в верховьях реки. Если мы предпо­ложим, что страна в верховьях проявляет интерес к этим минеральным запасам, то быстро отпадет вопрос об относительной силе. Увязка— это возможности, возникающие в результате такого размещения различных ресурсов, которое позволяет наладить обмен ресурсами таким образом, что подавляются стимулы для ведения переговоров.

Конечно, не всегда так бывает, что увязка возможна в результате баланса или равномерного распределения ресурсов. Природа не всегда справедлива. Одна страна может не только контролировать верховья ре­ки, но и располагать также отличными запасами полезных ископаемых, лесами и промышленным потенциалом. Однако конфликтующие стороны часто упускают из виду возможности увязки. Развивающиеся страны должны уделить побольше созидательной энергии для поиска таких увя­зок, поскольку они позволят стороне, которая выглядит менее сильной в конфликте, оказать воздействие на позицию другой стороны.

Развивающиеся страны во время переговоров с западными держа­вами, особенно с США, часто связывали экономические проблемы с про­блемами безопасности. Например, Южная Корея смогла получить от США торговые уступки в обмен на обязательство защищать их опреде­ленные интересы безопасности на Корейском полуострове. Аналогичным образом Греция, Испания и Филиппины в своих соответствующих пере­говорах с США по вопросу о правах на базы сумели увязать эти перего­воры с экономическими соображениями таким путем, который отвечал их экономическим выгодам.

Апелляция к национальному интересу. Эффективность увязки зави­сит от неотъемлемых взаимозависимых интересов более и менее могуще­ственных конфликтующих сторон. В отличие от этого, другая основа для апелляции зиждется не на взаимозависимости, а на независимости. Если одна сторона может убедить другую в том, что придется заплатить недо­рого или ничего не платить за возможность получить то, что она хочет, в то время как другая сторона, в свою очередь, может получить все, что она пожелает, с небольшими или без всяких расходов для первой стороны, то в этом случае основу для возможного договорного соглашения создает отсутствие взаимозависимости.

Р. Фишер и У. Юри, Д. Лэкс и Дж. Себениус, Г. Райффа писали об открывающихся возможностях достичь соглашения, когда действующие лица преследуют свои «личные просвещенные интересы», заботясь о се­бе и в то же время давая возможность другой стороне хорошенько устро­ить свои дела, если это не связано для тебя ни с какими расходами. По крайней мере, в принципе, страна в низовьях реки должна быть в состоя­нии апеллировать таким образом в стране в верховьях реки. В основе та­кого обращения лежит различие между «позициями» и «интересами», тем, что стороны требуют, и тем, чего они хотят на самом деле. В то время как требования обычно сталкиваются, подспудные потребности могут иметь тенденцию идти параллельно или не зависеть друг от друга, позво­ляя каждой стороне тем самым удовлетворить свои нужды за счет не­больших затрат или без всяких расходов для другой стороны.

Обструкция. Иногда наиболее эффективное средство для менее сильной стороны заключается в том, чтобы ничего не делать. Бездейст­вие или обструкция могут помочь убедить другую сторону в том, что без ее участия или выполнения обязательства по какому-то курсу действия  в итоге возникнет тупик, который дорого обойдется более сильной сто­роне, так же как и менее сильной. И если прекратить такое участие, то это будет чревато угрозой подрыва эффективности или даже самого су­ществования данного мероприятия. Об этом свидетельствует бойкот Северной Кореей Олимпийских игр, проводившихся в сентябре 1988 го­да в Южной Корее, или продолжающийся бойкот странами Черной Аф­рики мероприятий, в которых участвует Южная Африка.

Допустим, что бойкот любого вида — это нечто большее, чем просто бездействие. Возможность подрыва коллективных действий заставляет другую сторону провести переоценку стимулов для переговоров. И все же бойкот является одной из форм бездействия, если его рассматривать как решение воздержаться в каких-то видах деятельности, которыми обычно занимается тот или другой.

Эффективность стратегического бездействия определяется относительной зависимостью сторон от достижения договорного урегулирования. «Риск» для обладающей большой силой проистекает от уязвимости к разрушению, а сила являющейся бессильной возникает от сознания, что терять почти нечего. Конечно, обструкция чего-то стоит обеим сторонам. Поэтому для менее сильной стороны важно прикинуть относительную цену бездействия как для себя, так и для противной стороны.

Использование третьих сторон в качестве посредников. Рассматривавшиеся до сих пор стратегии включают различные средства, с по­мощью которых более слабый партнер стремится прямо воздействовать на свои двусторонние отношения с более сильным партнером. Если эти средства не дают успеха или признаны неэффективными, то слабая сторо­на может поискать рычаги за рамками таких отношений. Одним из та­ких рычагов является вмешательство третьих сторон, которые способны повлиять на более сильную сторону, и та примет решение в пользу более слабой. Существуют различные виды посредников, которых можно выб­рать, начиная от близких союзников более сильной стороны и кончая ней­тралами или даже теми, кто может бросить ей вызов. Методы вмешатель­ства третьей стороны также могут носить различные формы — посредни­чество, примирение, сбор фактов или просто осведомление.

Поиск внутренних разногласий. Более агрессивная, конфронтационная стратегия, в отличие от бездействия, предполагает, что менее силь­ная сторона будет искать расхождения во взглядах в рядах своего про­тивника. Обнаружив такие расхождения, она должна затем разрабо­тать стратегию для их использования. Если более сильные объединения являются как это часто бывает, и более сложными и разнообразными, то такая сложность содержит в себе возможность существования множества точек зрения и областей потенциального несогласия в организации более сильной стороны. Конечно, такие расхождения можно обнаружить в правительствах любых стран, но они особенно заметны в среде необы­чайно могущественных и сложных.

Таким образом, в той мере, в которой менее сильная сторона обнаружит трещины в броне другой стороны, проявляющиеся в форме внут­ренних расхождений между ведущими деятелями и теми, кого они пред­ставляют, может появиться возможность открытия нового канала для оказания воздействия. Это можно сказать о поведении небольших, менее сильных государств перед лицом более могущественных стран.

При этом проявляются два родственных, но отличающихся друг от друга мотива. Один призывает к стратегическому расколу, который до­стигается разжиганием разногласий в рядах другой стороны, включая использование инакомыслия. Например, как сандинисты, так и «контрас» заигрывали с сочувствующими элементами в правительстве и обществен­ности США, в частности по вопросу предоставления помощи «контрас», чтобы оказать влияние на политику США в Латинской Америке. Другой мотив имеет несколько иной акцент, а именно создание коалиции с одним из элементов организации более сильной стороны, повышая тем самым свои возможности оказывать влияние. Этот подход был хорошо усвоен израильским лобби в Соединенных Штатах. Оно успешно развивает свя­зи с американскими политическими деятелями, которые, как полагают, благожелательно относятся к конкретным аспектам политической по­вестки дня Израиля. Черное население Южной Африки, греки и пале­стинцы также извлекли для себя урок из возможности оказывать влия­ние на более сильную сторону путем развития связей с конкретными эле­ментами в рядах другой стороны[vi].

Создание коалиции. Если несколько стран в низовьях реки объединят свои силы, то они смогут взять верх над страной, находящейся в ее вер­ховьях, изменив побудительные мотивы к тому, чтобы начать перегово­ры. Как показали страны Юга, можно, часто используя такие организа­ции, как ОАГ, ОАЕ, ООН и картели производителей, путем создания коа­лиций убедить государства промышленного Севера, которые выглядят более сильными, в том, что следует всерьез воспринимать промышленные концерны Юга и что подлинные интересы Севера предполагают прове­дение переговоров с менее сильными странами.

В этом отношении примером может служить довольно успешная дея­тельность ОПЕК в начале 70-х годов, оказавшая воздействие на поведе­ние промышленно развитых стран. В одиночку ни одна нефтедобываю­щая страна не смогла бы и мечтать о том, чего удалось добиться в ре­зультате совместных усилий. Другим примером успешного создания ко­алиции и оказания ею влияния в сфере международных отношений яв­ляется АСЕАН, которая путем объединения ресурсов различных развива­ющихся и развитых стран Юго-Восточной Азии превратилась в сильного партнера по переговорам с Японией и Соединенными Штатами.

Способность создать коалицию часто зависит от форума, в рамках которого проходят переговоры. Так, при двустороннем характере пере­говоров создание коалиции может оказаться чрезвычайно трудным де­лом, в то время как такой цели можно достичь гораздо проще и эффек­тивнее на многостороннем форуме. Долговой кризис стран Латинской Америки не является чересчур значительной проблемой, если подходить к этому вопросу с мерками долга, имеющегося у отдельной развиваю­щейся страны. Однако если к долгу подходить регионально, то пробле­ма приобретает ошеломляющие размеры. Главы государств Латинской Америки хорошо это знают и учатся использовать свое влияние для «списания» долгов, получения удобных сроков платежей и сниженных процентных ставок. В равной степени, ввиду международного характера переговоров о морском праве, развивающиеся страны сумели объеди­нить силы и добиться уступок от промышленно развитых стран, усту­пок, которые были бы невозможны в результате переговоров на чисто двусторонней основе.

Конечно, урок создания коалиций не является новым. Однако важно отметить, что менее сильные страны слишком часто упускают возможность объединиться с другими сравнительно слабыми странами, чтобы создать новое равновесие сил. 3аменяя двусторонние формы сотрудничества многосторонними, слабые партнеры могут предпринять необходимые начальные шаги в направлении усиления своих позиций на перего­ворах.

Присоединяясь к врагу врага. На Ближнем Востоке говорят: «Друг моего друга является и моим другом, но враг моего врага—это мой брат». Как в течение многих лет показывает король Иордании Хусейн, умелые действия в международных отношениях часто создают условия, при которых более сильные страны могут «нейтрализовать» друг друга и принести выгоду менее сильному. Правильно оценив продолжающееся соперничество между США и СССР за влияние на Ближнем Востоке, Хусейн показал себя мастером игры на противоречиях, обращаясь то к США за военной и экономической помощью, то несколько позже к СССР за поддержкой в таких же или больших размерах, которая только что была получена от американцев.

Поэтому общий принцип таков: менее сильная страна может попы­таться изменить свое невыгодное положение, обещая или угрожая прев­ратиться в «заводилу» создания победной коалиции. Если мы предста­вим себе ситуацию, когда имеются три партнера, чьи «весовые категории» (исходные ресурсы) составляют, скажем, 3, 3 и 1, тогда 1 —хотя он и менее сильный, чем любой партнер категории 3,— может предложить создать победную коалицию (совместной весовой категории 4), объеди­нив силы с одним из более могущественных партнеров.

Заметим, что такой гамбит не принесет никаких результатов, если две более сильные стороны поддерживают более открытые отношения сотрудничества, являются не «врагами», а потенциальными друзьями. Если США и СССР будут информировать друг друга всегда, когда мень­шая держава попытается натравить одну сверхдержаву на другую, то пропадут всякие возможности для вымогательства.

Апелляция к вышестоящей инстанции. Бывает, что менее сильные государства испытывают искушение попытаться подтолкнуть более силь­ную страну к тому, чтобы начать переговоры, угрожая направить жало­бу на нее в высокую инстанцию, такую, как Международный Суд, ООН, ОАГ, ОАЕ, или обратиться к третьей стране—более могущественной, чем соперник на переговорах. Эффективность такого подхода сомнитель­на, поскольку, строго говоря, мир состоит из равноправных суверенных государств и названные выше международные организации имеют огра­ниченные возможности или бессильны навязать какое-то соглашение от­дельной стране. Несмотря на это, использование такого подхода при оп­ределенных обстоятельствах может побудить более сильную сторону сесть за стол переговоров хотя бы ради того, чтобы избежать, возможно, более дорогостоящего занятия связываться с «вышестоящей» инстанци­ей. Как заметил Т. Шеллинг, самая эффективная и самая недорогая угроза —это та, которую не надо заставлять проводить в жизнь. Стоит по­советовать менее сильным партнерам иметь это в виду и преднамеренно искать возможность угрозы обратиться к вышестоящей инстанции (да-1же к такой, если это необходимо, которая имеет возможности навязать принудительное урегулирование), когда не ожидается, что такая угроза будет приведена в исполнение.

Угроза «обратиться к общественности». Разновидность приведенного выше подхода заключается в апелляции к международному обществен­ному мнению. Хотя такое мнение, как таковое, не имеет власти над суверенным государством, оно может оказать влияние на его поведение в области переговоров. Ясно, что такая угроза может сыграть свою роль лишь в той степени, в которой более сильная сторона считается с «обще­ственным мнением». Однако с таким мнением часто считаются, и умелый переговорщик может использовать это обстоятельство для своей выгоды. Возможно, наибольшее воздействие голодовки М. Ганди в последние дни британского господства в Индии состояло в угрозе разоблачить пре­небрежение Англии к международному общественному мнению. Этот подход может быть более действенным, чем когда-либо, в свете достиже­ний в области коммуникаций. Показ по телевидению палестинского вос­стания и реакцию Израиля на него можно рассматривать в качестве од­ного из факторов, который принудил США начать диалог с ООП.

Общее соображение состоит в том, что менее сильные партнеры мо­гут оказаться в состоянии использовать возможность разоблачения пе­ред лицом общественного мнения и тем самым вызвать критику обще­ственности и склонить своих более могущественных соперников сесть за стол переговоров. Все стремятся избегать общественной критики, униже­ний и насмешек, и это особенно применимо к конфликтующим сторонам, когда они оказываются в таком положении, что рискуют выглядеть слабыми и неумелыми. Третьи—посредничающие—страны сознают мощ­ное воздействие угрозы «обратиться к общественности», его возможность привести несговорчивые стороны к столу переговоров и к заключению соглашения. Часто вполне достаточно завуалированной угрозы, что в средства массовой информации просочится сообщение о несговорчиво­сти, чтобы вывести действующих лиц из тупика и вернуть снова на путь к соглашению. Искушенный переговорщик, пусть он даже и менее силь­ный, понимает это и часто может использовать для своей выгоды обще­принятые нормы поведения, направленные против «нахрапистых» или безраздельно хозяйничающих более сильных партнеров по переговорам. Иногда быть менее сильным может означать также, что эта сторона са­монадеянно приписывает себе моральное превосходство и справедливость. По крайней мере, в Соединенных Штатах говорят, что все любят слабого. Искусный переговорщик должен суметь обратить это явление  в свою пользу.

Поскольку  проблема социального влияния малой силы имеет такое значение, особенно в международных отношениях, постольку основную часть своей работы мы посвятили анализу ходов и акций, которые мо­жет использовать одна сторона, чтобы склонить своего более сильного партнера—будь то СССР, США или какая-либо иная страна—к началу переговоров.

Поэтому, возможно, вполне уместно завершить нашу статью о пере­говорах и неравенстве сил замечанием о том, что часто слабые оказы­ваются гораздо более сильными, чем они себе представляют, а могуще­ственные могут быть гораздо слабее, чем это принято считать. Конечно, такая ситуация преобладала, когда, как мудро заметил Роберт Кеохан, Соединенные Штаты вынуждены были платить южным корейцам, таи­ландцам и филиппинцам за их участие во вьетнамской войне[vii]. Более то­го, в равной степени важно помнить, что сила сама по себе и по своей сути недостаточна. Сила должна поддаваться использованию, если ее надо эффективно употребить. Ядерный арсенал и самая грозная экономиче­ская  дубинка в мире имеют небольшую стратегическую цену, если госу­дарство, которое ими располагает, не сможет воспользоваться этим ору­жием.

Научное изучение проблемы переговоров, которое пустило корни в Соединенных Штатах, теперь расцветает также в других странах. Напри­мер, закончена работа над большой монографией в Международном институте прикладного системного анализа — базисном и приклад­ном исследовательском «мозговом центре», расположенном под Веной и  совместно финансируемом  и используемом странами Восточной и Западной Европы, СССР и США. Этот капитальный труд состоит из статей, написанных ведущими учеными из дюжины стран, и концентрирует вни­мание на процессе международных переговоров.

Исследование такого характера представляет собой важный шаг вперед на пути продолжающегося развития более мудрой теории и бо­лее эффективной практики международных переговоров. И, наконец, если мы хотим, чтобы теория переговоров продолжала развиваться, необхо­димо обеспечить полное и всестороннее участие авторов из многих стран с учетом, возможно, новой атмосферы сотрудничества между США и СССР.

77. Дж. Сэлэкьюз. Деловые контакты: глобальный масштаб

В современном мире игровым полем для делового общения является весь земной шар. Ведь для безнеса уже не существует национальных границ. Грандиозные технологические достижения, особенно в области электронно-вычислительной техники и средств связи, а также глубокие политические изменения, например, в Европе и Советском Союзе, способствуют ''глобализации'' бизнеса. Деятельность все большего числа компаний во всех странах мира вырывается из национальных рамок и перемещается на мировую арену.

В результате этого и крупные, и средние предприятия встают перед необходимостью «прочесывать» весь мир в поисках потребителей и поставщиков, партнеров и рабочей силы, на­учно-технического передового опыта (ноу-хау) и источников финансирования. Компания ИБМ образует совместное предприятие с немецкой компанией «Сименс»; «Тойота» вместе с «Дже­нерал моторс» строят завод для производства автомобилей в США; «Даймлер-Бенц» под­писывает стратегическое соглашение о сот­рудничестве с «Мицубиси» для выпуска широкого ассортимента продукции, от авто­мобилей до самолетов. Но игровая площадка размером с земной шар не является приви­легией фирм-гигантов. Малые предприятия — от состоящей из трех человек упаковочной ком­пании в Атланте до семейной фабрики игрушек в Сеуле — также весьма активные игроки.

Подобная глобализация предъявляет руково­дящему персоналу фирм ряд новых требований, наиболее важным из которых считается умение таким образом вести деловые переговоры на международном уровне, чтобы добиваться максимальных выгод для своих компании. Менед­жеры —будь они из американского городка

Бойзи или из Пекина — должны освоить то, что становится базовым элементом деловой жизни, а именно: технику заключения сделок на глобальном уровне.

Для многих руководителей выход на между­народную арену представляется весьма непро­стым делом. Опыт их деятельности за преде­лами своих стран небогат и ограничен. Они не говорят ни на одном иностранном языке и практически никогда не следили за постоянным изменениями в отношениях между различными странами. Привыкшие вести свои дела в основ­ном в национальных рамках, такие руководители неподготовлены для того, чтобы вести междуна­родные деловые переговоры с должным мастерст­вом и уверенностью. Чаще всего они стараются решить стоящие перед ними задачи, выбрав один из двух противоречащих друг другу, но одинаково ошибочных подхода.

 Для некоторых ведение переговоров на меж­дународном уровне представляется чем-то вроде неисследованного моря, опасного и загадоч­ного, места, где экзотические культурные тра­диции, иностранные языки, незнакомые мето­ды ведения дел и бюрократические особенности делают процесс переговоров рискованным и неопределенным. При этом в каждой стране су­ществуют свои особенности. Опыт, накоплен­ный в Китае, будет абсолютно бесполезным в Саудовской Аравии.

Другие руководители видят во внешнеэко­номических контактах некое продолжение внутренней предпринимателской деятельности и считают, что опыт, приемы и знания, столь полезные им в Акроне или Канзас Сити, эф­фективно сработают и в Аккре, и в Куала Лумпуре. Ведь бизнес есть бизнес, полагают они, продукция есть продукция и, если взглянуть на международные экономические отношения повнимательнее, то, по их мнению, они на са­мом деле — не что иное, как заключение дело­вых соглашений в незнакомых местах.      

Оба эти подхода неверны. Совершение меж­дународных сделок подчиняется действию многих общих факторов, касаются ли перегово­ры создания совместного предприятия с дере­венской общиной в Китае, кредита в евродолларах с группой лондонских банков, договора о передаче технологии с японской многонациональной корпорацией или бартерного согла­шения с советской внешнеторговой органи­зацией. В то же время, обсуждение внешнеторговых операций в корне отлично от совершения сделок на внутреннем рынке.

В книгах, посвященных стратегии ведения деловых переговоров на международном уровне, указывается на культурные различия как на основное, а зачастую и единственное, препятствие, которое нужно преодолеть при заклю­чении сделок за рубежом. В этих книгах даются рекомендации относительно того, как вести переговоры с японцами, арабами и с предста­вителями других национальностей. Безусловно, при налаживании внешнеэкономических кон­тактов необходимо учитывать культурные осо­бенности, но они являются далеко не един­ственным важным фактором. Во многих книгах можно даже найти полезные советы относи­тельно того, как пить чай в Осаке или сидеть, скрестив ноги, в Рияде, но вы не найдете в них описания основного и систематизированного подхода к международным переговорам, харак­терным для новой эры глобального бизнеса. В своей книге я сделал попытку дать базовую методику, которая будет одинаково эффективна в Саудовской Аравии и Японии.

Успех в переговорах зависит не только от следования каким-то установленным правилам или формулам. Для каждых переговоров харак­терны свои особенности. Каждое обсуждение потенциальной внешнеторговой операции под­вергается воздействию множества различных факторов. Квалифицированный участник дело­вых переговоров обязан выявить эти факторы, оценить их и затем выработать направление действий. Во многих ситуациях ответом на вопpoc: «Как нужно поступить?» — будет: «Это зависит от обстоятельств». В справедливости та­кого ответа трудно сомневаться. Действительно, многое зависит от культурных особенностей, от политической системы, от атмосферы, в кото­рой происходят переговоры, и т. д. Для того чтобы выработать стратегию, соответствующую конкретной ситуации, участник переговоров должен поставить ряд конкретных и необ­ходимых вопросов. Данная книга знакомит вас с этими вопросами, и для того, чтобы подчерк­нуть их важность, заголовки многих ее разделов даются в вопросительной форме, акцентируя внимание читателя на существе проблемы. Я надеюсь, что содержание и построение книги поможет вам выработать пути преодоления основных сложностей, возникающих в процессе заключения внешнеэкономических соглашений. Таким образом, целью этой книги является не выдача готовых формул, а оказание помощи в выработке нужных стратегий.

 

Семь элементов внешнеэкономической  сделки

 

Эта книга как руководство по заключению деловых соглашений на международном уровне основывается на главном принципе: все между­народные деловые переговоры как специфическая область деятельности испытывают на себе воздействие семи общих факторов, не характерных для аналогичных внутренних переговоров. Эти факторы придают определенное сходство всем внешнеторговым операциям и в то же время проводят резкую грань между ними и аналогичной деятельностью на внутреннем рынке. Эти же факторы оказывают серьезное воздействие на сам процесс деловых переговоров. Если вы научитесь идентифицировать, понимать и творчески использовать эти семь факторов, вы сделаете огромный шаг вперед в области заключения эффективных деловых сог­лашений. Моя цель заключается в том, чтобы помочь вам сделать этот шаг.

Любые переговоры могут застопориться ввиду возникновения тех или иных препят­ствий. Одна из сторон, например, зацикливает­ся на каком-то одном положении и отказывает­ся рассматривать все другие варианты. Участ­ники переговоров испытывают антипатию друг к другу и позволяют своим личным отноше­ниям вмешиваться в ход переговоров. Одна из сторон считает, что другая что-то скрывает или говорит неправду. Члены обоих делегаций начи­нают пикироваться. Список подобных приме­ров можно было бы продолжить.

Опытный участник переговоров должен на­ходить пути преодоления таких препятствий — обходить их, перешагивать через них или про­ходить под ними, а лучше всего полностью уст­ранять их. Решение этой задачи требует творче­ского подхода, интуиции и — что особенно важно — терпения.

Участники международных переговоров, не­зависимо от того, касаются ли они строительства совместного предприятия по обработке дре­весины в Индонезии или организации торговой фирмы по продаже электронной техники в Египте, наталкиваются на одни и те же труд­ности. Вместе с тем лица, совершающие между­народные сделки, наталкиваются и на другие препятствия, которые практически отсутствуют внутри отдельно взятой страны. Менеджер, не имеющий опыта международных общений, вряд ли сможет преодолеть эти барьеры, которые зачастую являются причиной срыва важной сделки.

Для того чтобы добиться успеха, уполномо­ченный по переговорам должен знать, как поступать в случае возникновения трудностей, характерных для заключения внешнеторговых соглашений. Их преодоление также требует творческого подхода, интуиции и терпения. "Вместе с тем требуется еще кое-что, а именно: умение распознавать эти трудности, понимать их содержание и вырабатывать стратегию по их преодолению.

Какие же препятствия могут возникнуть перед сидящими за столом переговоров?

Первым и, пожалуй, наиболее очевидным препятствием является сама атмосфера пере­говоров. Стороны, участвующие в заключении деловых соглашений, как правило, отделены друг от друга значительными географическими расстояниями. Даже в наш век глобальных ком­муникаций и высокоскоростных сообщений расстояния усложняют планирование и совер­шение переговоров. Как правило, одна из сто­рон для того, чтобы сесть за стол переговоров, вынуждена совершить весьма длительное путе­шествие. Для прибывшей делегации «поле принимающей стороны» представляется непривы­чным и даже чужеродным, что и создает потен­циальный барьер на пути успешного заклю­чения соглашения.

Вторым препятствием, возникающим при заключении международных сделок, можно считать культурные особенности. Участники переговоров пересекают не только границы государств, они перемещаются из одних культур­ных традиций в другие. Культура самым непос­редственным образом влияет на образ мыш­ления людей, их поведение и общение друг с другом. Культурные различия между работ­ником управления на китайском государствен­ном предприятии в Шанхае и главой семейной компании в американском Кливленде могут способствовать возникновению определенных барьеров в переговорах, в конце концов поме­шать заключению сделки.

Независимо от того, к какой из двух партий, существующих в США, принадлежат руко­водители тех или иных американских ком­паний, их объединяет общая идеология. Но на международной арене участники переговоров предстают перед необходимостью иметь дело с людьми, придерживающимися иных идеологических убеждений. Из этого следует, что идеология является третьим препятствием в переговорах международного уровня.

Четвертым препятствием можно считать бю­рократические традиции в других государствах. Американцы, к примеру, чаще всего оказы­ваются неподготовленными к тому широкому влиянию, которое оказывают правительства ряда стран на предпринимательскую деятель­ность. Участнику переговоров очень важно знать, как общаться с представителями самых различных иностранных организаций, как част­ных, так и государственных.

Выходя на уровень международного бизнеса, компания вступает в мир иных законов и политических систем. Таким образом, иност­ранные законы и правительства являются

пятым препятствием. Экспортная продажа, прямое иностранное инвестирование, а также передача технологии предполагают, что, по крайней мере, одна из участвующих сторон вступает в контакт с законами и правительст­вом другого государства. Трудность заключается в том, что делегация, прибывшая на переговоры  из другой страны и не знающая законов и осо­бенностей управления принимающей страны, должна учитывать и соблюдать законы своей  собственной страны. Неудача в преодолении этого барьера может привести к тому, что до­ход, полученный в результате осуществления проекта, попадет под двойное или тройное на­логообложение,  условия  контракта  будут регулироваться двумя или более законодательст­вами, а разногласия между сторонами будут улаживаться в двух или более судах и при этом самыми различными способами.

В отличие от внутренних условий, междуна­родные торговые соглашения требуют привле­чения различных валют и денежных систем. Сделки глобального уровня пересекают зоны различных валют точно так же, как они пересе­кают политические, культурные и идеологические границы. Разные денежные систе­мы— шестой барьер в международных деловых операциях— обязательно фигурируют на любых переговорах. Во многих случаях именно этот барьер оказывается непреодолимым.

 Седьмым и последним препятствием в сдел­ках следует считать нестабильность и не­ожиданные изменения, подчас происхо­дящие в различных регионах мира. Разумеется, это — жизненный факт, и поэтому внезапные перемены могут влиять как на внутренний, так и на международный бизнес. Однако типы и масштабы изменений, происходящих на меж­дународной арене, представляются намного внушительнее, чем в самих Соединенных Шта­тах. Свержение шаха Ирана, падение Бер­линской стены и закрытие Суэцкого канала являются всего лишь несколькими примерами  из тех событий, которые самым серьезным образом отразились на результатах междуна­родных экономических отношений.

Отсюда следует, что характерными барье­рами, возникающими в ходе международных деловых переговоров, являются:

1. Атмосфера переговоров.

2. Культурные особенности.

 3. Идеология.

4. Бюрократические традиции и организации.

5. Иностранные законы и правительства.

6. Разные денежные системы.

7. Нестабильность и неожиданные измене­ния.

Во время любых переговоров, как внутри страны, так и за рубежом, затрагивается мно­жество  коммерческих  вопросов,  которые зависят от, существа оговариваемых сделок. Ча­ще всего во время переговоров фигурируют такие параметры, как цена, качество товара, размер капитальных вложений и сроки достав­ки. Конфликты, возникающие при их обсуж­дении, могут перерасти в серьезные препят­ствия на пути достижения соглашения. Кроме этого, как мы уже знаем, существует опасность возникновения препятствий, характерных для внешнеэкономических операций.

Вышеперечисленные препятствия имеют  двойное воздействие на процесс заключения де­ловых соглашений на международном уровне. Во-первых, они увеличивают риск неудачи, т. е. риск того, что две стороны не придут к согла­шению, что их соглашение будет скорее мни­мым, чем реальным, и что оно не будет соблю­даться. Во-вторых, эти препятствия удлиняют процесс проведения деловых переговоров. Как правило, для заключения международных сделок требуется больше времени, чем на ана­логичные сделки внутри страны. Компания «Макдональдс», например, прежде чем открыть свой первый ресторан в Москве, затратила почти десять лет на ведение переговоров с мес­тными властями, ИБМ потребовалось почти два года, прежде чем приступить к строительству за­вода по выпуску ЭВМ в Мехико. Переговоры по открытию совместного предприятия в Китае занимают в среднем два года. Из этого следует, что уполномоченные по проведению внешнеэко­номических переговоров должны обладать за­видным терпением и быть готовыми уделить обсуждению вопросов намного больше времени, чем этого требуется в аналогичной ситуации в Со­единенных Штатах. Эту особенность при прора­ботке международных проектов особенно трудно освоить американцам, для которых выражение «время — деньги» является образом жизни.

Примечания

К главе 1

                1. В хрестоматию вошел фрагмент Главы ІІ из Части ІІ программной работы выдающегося отечественного ученого и публициста.

            Печатается по изданию: Н.Н.Моисеев. Человек и ноосфера. М., 1990. С.276-283.

                2. Здесь и далее мы ссылаемся на фундаментальный труд, подготовленный учеными и экспертами, входящими в Санкт-Петербургское сообщество конфликтологов, и представляющий собой систематический обзор важнейших проблем интересующей нас науки. Работа вышла в свет ''с благословления'' одного из патриархов американской конфликтологии В.Ф.Линкольна, являющегося со-директором знаменитой Российско-Американской программы по конфликтологии, которая уже в течение ряда лет успешно реализуется в северной столице России.

Текст печатается по изданию: Конфликтология / Под ред. А.С.Кармина. СПб, 1999. С.20-25.

3. Текст Е.И.Степанова представляет собой главу 1 из Вводного раздела очень интересной и безусловно полезной для специалистов книги, вышедшей в преддверии Первого Конгресса Международной ассоциации конфликтологов под его же редакцией.

            Печатается по изданию: Конфликты в современной России (проблемы анализа и регулирования). М., 2000. С.6-10.

 

К главе 2

                4. Открывающий данную главу текст представляет собой два фрагмента из главы 5 Части П: ''Теория конфликта'' книги американского ученого-социолога.

            И название текста в целом, и названия фрагментов, из которых он состоит, условно (дано нами – Сост.).

            Печатается по изданию: Дж.Тернер. Структура социологической теории. Пер. с англ. М., 1985. С.125-127, 127-130.

            5. Это фрагмент главы 5 Части П книги вышеупомянутого автора.

            Названия фрагментов в самом тексте условно (дано нами – В.Р.).

            Печатается по изданию: Дж.Тернер. Указ. соч. С.130-139, 139-140.

            6. Этот текст представляет собой практический полный вариант главы 6 Части П книги Дж.Тернера. Отсутствует лишь ее окончание.

            Печатается по изданию: Дж.Тернер. Указ. соч. С.141-156.

            7. Это текст также представляет практически полный вариант главы 8 Части П книги Дж.Тернера. Отсутсвует лишь ее окончание.

            Печатается по изданию: Дж.Тернер. Указ. соч. С.183-214.

 

К главе 3

                8. Текст Е.И.Степанова представляет собой §1 Главы III из вышеупомянутой нами книги.

Печатается по изданию: Конфликты в современной России (проблемы анализа и регулирования). М., 2000. С.32-44.

9. Текст печатается по изданию: А.Я.Анцупов, А.И.Шипилов. Конфликтология: Учебник для вузов. М., 1999. С.134-137.

            10. Текст печатается по изданию: А.Я.Анцупов, А.И.Шипилов. Указ. соч. С.138-140.

            11. Текст печатается по изданию: А.Я.Анцупов, А.И.Шипилов. Указ. соч. С.140-143.

            12. Текст печатается по изданию: А.Я.Анцупов, А.И.Шипилов. Указ. Соч. С.143-147.

 

К главе 4

13. Статья крупнейшего авторитета в западной конфликтологии печатается по изданию: Социологические исследования.1994. № 5. С.142-145.

            Перевод В.М.Степанковой.

14. Это завершающий фрагмент программной статьи известного американского специалиста в области психологии конфликта ''Разрешение конфликта. (Конструктивные и деструктивные процессы)''.

Печатается по изданию: Политология: Хрестоматия / Сост. М.А.Василик. М., 1999. С.718-720.

15. Текст представляет собой реферативное изложение статьи, одним из авторов которой, как мы уже отмечали, является крупнейший американский ученый.

            Печатается по изданию: Социальный конфликт: современные исследования. Реферативный сборник. М., 1991. С.70-74.

            Автор реферата Н.Н.Вахатов.

 

К главе 5

16. Данная глава открывается фрагментом статьи американского ученого-психолога М.Дойча ''Разрешение конфликта. (Конструктивные и деструктивные процессы).

                Печатается по изданию: Политология: Хрестоматия / Сост. М.А.Василик. М., 1999. С.717-718.

17. Публикуемый здесь под общим (и условным) названием текст состоит из нескольких фрагментов. По сути дела, он представляет собой те резюме, которыми Л.Козер завершает практически все главы своей фундаментальной работы, написанной им еще в начале 50-х гг. В ней американский автор, разбирая важнейшие аргументы классика западной социологии Г.Зиммеля (в частности, те из них, что содержались в его работе ''Конфликт''), рассматривает ряд ключевых вопросов конфликтологии, связанных с пониманием того, что способствует поддержанию, укреплению и адаптации взаимоотношений людей и социальных структур.

            Исходя из учебных целей, мы даем эти резюме в позитивном изложении, без ссылок Л.Козера на основополагающие тезисы Г.Зиммеля. Мы сочли это для данной хрестоматии не обязательным.

                Печатается по изданию: Л.Коузер. Основы конфликтологии / Учебное пособие. СПб. 1999. С.32-33, 44-45, 51, 57, 62-63, 69-70, 79-80, 84-85, 95-96, 104-105, 112, 133, 137-138, 142, 155.

            Перевод А.А.Крашевского и М.В.Сорокина.

18. Данный текст – фрагмент небольшой работы, авторами которой являются сам Л.Козер и его коллега Б.Розенберг (The Function of Social Conflict // Sociological Theory: A Book of Readings / Coser L.A., Rosenberg B. N.Y., 1957. P.195-203).

            Перевод Е.В.Якимовой.

            Печатается по изданию: Социальный конфликт: современные исследования. Реферативный сборник. М., 1991. С.22-26.

 

К главе 6

          19. Хорошо известный в кругах профессиональных конфликтологов тест К.Томаса печатается по изданию: А.В.Дмитриев. Конфликтология. М., 2000. С.298-301.

20. Здесь приведен фрагмент статьи известного американского специалиста в области психологии конфликта ''Разрешение конфликта. (Конструктивные и деструктивные процессы)''.

            Печатается по изданию: Политология: Хрестоматия / Сост. М.А.Василик. М., 1999. С.713-716.

21. Печатается по изданию: Х.Корнелиус, Ш.Фэйр. Выиграть может каждый. Как разрешать конфликты. М., 1992. С.142-156.

            22. Здесь и далее мы ссылаемся на фундаментальное руководство, подготовленное экспертами организации ''Международная тревога'' при содействии ученых Института этнологии и антропологии РАН.

Печатается по изданию: Разрешение конфликтов: Пособие по обучению методам анализа и разрешения конфликтов (''Международная тревога''). М., 1997. С.84-86.

            23. Печатается по изданию: Конфликтология / Под ред. А.С.Кармина. СПб, 1999.С.29-41.

 

К главе 7

          24. Печатается по изданию: М.М.Лебедева. Политическое урегулирование конфликтов: Подходы, решения, технологии. М., 1997. С.59-65.

            25. Печатается по изданию: Конфликтология / Под ред. А.С.Кармина. СПб, 1999. С.41-54.

 

К главе 8

26. Фрагменты печатаются по изданию: Разрешение конфликтов: Пособие по обучению методам анализа и разрешения конфликтов. М., 1997. С.95, 74-75, 111-114.

27. Здесь приведен фрагмент классической работы К.Райта ''Исследование войны'' (A Study of War. Chicago. 1942. V.1. Pp. 110-111, 117) – работы, которая, по мнению многих ученых и экспертов претендовала на преемственность по отношению к классическому трактату ''О войне'' К.Клаузевица.

Фрагмент представляет собой перевод небольшого текста К.Райта и реферативное изложение его работы. Автор перевода и реферата Б.С.Ерасов. Название фрагмента условно (дано нами – Сост.).  Реферативное изложение Б.С.Ерасовым дано курсивом в квадратных скобках.

Печатается по изданию: Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия. Учебное пособие для студентов вузов / Сост., ред. и вступ. ст. Б.С.Ерасова. М., 1998. С.303-307.

28. Данная публикация представляет собой краткий обзор фундаментального труда ''Истоки насилия: подходы к изучению конфликта''. В его основу лег курс лекций ''Изучение мира и конфликтов'', который в А.Рапопорт в течение ряда лет читал в Торонтском университете.

Автор реферативного изложения М.Ю.Кальков.

Печатается по изданию: Социальный конфликт: современные исследования. Реферативный сборник. М., 1991. С.36-51.

29. Это реферативное изложение работы известного западного психоаналитика, в которой он рассматривает причины происхождения войн, их психологические и биологические корни, привлекая для объяснения психоаналитическую концепцию архетипов К.Юнга, а также новейшие данные биологии, антропологии и социальных наук.

Автор реферата Н.Б.Смагина.

Печатается по изданию: Социальный конфликт: современные исследования. Реферативный сборник. М., 1991. С.75-84.

 

К главе 9

30. Это статья выдающегося американского ученого в сборнике, вышедшем под редакцией другого, не менее известного, западного исследователя Ш.Айзенштадта (The Termination of Conflict // Readings in Social Evolution and Development / S.Eisenstadt (ed.). N.Y., 1966. Pp.141-151.).

            Перевод Е.В.Якимовой.

            Печатается по изданию: Социальный конфликт: современные исследования. Реферативный сборник. М., 1991. С.27-35.

31. Текст печатается по изданию: Конфликтология / Под ред. А.С.Кармина. СПб, 1999. С.54-56.

 

К главе 10

                32. Текст печатается по изданию: Конфликтология / Под ред. А.С.Кармина. СПб, 1999. С.125-139.

 

К главе 11

33. В этой главе нами помещена классическая работа по проблематике семейных конфликтов, принадлежащая перу К.Левина. Она была опубликована им в 1940 г. (The Background of Conflict in Marriage / M.Jung (ed.).Modern Marriage. N.Y., 1940. Pp. 52-69).

            Перевод И.Ю.Авидона.

            Печатается по изданию: К.Левин. Разрешение социальных конфликтов. СПб, 2000. С.215-238.

 

К главе 12

34. Работа по проблематике производственного конфликта, ставшая классической. Не потеряла своей актуальности спустя более чем пятидесяти лет. Впервые была опубликована в 1944 г. (The Solution of a Cronic Conflict in a Factory // Proceedings of the Second Brief Psychotherapy Council. Chicago, III: Institute for Psychoanalysis, 1944. P.36-46.

            Перевод И.Ю.Авидона.

Печатается по изданию: К.Левин. Разрешение социальных конфликтов. СПб, 2000. С.269-290.

К главе 13

                35. Нами приводится несколько фрагментов из фундаментального труда Э.Дюркгейма ''О разделении общественного труда'' (1893), который представлял собой публикацию его докторской диссертации. Русский перевод этой работы, сделанный П.С.Юшкевичем, впервые увидел свет в 1900 г. Для Хрестоматии отобраны фрагменты из Книги II ''Причины и условия'' и Книги III ''Анормальные формы'' (Главы 1 и 2). Название текста условно (дано нами – Сост.).

            Печатается по изданию: Э.Дюркгейм. О разделении общественного труда. М., 1996. С.273, 274-275, 362-364, 383, 389-390. Русский перевод этого издания книги сделан А.Ф.Гофманом.

            36. Текст печатается по изданию: Н.Н.Моисеев. Человек и ноосфера. М., 1990. С.283-285.

 

К главе 14

37. Глава открывается текстом, который представляет книгу известного французского социолога П.Ансара ''Современная социология''.

Название текста в целом и двух фрагментов, из которых он состоит, условно (дано нами - Сост.). Обратим внимание читателя на один важный момент: в приведенных выше фрагментах П.Ансар рассматривает то, как толкуют проблему классовых конфликтов два крупнейших французских ученых  и социальных философа – П.Бурдье и А.Турен.

Печатается по изданию: Социологические исследования. 1996. № 7. С.128, 131, 132-136; № 8. С.111, 115-119.

38. Здесь нами приведен одноименный параграф Главы 2 известной работы А.Г.Здравомыслова.

                Печатается по изданию: А.Г.Здравомыслов. Социология конфликта: Россия на путях преодоления кризиса. 2-е изд., доп. М., 1997. С.71-80.

39. Опубликованная в ведущем российском журнале по политологии статья канадского ученого представляет собой, по сути дела, развернутую рецензию на книгу отечественной исследовательницы Л.С.Рубан ''Развитие конфликта-консенсуса в полиэтничных регионах (социологический анализ-прогноз)''. М., 1998, в которой была предпринята попытка развить концепцию конфликта-консенсуса применительно к актуальным проблемам российской этносоциологии.

            Печатается по изданию: Полис. 1999. №4. С.179-184.

40. Нами дан фрагмент знаменитой работы К.Шмитта, впервые появившейся в немецкой печати в 1927 г. (Der Begriff des Politischen // Archiv fűr Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. Bd. 58. Hft.1. S.1-33). Работа неоднократно переделывалась, уточнялась, редактировалась К.Шмиттом и свой окончательный вариант приобрела в 1963 г. (Carl Schmitt. Der Begriff des Politischen. Text von 1932 mit einem Vorwort und drei Corollarien. Berlin, 1963. S.20-78).

Перевод А.Ф.Филиппова. Название фрагмента условно (дано нами – Сост.).

            Печатается по изданию: К.Шмитт. Понятие политического // Вопросы социологии. Том I. № 1. М., 1992. С.39-46.

 

К главе 15

41. Работа опубликована в 1935 г. (Psycho-Sociological Problems of a Minority, 1935. Р.175-187).

Перевод И.Ю.Авидона.

Печатается по изданию: К.Левин. Разрешение социальных конфликтов. СПб, 2000. С.292-309.

                42. Это программная работа по этнической конфликтологии одного из ведущих отечественных ученых и экспертов.

            Печатается по изданию: Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. Вып. 2. М., 1992. С.23-42.

            43. Это практически полный текст статьи американского автора с одноименным названием.

            Печатается по изданию: Национальная политика в Российской Федерации. Материалы международной конференции. М., 1993. С.77-83.

 

К главе 16

44. Данный фрагмент представляет собой часть Главы 1 монографии этого известнейшего американского ученого-международника и эксперта в области геополитики: Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. М., 1998. С.13-20.

            Перевод О.Ю.Уральского.

            45. Это фрагмент из фундаментального и неоднократно переиздававшегося труда Г.Моргентау ''Политические отношения между нациями. Борьба за власть и мир'' (Politics among Nations: The Struggle for Power and Peace). В данном случае нами взят для публикации фрагмент из русского перевода третьего издания его книги. Перевод М.Старкова.

Печатается по изданию: Социально-политический журнал. 1997. № 2. С.189-201.

 

К главе 17

          46. Текст представляет собой сокращенный вариант Главы VI уже упоминавшейся нами книги американского ученого-конфликтолога.

            Перевод А.А.Крашевского и М.В.Сорокина.

            Печатается по изданию: Л.А.Коузер. Основы конфликтологии: Учебное пособие. СПб, 1999. С.114-123.

47. Публикуемый текст является фрагментом нашумевшей в свое время книги С.Хантингтона ''Столкновение цивилизаций и передел мирового порядка'' (The Clash of Civilizations and the Remaking of the World Order. N.Y., 1996. P.12, 20, 50-66). Местами дается реферативное изложение содержания этой работы. Эти фрагменты выделены курсивом и помещены в квадратных скобках.

            Перевод и реферативное изложение Б.С.Ерасова.

            Печатается по изданию: Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия. Учебное пособие для студентов вузов / Сост., ред. и вступ. Ст. Б.С.Ерасова. М., 1998. С.508-517.

48. Данный текст является небольшим фрагментом работы выдающегося немецкого ученого и мыслителя под одноименным названием.

            Перевод и публикация А.Г.Дугина.

            Печатается по изданию: А.Г.Дугин. Основы геополитики. Геополитическое будущее России. (Часть 7: Тексты классиков геополитики). М., 1997. С.526-542.

 

К главе 18

49. Статья известного американского ученого дается с небольшими сокращениями. В силу сложности терминологии автора, а также невозможностью однозначного толкования используемых им понятий, местами дается авторизованный перевод его работы.

Печатается по изданию: W.Zartman. Preventiv Diplomacy: Setting the Stage // Космополис. Альманах 1999. М., 1999. С.153-160.

Перевод И.Г.Рябцевой и В.Н.Рябцева.

50. Одна из последних (1946) работ выдающегося ученого-психолога (''Action Research and Minority Problems'' // Journal of Social Issues. 1946. # 2/ P.34-46).

            Печатается по изданию: К.Левин. Разрешение социальных конфликтов. СПб, 2000. С.366-386.

                51. Текст печатается по изданию: Пути мира на Северном Кавказе: Независимый экспертный доклад под редакцией В.А.Тишкова. М., 1999. С.136-137. Название текста условно (дано нами – Сост.).

 

К главе 19

          52. Эта работа классика мировой и немецкой конфликтологии печатается по изданию: Политология: Хрестоматия / Сост. М.А.Василик. М., 1999. С.709-712.

            53. Печатается по изданию: М.М.Лебедева. Политическое урегулирование конфликтов… С.92-102. Название фрагмента условно (дано нами – Сост.).

            54. Печатается по изданию: Конфликтология / Под ред. А.С.Кармина. СПб, 1999. С.282-293.

            55. Печатается по тому же изданию: С.402-417, 430-431.

 

К главе 20

                56. Печатается по изданию: Разрешение конфликтов: Пособие по обучению методам анализа и разрешения конфликтов (''Международная тревога''). М., 1997. С.31-32, 158-163.

            57. Печатается по изданию: В.Ф.Петровский. Миротворческая стратегия ООН // Международная жизнь. 1998. № 3. С.3-9.

 

К главе 21

58. Это заключительная глава очень популярной в Австралии и ряде других стран Запада, весьма занимательной и полезной книги двух австралийских психологов.

Печатается по изданию: Х.Корнелиус и Ш.Фэйр ''Выиграть может каждый. Как разрешать конфликты''. М., 1992. С.200-207. Перевод П.Е.Патрушева.

59. Здесь нами приводятся два фрагмента из Раздела 2 руководства, подготовленного экспертами ''Международной тревоги''.

            Перевод  М.В.Золотухиной и В.В.Ивановой.

            Печатается по изданию: Разрешение конфликтов: Пособие по обучению методам анализа и разрешения конфликтов. М., 1997. С.29-31, 54-58.

60. Данный материал представляет собой сводный реферат двух сборников, вошедших в знаменитую четырехтомную серию ''Конфликт'', изданную в 1990 г. по инициативе Американского института мира. Вдохновителем, соавтором и главным редактором серии стал Д.Бартон.

            В реферате нашли отражение следующие работы:

1) Boulding K.E. Future Directions in Conflict and Peace Studies // Conflict: Readings in Management and Resolutions / Burton J., Duces F. Basingstoke; London, 1990. P.35-47 (Conflict ser.; Vol.3)/

2) Burton J. Preface to the Series. Introduction // Conflict: Human Needs Theory / Burton J. Basingstoke; London, 1990. P.XI-XII, 1-4 (Conflict ser.; Vol.2).

3) Fisher R. Needs Theory, Social Identity and an Eclectic Model of Conflict // Ibid. P.89-112.

4) Mitchell Ch. Necessitous Man and Conflict Resolution: More Basic Questions about Basic Human Needs Theory / Burton J. Basingstike; London, 1990. P.149-176 (Conflict ser.; Vol.2).

5) Nudler O. On Conflicts and Metaphors: Toward an Exyternded Rationality // Ibid. P.177-201.

6) Wright Q. The Nature of Conflict // Conflict: Readings in Management and Resolution / Burton J., Duces F. Basingstoke; London, 1990. P.15034 (Conflict ser. Vol.3).

          Авторы сводного реферата Е.В.Якимова и П.Н.Фомичев.

            Печатается по изданию: Социальный конфликт: современные исследования. Реферативный сборник. М., 1991.С.53-67.

61. Текст  К.Шиндлера и Г.Лапида представляет собой главу из их книги ''Великий поворот'' (The Great Turning. Santa Fe, 1989), которая была в свое время очень популярным в США практическим руководством по разрешению конфликтов.

            Перевод сделан специалистами организации ''Советско-американская гуманитарная инициатива (Golubka)''.

            Печатается по изданию: Антология ненасилия. 2-е изд., расш. и доп. Москва- Бостон, 1992. С.237-244.

 

К главе 22

            62. Текст печатается по изданию: М.М.Лебедева. Политическое урегулирование конфликтов…С.183-188.

                63. Здесь нами приведено несколько фрагментов из очень популярной на Западе книги голландского специалиста по переговорам. Печатаются по изданию: В.Мастенбрук. Переговоры. Калуга, 1993. С.6, 10, 15-20. Название текста условно (дано нами – Сост.).

            64. Текст печатается по изданию: Дж.Ниренберг. Маэстро переговоров. Минск, 1996. С.35-46. Перевод В.Ноздриной.

 

К главе 23

                65. Текст печатается по изданию: В.Мастенбрук. Переговоры. Калуга, 1993. С.85-91.

                66. Текст печатается по изданию: Дж.Ниренберг. Маэстро переговоров. Минск, 1996. С.66-80, 82, 88-90, 91-92.

 

К главе 24

                67. Печатается по изданию: М.М.Лебедева. Вам предстоят переговоры. М., 1993. С.87-97.

            68. Печатается по тому же изданию: С.97-102.

69. Печатается по изданию: В.Мастенбрук. Переговоры. Калуга, 1993. С.109-113.

            70. Печатается по тому же изданию: С.104-108.

                71. Печатается по изданию: Р.Фишер, У.Юри. Путь к согласию, или переговоры без поражения. М., 1990. С.18-32. Название текста условно (дано нами – Сост.).

            72. Печатается по изданию: У.Юри. Преодолевая ''нет'', или переговоры с трудными людьми. М., 1993. С.8-10, 115-116, 11-12.

 

К главе 25

                73. Печатается по изданию: М.М.Лебедева. Вам предстоят переговоры. М., 1993. С.31-35. Название фрагмента условно (дано нами– Сост.).

            74. Текст печатается по изданию: Разрешение конфликтов: Пособие по обучению методам анализа и разрешения конфликтов…С.156-158.

 

К главе 26

75 Текст печатается по изданию: М.М.Лебедева. Вам предстоят переговоры. М., 1993. С.133-146.

            76. Это практически полный вариант статьи двух известных американских авторов.

            Печатается по изданию: Дж.Рубин, Дж.Салакьюз. Фактор силы в международных переговорах // Международная жизнь. 1990. № 3.

                77. В хрестоматию вошел первый раздел знаменитой книги этого американского специалиста по переговорам.

            Печатается по изданию: Дж.Сэлэкьюз. Секреты заключения международных сделок. Мастерство ведения переговоров. М., 1994. С.С.11-21.

Краткие сведения об авторах и авторских коллективах

 

Ансар Поль – французский социолог, профессор социологии Университета ''Париж-VII'', где он также заведует лабораторией социологии знания. Известен в своей стране и в Европе работами в области теоретической социологии, истории социологии и социально-политической мысли.

 

Анцупов Анатолий Яковлевич – доктор психологических наук, профессор кафедры психологии Военного университета в Москве. В начале 90-х гг. предпринял попытку обосновать первую парадигму отечественной конфликтологии. Совместно с докторантом этой же кафедры А.И.Шипиловым он является автором первого в России учебника конфликтологии, в которой сделана попытка обобщить и систематизировать научные знания о конфликтах, полученных в различных отраслях российской и мировой науки.

 

Бартон Джон (Burton John)– один из широко известных американских специалистов в области международных отношений, в прошлом австралийский дипломат. Академическую карьеру начал в конце 50-х гг. Крупнейший авторитет в области конфликтологии, основатель нового направления в изучении социальных и международных конфликтов – т.н. ''теории разрешения''. Является членом Американского института мира, ведущим сотрудником Центра по изучению и разрешению конфликтов при Университете Мэйсона (США) и аналогичного центра при Мэрилендском университете (США).

 

            Бжезинский Збигнев (Brzezinski Zbigniew) –  крупнейший американский ученый и эксперт в области международных отношений, один из авторитетнейших специалистов по геополитике, автор множества книг по данной проблематике. С 1977 по 1981 гг. занимал должность советника президента США по вопросам национальной безопасности. В течение всего периода ''холодной войны'' занимал открыто антикоммунистические позиции. В настоящее время является профессором американской внешней политики в Школе современных международных исследований П.Нитце при университете им. Джона Гопкинса (Вашингтон, округ Колумбия), а также консультантом одного из самых известных в мире ''мозговых трестов'' – Центра стратегических и международных исследований.

 

            Дарендорф Ральф (Dahrendorf Ralf) – известный немецкий социолог и и политологи, идеолог либеральной ориентации, классик современной конфликтологии. Преподавал в университетах Гамбурга, Тюбингена, Констанца. В 1968-1974 гг. являлся членом федерального правления СвДП. С 1974 г. – директор знаменитой Лондонской школы экономики, член комиссии Европейского Сообщества.

 

Дойч Мортон (Deutch Morton) – известный американский ученый в области социальной психологии, профессор психологии Колумбийского университета. Получил известность тем, что в его работах в системном виде выражен теоретико-игровой подход к изучению конфликтов.

 

Дюркгейм Эмиль (Durkheim Emil) – выдающийся французский ученый-социолог позитивистской ориентации, классик мировой социологической мысли и создатель французской социологической школы. Вошел в историю науки как автор ряда фундаментальных трудов по общетеоретическим вопросам социологии, а также по вопросам, которые составляют предмет интереса ряда специальных отраслей социологической науки (например, социологии религии).

 

Зартман Уильям (Zartman William) – известный американский специалист в области конфликтологии и ведения переговоров, автор множества книг и руководств. В настоящее время является профессором Школы передовых международных исследований знаменитого Университета Джона Гопкинса (США).

 

Здравомыслов Андрей Григорьевич – известный в нашей стране и за рубежом ученый-социолог и политолог, один из ''отцов-основателей'' отечественной конфликтологии.

 

Козер Льюис А. (Coser Lewis Alfred) – известный американский социолог, классик современной конфликтологии. Профессор социологии. С 1974 по 1976 гг. являлся президентом Американской социологической ассоциации. Положил начало масштабным исследованиям социального конфликта в американской социологии в качестве самостоятельного направления.

 

Корнелиус Хеленa (Cornelius Helena) – австралийский психолог, активно занимается консультированием, работая с деловыми структурами и неправительственными организациями. Директор знаменитой Сети по урегулированию конфликтов. Автор множества учебных программ для школ, вузов, системы повышения квалификации работников социально-гуманитарной сферы.

 

Лапид Гари (Lapid Gary) – американский специалист в области разрешения конфликтов. Автор ряда научных работ и практических руководств в этой области конфликтологии.

 

Лебедева Марина Михайловна – известный в нашей стране и за рубежом в области конфликтологии и науки о переговорах. Доктор политических наук, профессор, зав.кафедрой мировой политики факультета политологии Московского государственного института международных отношений – Университета при МИД РФ.

 

Левин Курт (Lewin Kurt) – выдающийся немецкий ученый-психолог (с 1934 г. жил в США). Оригинальный теоретик и тонкий экспериментатор. Первооткрыватель т.н. ‘’групповой динамики’’; человек, на десятилетия вперед определивший пути развития психологической науки. Был едва ли не первым, кто стал изучать конфликты с точки зрения психологии. Создал экспериментальную схему для изучения конфликтных форм взаимодейтвия людей.

 

Мастенбрук Вильям (Mastenbruk William) – голландский специалист, один из авторитетнейших западных экспертов в области ведения переговоров, обладающий колоссальным опытом участия и ведения переговоров в сфере бизнеса и дипломатии. Является руководителем Голландской консультативной группы.

 

''Международная тревога'' (International Alert) –  одна из авторитетных международных неправительственных структур, зарегистрированная как благотворительная организация (основана в 1985 г., ее штаб-квартира находится в Лондоне). Ее официальное название – постоянно действующий международный форум по этническим конфликтам, геноциду и правам человека. За последние десять лет, благодаря активной работе привлекаемых ученых, экспертов и тренеров, превратилась в активно действующую транснациональную структуру, которая вместе с партнерскими организациями работает над проблемой трансформации насильственных конфликтов в устойчивый мир.

В различные годы в тесном контакте или под эгидой ''Международной тревоги'' работали такие известные в мире специалисты, как Т.Хойвик (Норвегия), Б.Спенсер (США), К.Рупесингхе (Индия), Д.Фрэнсис (Великобритания), Э.Гарсия (Филиппины), В.А.Тишков (Россия) и др.

В период 1992-1997 гг. проводила активную работу в области конфликтологии и переговоров в России и ряде других стран СНГ.

 

Моргентау Ганс Джоахим (Morgenthau Hans) – классик американской политологии, родом из Германии. Один из основоположников политического реализма в США, крупнейший авторитет а области исследования международных проблем. Долгие годы был профессором политических наук Чикагского университета, создал там уникальную научную школу. Работы Г.Моргентау составили эпоху в развитии американской и мировой политологической мысли.

 

Моисеев Никита Николаевич – академик, крупнейший отечественный специалист в области общей механики, прикладной математики и информатики. Являлся действительным членом Международной академии астронавтики. Одновременно с своим основным занятием ученого-естественника, активно интересовался проблемами общей и социальной экологии. Автор множества научных и научно-публицистических книг и статей на тему взаимоотношения человека и биосферы. Один из авторов, открывших феномен ''ядерной зимы''. В последние годы жизни, основываясь на принципах универсального эволюционизма, глубоко размышлял о возможности коэволюции человека и окружающей сферы, о путях развития ноосферы.

 

Ниренберг Джерард (Nierenberg Gerard) – известный американский специалист в области теории и практики ведения переговоров, руководитель широко известного в США и за рубежами этой страны Института переговоров.

 

Петровский Владимир Федорович – известный ученый-международник и дипломат, доктор исторических наук, профессор. В настоящее время является заместителем Генерального секретаря ООН, генеральным директором отделения ООН в Женеве.

 

Райт Квинси (Wright Q) – крупнейший американский историк и политолог, один из авторитетнейших в мире специалистов по проблемам войн и вооруженных конфликтов. Являлся профессором Чикагского университета, одно время был президентом Американской ассоциации политических наук. Автор фундаментального труда ''Исследование войны'', ставшего классической работой в этой области.

 

Рапопорт Анатоль (Rapoport Anatol) – выдающийся канадский ученый в области социальных и гуманитарных наук, выходец из России. Является профессором Торонтского университета. Член Американской академии наук и искусств. Мировую славу снискал себе многочисленными и оригинальным работами по проблемам семантики, психологии, социологии, а также математики и методологии системного анализа. Крупнейший специалист-теоретик в области конфликтологии, один из основоположников этой научной дисциплины.

 

Рубин Джеффри (Rubin Jeffry) – широко известный американский специалист в области ведения переговоров. Профессор психологии Тафтского университета в Медфорде (штат Массачусетс, США). Одновременно с этим является исполнительным директором знаменитой Программы по ведению переговоров в гарвардской Школе права.

 

Санкт-Петербургская конфликтологическая школа – условно обозначаемое нами сообщество профессиональных конфликтологов (ученых, преподавателей и практиков), возникшее на базе отделения конфликтологии Санкт-Петербургского университета. Подавляющее большинство этих специалистов прошло ‘’обкатку’’ в рамках Российско-Американской программы по конфликтологии, которая появилась в Санкт-Петербурге при содействии Института по изучению и разрешению конфликтов (США), директором которого является известный американский специалист в области конфликтологии У.Линкольн. Первым ощутимым результатом успешной работы этой Программы стало появление первого в России Центра по разрешению конфликтов и появление когорты сертифицированных по международному профессиональному стандарту конфликтологов-медиаторов. Второй важный результат – появление первого в нашей стране полноценного учебника по конфликтологии (он вышел в свет под редакцией проф. А.С,Кармина) – издания, которое, по мнению многих зарубежных экспертов, является выдающимся вкладом во все более расширяющийся круг конфликтологического знания.

 

Степанов Евгений Иванович – известный ученый-социолог, один из тех специалистов, кто стоял у истоков отечественной конфликтологии, доктор философских наук. Автор множества работ по теоретической и прикладной конфликтологии, а также по конфликтологии этнонациональных отношений, хорошо известных не только у нас в стране, но и за рубежом. Проводит большую организаторскую работу. Явился одним из создателей Центра конфликтологии при Институте социологии РАН. Инициатор и бессменный редактор тематического сборника ''Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения'' (выходит с 1991 г., всего вышло 13 выпусков).

 

Стивенс А. (Stevens A.) – известный ученый-психоаналитик и практикующий врач, лектор Института К.Юнга и автор ряда книг по проблемам психологии, связанным с психологической концепцией этого выдающегося швейцарского ученого.

 

Сэлэкьюз Джезволд У. (Salacuse Jeswald W.) – признанный авторитет (ученый и практик) в области международных переговоров. Член комитета гарвардской Программы по ведению переговоров, декан и ведущий профессор права во Флетчеровской дипломатическо-правовой школе при Тафтском университете (США).

 

            Тернер Джонатан (Terner Johnatan) – известный американский ученый-социолог, занимающийся главным образом теоретическими и историческими проблемами социологической науки.

 

Тишков Валерий Александрович – доктор исторических наук, профессор, директор Института этнологии и антропологии РАН. Является одним из крупнейших научных авторитетов в области этнологии и этнополитологии, активно занимается вопросами конфликтологии этнонациональных отношений. Широко известен в профессиональных кругах тем, что явился одним из организаторов и директором Сети этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов (EAWARN).

 

                Томас Кеннет (Thomas Kennet) – известный американский специалист в области психологии конфликта. Внес значительный вклад в современную конфликтологию тем, что выделил пять основных типов поведения людей в конфликтных ситуациях и разработал тестовую методику для определения склонности человека к какому-либо из этих типов.

 

Фишер Роджер (Fisher Roger) – один из корифеев науки о переговорах, профессор права Гарвардского университета (США), который в течение многих лет читает курс ведения переговоров в знаменитой Школе права этого университета. Он также является директором Исследовательского проекта по переговорам. В разные годы был консультантом ряда министерств и ведомств США, активно занимался юридической практикой. Имеет колоссальный опыт участия в переговорах как внутри США, так и в различного рода международных переговорах. Как эксперт в этой области снискал себе известность после переговоров между Египтом и Израилем в Кэмп-Дэвиде.

 

Фэйр Шошана (Faire Shoshana) – австралийский психолог, специалист по практической коммуникации и налаживанию отношений между людьми и организациями. Широко известна своими работами как у себя в стране, так и за рубежом. Активно сотрудничает с австралийской Сетью по урегулированию конфликтов.

 

Хантингтон Сэмуэль П. (Huntington Samuel) – крупнейший американский ученый-политолог и социолог, широко известный своими работами в области теории международных отношений. Является профессором Гарвардского университета и одновременно директором знаменитого Института стратегических исследований при этом же университета.

 

Шиндлер Крейг (Schindler Craig) – американский специалист в области разрешения конфликтов. Автор ряда научных работ и практических руководств в этой области конфликтологии.

 

Шмитт Карл (Schmitt Carl) – уникальная по своей значимости и продуктивности фигура в социальной мысли Германии первой половины ХХ в., выдающийся философ, правовед и политический мыслитель. Являлся одним из ярчайших представителей т.н. ''Консервативной Революции''. Его фундаментальный труд ''Понятие политического'' (1927-1963) вошел в анналы истории политической мысли и политологии ХХ в. С конца 40-х и до начала 60-х гг., в связи с обвинениями в связях с нацистами и после суда в Нюрнберге, идеи и труды К.Шмитта были преданы забвению. Однако с 70-х гг. в Германии и Европе начался ''ренессанс'' идей немецкого ученого и мыслителя.

 

Юри Уильям (Ury William) – американский психолог и социолог, известный специалист в области ведения переговоров и урегулирования споров. Магистерскую и докторскую степени получил в Гарвардском университете. Один из основателей и заместитель директора Программы по переговорам Гарвардского университета. Преподавал также в Гарвардской школе бизнеса. Совместно с Р.Фишером им опубликована книга ''Путь к согласию'', которая стала мировым бестселлером и была переведена на двадцать два иностранных языка. Ведет практические семинары для ответственных сотрудников крупнейших корпораций, профсоюзных деятелей, дипломатов и военных.